Незарегистрированного кандидата в Мосгордуму Илью Яшина за месяц арестовывали пять раз подряд. Первый раз его отправили в спецприемник 29 июля, а окончательно освободили 7 сентября. Находясь под арестом, Яшин публиковал в фейсбуке выдержки из разговоров с полицейскими. ОВД-Инфо собрал его рассказы.
18 августа
Час назад меня взяли на выходе из спецприёмника, и вот я доставлен в отдел полиции Троицка. Дежурный дотошно оформляет задержание перед тем как отправить меня на двое суток в камеру до суда.
«Так… Шнурки, телефон, карта „Тройка“, — раскладывает он на столе содержимое моих карманов. — Вроде всё?»
Конвой указывает направление к камере.
«Стоп, стоп, — вмешивается наблюдавший за процессом оперативник. — А ремень-то? Ремень забыли».
И правда забыли. Без ремня плохо, но делать нечего: я подчиняюсь. Дежурный замечает моё недовольство.
«Такие правила, — ухмыляется. — Вдруг вы там захотите повеситься на решётке».
«Это вряд ли, — раздражаюсь я. — Не дождётесь».
На выходе из спецприемника снова задержан бойцами 2-го оперполка pic.twitter.com/zjTo1hHVLx
— Илья Яшин (@IlyaYashin) 18 августа 2019 г.
На этих словах встрепенулся старший офицер, прибывший для контроля из Главка. Крупный лысый дядька.
«Здесь вы не правы, Илья Валерьевич, — покачал он головой. — Мы вообще не заинтересованы. Представляете хоть, сколько нам бумаг писать придётся, если с вами тут что-то произойдёт?»
«Вы прям как Путин, — говорю. — Помните, как он доказывал свою непричастность к убийству Политковской? Мол, мёртвая она ему больше проблем доставила, чем живая».
Офицер гордо расправил плечи.
«Слышал? — кивнул он дежурному. — Я как Путин!»
24 августа
Конвоировали в Мосгорсуд меня вчера красиво. Пятеро полицейских во главе с майором, наручники на обе руки, а в автозаке — кинолог с собакой. Матёрая такая овчарка с умными глазами.
Трясёмся по дороге на заседание.
«Зачем собака-то? — спрашиваю. — Наркотики, что ли, искать будем? Или оружие?»
«Не, — объясняет кинолог. — Это же конвойный пёс. Натаскали ловить беглецов».
Смотрю на старшего офицера с недоумением. Ему, похоже, и самому неловко.
«Ну, а я-то чего? — разводит руками. — Это начальство считает, что вы склонны к побегу, и требует усиления мер. А я бы сейчас вообще лучше дома на диване сидел».
Я вот что хочу сказать.
Дорогое полицейское начальство! Вы там совсем умом тронулись? Какой ещё побег? Много чести бегать от вас.
А в автозаке душно, между прочим, и пёс мучается. Прекращайте над животными издеваться.
28 августа
«Видимо, до встречи», — дежурный офицер возвращает мне личные вещи, поглядывая в окно. Там уже ждет автозак, и несколько полицейских переминаются с ноги на ногу.
Иду к выходу.
«Не спешите», — встает в дверях начальник спецприемника.
Смотрим друг на друга.
«В чем дело-то?» — спрашиваю.
«Вы же в 14:20 освобождаетесь, верно?» — уточняет он. Киваю.
Начальник показывает часы: 14:18.
Ждем.
***
На пороге бойцы в черной форме 2-го оперполка МВД. Старший бодро докладывает, что я задержан за призывы к митингу, и почему-то все время улыбается. Я снимаю его выступление на видео и публикую в соцсетях.
Через час мы уже в отделе полиции, и тот же боец по-свойски садится рядом со мной на стул.
«Почитал ваш фейсбук, — говорит. — Ну где вы меня выложили».
«И как? Понравилось?»
«Чему там нравиться? Я просто улыбался, а там хай такой. И прям оскорбляют».
Смотрю на него с интересом: похоже, и правда переживает.
«Расстроился?» — спрашиваю.
«Да блин, не улыбаешься — плохо, улыбаешься — опять плохо, — жалуется боец. — Американские фильмы видел? Там полицейские все время улыбаются, никто их не оскорбляет. А я улыбнулся, и понеслось: лыбится, животное…».
«Не грусти, сержант».
И снова на выходе из спецприемника я задержан сотрудниками полиции. Видимо, будет пятый подряд административный арест. pic.twitter.com/zSxxjaCUCf
— Илья Яшин (@IlyaYashin) 28 августа 2019 г.
Обаятельная капитанша Мария в ОВД «Тверское» знакомит меня с материалами дела. Читаю рапорт: «Собравшиеся кричали «Путин… !" и не подчинялись полиции.
«Это что за лозунг такой? — уточняю. — Путин и многоточие».
«Ну там вроде кричали, что Путин вор. Пропущено просто», — смущается Маша.
«Так давай допишу», — беру я ручку.
Мария хватает бумаги.
«Нельзя, вы что!»
***
«Вот неймется тебе, Илья», — качает головой оперативник у двери КПЗ, где мне предстоит ночевать.
«В смысле?»
«Ну отсидел бы спокойно и гулял уже на свободе».
«Я разве беспокойно сижу?»
«А что, спокойно? Про выборы что-то писал, за коммуниста какого-то впрягся, которого снимать пришлось после этого…».
Открывает дверь камеры.
«Тебе прям как будто нравится злить начальство», — хмурится опер.
Честно говоря, да: нравится.
***
Камера крошечная: ни окон, ни кровати. Чувствуешь себя, как в каменном мешке. Зато на стене гордо красуется надпись «Ингуши сила!».
«Ты что, совсем тупой?!« — орет за дверью дежурный. Кто-то отвечает ему, путая русские и, кажется, узбекские слова.
«А я тебе еще раз говорю, — психует офицер. — Пока штраф не оплатишь, будешь сидеть в клетке».
«Нет денег, командир…»
«Держи телефон. Звони землякам. Шегельме-бегельме, твою мать».
***
Ближе к ночи в соседней камере начинают стучать в дверь. Просят поесть: «Вторые сутки не жрали…» Дежурный орет, что здесь не ресторан, терпите.
Минут через 20 он заходит ко мне и просит расписаться за матрас. Спрашиваю про соседей.
«Да там трое киргизов сидят, не обращай внимания, — отмахивается полицейский. — Я им галеты дал из сухпая, с голоду не помрут».
У меня в камере три пакета с едой от сторонников: гораздо больше, чем я могу съесть. Собираю воду, хлеб, нарезку — прошу передать. Дежурный нехотя соглашается.
«От души, брат! От души!» — кричат через стену киргизы. Поужинав, они начинают петь. Сотрудники отдела сначала злятся и долбят в дверь, чтобы те заткнулись; но в итоге смирились.
Поют-то киргизы душевно.
***
«А ведь вы меня так и не вспомнили, да?» — улыбнулась утром капитан Маша, провожая меня в суд. Рассказывает, что оформляла меня в 2010 году после митинга оппозиции. А еще знакома с Навальным и Удальцовым.
«Я вот с тех пор уже двоих родила, — говорит Маша и поглаживает живот. — Третьего жду».
Всюду жизнь.
4 сентября
Обычно на апелляции в Мосгорсуд меня возил автозак. Это неудобно: сидеть приходится на деревянной скамейке, и каждый ухаб отзывается ударом по спине.
Во вторник же прислали легковой автомобиль с мигалкой и парой интеллигентных конвоиров. Очень вежливые парни.
«Илья, до суда еще есть время, — сказал один из них. — Не возражаете, если мы коллегу по пути выручим?»
Коллегой оказался прапорщик, у которого сломалась машина. Надо было захватить его у автосервиса и высадить у отдела полиции по дороге на заседание.
«Здорово, я Женя, — приветствовал меня прапорщик, устраиваясь на переднем сиденье. — Смотрел твои ролики на ютюбе».
«И как тебе?» — интересуюсь.
«Положительно! — одобрил Женя. — Тоже Собянина не одобряю. Мы с тобой… как сказать-то?.. однополчане!»
«Может, я тебе тогда свою шконку в спецприемнике уступлю, однополчанин?»
Поржали. Прапорщик оказался общительным. Лет пятьдесят на вид, нос картошкой, морщины и солнечные очки «Рэй Бэн», создающие странный контраст с его полицейской формой.
«Ну хорошо, вот уйдет Путин, — пошел он с козырей. — И кто тогда?»
Обсудили Навального. Прапорщик ему симпатизирует, расследования смотрит. Но опасается: вдруг это новый Ельцин? Тот, мол, тоже в начале демократ был и на трамвае ездил, а потом «вон как все обернулось».
«У меня вот все знаешь, за кого? — говорит. — За Грудинина! Но он куда-то делся после выборов…»
Я описал ему вкратце, куда именно после выборов деваются все эти кандидаты, и сказал, что важнее не кто вместо Путина, а что.
«Главное контроль за президентом и сменяемость, — объясняю. — Ты любого на это место посади, хоть Грудинина, хоть тебя. Каждый без контроля в путина превратится. Понимаешь?»
Женя задумчиво чесал подбородок. В этот момент автомобиль резко перестроился в автобусный ряд и, включив сирену, рванул вперед. У прапора слетела с головы полицейская кепка.
«Костя, твою мать, давай без второй космической скорости», — ругнулся он на водителя. Тот беззлобно огрызнулся: достали со своей политикой.
«Ну, а как их сковырнуть-то? — снова обернулся ко мне Евгений. — Ну вот Сечин тот же. Там деньги-то какие. Так и будут вас разгонять и закрывать».
«Ты же сам мент, — говорю. — Вот и скажи, сколько можно разогнать? Ну десять тысяч, да? Ну пятьдесят? А если окончательно народ допекут и миллион выйдет, можно его будет разогнать?»
«Миллион вряд ли, — согласился прапорщик. — Но я к тому времени, надеюсь, уже буду на пенсии».
Машина остановилась недалеко от полицейского отдела.
«Вы когда к власти придете, про полицию-то не забудьте», — сказал Женя, натягивая кепку.
«Ну еще бы, — отвечаю. — Полиция про нас вон как помнит. Так что и мы не забудем».
«Ага, — засмеялся он. — Особенно про оперполк и омон».
Прапорщик вышел на улицу и бодро зашагал в своих нелепых очках «Рэй Бэн».
Душевный дядька.