Журналист «Коммерсанта» Давид Френкель был задержан во время несогласованной акции ЛГБТ в Санкт-Петербурге после того, как на него напал активист Национального освободительного движения (НОД). Полиция больше интересовалась не агрессивными действиями сторонника НОД, а шествием ЛГБТ и личностью самого журналиста. ОВД-Инфо публикует его рассказ.

Я снимал несанкционированный марш ЛГБТ в поддержку социально-трудовых протестов на Невском проспекте. Марш закончился в «Катькином садике» (Екатерининский сад на площади Островского — ОИ), и после его окончания часть активистов со свернутой символикой и журналисты перешли дорогу и оказались у Малой Садовой, где проходила акция НОДа. НОДовцы и активисты вступили в словесную перепалку, и я снова достал камеру. В частности, стал снимать колоритного НОДовца в папахе, который тут же ударил рукой мою камеру, а потом и меня самого — уже ногой, несколько раз. НОДовцы кричали, что я «жиденок».

НОДовцы часто оскорбляют других людей, распускают руки и ноги (самый яркий пример — нападение на журналиста Арсения Веснина), и я обратился к полицейским, которые оказались неподалеку, чтобы они приняли меры к нападавшему — возможно. Однако они отказались принимать у меня заявление, и я вызвал наряд. Полиция подъехала очень быстро, но не стала ни задерживать нападавшего, ни даже проверять его документы. Вместо этого они проверили мои документы, и после моих неоднократных требований все-таки дали мне ручку и бумагу, чтобы я написал заявление.

Когда я закончил писать заявление, оказалось, что НОДовец уже сбежал. Мне сказали, что я могу приехать в отделение в любое удобное время. Я отошел, чтобы обсудить с Арсением, стоит ли ехать в отделение сейчас. И тут полицейские снова подошли ко мне: они сообщили, что одна из НОДовок написала на меня заявление о том, что я пытался сорвать их санкционированную акцию, и забрали меня в 78-й отдел на улице Чехова.

В отделе мне почти сразу оформили протокол о доставлении, после чего отправили давать объяснения по моему собственному заявлению. Сначала все было спокойно, только мне постоянно задавали вопросы про акцию ЛГБТ: откуда я про нее узнал? как встретился с ними? где они шли? Я отказался отвечать на эти вопросы — меня спросили, в своем ли я уме. Потом пришел заместитель начальника отделения. Он сначала стал требовать, чтобы я выключил телефон (я отказался), потом стал на меня давить, говорить, что я не журналист, что я не могу доказать, что работаю на «Коммерсант» (документов у меня действительно не было, но я связался с редакцией и знал, что они звонят в отделение, чтобы подтвердить мои слова). Он все время «тыкал» мне, говорил, что я не уважаю власть, старших и полицию. Я согласился с этим, напомнив, что напавшего на меня так и не задержали. Когда наш спор стал более эмоциональным, он стал угрожать мне вызовом скорой, которая проверит мою адекватность, а потом ушел.

Полицейские закончили принимать объяснения и оставили меня ждать неизвестно чего. Все это время в приемной находились моя девушка Варя и мой папа, которым говорили, что я не «задержан», а «доставлен», и что меня вот-вот выпустят. Также в отделении находился Арсений Веснин, который свидетельствовал о нападении на меня НОДовца и пытался передать полицейским свое видео.

Какое-то время ничего не происходило, потом внезапно появилась бригада скорой помощи: они сразу схватили со стола мои документы, я стал протестовать, тогда они потребовали, чтобы я пересел на другой стул. Я сидел прямо под камерой наблюдения и из соображений безопасности не хотел пересаживаться, о чем им и сказал. Тогда они стали пересаживать меня силой, а в ответ на мое сопротивление врач стал меня душить, в то время, как санитары выкручивали мне пальцы и связывали руки жгутом. При этом на другой стул меня так и не пересадили — я остался сидеть, где сидел.

Еще они пытались отобрать сумку с камерой, которую я удерживал локтями. Я сказал, что они заберут ее только через мой труп. «Не проблема» — ответили они. Все это время я кричал и звал на помощь, а сотрудники полиции смеялись и снимали на видео. Санитары же шептали мне в ухо, что «уебут» меня и дадут мне «по яйцам». Врачи, как и НОД, стали смеяться над тем, что я еврей. Спросили что-то про «рождественский седер» и много раз пошутили про обрезание.

Как я узнал потом, в это же время замначальника отделения беседовал с моим отцом. Полицейский пытался убедить папу, что я «сложный мальчик», спрашивал что-то про драки, алкоголь и наркотики. Говорил, что я веду себя неадекватно: все время сижу в закрытой позе и постоянно звоню по телефону. Врач же потом сказал отцу, что меня не увезли в психушку только потому, что отец оказался в отделении.

После получасового «общения» с врачами, смысл которого я так и не понял, меня все-таки развязали и выпустили из отделения, административное производство по заявлению НОДовки в отношении меня так и не возбудили.

В травме у меня сняли кровоподтеки шеи и рук, ссадины и царапины на пальцах.

Многие не пишут политзаключенным, потому что не понимают, о чем человек со свободы может говорить с человеком ее лишенным — как написать так, чтобы не напрягать узника натужностью и самому не чувствовать дискомфорт. Московский инженер и наблюдатель Николай Письменный тоже долго не мог придумать, как начать такую переписку. А потом просто решил рассказать Олегу Навальному о своем хобби — разведении попугаев. И заодно предложил ему интерактив — придумать, на какие добрые дела пустить деньги от продажи птиц.
В результате завязалась отличная переписка, фрагмент которой опубликован ниже. Пишите узникам и вы: на самом деле, это не так сложно, а в тюрьме очень помогает.

У наших Шнейдера и Декстера иногда бывают птенцы, ну и как вы уже возможно знаете, все деньги полученные от их продажи идут на добрые дела. В этот раз мы решили закрутить все еще интереснее и одновременно сделать целых два добрых дела.

Наверное вы уже слышали про Алексея Навального — отношение к нему может быть разное. Тот, кто привык доверять телевизору возможно думает что Навальный — агент США и такие как он вредят России ну или что-то подобное. У тех, кто решил разобраться в происходящем, и например как мы, немного поработали в избирательных комиссиях, увидели своими глазами что творит наше государство изнутри, мнение вероятно прямо противоположное — Алексей патриот своей страны и настоящий борец с коррупцией.

Но все должны сойтись в одном — сильное и честное государство ну никак не должно сажать в тюрьму родственников того, с кем оно хочет поквитаться. Это подло. Однако именно так поступили с братом Алексея, его посадили по делу, где даже «потерпевший» говорил о том, что никакого ущерба нет, и никаких претензий он к обвиняемым не имеет.

Ну и мы решили написать Олегу Навальному в тюрьму письмо, в котором рассказали про своих замечательных корелл, про добрые дела и предложили ему в этом всем поучаствовать, а именно придумать куда именно пойдут деньги с продажи птенцов 2016 года (всего было три замечательных птенца, на них можно посмотреть здесь и здесь). Какое-никакое, а вроде развлечение. Письмо получилось длинное, его можно почитать здесь.

Олег ответил! Вот часть его письма:

Николай, Лена, привет!

Так как технически невозможно в письме обращаться сразу к двум людям, то я буду обращаться к тебе, Николай, но подразумевается, что обращаюсь и к тебе, Лена.

Правильно сделал, что написал, чувак на просторах энтернета абсолютно прав, кто бы он ни был, писать можно обо всем, главное собраться и сделать это.

История про кореллов меня поразила. Читал я долго(ну как долго, какое-то время). Думал, что это какой-то жуткий троллинг, но судя по всему всё серьезно.

Поразили трудности с определением пола птиц. Уверен пару столетий назад заводчики пернатых жутко мучились без ДНК анализов.
Вообще как-то, когда я был маленьким малышом, а мой братец малышом по-старше нам подарили кошку. Кошки, как известно не относятся к группе животных с половым дизоморфизмом, но базовых знаний у нас не доставало, поэтому мы нарекли её Бегемот. Сейчас я думаю, что это весьма странно, что животное назвали по мотивам прочтенного Булгакова, т. к. Булгакова прочесть смогли, а пол у кошки — нет). Но это чего-то я отвлекся.

Меня мучает вопрос, не задать который я не могу: почему из первых партий бездетного приплода не была изготовлена яищница. Чёрт, корелловая яишенка так и просится в меню любого хипстерского рестика.

Повторюсь историей я поражен, особенно тем, что при помощи двух попугаев можно купить пару машин, вылечить рак, купить игровой комп и т. д. Это меркантильная сторона восхищения.

Но, а так, позвольте пожать ваши руки за те благородные поступки, совершенные вами. Действительно это очень круто. Вы настоящие джедаи!

Весьма польщен, что заочно принят в СДД(совет добрых дел), уж не знаю заслуживаю я это или нет, но постараюсь нести это звание с особо справедливым выражением лица. Конечно когда ты упомянул «доброе дело это отдать все деньги твоей семье» я сразу вспомнил про жалобы жены на мертвый аккум в машине и зимнюю резину, лысее чем Ленин в адском пламени, но потом ты упомянул про мой внутренний мир и мою правильность и я откинул мысли о личном. Честно сказать у меня определенные проблемы с выбором целей благотворительности. Я не обладаю соответствующей инфой. Конечно я подозреваю, что помощь нужна уйме людей, но я, как бэ сказать слегка блокирован информационно. Эффективнее было бы, как мне кажется, если бы ты говорил мне о каких-то вариантах между которыми происходят колебания, а я бы голосовал. Но, а вообще проект классный. Думаю правильно помогать напрямую, а не через фонды и не деньгами, а вещами или покупкой действий. А вообще ведь скоро новый год, можно на эти деньги на Алибабе купить кучу игрушек китайский, они легкие, доставка будет копеешная, а потом все их отдать или разослать по детдомам. Мне кажется это супердоброе дело. Знаю: так себе идея в плане новаторства. Но вот, кстати сейчас в СИЗО пара фигурантов по Болотному делу сидя — даже если они не курят, то будут рады, если им заказать через ФСИНовский сайт (есть такая услуга) по нескольку блоков сигарет.

Мы с птицами до детских домов еще не дошли, ну и если честно немного опасались туда залезать — т. к. предполагали что это может быть сложно: считай общение с теми же чиновниками… Ну, а тут вроде как появился повод узнать, что это такое…

Разумеется, началось все с изучения интернета — почти сразу нашли сайт gdedetdom.ru — где детские дома размещают заявки и просьбы о помощи, пишут что им конкретно сейчас нужно. На момент, когда мы открыли этот сайт в первый раз — заявок из московского региона никаких не было, все больше урал и дальше на восток. Из чего мы сделали предположение, что наши местные детдома живут неплохо и надо бы попробовать прощупать какую-нить глушь, где региональные бюджеты много ниже московского. Казалось бы — очень простое дело, но получилась целая история в четырех частях:)

Часть первая. Со спортом навсегда.
Катаясь по стране на велосипедах в этом году мы проезжали детский дом в Ростовской области, находящийся если я ничего не путаю в селе с интересным названием «Большой Лог». Там недалеко у Леонеллы живут родители, на которых можно было бы возложить функцию доставки заказанных товаров. Но увы, на звонки и email там почему-то никто не ответил. Бывает.

Часть вторая. Здравствуй сестра.
Дальше мы решили загрузить этой задачей сестру Леонеллы, которая живет в Тюмени. Увы, там тоже ничего не получилось — в одном детском доме ей сказали, что у них вроде как все есть, госзакупки и всё такое… еще в каком-то доме-малютки, несмотря на то, что вконтакте у них был довольно осмысленный список требуемых расходных материалов, уже по телефону сказали что ничего им из этого не надо, но вот если хотите, то можете купить шторы — мы прямо вот скажем у какой фирмы… Шторы? Ну как-то это не совсем сходилось с тем, о чем нам написал Олег.

Часть третья. Вспомнил я, что у меня есть огромная страна.
Как-то даже не верилось, что довольно простая операция «помочь детскому дому» буксует уже вторую неделю. Вспомнили, что у нас в фейсбуке есть знакомые из города Березники, Пермского края — это вообще довольно проблемное место, там пол города под землю уходит в прямо смысле этого слова… Ну и подумал, что если их озадачить каким-то простым действием (принять с той же Алибабы товары и отвезти их в детдом) то кто-то уж точно не откажется все это провернуть. Позвонили в Березниковский детский дом — но там ответили что-то невнятное, продиктовали еще какой-то телефон сказали звонить туда… Видимо во всех этих случаях мы попадали на персонал, которому было приблизительно все равно, купят их детям что-то новое или нет. получают зарплату и ладно.

Часть четвертая. Кто ищет тот всегда найдет.
Все эти странные поиски нам уже начали надоедать, ну очередной раз мы зашли на тот же сайт http://www.gdedetdom.ru/ — в надежде что там появился какой-нить заказ из нашего региона. и о чудо, прямо тем же днем там было размещено объявления из Воскресенского детского дома с довольно осмысленной задачкой:

Я проверил, тот ли это Воскресенск, о котором я думаю или вдруг есть еще один в нашей необъятной стране — тот, подмосковный. Позвонил туда, там сказали что директора нет, но записали мои контактные данные и обещали перезвонить, когда уточнят что им нужно. Прошел день, другой — звонка все не было. И тут я уже хотел плюнуть на всю эту историю с дет-домами, мол не пошло у нас, бывает… Но на третий день в почту упало письмо:

Это нам подходило, доставку через Алибабу уже по времени сделать не получалось (да и не работал я никогда с этим зверем), но это было приблизительно то, что загадал Олег — вот дети, вот Новый год у них, ну и немного детских расходников… Особо не надеясь, я попросил написать более точный список, что конкретно надо и в каких количествах, т. к. совершенно не представлял планировку этого детского дома и о чудо: наконец-то мы попали на сознательного работника и в тот же день нам выслали подробнейший список! Из общения в целом, мне показалось что это все действительно пойдет именно детям — имели место советы «не тратьте деньги на дорогое, дети все равно это сломают», ну и в целом общение было довольно положительным.

В ближайшую субботу мы и решили все это исполнить. Даже сняли киношку, ведь тратить деньги на добрые дела — это действительно приятно. К тому же у нас много видео про корелл, но нет еще ни одного про то, как мы тратим эти самые птенячьи деньги. Посмотрите, получилось очень весело:

Вторая просьба Олега еще в разработке, но думаю что если этот сервис ФСИН действительно существует, то тут у нас проблем возникнуть не должно, постараемся все доделать на ближайшей неделе.

Мораль истории.

Не забывайте делать добрые дела — это реально приятно. Может показаться, что в нашем случае с кореллами это такая вот игра — сколько потратить? Да сколько птенцов продали — столько и трать. Но разумеется у нас есть еще свои основные доходы — оттуда мы так же стараемся помогать людям и организациям. Люди, которые «гребут под себя» и только на этом зациклены, как мне кажется теряют очень много.

И есть еще то, что от вас потребует совсем минимум усилий — поддержите словом тех, кто в этом нуждается. Возможно вы еще не в курсе, но после некоторого просветления в нашем государстве снова появились политические заключенные и их уже много:(. Люди, или их родственники, которые сидят в за свои убеждения, к сожалению таких становится всё больше. Про Олега Навального вы уже знаете, есть еще Ильдар Дадин, которому дали 3 года просто за то, что он стоял с плакатом на улице. Или еще пример, когда из-за людоедских законов страдают совсем случайные люди — их тоже можно и нужно поддержать. Попробуйте, я вот перешагнул какой-то свой внутренний барьер, это оказалось не так сложно. Уверен, у вас тоже получится. Представьте себя на их месте — о чем вам бы было интересно читать? Да ведь почти обо всем. Ну вот и напишите. И если после прочтения вот этой истории вы это сделаете впервые, значит наши замечательные птиченьки Шнейдер и Декстер помогли сделать еще одно доброе дело.

P. S. Кому можно написать письмо, их истории и адреса можно посмотреть например здесь.

Оригинал

Как только было опубликовано письмо Ильдара Дадина о пытках в колонии № 7, мы с товарищами решили, что с этим нужно что-то делать. Арсенал средств воздействия на российскую власть тут невелик, потому мы остановились на пикете у посольства.

Подготовили реквизит, собрали всех желающих. В конечном итоге 8 ноября по адресу Latvių g. 53, в Вильнюсе собралось 11 человек: двое журналистов и девять участников. Большинство — анархисты из Литвы и других стран.

Став неподалеку от ворот посольства (оно, чтоб вы понимали, представляет из себя здоровую резиденцию, огороженную забором, а вокруг — безлюдный парк с прудом и утками), мы развернули плакаты, я взял мегафон и стал толкать речь.

Мы скандировали кричалки, чтобы быть услышанными сотрудниками посольства: «Свободу Ильдару Дадину!», «Свободу политзаключенным!» — и немного креатива: «Власть, чекисты и менты — не закроете нам рты», «Вместе раздавим кремлевскую гадину — свободу политзеку Ильдару Дадину!» Так как кричали мы громко, да и мегафон был хороший, вскоре из здания повыходили какие-то дядьки и, став неподалеку, начали нас слушать.

«Свободу народам, смерть империям!» — кричали мы, когда ко мне подошел полицейский и сказал, что тут митинговать нельзя, а мы, дескать, должны отойти на 80 метров от посольства. На что я ответил, что там — безлюдная местность, и там нас никто не услышит, но если он мне предоставит документ, согласно с которым мы не имеем права здесь митинговать, мы отойдем. Он обиделся и, сказав «сейчас предоставлю», вызвал подкрепление.

Пикет продолжился, но уже через минуту к нам подъехала мусорская машина. Оттуда вышли два полицейских, один из них подошел ко мне и попросил представиться. В ответ я попросил представиться его, попутно заметив в мегафон: вот как относятся к свободе высказываний в государстве, считающем себя демократическим.

Он показал свои документы (почему-то у него руки тряслись как с жесткого бодуна), а я в ответ показал свои. Он вновь потребовал, чтобы мы ушли за мост — то есть, фактически митинговать для самих себя, на расстоянии, где нас гарантированно никто не услышит. Моих возражений слушать не стал, а вместо этого схватил за одежду и пытался куда-то повести. Мне этого совершенно не хотелось, что я и стал ему всем видом демонстрировать, давая понять, что если он хочет, пусть тащит куда-то мою куртку, но не меня. Остальные товарищи обступили нас и стали вслух возмущаться, но вскоре подошел еще один мент, и вдвоем они потащили меня к машине.

В машине мы просидели около часа. Мент пытался нагнать на меня жути, злорадно и торжественно сообщив, что теперь они имеют полное право задержать меня на три часа (ужас-то какой). Активно совещались с начальством, передавая все, что произошло возле посольства. Тем временем подъехала еще одна машина, и менты из нее стали переписывать данные других участников пикета. Просидев час в машине, мы двинулись в комиссариат — и половина наших соратников вслед за нами на транспорте. По дороге беседовал с ментами — рассказал им о том, что прямо сейчас, в эти минуты, происходит с Ильдаром Дадиным и о том, что они занимаются ерундой, не нужной никому и, в первую очередь, им самим.

Начальник наряда признался, что в его практике это первый случай, когда митингующие отказались подчиняться требованиям полицейских. Нет, вы будете смеяться, но он действительно думал, что мы будем исполнять его требования только потому, что он мент.

Приехав в комиссариат, я увидел еще двух товарищей: одного из Литвы и одного из Азербайджана, задержанных уже после меня. Литовская мусарня — довольно чистая и прилично выглядящая по сравнению с беларуской. Менты более вежливые. При мне «преступники», которых туда приводили — один алкаш и три безбилетника.

Около трех часов мы просидели в клетке «обезьянника» (которую, правда, даже не закрывали), пока нас сфотографировали и отвели на дознание. Мусора вели себя достаточно учтиво, пытались даже шутить. Через переводчика взяв объяснение по поводу произошедшего (не нарушали, не ругались, никого не оскорбляли, необходимую дистанцию от посольства выдержали), нас по очереди отпустили. Последним, около 22.00, вышел товарищ из Азербайджана.

Менты, как обычно, сами не знают законов. Да, в радиусе 80 метров от здания посольства митинги запрещены. От посольского забора «запрещенное» расстояние составляет 25 метров — а мы примерно так и стояли.

По рассказам товарищей, на пикетах у беларуского посольства проблем с «близкостоянием» никогда не возникало. Видимо, московские посольские бояре так выдрессировали местных полицейских, требуя спокойствия и безмятежности для своих ботоксных задниц (чтоб как в России-матушке), что те готовы исполнять любые их прихоти и гонять демонстрантов почем зря. Симптоматично.

Если б не задержания, об этом пикете вообще почти никто бы не знал. Благодаря же ментам, решившим показать свою власть, о произошедшем написали литовские, российские и беларуские медиа. Также выяснилось, что по литовскому закону 2014 года за нарушение правил проведения демонстраций организатору полагается до 570 евро штрафа или до 1 месяца тюрьмы.

Всем нам вручили повестки на некое подобие суда по административному процессу через несколько дней, но сказали позвонить и уточнить, нужно ли будет туда ехать вообще. Позвонили они мне сами 23 ноября и вызвали на следующий день, 24 ноября, в полицейский комиссариат.

Там составили протокол за «слишком близкое к российскому посольству пикетирование». 20 декабря в Вильнюсе суд. Не хочется делать глобальные геополитические выводы, но почему-то меня не покидает уверенность, что без давления из российского посольства на полицию тут не обошлось.

По делу я единственный обвиняемый. Радует, что двум другим задержанным товарищам ничего не предъявили. Не знаю, почему так вышло: наверное, мегафон был только у меня.

Подготовка к встрече 11 ноября

Мною ожидалась обычная встреча друзей с чаем и пирогами без каких-либо происшествий. Подготовка к встрече шла своим чередом. 10 ноября я съездил в Москву за новыми термосами, в которых планировал приготовить чай и кофе для моих друзей.

Ещё решил приготовить для встречи пирожки с картошкой и мясом. Для этого вечером сходил за ингредиентами в Ашан. Вместе с ингредиентами купил зеленую сумку, в которой нес пироги 11.10.2016 г.

До момента задержания 11 ноября

Утром 11 ноября будильник прозвенел ровно в 5 часов. Я приготовил пироги, чай и кофе, на что ушло у меня около четырех с половиной часов. На встречу немного опаздывал. Пироги положил в зеленую сумку Ашан. Один термос в 3.2 литра с кофе положил в рюкзак, который я носил на спине, а другой термос в 3.2 литра с чаем я положил в обычный целлофановый пакет. Вышел из дома с двумя пакетами в руках (чай и пироги) и с рюкзаком на спине (кофе).

Пришел на стоянку Мега-Химки в районе 10:30. Там у машины Сергея Рудаметкина (фиат), которую он припарковал ближе к главному входу Икея, уже собралось несколько человек. Увидел и поздоровался с Еленой Филипповой, Ольгой Резниковой, Сергеем Рудаметкиным, Михаилом Курбатовым, Русланом Козыревым, Владимиром Синицыным. Увидел и знакомого журналиста из Новой газеты, Дмитрия Реброва. Там находилось несколько человек, которых я не знал и видел впервые, например, Екатерина Болотова, Олег Литвинов. Были там люди, которых я видел в лицо и не так много общался прежде, например, Дмитрий Лазаренко и Игорь Мельников. Мы стояли и ожидали приезжающих друзей, чтобы всем вместе пойти в Мегу попить чай, покушать и поговорить.

После продолжительного (более 30 минут) стояния на холоде Дмитрий предложил положить мои пакеты и рюкзак в багажник его машины, чтобы я не таскался с ними, что я с удовольствием и сделал.

Через некоторое время я услышал от кого-то, что к другому моему знакомому, Сергею Айнбиндеру, подошли полицейские, которые намереваются отвезти его в отдел. Мне стала интересна причина и происходящее, поэтому я решил подойти посмотреть и узнать о ситуации к машине Сергея Айнбиндера, которая стояла ближе к главному входу в Мега-Химки. Там были и другие мои друзья и знакомые, Елена Филиппова, Дмитрий, Михаил Курбатов, Сергей Рудаметкин и другие. Всё что я увидел — это как Сергей Айнбиндер общался с полицейскими, которых было около 13 человек, потом его в принудительной (на моё восприятие) форме посадили в машину и увезли. На машине Сергея Айнбиндера было два зелёных флага водительского профсоюза, в котором он состоит и является участником.

Мы решили все вместе пойти наконец-таки в Мегу посидеть и пообщаться. Я попросил Дмитрия Лазаренко взять из его багажника машины обратно мои сумки и рюкзак. После того, как я взял свои вещи, сообщил Дмитрию, что я иду в Мегу, в ресторанный дворик, где можно посидеть и поговорить за столиками, что там и планировали до этого собраться.

Уже в Меге мы приставили столы друг к другу, я выложил пирожки, чай и кофе на стол, предложил угощаться. Чая и кофе в совокупности было примерно 6.4 литра, поэтому всем смог налить напитков. Пирожков с картошкой и мясом было на всех предостаточно. Нас было около двадцати человек. Я не у всех людей знал имен, не уверен, что и сейчас знаю их. Кого-то я видел в лицо до того, а кого-то встретил впервые и только познакомился. Например, я познакомился с Олегом Литвиновым, который принес в Мегу с собой гитару, на которой он исполнил несколько своих замечательных песен. Мы говорили о прошлых встречах, о бедственном положении дальнобойщиков, о законных возможностях преобразований в обществе, а также на разные отвлеченные темы. Так мы просидели в Меге Химки около двух или даже трех часов.

Потом мы уже решили расходиться. На парковке нас ожидали журналисты с телеканала Дождь для заключительного интервью по поводу дальнобойщиков, которое они взяли у Сергея Рудаметкина, как председателя московского отделения ОПР. Ещё журналисты попросили Олега Литвинова сыграть им на гитаре в прямом эфире. Я знал, что Олег Литвинов хорошо играет, потому что только недавно слышал его песни в Мега Химки, где он нам играл. Но Олег сказал, что исполнит какую-то особую песню, поэтому я решил остаться и не отходить далеко, чтобы послушать. Выход в прямой эфир задерживался, но почему-то количество полицейских становилось больше на стоянке. После окончания прямого эфира, на которой играл свою замечательную песню Олег Литвинов, к нам подошли полицейские. Я не слышал, как кто-либо из полицейских представлялся, но они о чём-то говорили и даже возможно спорили с Михаилом Курбатовым, Владимиром Синицыным. Как я понял, спорили они по поводу внутренних наклеек на машине Вламимира Синицына. Чтобы не накалять события я отошёл в сторону и наблюдал со стороны. Потом услышал от Елены Филипповой, что к нам подошел муниципальный депутат Андрей Малыгин на встречу. Мне стало интересно познакомиться, я подошел к депутату, мы поговорили немного и постояли вместе.

Через некоторое время в районе 15 часов дня, нас окружили полицейские и один из них сказал проследовать в специальный автобус. Никто мне не представлялся и никто не объяснял причину этого требования. Но чтобы не накалять события, потому что полицейские показались мне излишне возбужденными и эмоциональными, я решил пройти в автобус не проявляя ни малейшего несогласия.

Все это время после выхода из ТРЦ Мега-Химки, в котором мы сидели, общались, пили чай и кушали пироги, у меня в руках находился зеленый пакет Ашан с несколькими оставшимися пирожками и пакет с полупустым термосом чая, а на спине был рюкзак с пустым термосом кофе. Так я с этими пакетами в руках и рюкзаком на спине по первому требованию неизвестного мне полицейского проследовал в автобус полиции.

На этом фото (скриншот с видео прямого эфира телеканала Дождь) со спины я держу два пакета (в одном термос с чаем, в другом пирожки), и на спине рюкзак.

На этом фото (скриншот с видео телеканала Дождь) с лица я держу два пакета (в одном термос с чаем, в другом пирожки), и на спине рюкзак.

На этом фото (скриншот из видео Сергея Рудаметкина) я стою рядом с муниципальным депутатом Андреем Малыгиным, никто ничего не выкрикивает, флагов и плакатов у нас нет. Время приблизительно 14:45.

Задержание и оформление

После прохождения в автобус, кто-то сел на места, которых было мало, мне пришлось ехать стоя. Ольгу Резникову внесли в автобус на руках. В тот момент, когда все были уже в автобусе, когда уже начали ехать, я посмотрел на часы, было 15:09.

Нас привезли в первый отдел полиции по г.о. Химки, который находится по адресу г.о. Химки Мельникова 32. Располагается этот отдел рядом с ТРЦ Мега Химки, но на другой стороне от того места, где мы были задержаны на парковке.

После того как нас привезли, сказали выходить и проходить внутрь здания. Ольгу принесли на руках. Мы немного постояли, ждали чего-то. Никто ничто не объяснял, не представлялся, но покинуть место нам запрещали. Всех начали переписывать. Журналистов отпустили, которых доставили вместе с нами.

Ко мне подошел один сотрудник полиции (потом узнал, что его зовут Роман, фамилия есть в протоколе), не представился, не сказал что будет дальше. Попросил у меня документы, которых у меня не было, но я дал ксерокопии моего паспорта. Ждал. Потом сказал, что у меня особый случай. Я и Игорь Мельников, нас вместе довезли до отдела на улице Марии Рубцовой (не так далеко от первого отдела, пешком не больше 7 минут) на внедорожнике ауди, где с моих слов написали объяснение. В нем я указал, что пришёл на встречу с друзьями, заранее приготовив чай и пироги. Мы встретились, посидели в Меге. Потом на парковке подошла полиция, окружила нас и сказала проследовать в автобус.

После подписания объяснений, сделал на листе объяснения пометку, что напечатано с моих слов, меня одного отвезли обратно в отдел. Игорь остался там.

В отделе полиция я долго ждал. Мне предложили подписать бумагу, что я участвовал в незаконном митинге, я отказался, сказал, что никакого митинга не было, тогда мне сказали ждать дальше. Потом подходил к другим полицейским, подтвердил усно свое объяснение, показал свои водительские права. Потом меня пригласили на второй этаж отделения в зал, где я встретил Елену Филиппову, Владимира Синицына, Дмитрия, Екатерину Болотову. Мне сказали подождать. Этот полицейский, который с самого начала мною занимался, Роман, принес мне протокол со статьей 19.3. Я его прочитал и был с ним не согласен. Позвонил Екатерине Ивановой, она знакомый юрист, подруга, спросил у ней лучшую формулировку для записи о несогласии с протоколом. Заполнил этот протокол, но не подписал часть в получении копии этого протокола. Роман, этот полицейский, сказал, что принесет мне ксерокопию. Ждал. Некоторые оставшиеся пирожки съели дальнобойщики, которые ожидали вместе со мной на втором этаже. Потом меня провели вниз для ожидания копии протокола. Там было два задержанных молодых человек, которых тоже по непонятным причинам задержали, но только с самого раннего утра, с 8 утра, я поделился с ними пирожками и чаем.

Внизу у дежурной части были друзья, которые приехали, как только узнали о нашем задержании. Увиделся с Екатериной Ивановой и Антоном Черновым. Мы немного поговорили. Некоторое время спустя Антон Чернов захотел выйти покурить на улицу, но его не пустил один сотрудник полиции, который стоял у входа, он не объяснил причину. Дождавшись другого сотрудника полиции, вероятно более главного, ситуация с ограничением свободы Антона разрешилась. Тот главный сотрудник указал своим младшим коллегам кого можно, а кого нельзя выпускать.

Потом меня пригласили к камерам заключения. По пути туда успел передать Екатерине Ивановой свой кошелек, часы и фото камеру на хранение.

После ожидания у камер заключений Роман (полицейский) мне принес копию моего протокола, который был плохо пропечатан, поэтому я попросил его снова сделать копию. Во второй раз он принес снова плохо пропечатанный протокол, я попросил его прочитать вслух то, что он в этом протоколе написал и с его слов обвел его почерк своим. Передо мной обыскивали Елену Филиппову при двух понятых женщин. Потом при двух понятых мужчин я выложил свои вещи, один сотрудник обыскал меня. Я сдал шнурки, шарф, пояс, телефон, мелочь, сумки и рюкзак. Потом проводили меня в камеру заключения, в которой уже находился Сергей Айнбиндер и Николай Куцуров. По пути туда увидел в первой камере Михаила Курбатова, Владимира Синицына и Сергея Рудаметкина, а во второй камере Ольгу Резникову, Елену Филиппову.

Нахождение в заключении до суда

Некоторое время мы были в камере втроем (я, Сергей Айнбиндер, Николай Куцуров), потом к нам привели Игоря Мельникова. Нам передали наши друзья пакет с едой, до этого я ел только в Мега Химки со всеми, еще у меня с собой был последний оставшийся пирожок с картошкой и молочные сливки. Только в камере познакомился с Николаем и Игорем, до этого Игорь меня только видел и помнил в лицо. Сергея Айнбиндера я знал и раньше, но никогда с ним толком не общался. Мы все познакомились в камере, потом обсуждали наше задержание, говорили на общие темы.

Камера заключения была небольшой, прямоугольной, где-то полтора метра на три с половиной, потолок высокий, метра три. В камере было тускло, приходилось напрягать зрение, чтобы всмотреться в лица людей, с которыми общался. Стены покрашены в серый цвет, на стенах надписи, часть из них неразборчивые каракули, где-то злые изречения и слова, где-то названия городов и даты. Раздвижная дверь на выход была из железной решетки с пластиковым стеклом. В этой двери не было щелей, она герметично закрывала проход, из-за чего в том числе отсутствовала вентиляция свежего воздуха. Было очень душно, вентиляция не работала или работала очень плохо. Воздуха не хватало, тяжело дышалось, тело быстро потело. Сергей Айнбиндер при нашем разговоре тоже замечал плохую вентиляцию воздуха. Было радостью, когда дверь открывалась и новый воздух заполнял нашу темную камеру.

Для сидения и лежания там был кубический выступ по длинной и короткой стороне, на котором сверху были твердые доски, а по стороне которого железный лист. Спать на ней едва ли смогли бы только скорчившись три человека. Матрасов нам не предлагали. Но через некоторое время принесли покушать в пластиковых тарелках гречку с куриным мясом, завернутые в фольгу, предоставили пластиковые вилки. Наши друзья, все еще ожидавшие нас в отделе у дежурной части передали нам пакеты с водой и едой. Пить хотелось, потому что последний раз пил в Меге со всеми чай.

Через какое-то время привели в нашу камеру по очереди еще двух молодых ребят из Ростова, имен не помню. Их посадили из-за обвинения в мошенничестве с телефонами. Нас в одном небольшом пространстве оказалось шесть человек, лечь и немного протянуть ноги уже стало роскошью. Мы угостили этих ребят едой и поделились нашей водой, поэтому вскоре мы поладили. Из-за большого количества людей в камере стало еще душнее. Наши друзья находились рядом, мы видели их через пластиковое стекло камеры, когда проходная дверь открывалась. Становилось спокойнее от того, что моя личная судьба для кого-то не безразлична.

Сергею Айнбиндеру удалось пронести в камеру телефон и он отправил сообщение от меня моей маме, что у меня все хорошо. Было уже после полуночи, когда дверь нашей камеры открыли и мне сказали идти на выход. Вначале я расстроился, что меня хотят освободить, оставив в заключении моих друзей, но потом сообщили, что из-за чьей-то жалобы на переполненность камер нас собираются перевезти в другой отдел полиции в старых Химках, чтобы там мы провели остаток ночи до отправки в суд. Я забрал свои вещи, потом на меня и Дмитрия надели железные наручники, впервые такое со мной было. Эти наручники жали в запястье, причиняли неудобства и были холодными. На наш вопрос о том, зачем наручники надевать, нам сказали, что для того, чтобы мы не убежали. Затем с нашими вещами нас посадили в машину УАЗ на заднее сиденье, где меня попросили сдвинуть в сторону и вниз полицейские шлемы, чтобы место освободить. Еще с нами в машине ехал Владимир Синицын. Нас задержанных было трое на заднем сиденье машины УАЗ, на передних двух сиденьях сидели два сотрудника полиции. Мы поехали.

Сотрудники полиции в разговоре с нами просили дальнобойщиков не проводить акции в Химках, чтобы водители доезжали до Москвы, так как они устали. Оказывается, что в непредвиденных ситуациях им приходится работать бесплатно, им за это никто не платит. Им, полицейским, тоже многое не нравится, но они не видят возможности, чтобы что-то изменить, не верят, что можно что-то поменять.

Нас привезли в новый отдел, мы сдали вещи и зашли в новую камеру, которая оказалась приятнее. Стены покрашены в светлые и темные тона зеленого. Вентиляция воздуха хорошая, значительно теплее и светлее. Но места для лежания в этой камере стало ещё меньше, чем в прошлой камере, только одна сторона с твердой поверхностью из досок. Получалось только двум человекам лежать скорчившись и одному просто сидеть. Ни матрасов, ни подушек с одеялами нам не дали и не предлагали дать. Спали в одежде отрывками, как удавалось.
Я был в этой второй камере с Дмитрием и Владимиром Синицыным. В соседнюю камеру вскоре привели Михаила Курбатова и Игоря Мельникова. В разговорах о машинах, работе и жизни прошло какое-то время. Немного удалось вздремнуть в непонятной позе, скрючившись.

Рассвело. Нас не кормили и не поили в этом отделе, мы не просили. Но по первому требованию пускали в туалет. Утром к нам пустили Екатерину Иванову, я отдал ей свой протокол. Договорились встретиться в суде. Екатерина сказала, что нас поддерживает много людей, что будут правозащитники. Полицейские сказали нам, что нас скоро уже повезут в суд.

Мы немного подождали в наших камерах. Потом нас выпустили из них, отдали вещи. Мы впятером (я, Михаил Курбатов, Владимир Синицин, Дмитрий, Игорь Мельников) сели в машину полиции, до которой и в которой на нас не было наручников, их больше не надевали, нас повезли в суд. Настроения были бодрые.

Суд и освобождение 12 ноября

Нас, пятерых, привезли к суду. Мы вышли из машины. Кто-то закурил, я ожидал готовности всех. Потом мы зашли в здание суда. Нас ожидали разные хорошие и добрые люди, они говорили очень приятные и ободряющие слова, которые очень сильно поднимали нам настроение.

У меня была моя одна зеленая сумка, в которую я положил другую сумку с термосом, а также рюкзак на спине. Сумку и рюкзак оставил Екатерине Ивановой, но взял с собой телефон.

Хорошие люди давали мне еды, но мне было неудобно брать, поэтому я старался любезно отказывать. Но тем не менее, кто-то брал еду и клал в мою зеленую сумку, которую оставили у Екатерины.

Нас, пятерых, провели во внутренний двор, завели налево за угол, где не видно даже с внутреннего двора. Там стояла машина газель, нас посадили туда для ожидания очереди на судебный процесс. Там уже находился Сергей Рудаметкин, Николай Куцуров. В машине газель не хватало для всех мест, приходилось стоять, либо сидеть на корточках. Было прохладно в салоне, периодически включали обогреватель. Потом начали приглашать и уводить по очереди в здание суда. У нас были телефоны, поэтому мы были в курсе событий. Знали о поддержке, от чего становилось радостнее и спокойнее.

Через какое-то время вспомнили, что ничего совсем с самого утра никто не ел, а все те продукты которые нам давали хорошие люди остались вместе с моей зеленой сумкой у Екатерины Ивановой. Мужчинам хотелось также и курить. Кто-то связался с кем-то, попросили передать пакет с едой и водой. Через какое-то время нам принесли покушать, но не сразу. После того, как мы поели, настроение значительно улучшилось. Мы разговаривали на общие темы из жизни, созванивались с друзьями и близкими.

Так по одному человеку уводили из газели в здание суда. По телефону мы получали информацию об уже состоявшихся судебных решениях. Уже стемнело. Я пошел предпоследним. Последним идти остался Сергей Рудаметкин. Когда мы узнали, что наших подруг (Ольгу Резникову, Елену Филиппову, Екатерину Болотову) все еще держат в камере и планируют держать до следующего дня, нам стало очень больно и неприятно. Сергей хотел предложить обменяться, чтобы девушек пропустить вперед и им не пришлось еще одну ночь находиться в камере заключения. Он даже вроде с таким предложением обращался к кому-то, но его не послушали.

Как только я вошел и поздоровался со всеми в зале суда, мне уже сказали то, что мне стоит ожидать — мою виновность и штраф в тысячу рублей. Тем не менее это мой первый был суд, мне казалось каким-то невероятным все происходящее, что судья не сможет не поверить моим правдивым словам о моей невиновности. Я заблуждался. Меня познакомили с моими защитниками, в голове был сумбур. Мне дали лист с ходатайством о представителях защиты, чтобы я его зачитал.

Начался суд. Зашла судья, очень приятная и мягкая женщина, как мне показалось, уселась на пьедестал. Процесс начался. Я подтвердил свое доверие суду. Зачитал ходатайство о защитниках, у меня его приняли.

Меня обвинили в неповиновении полиции, статья 19.3. Сообщили мне о том, что я говорил вслух «Нет Платону», что кто-то мне якобы представился из полицейских, что якобы попросили меня прекратить акцию и предупредили о последствиях, а я отказался повиноваться, за что попал на административный суд. Моему изумлению не было предела.

Я сообщил вкратце мою историю, что ни в каких акциях не принимал участия, в руках не было у меня плакатов, флагов, а только пакеты с термосом и пирогами. Сказал, что никто мне не представлялся и никто у меня ничего не просил, а только услышал " пройдите в автобус», а до этого «окружаем их».

Потом моя защита вызвала двух свидетелей, Дмитрия и Владимира Синицына, которые тоже подтвердили, что я ничего не выкрикивал, никаких плакатов и флагов не держал, никаким требованиям полицейских не сопротивлялся. Еще мои свидетели подтвердили наручники, которые надевали мне и условия пребывания в камере. Стороне защиты отказали в рассмотрении видеозаписей, а также в вызове тех полицейских, которые написали рапорты о моем задержании и якобы неподчинении им.

Судья все выслушала, но в заключительном решении признала меня виновным, присудила штраф в тысячу рублей. Она сказала, что нет оснований у нее не доверять рапортам полицейских, что моя защита не предоставила доводов и оснований для другого её решения об оправдании меня. Суд закончился. Я дождался копии постановления, расписался в получении.

Потом присутствовал на заседании суда по делу Сергея Рудаметкина. Там повторилось примерно то же самое, только без вызова свидетелей, что сократило общее время. Такое же решение с таким же штрафом.

Окончание дня 12 ноября

После выхода из зала суда я спустился со всеми вниз в холл и на улицу, где нас ожидало очень много людей. Состоялся очень счастливый и радостный момент встречи. Состояние было очень уставшее, но после встречи приподнятое. Кто-то поехал домой, а с кем-то договорился поехать в отдел к нашим подругам, чтобы поддержать их.

Меня подвезла к моему дому Татьяна Конькова. Я сказал ей, что забегу домой, чтобы переодеться, заварить девушкам чай в пластиковой бутылке и может взять что-то покушать, а потом приду в отдел полиции. Дома переоделся, немного поговорил с родителями, объяснил им все, они меня поддерживают. Заварил чай, взял овощи и фрукты в пакете, пошел пешком до отдела полиции. Дошёл за десять минут где-то. Там была Екатерина Иванова, Татьяна Конькова, Ирина Русанова, Михаил Крбатов, Владимир Матвеев, Михаил Окунев. Было очень радостно видеть всех, но в особенности Олю Резникову и Елену Филиппову, хоть и через окна камеры и отдела дежурной части. Мы передали чай и пакеты с едой, но и сами немного попили чай, потому что я его пять литров принес, а Михаилу и остальным тоже захотелось. При прощании договорился с Екатериной встретиться утром в отделе у наших подруг, чтобы принести завтрак и поддержать перед отъездом в суд.

Следующий день. 13 ноября

Утром проснулся где-то в семь. Приготовил завтрак для подруг. Сделал драники со сметаной, тосты с сыром, порезал помидоры и огурчики. Принес завтрак в отделение, передал. Потом подъехала Екатерина Иванова, она подарила этому отделу конституцию с пожеланиями и пометками, сделала это через официальное заявление с объяснением. Мы поехали в суд, где готовился процесс над Ольгой Резниковой, Еленой Филипповой и Екатериной Болотовой.

В целом все процессы прошли идентично со стороны суда и судьи. Различия были в подаче своих историй подсудимыми. У Ольги очень смелая и отважная, уверенная подача позиции была, у Елены мягкая, искренняя и нежная, у Екатерины эмоциональная, шокированная и твердая. Очень понравилось, как девушки справились и показали себя на суде. После суда все были очень уставшими, и поэтому решили разъехаться поскорее домой отдыхать и восстанавливаться.

Благодарность

Хочу выразить глубочайшую благодарность общественности за поддержку и помощь. Даже эмоционально знание того, что кто-то там тебя не бросит, очень важно, это придает сил и не дает сломаться. Возникает желание бороться за справедливость, за честный суд и полицию, за развитие гражданского общества.

Очень большое спасибо всем тем людям, с которыми я через всё это прошёл, через задержание и заключение.

Ольга Резникова, спасибо тебе большое. Ты показательный пример твердости духа, смелости, знаний и ума. Я очень восхищен всем тем, чем ты занимаешься, что планируешь совершить. Твоя глубочайшая солидарность, твердая поддержка окружающих не дает мне малейшей возможности разочароваться в человечестве. Ты подарила мне желание находить свои сражения и бороться ради победы, ведущей к лучшему миру для всех без исключения людей на нашей планете.

Елена Филиппова, спасибо вам большое. Вы изумительная, спокойная, очень умная, добрая, интересная, веселая и такая приятная. Мне посчастливилось познакомиться с вами и пройти через сложности, которые повысили еще больше вашу ценность в моих глазах.

Михаил Курбатов и Сергей Рудаметкин, спасибо вам большое. Вы очень смелые, и рядом с вами я тоже становлюсь смелее, увереннее. Вы расширили мои границы понимания возможностей человека, который может сутками не есть и не спать, но выполнять свою работу, делать свое дело. Вы очень умные, спокойные и позитивные. Вы умеете слушать, вы способны поменять свое мнение, если услышите разумные доводы, увидите доказательства.

Владимир Синицын, Дмитрий, Николай Куцуров, Игорь Мельников, Сергей Айнбиндер, Екатерина Болотова спасибо вам громаднейшее за поддержку, за общение, которое не давало опустить руки. Вы замечательные люди, готовые пройти через заточение ради свободы, правды и справедливости.

Отдельное спасибо я хотел бы сказать Екатерине Ивановой. Ты самая удивительная и надежная поддержка. Знание, что ты рядом, что ты на телефоне, дает невероятную уверенность и спокойствие. Большое тебе спасибо, Екатерина, что ты прошла с нами через беспредел системы, не сдалась, не устала и не оставила нас. Это очень многое значит для меня и остальных. Часто вслух из-за скромности не все говорят какая ты замечательная, но в личных беседах часто упоминают твою фантастическую поддержку и помощь. Ты делаешь людей лучше, изменяя судьбы безвозвратно в лучшую сторону.

Отдельное спасибо я хотел бы сказать Татьяне Коньковой, Ёсе и Станиславу Свинцову. Вы самая удивительная семья, очень добрая и интересная. Ваша поддержка и помощь неоценимы, вы бесценны в моих глазах. Ёся у вас благороднейший ребенок, несмотря на его возраст мне хочется ровняться на него. Спасибо вам за всё.

Отдельное спасибо громаднейшее Ирине Русановой, Михаилу Окуневу, Владимиру Матвееву, Владимиру Михееву, кого было очень неожиданно, но невероятно приятно увидеть. Спасибо вам друзья за вашу поддержку, она очень многое значит.

Спасибо всем кто приезжал к залу суда, кто читал конституцию. Сами полицейские в шоке к нам подходили, они были поражены такой поддержкой с вашей стороны и начинали вежливее, учтивее с нами общаться, идти даже на уступки. Вы замечательные люди. Спасибо вам.

Спасибо всем кто поддерживал удаленно, распространял информацию о нашем задержании и ходе дел. Благодаря этому люди понимали значимость происходящего.

Большое всем спасибо за чтение.

Оригинал

Событие, о котором пойдет речь, — пикет, — произошло 16 октября 2016 года. В нашем городе Калининграде. Я в течение уже достаточно долгого времени участвую в акциях, которые организует Комитет общественной самозащиты. Но на этот раз я как человек эмоциональный просто не могла уже дольше молчать и решила действовать.

Милитаризация сознания принимает угрожающие размеры. Слушать этот бред о кольце врагов просто нет сил. Приемы воздействия на сознание масс мне немного известны — увлекалась психологией в свое время, и наблюдать, как происходит зомбирование из печатных СМИ и с телеэкрана, порой уже невозможно. Хочется хоть как-то попытаться остановить эту истерику.

Я подумала о старом советском лозунге «Миру — мир!», но потом остановилась на мысли об ответственности властей за происходящее. Поскольку опыта самостоятельного проведения акции у меня нет, я спросила некоторых своих товарищей-единомышленников — как бы лучше это организовать. И один из них подсказал мне идею, которая показалась мне удачной. Плакат такой довольно часто встречается в Интернете — перечеркнутое изображение Путина и надпись «Нет войне!». Мы заказали плакат, и я приняла решение участвовать в том пикете, который как раз должен был состояться.

Я заранее связалась с руководителем организации — устроителя пикета. Выяснила его позицию по интересующим меня вопросам (о его отношении к теперешним войнам, о том, как мне вести себя в могущих возникнуть во время пикета ситуациях, и т. д.) и, найдя понимание, вышла на пикет.

Участников на этот раз было немного. Я стояла крайней. Плакат по ошибке сделали мне в два раза больше, чем я хотела. Поэтому держать его было очень неудобно, мешал ветер, и стоять пришлось как на палубе корабля в качку….

Вдруг сзади подошли двое полицейских, девушка и парень, и обратились ко мне. От неожиданности я даже толком не поняла, чего они от меня хотят, сказала только, как и договаривались с организатором, чтобы они обращались к нему. Полицейский стал спрашивать мои данные, я продиктовала их, а на требование предъявить паспорт ответила, что покажу его сразу же, как закончится акция. Так я и сделала. А что происходило в стороне от меня и о чем говорили полицейские с организатором, я, конечно, знать не могу.

Я думала, что с меня просто спросят паспортные данные, и с готовностью их дала, а оказалось, что составляется протокол на меня об административном правонарушении. Один из участников пикета пытался вести съемку происходящего, но его грубо прервали, заявив, что это имеет право делать только имеющий аккредитацию журналист. Во время составления протокола двое — один в полицейской форме, другой в штатском — вели себя вызывающе, разговаривали со мной на повышенных тонах, задавали вопросы быстро и один за другим, явно пытаясь меня запугать или заставить стушеваться. Очень уж их интересовало содержание моего плаката. Кто это, я могу только догадываться — в отличие от полицейских, разговаривавших со мной спокойно, они не представились.

Вот, собственно, и все. Мне вручили копию протокола и велели ждать вызова в суд. В протоколе разобрать карандашную запись крайне затруднительно, но там есть что-то о нарушении закона 54 и несоответствии заявленной тематике пикета. Статья закона 54 не указана.

На суде 28 ноября моим представителем должна выступать Марьясина Анна — от Комитета общественной самозащиты. Насколько я могу судить, ничего мною нарушено не было. Пребывание мое на пикете, само содержание плаката и мое поведение при сложных ситуациях — все было согласовано и оговорено заранее в беседе с организатором акции. А мои пацифистские убеждения и либерально-демократические взгляды я выражала в форме, которую позволяет мне Конституция РФ.

Я нахожусь за пределами России и готов, если нужно, давать показания в международных инстанциях в пользу Ильдара. Фамилий сотрудников колонии я не помню, но если мне покажут фотографии, я их узнаю.

Но нужно понимать, что это не одна колония, это вся система так работает. 90% ФСИН нужно отправлять под суд. Черные зоны ломают, делают красными. Воровской ход — нельзя сказать, что это хорошо, но в нем есть хоть что-то человеческое по сравнению с красным режимом. Так же и в ИК-7 пытки продолжаются десятилетиями, перестановки начальников никакой роли не играют.

В уголовном мире Карелию очень боятся. Туда направляют на переплавку, ломку воров и авторитетов и вообще любых неугодных. Еще страшнее, чем ИК-7, — карельские «Копейка» (ИК-1) и «Онда» (ЛИУ-4). У нас был один зек, которого к нам перевели с «Онды». Человек всегда смотрит в пол, никогда не поднимает глаза, говорит тихо, односложно. Тень, а не человек.

Многие воровские авторитеты стараются не подниматься на ИК-7. В карантине заставляют всех делать уборку, мыть туалеты — ломают воровские понятия. Большинство ломается, и после этой зоны человек уже не может быть воровским авторитетом. Сильные криминальные личности пытаются остаться в ШИЗО, но там систематически избивают. Например, избиение утром на проверке — это как зарядка. Включают как можно громче «Радио России» — оно орет так, что глушит уши. Чтобы не слышно было криков.

В ШИЗО бьют менты, а не актив. В ШИЗО из заключенных ходит только хозбанда — так называют обслугу. Актив есть в карантине, в зоне. Раньше они носили красные повязки. Когда я сидел, появилось официальное требование упразднить актив, но по факту он остается. Обычно в актив вступают зеки с большими сроками, они очень зависимы от администрации колонии. Я-то привез в зону всего пять месяцев.

Особенно сложно заключенным, за которыми идет «цинк» — приписка в личном деле, что на человека нужно обратить особое внимание. Солженицын, Шаламов всё очень похоже описывают. Единственное, раньше политических гнобили воры, теперь же — актив.

Садизм у тюремщиков в крови. В нормальной жизни эти люди ничего не значат. Вы представьте, работает человек в колонии, живет в этой дыре, целый день проводит за колючей проволокой. Сами сотрудники про себя говорят, что они тоже сидят. Этим людям нравится пытать, ощущать власть, смотреть на то, как перед ними пресмыкаются. Это психология, даже психиатрия. Страшные вещи.

В ИК-7 все поставлено от начала до конца, чтобы сломать человека. Нет ничего, что нормальному человеку может показаться адекватным. По прибытию в колонию мы ночевали одну ночь в ШИЗО. Нас привезли этапом пять человек, повели в душ, дали пять минут помыться ледяной водой. Мылся я и еще один. Остальные, хотя и чистоплотные ребята, не стали в таких условиях мыться.

Перед отправкой в карантин — беседа с операми. В кабинет опера, когда заходишь, с тобой сразу говорят, как с дерьмом. Опера спрашивают, будешь ли ты послушным в зоне. Ты — никто, ноль. Словесные угрозы, хамство, оскорбления в ИК-7 сыпятся с самого начала, как только из автозака тебя вывалили.

На следующий день, когда тебя постригли, ведут в карантин. В карантине очень сильно бьют. Когда мы зашли в локальный участок, уже стояли активисты, они орали: «Быстрее, суки, сволочи…" Всех называют пидорами, петухами. Мент говорит, «не бежать», актив орет «бегом» — провоцируют.

Когда уже подошли близко к бараку, мент сказал, что мы можем бежать. Забегаем с баулами в карантинный барак. Всех поставили у стены в очень неудобной позе: носки, колени, грудь и подбородок прижаты к стене, руки за спиной. Так и пять минут простоять сложно, но если отодвинешься от стены, начинают бить. Всех по очереди отводят, и самый здоровый активист начинает тебя лупить. Как ни удивительно, тут может помочь то, с кем ты сидел. Если сидел с правильными ребятами, которые с тобой отправят весточку, тебя могут и не бить.

В карантине все перемещения бегом, руки всегда за спиной. Подбородок в течение всего дня, когда ты не спишь, должен быть плотно прижат к груди. Исключения — когда ешь в столовой, и мероприятия типа политинформации, когда сажают всех зеков, и зачитывают различные правила отбывания наказания в колонии. В основном в форме запугивания: если сделаешь то-то, тебе будет то-то. Когда стоишь в карантине, всегда пятки и носки должны быть прижаты друг к другу — эту позу тоже какой-то извращенный выродок придумал.

Во всех этих позах тебя могут бить, оскорблять, отвешивать оплеухи, плевать в лицо. И это каждый день. Чудовищная боль в ногах, шее, плечах, все затекает. Нас заставляли бегать по снегу босиком. Кто-то случайно что-то сделал не по форме — избивают сразу всех.

В карантине есть практика: если по «цинку» считается, что за тобой есть нераскрытые преступления, выбивают явки с повинной. Меня, например, сначала избили, а потом сказали: или ты признаешься, или сейчас зайдет пидор, трахнет тебя, и ты с этим дальше будешь жить, уже опущенным. Я сочинил две явки. О том, как некие знакомые якобы убили бомжа, а другие знакомые мне якобы продавали амфетамины. После меня вызывали в оперчасть и злились: «Что ты такое напридумывал!» Но это было уже после, тогда я смог вздохнуть.

Неоднократно общался с людьми, которым на карантине ломали руки, ноги, пробивали черепа. Видел на этапе паренька, который проглотил здоровый железный крючок от кровати, чтобы из ИК-7 отправили на лечение во ФСИНовскую больницу в Медвежьегорске. Отдохнуть! Он ехал уже после операции, ему разрезали живот. Через неделю после карантина в отряде мы пошли в баню, я посмотрел на свои ноги, они все были черные — не зеленые, не синие — такие на них были синяки.

В ИК-7 опускают только по приказу руководства колонии. Ну, или если ты вдруг сам случайно законтачился с опущенным.

Врачами тех, кто работает в ИК-7, я бы не назвал. Это люди с медицинским образованием, которые решили зарабатывать (не особо хорошо), устроившись в эту колонию. Кстати, в 2011 году в Карелии, как минимум в ЛПУ-2, широко использовали многоразовые шприцы для заключенных. А там и ВИЧ-инфицированные, и больные туберкулезом.

Сидит рядом с тобой дедок, покашливает, как простуженный… Через день смотришь, он в закрытом бараке для туберкулезников, с маской в локалке гуляет.

Две недели ты находишься в кошмаре карантина. Затем я попал в 9-й отряд, в котором потом Ходорковский сидел, но это отдельная история. Я пришел в отряд, бросил баулы. Меня завели в туалет, заставили встать в позу для обыска: тыльной стороной ладони ты ставишь на стену, максимально раздвигаешь ноги и тебя избивают другие зеки, заставляя орать — так, что свои легкие выплевываешь — фамилию, имя, отчество, статью, начало срока, конец срока.

Срабатывает какой-то механизм защиты, ты отключаешься, не чувствуешь боль и ждешь, когда это закончится. Когда избивающие устали, меня завели на второй этаж, в сушилку. И там здоровый зэчара, видимо, боксер, наносил мне удары по корпусу еще минут семь. Я стоял в бушлате, арестантском ватнике. После этого у меня были сломаны ребра.

Мне раньше в спорте ломали ребра, симптоматику этого я знаю. Я пришел в санчасть, попросил, чтобы меня отправили на лечение. На лечение не отправили, но дали какую-то таблетку, после которой была эйфория, будто бы меня героином вставили. Сказали: «Не валяй дурака, никаких тебе рентгенов, больниц, иди и живи, как можешь».

Затем дают попуститься. Другие зеки говорят — «теперь все нормально», дают советы, как себя вести. Как вновь прибывший, по аналогии с «духами» в армии, ты выполняешь все черновые работы. Раньше я только слышал байки про армию, как ломами подметают улицы, тут я видел лом с наваренными гвоздями, чтобы сбивать лед с асфальта. Я ходил со сломанными ребрами, ковырял лед.

Я читал Варлама Шаламова «Колымские рассказы» — на 80% ничего не изменилось. Да, идет технический прогресс — поставили унитазы и телевизоры, но человек по-прежнему там, как скот. Как и во времена Шаламова, я работал с тачкой, кайлом и лопатой, условия труда — тяжелейшие.

Как убирают снег с локального участка: берется огромный прицеп от Камаза, его закидывают снегом, а потом впятером толкают по территории зоны в специальное место, и так — всю зиму. Как Шаламов описывал сугробы под мачту городского освещения, такие и мы делали: когда десяток зеков с разных участков становятся лесенкой и друг другу кидают снег.

Со мной работал гражданин Китая, маленький, безобидный мужичок, не понимал по-русски. Он был избит активом за отказ делиться посылкой, ему порвали селезенку. Ночью его в тяжелом состоянии вывезли в гражданскую больницу города Сегежи. Где его оперировали точно, я не знаю, вернулся он, когда я был уже в другом отряде, после прибытия Ходорковского. Я надеялся, что его отправили на другую зону и огорчился, увидев его снова.

После происшествия администрация пыталась повесить сначала избиение на меня, потом на других зэков. Поднимали нас ночью, мы стояли в коридорах барака в нижнем белье часами, нас водили в кабинет к начальнику отряда поочередно, не давали спать. Прощупывали слабину, кто согласится с одним из предложенных вариантов администрации — упал сам, или кто побил. Мы тогда копали глубокую траншею вместе с китайцем и еще четырьмя зэками: замерзли трубы на промке, между лесопилкой и каким-то цехом, надо было разморозить.

Поэтому когда ментам не удалось на меня повесить китайца (парни отказались писать на меня такие показания, к счастью, и я в отказ пошел, иначе накрутили бы мне срок), менты попытались нас уговорить, что он у нас упал на работе. Но опять у них не вышло. Я не знаю, что они придумали, как-то замяли. Я тогда представил, что если бы я оказался в китайском лагере, зэком… Такой ужас меня овеял, появилось искреннее сочувствие к этому маленькому и смелому китайцу.

Если проштрафишься, идет унижение через уборку туалета. Двухсотлитровую бочку наливают горячей водой, разбавляют мылом, делают мыльную пену. В туалете на барак на 200 человек затыкают дырку слива в полу и разливают эту пену. Ты должен руками собрать пену в унитазы, а воду — тряпкой. И так — несколько раз. В колонии жуткая грязь.

Важный человек в отряде — это завхоз. Он может либо нормально работать, либо прогибаться под ментов и устраивать кровавое месиво. За пару лет до того, как я сел, в ИК-7 двое зеков, может быть, опущенных, насмерть забили завхоза.

Передач зеку положено 20 килограмм в два месяца. С этой передачи ты обязан выплатить «взнос» завхозу своего отряда, примерно треть. Но зависит, насколько ты в хороших отношениях с завхозом, могут забрать больше, а то и почти все. Также наседают и другие активисты, клянчат сладкое и сигареты. Откажешь — могут избить и забрать или будут постоянно направлять на самые тяжелые работы.

В магазин еще надо записаться, чтобы попасть. Записывает актив, само собой, у каждого отряда свой день, как и на звонки. Записывают строго за что-то: продукты, сигареты. Подходит завхоз, а потом вылавливают тихонечко активисты по очереди, каждый просит то пачушку сигарет, то кулечек конфет, то пачушку чая. В итоге, чтобы не создавать себе проблем, тратишь чуть ли не половину месячных денег на актив. И если завхоз тебе реально помогает, то другие активисты, как правило, занимаются чистым вымогательством.

Люди настолько запуганы, что стучать считается нормой. В зоне постоянно ждешь времени сна, возможности закрыть глаза. Постоянная усталость, уборка снега в насквозь сырых ботинках, постоянное недоедание — все зеки постоянно ходят с голодными глазами. Идет прямо охота за шоколадом, чаем, сигаретами. Жуткое зрелище: ты пьешь чай с печеньем, рядом сидит человек, осужденный по 159-й статье (мошенничество — ). Видно, что это тихий интеллектуал, который просто с кем-то не поделился. Человек порядочный, воспитанный, но забитый донельзя. Это ужасно, когда взрослый человек, у которого семья, дети, сидит и умоляет тебя дать ему две печеньки.

За любую провинность в колонии либо избиение, либо ШИЗО. ШИЗО боятся все. От условий там — вскрываются. Попасть в ШИЗО можно за то, что не поздоровался с любым ментом, менту не понравилось, как пришита бирка/форма одежды, дал/взял сигарету/какую-либо вещь у другого осужденного, замешкался где-либо, обогнал мента, просто не нравишься какому-либо менту.

Происходит огромное количество подстав, как от актива, так и от ментов. Приходится вилять, как ужу. Например, на промзоне и подсобных участках работают зэки, им зачастую не хватает того или иного инструмента. Менты требуют их изготавливать кустарным методом, ибо покупать инструмент уж точно никто не будет. Зэки делают. Оставляют на рабочем месте, причем аккуратно убирают. А ночью идет мент с обходом, и все забирает как «запрещенку» (тяпки, лопаты, пилы, самодельные приспособления для труда (каменный, сука, век!)), и составляет рапорт о нарушении. А начальство потом решает, кто уедет в ШИЗО, а кто просто выговор получит, и прощай работяге УДО. Одновременно требуют работать и делают все, чтобы работать было невозможно.

Самый приближенный к ментам отряд — это пятый. Это и есть хозбанда, как в СИЗО. Они в ШИЗО рулят, из пятого отряда набирают актив в карантин. В комнатах длительных свиданий тоже зэк из пятого, он там за порядком следит. Родственники привозят огромное количество еды, и за трое суток заключенный вместе с родней просто не могут все съесть. Я, например, сходу съел целую курицу копченую и большой торт, так хотелось есть, и не хватало глюкозы и белка. Вся лишняя еда отдается этому зэку, я отдал ему все несъеденное, все в упаковках. Я думал, что он это делит со своими собратьями зэками, ан нет: неоднократно видел, как этот зэк таскает здоровые сумки (после свиданий) в оперчасть! И выходит уже пустой. Мне не нужно других доказательств, что оставшуюся еду растаскивают по домам лагерные опера.

Все, что сейчас всплывает в прессе, рассказы бывших заключенных ИК-7, — это абсолютная правда.

Я, Айнбиндер Сергей Леонидович, 11 ноября 2016 года, МО, г. Химки, как обычно по пятницам, следовал по пути из г. Москвы (ЮЗАО) в Тверскую область на дачу. Сначала по МКАД, далее по Ленинградскому ш. Заехал в ТЦ «МЕГА» Химки, в магазин Ашан.

С 10 часов 30 минут, на бесплатной парковке у ТЦ «МЕГА» Химки, по адресу Московская область, г. о. Химки, мкр. 8, единолично украшал свой личный автомобиль символикой профсоюза МПВП, членом которого я являюсь. Эти флаги, был уполномочен получить профсоюзом и позже распределить среди подразделений профсоюза МПВП. Ранее использовал символику профсоюза (флаги, футболки, головные уборы, шариковые ручки) на свое усмотрение и никаких претензий со стороны полиции не получал. Я полагал, что флаги любых спортивных клубов, бывших военных из ВДВ, различных движений, коммерческих организаций и т. п. могут использоваться их членами без ограничений, ни о каких нормативно-правовых актах регламентирующих использование подобной символики организации не знаю. Рядом со мной не было людей и автомобилей на расстоянии более 100 метров, мой автомобиль был запаркован по дорожной разметке и не мешал проезду других автомобилей и спецтехники, аналогичной символики профсоюза на месте событий и в обозримом расстоянии не было. Примерно в 11:00 подъехавший сотрудник полиции, который не представился (нагрудный знак 011772), потребовал документы, и я выдал водительское удостоверение. Полицейский сел в патрульную машину, а я продолжил наряжать свой автомобиль. Через некоторое время вернувшийся полицейский потребовал убрать флаги, чему я подчинился, уточнив у полицейского, что он не ограничил меня во времени.

Далее подъехавшие полицейские (более 5 человек) вели себя агрессивно, мешали мне убирать символику профсоюза, толкали меня в лужу, защемляли меня дверью моего автомобиля, не позволили согреть окоченевшие от холода и воды руки, задавали бесконечное количество вопросов и требовали одновременного ответа. Полицейские потребовали паспорт, который я предъявил и поинтересовался законными основаниями и причинами с их стороны, на что внятный ответ не получил. Далее сотрудники потребовали проследовать на моей машине за ними в неизвестном направлении, на что я дал согласие, но попросил учесть, что по правилам дорожного движения флагшток, прикрепленный мной на автомобиль, выходит за предельно допустимые габариты по высоте. Далее сотрудник полиции потребовал сесть в патрульную машину и проследовать в участок, на что я попросил время для запирания машины и уборки внутрь салона автомобиля символики, к чему немедленно приступил. Сотрудники не дожидаясь завершения уборки потребовали сесть в патрульную машину. Я был задержан сотрудниками полиции и доставлен в участок. (Имеется видеофиксация от коллег, знакомых и журналистов, которые подбежали в момент моего задержания.) Сотрудник полиции отказался составить протокол моего доставления или задержания на месте событий, сославшись на погоду.

В полицейском участке (1-й отдел УМВД Химки) мне не был предоставлен протокол доставления или задержания. Мне не давали возможности написать заявление о том, что за время моего отсутствия моя машина, оставшаяся открытая и с включенным двигателем, была обворована неизвестными лицами. Телефонные службы 02, 002, 112, 102 не реагировали на мои попытки дозвониться. Информации о других вышестоящих службах в здании полиции не обнаружил, дежурный полицейский отказывался со мной говорить и ответить на вопросы. Через 2 часа начали проводиться унизительные беседы и моральное давление со стороны неизвестных людей в штатской одежде. Устно мне было сообщено неизвестной гражданкой в штатской одежде, что я задержан по статье 20.2. Мне было запрещено пользоваться телефоном. Но по прошествии 3 часов с момента задержания меня отпустил не представившийся сотрудник полиции, предложив выйти и искать адвокатов, защитников и звонить куда угодно, но только не мешать ему разговорами. Гражданка в штатской одежде предупредила меня, что по ФЗ «О полиции» я не могу пользоваться телефоном в здании участка полиции. (Есть свидетели этих разговоров, которые были доставлены в участок примерно в 16 часов.)

Я проследовал в здание ТЦ «Мега» и находился там примерно до 19:30. Все это время я сообщал родным, что со мной все в порядке, т. к. СМИ заявили о моем задержании, искал адвокатов и защитников.

К 19:30 на парковку ТЦ «МЕГА» ко мне прибыл защитник Виталий Серуканов, который стал свидетелем попытки эвакуации моего автомобиля Hyundai Porter У009ВТ777 сотрудниками полиции. Он попытался сфотографировать данное событие и был задержан вооруженными автоматами сотрудниками ОМОН и доставлен в отдел полиции, куда я направился и сам забрать свой паспорт, в надежде на то, что у меня теперь есть общественный защитник.

В полицейском участке мне не позволили общаться с Виталием Серукановым по поводу событий прошедшего дня, и я был помещен в изолятор (вероятно, речь о камере для административно задержанных — ОВД-Инфо), где находились уже знакомые мне люди, которые помогали фиксировать на видео мое утреннее задержание. Никаких протоколов я не подписывал и не читал. При изъятии вещей присутствовали неизвестные понятые, которые со слов Романа Михайловича (полицейского), являются «хорошо ему знакомыми, постоянными „палочками-выручалочками“ из местного спортивного клуба». Сохранность вещей не была должным образом обеспечена, т. к. ящики с вещами не запирались. Условия пребывания в камере были невыносимые, люди спали на полу, в туалет выпускали редко, я спал на деревянном настиле.

Утром я потребовал меня выпустить или предъявить обвинения, я беспокоился за состояние здоровья своей мамы, инвалида первой группы. Сотовый телефон мне не позволили взять. Я был свидетелем ужасного морального и физического состояния своих новых знакомых, которые сидели со мной в клетке. В 11 часов, по прошествии 24 часов с момента задержания, я потребовал принять ходатайство о предоставлении прокурора, но мои требования проигнорировали сотрудники дежурной части полицейского участка. Я сознательно решил нанести себе порезы рук стеклом, в знак протеста и привлечения внимания общественности к происходящему беспределу. Порезал руки, измазал лицо кровью и проглотил стекло. Потребовал вызвать скорую помощь. Ко мне вызвали психиатра, которому я все объяснил и отказался от его услуг. На просьбу вызвать «скорую помощь» для моей госпитализации, сотрудники полиции ответили отказом и доставили меня в суд 12.11.2016 примерно в 16 часов.

В суде меня ожидали добровольные правозащитники. В суд был предоставлен протокол полиции по ст. 19.3 КоАП. В этом протоколе указывались события, которые не совпадают с моими событиями 11.11.2016 ни по времени, ни по фактам, ни по событиям, ни по лицам, задержавшим меня, ни по лицам, которые подписали протокол. У меня имеется фотография протокола, по ст. 20.2 КоАП, с номером АБ№ 1725443 от 11.11.2016 по административному правонарушению, выписанный мне, но который так и не был представлен мне и в суд.

В суде судьей Морозовой Е.Е. были отклонены все мои доводы, многочисленные ходатайства о моей невиновности, об отсутствии изложенных событий в протоколе, о переносе слушания и т. п. И только мою просьбу о вызове скорой медицинской помощи суд выполнил.

Меня под конвоем госпитализировали в Химкинскую ГКБ, где не оказали никакой помощи, даже по обработке ран на руках, только сделали рентген. Доктор в приемном покое пояснил, что мне требуется диета, спокойствие, многочисленные анализы и наблюдение за продвигающимся стеклом по кишечнику… Меня разместили в специальной палате с решетками, внутри которой пребывал я и два сотрудника полиции. Периодически ко мне приезжал высокопоставленный сотрудник полиции, которого я идентифицирую как Роман Михайлович, и оказывал моральное давление без свидетелей.

13.11.16 в мою палату ворвались четыре сотрудника полиции, набросили на голову мою куртку, которая должна находиться в гардеробе, застегнули наручники на две руки за спиной и без обуви вывели на улицу. Ботинки я одел в патрульной машине в стесненных условиях без помощи рук.

У здания суда, в который меня доставили примерно в 17 часов, я заметил группу людей, среди которых были мои общественные защитники. Я попросил сопровождающих полицейских уведомить защитников о моем доставлении в суд. В ответ полицейские решили проследовать мимо суда и мимо группы людей, закрыв мне рот рукой и нанося удары по животу, в котором находятся стекла… Заехали в неизвестный двор, где ждали инструкций по телефону от Романа Михайловича, который все время следовал за нами на своем автомобиле. Получив инструкции, полицейские доставили меня в суд, где я и предстал перед судьей Морозовой в измученном состоянии в наручниках и без защитников. В ответ на мое устное ходатайство о предоставлении защитников, Морозова ответила, что они не явились на заседание, которое назначено было на 12:00 дня, хотя они в это время находились в здании суда по моему и другим делам еще примерно 10 человек, осужденных по аналогичным с моим протоколам. Я и мои защитники не были уведомлены о доставлении меня в суд к 17:00. Соответственно сотрудники и судья ждали до вечера, когда здание суда станет пустым и можно будет свершить свой акт.

После суда был доставлен теми же полицейскими в больницу, где меня ожидали мои обеспокоенные друзья. Я отсутствовал 1 час 05 минут. Дверь в палату была прикрыта, но не заперта на ключ. Охрана отсутствовала. Мои друзья не пытались войти в палату, свет в палате был выключен. Я не обнаружил в своем кошельке 15000 рублей (три купюры по пять тысяч). Деньги мелкого достоинства остались не тронуты. Остальные вещи были переставлены. При анализе аудиозаписи, сделанной мной на оставленный смартфон, выяснил, что за время моего отсутствия в палате находились неизвестные лица.

Я собрал вещи в пакет и направился к доктору для выяснения причины моей досрочной выписки. Доктор пояснил, что мне требуется лечение, я не выписан. Выписку выдать мне отказался. Я написал заявление об отказе от лечения, т. к. посчитал, что пребывание пациентов в этой больнице опасно для жизни, фактически медпомощи мне не оказывали и не собирались оказывать, безопасность пациентов не обеспечена, мыло, полотенце, горячая вода не предоставляются, медперсонал относился ко мне с опаской.

Считаю, что были нарушены многие права, граждан находящихся рядом со мной, мои права, в период событий в г. Химки с 11.11.2016 и по 13.11.2016, и законы РФ.

Из открытых источников в сети интернет главный редактор СМИ «Российский ФМ Проект» узнал о ситуации по захваченному земельному участку отделом полиции и задержанию Яна Кателевского в Раменском. После этого мне было поручено связаться с Кателевским и выяснить всю ситуацию. Я с ним связался, и он пригласил меня в качестве журналиста СМИ для освещения событий в Раменском.

Кателевский Ян Николаевич — общественный эколог, активист, общественный деятель. Он борется с коррупцией и нарушениями закона среди чиновников и должностных лиц в своем родном городе Раменское Московской области. В апреле 2016 года Ян обнаружил незаконно захваченную территорию рядом с 1-м отделом полиции города (по адресу г. Раменское, Доненское ш., д.5а). Данная территория не выделена и не межевана в соответствии с публичной кадастровой картой (Росреестр РФ).

В день, когда он обратился с заявлением в этот отдел для проведения расследования по факту захвата земельного участка, его схватили и насильно затащили в отдел для составления любимой среди полиции КоАП РФ ч.1, ст.19.3 (неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции, — ОВД-Инфо). Полицейские ссылались на запрет видеосъемки в общественном месте, так как земля, где мы находились, — в общем пользовании!!! Более того, у товарища Кателевского удалили все записи с карты памяти и механически испортили ее.

На следующий день, 28 мая 2016 года, по редакционному заданию «Российский ФМ Проект», я приехал в Раменский городской суд, в котором должны были рассматривать адмнистративное дело по Кателевскому. Увидев большое количество людей, которые пришли поддержать активиста, судья перенесла заседание на другой день, без объяснения причин, я такое вижу в первый раз!

Далее мы с Яном приехали туда, где он был задержан, я начал записывать с ним интервью. Хочу заметить, пресс-карта была на мне надета и ярко видна, лично я видеосъемку не вел, в руках у меня был телефон на селфи-палке, и я редактору по скайпу рассказывал, что на месте событий происходит!!!

Тем не менее, полицейские вышли и задержали всех, включая меня. Я сообщил, что на работе, а они нарушают Закон РФ от 27.12.1991 N 2124–1 «О средствах массовой информации», но полицейские настаивали на задержании, особенно после моего обращения к неизвестному гражданину в гражданской одежде, чтобы он представился, кто он и почему он отдает приказы данным полицейским. Как оказалось, это был и.о. начальника 1-го отдела полиции города Раменское Мучкин Сергей Васильевич. В процессе задержания Кателевский передал мне свою видеокамеру для сохранения.

Далее меня привели в отдел и на первом этаже провели досмотр без понятых, под конвоем доставили в кабинет и без всяких процессуальных действий начали допрос. Я, конечно, был против. Пока я был в кабинете, туда забегал Мучкин и вел себя по-хамски, повышал голос на меня, занимался нравоучениями! Я ему отвечал, что я журналист и нахожусь на работе, требовал немедленно меня отпустить. Затем ко мне пришли неизвестные люди в гражданской одежде и, направив включенную лампу в лицо, стали снимать видео на мобильный телефон! На мой вопрос, кто они такие и что сейчас за процедура, они не отвечали, а задавали мне свои, как мне казалось, глупые вопросы: «Как я узнал о Яне Кателевском?» В утвердительной форме спросили, что правда, мне заплатил деньги Навальный за поездку в Раменское и т. д.! Но, когда мне стало скучно, я сказал, что есть 51 ст. Конституции РФ, и они быстро ушли.

Я написал на имя и.о. Мучкина С.В. ходатайство о переносе рассмотрения моего административного материала по месту жительства и предоставлении мне защитника. Господин Мучкин при мне его рассмотрел и отказал в удовлетворении без объяснений причин (в последующем мое ходатайство исчезло и в материалах дела его нет). С момента доставления в отдел полиции и до начала оформления задержания, то есть до 18 часов этого же дня, мне не давали пить воду, ходить в туалет. На просьбу позвонить мне дали один раз связаться с супругой, но когда в кабинет зашел Мучкин, он приказал своему подчинённому, который оформлял на меня протокол, не давать мне звонить, хотя телефон продолжал находился при мне.

Напомню, по факту я был фактический задержан с самого начала нахождения в отделе полиции, а оформили задержание только в 18 часов. Это было сделано с одной целью: полиция и суд не знали, что с нами делать, так как по закону мы не нарушили ничего, и самое главное, чтобы оставить нас на ночь в отделе!

Меня содержали в одиночной камере в плохих условиях почти 36 часов, вид из камеры был прямо на дежурную часть, где постоянно сотрудники шумели, хлопали железной дверью и вообще ощущалась нервная обстановка в самом отделе полиции.

С момента нахождения в камере, начну с хорошего, по первому требованию полицейские выводили меня в туалет для нужды. Также выводили в туалет попить из-под крана обычной воды, стакан для питья не давали. В камере на скамейке для отдыха был грязный матрац и подушка, чистое постельное белье не предоставили. Покормили меня только после 30–34 часов пребывания, все это было сделано после моего обращения к мимо проходящему в отделе полицейскому, он явно был из управления МВД по Московской области, так как около него все сотрудники суетились и нервничали. Сразу же мне в камеру принес дежурный полиции целый поднос с едой и предложил покушать, все его действия снимались другим сотрудником на видеокамеру. У меня сложилось впечатление, что это происходит для отчета. Позже лояльные полицейские сказали мне, что еду они мне покупали за свои деньги в ближайшем кафе (сухой паек мне не выдавался). Постельное белье так и не предоставили!

Еще были замечены мною моменты, в моей камере была скрытно установлена видеокамера, она находились в верхней части стены, меня о ней с самого начала полиция не предупредила, а я ее обнаружил с самого начала пребывания в камере. На следующий вечер, когда меня решили покормить, полицейский из управления МВД по Московской области приказал дежурному вывести на экран монитора изображение с моей камеры и дал указание постоянно наблюдать, я, естественно, понял, что был прав о нахождении скрытой видеокамеры!

И.о. 1-го отдела полиции Мучкин С.В. за все время моего нахождения в камере подходил раза два-три, и упираясь руками в решетку, смотрел на меня по несколько минут. Создавалось впечатление, что он насмотрелся сериал «Пятницкий» с одним из главных персонажей начальником оперов — Карповым!

На следующий день меня в сопровождении пяти сотрудников полиции доставили в Раменский городской суд, в котором уже заранее для массовки сидели действующие сотрудники полиции и работники суда, они все, как актеры театра и кино, исполняли роли посетителей заседания суда. Сделано это было с одной целью, чтобы в судилище не попали мои родственники, близкие друзья и неравнодушные жители Московской области, города Раменское, пришедшие нас поддержать. Более того, один полицейский бесцеремонно закрыл на замок дверь в зал суда и лично держал дверную ручку. Я спросил у судьи Кудряшовой Н.Н.: «Ваша честь, а вы понимаете, что в этом зале происходит беспредел со стороны полиции и правосудия?» Она дала мне понять, что все понимает и сказала: единственное, что она может, — это предоставить мне возможность задавать вопросы «свидетелям», которые, естественно, были все «подставные».

С самого начала заседания я потребовал в суде мне защитника, он не мог попасть в зал суда, так как входная дверь в зал заседания была закрыта. Он громко стучал в дверь и требовал открыть ее, но безуспешно. Также я слышал поддерживающих меня граждан, которые кричали «Евгений держись, мы здесь, мы с тобой»! Это было очень приятно слышать, так как в этом беззаконии поддержка очень необходима. Судья заметно нервничала! После вынесения решения суда, меня, как особо опасного преступника, заковав в наручники и в сопровождении пяти-семи сотрудников полиции, выводили из здания суда, через черную лестницу. Затем поместили в полицейскую машину, и перекрыв движение автодороги с помощью сотрудников ГИБДД, на большой скорости в сопровождении патрульного автомобиля ДПС повезли в специализированный приемник МО, города Люберцы, для отбытия незаконного ареста.

Мы уведомили УФСИН о нашем визите, как того требует закон. Утром в день посещения исправительного учреждения от председателя ОНК Александра Егорова поступил телефонный звонок. Егоров сообщил, что в ИК-3 нас не пропустят, потому что у них «усиление» и «приехала коллегия или комиссия с проверкой». Как все эти мероприятия могут повлиять на недопуск членов ОНК, непонятно. Закон предусматривает ряд обстоятельств, по которым члены ОНК могут быть не допущены, но то, о чем предупреждал председатель ОНК, в этот перечень не входит.

Несмотря на всякие «предупреждения» решено было ехать в Новотроицкую колонию. Вячеслав Дюндин выехал из Орска, я из Оренбурга.

Выяснилось, что никаких «коллегий» или «комиссий» у них нет, не было и не планировалось.

Однако нам сообщили, что нас не пропустят. Версии у каждого суслика, который в поле агроном, были разные: «начальство не пришло с обеда», «проводятся вводные» (сотрудники колонии пояснили, что это режимные мероприятия, когда отрабатывают какие-либо учения; на вопрос, какие учения, был ответ «перед нами начальство не отчитывается!»; по словам Мударисовой, никакие учения не могут являться основаниями для отказа членам ОНК в допуске к заключенным — ОВД-Инфо) и прочий бред. Мы прекрасно понимали, что руководство на месте, никаких мероприятий у них нет и нас просто обманывают.

Мне все это надоело, и я решила подняться к руководству на второй этаж. Тут выбежал дежурный из своей каморки и, расставив руки в разные стороны, заорал: «Не пропущу!» Так он некоторое время пребывал возле турникета, чтобы никто не смог проверить, на месте руководство или нет. Кто-то дежурному сделал замечание, что тот находится вне своего места службы, на что он ответил: «А что, не видно, я тут с людьми борюсь!»

В конце концов «борец с людьми» занял свой пост, и к нам спустилась секретарь, которая также не внесла никакой ясности. Шел второй час ожиданий. Мы прекрасно понимали, что нас не пропускают неспроста. После наших телефонных звонков представителям УФСИН и областной прокуратуры руководство ИК-3 сразу вернулось на свои рабочие места и прекратило проведение всех «вводных».

Нас «любезно» пригласили «на зону». В планах было встретиться с пятью осужденными. С тремя мы переговорили, остальных двух приводить отказались, потому что у них «просчет» (проверка, все ли осужденные на месте — ОВД-Инфо). Мы решили, что просчет не вечен, и сообщили, что будем ждать. Ждали дольше часа. Во время ожидания мы решили осмотреть помещение, в котором проводили беседы с осужденными, на наличие микрофонов и пр. аппаратуры. В одном из выдвижных ящиков обнаружили предмет, напоминающий заточку.

Через час ожиданий и длительных споров с администрацией нам все-таки дали возможность переговорить с другими осужденными.

Выйдя из ИК-3, мы направились к моему автомобилю. Я села за руль и сразу почувствовала, что машина отказывается ехать. Проехав кое-как метров 100 я поняла, что у меня проколото колесо.

Убедившись в этом визуально, вызвала специалистов местной шиномонтажки. Несмотря на то, что услуги по выезду они не оказывают, услышав мою историю о проколотом колесе и необходимости ехать домой в Оренбург 300 верст, согласились приехать и помочь. За выезд и смену проколотого колеса на запаску ребята отказались брать деньги.
Я очень благодарна им за оказанную помощь и за такое человеческое отношение к чужой проблеме. Приехать на помощь к чужому человеку в нерабочее время и отказаться от денег за проделанную работу — это дорогого стоит! Еще не могу не сказать о том, что когда мы искали выход из этой ситуации и, еще не было договоренности с шиномонтажкой, Вячеслав Дюндин позвонил Руслану Исмагилову (директор управляющей компании «Новый город», активист партии «Яблоко» в Орске — ОВД-Инфо), чтобы узнать номер телефона какого-нибудь шиномонтажа. Руслан, не раздумывая, сразу предложил приехать на помощь, и это в день его рождения! Руслан! спасибо вам за вашу отзывчивость и ваше небезразличие!

Так вот продолжу свою историю: когда ребята из шиномонтажки продиагностировали колесо, удивились: «И кому могла насолить такая милая девушка?!" Выяснилось, что колесо проколото острым предметом (что-то типа шила) с наружней стороны (сбоку) колеса. Я сразу поняла, чьих рук это дело, и вспомнила о целом учреждении «борцов с людьми»…

Оригинал

Комментарий Вячеслава Дюндина, члена ОНК, посещавшего колонию вместе с Альбиной Мударисовой:

Прокол был округлой формы, размером сечения совпадающий с заточкой, обнаруженной нами в комнате для встреч с осужденными (на фото). Комната эта расположена прямо напротив дежурной части. Полагаю что между заточкой и проколом есть связь, если не прямая, то косвенная. Нет сомнений, что это сделали сотрудники колонии.

P. S. Альбина Мударисова пояснила ОВД-Инфо, что не стала писать заявление о проколотой шине сразу, поскольку, когда шиномонтажники закончили работу, было уже девять часов вечера, а впереди ее ждала дорога до дома в 300 километров. «А вообще мой автомобиль стоял на парковке ИК-3. Знаю, что там есть видеонаблюдение. В ИК-3 с просьбой предоставить видео я не обращалась, поскольку уверена, что инициатором этой пакости была администрация ИК. И если бы я просила видео, они бы точно его удалили. Хотя уверена, что они сразу это сделали, и без моих „подсказок“», — сказала правозащитница.

Почему мы решили ехать? Вы знаете про сообщение о пытках, которое Ильдару удалось передать через адвоката. О том, что жена Ильдара, Анастасия Зотова, добивалась свидания, а ей не давали. Добивалась связи по телефону — не получалось. Ей стало очень страшно. И тут это сообщение. Страшно стало всем.

В Питере собрали сход. А мы с друзьями решили поехать к самой колонии с пикетами.

Нарисовали плакаты и поехали. 12 человек нас было. Подъехали к колонии. Там проходит обычная дорога общего пользования. Все ходят и ездят. Но на подъезде есть объява.

Не знаю, говорит ли это о том, что эта дорога — часть режимного объекта. Еще выясним.

Развернули плакаты, встав друг от друга на достаточном расстоянии (у нас в Питере требуется 50 метров, в Карелии нет такого, как выяснилось). Ну, и напоминаю, что по ФЗ-54 одиночный пикет не требует согласования.

Я думала, что мы вот так постоим, на нас никто внимания не обратит, и мы разойдемся. Но получилось не так.

К нам вышли сотрудники колонии. Целая толпа. Во главе с заместителем начальника колонии Александром Александровичем. Фамилию забыла. Он представился и показал удостоверение. Сказал, что наша акция незаконна и попросил убрать плакаты и перестать фотографировать. Мы тут же убрали плакаты и перестали фотографировать. Дальше я выбрала стратегию и действовала согласно этой стратегии. Считаю ее правильной до сих пор. Большинство из нас со мной согласно, но не все. Некоторые думают, что нужно было сразу уехать.

Я сказала:

— Я думаю, что мы действуем по закону. В любом случае, рассудить нас должна полиция. Вызовите, пожалуйста, полицию.

Замначальника колонии мне:

— Мы вызвали.

Я:

— Хорошо, ждём.

Приехали полицейские. Говорят:

— Вы нарушаете закон.

Я им:

— Думаю, нет. Одиночные пикеты не требуют согласования.

А они:

— Нет, требуют.

Плюс нам говорили, что мы должны покинуть территорию режимного объекта. Это тоже вызывало у нас сомнения. Мы стояли на дороге общественного пользования. Где ездят машины и ходят люди. Колония — через дорогу.

Я позвонила, во-первых, по телефону доверия УМВД республики Карелия, описала ситуацию, получила ответ, что, да, одиночные пикеты не требуют согласования, оставила свои данные для того, чтобы позже мне прислали официальный ответ. А во-вторых, я позвонила по телефону 112 в полицию. Мой звонок, естественно, пришел в ОП Сегежи. Я сказала:

— Мы напротив ИК-7. Ваши коллеги говорят, что мы не можем не только проводить тут одиночные пикеты, но и просто находиться здесь. Я хочу понять, кто прав, мы или они.

Мне сказали:

— Ждите, сейчас к вам приедет руководство ОП и во всем разберется.

Решили подождать. То есть часть из нас решила подождать, а некоторые предлагали от греха уехать. Я думала так: если и руководство ОП нам скажет, чтоб мы уходили, мы уйдем. Была уверена, что все закончится мирно.

А дальше было так.

Приехала машина. Вышли полицейские. Их руководитель представился заместителем начальника отделения и сказал:

— Вы нарушили закон и проедете с нами.

То есть, напоминаю. Мы там просто уже стояли без плакатов и ждали руководство ОП для разъяснения ситуации. Руководство ОП ситуацию даже не попыталось разъяснить, а просто дало указание запихнуть нас в машины. Запихнули, сколько влезло. 8 человек из 12-ти. В том числе девушку Настю, которая в пикетах не участвовала.

Доставили нас в отделение. Там все было мирно. В течение 3-х часов (так по закону) успели составить протоколы на нас по 20.2.5 (нарушение правил проведения публичного мероприятия) (ч. 5 ст. 20.2 КоАП — ОВД-Инфо) и сказали, что сейчас всех отпустят. И правда, собрали нас вместе и выпустили толпой.

Мы такие радостные выходим, закуриваем, ищем глазами свои машины. И тут начинается самое интересное.

Мы понимаем, что одной из нас не хватает. Все такие: «А где же Настя?»
Ломанулись обратно. А нам:

— Задержали вашу подругу за сопротивление полиции.

В общем, вкратце. Настя была без плаката. Сотрудники поняли, что продержали ее 3 часа просто так. 20.2.5 ей не пришить. И решили вменить ей 19.3 (неподчинение законному требованию сотрудника полиции).

То есть Настю задержали повторно, продержав 3 часа просто так. Это ад и беззаконие.

Дальше были попытки переговоров, поиск адвоката, я постоянно звонила на телефон доверия УМВД Карелии:

— Добрый вечер, я из Сегежи с вами!

Сотрудник телефона доверия:

— Да понял уже. Екатерина Евгеньевна, вы?

Друзья одновременно звонили на телефон доверия МВД РФ и пытались вытащить на переговоры начальника ОП.

По телефону наши действия координировал Динар, который с самого начала был в курсе всего (я была верна своему правилу: в любой непонятной ситуации звони Динару Идрисову).

Вытащить Настю не удалось. По данным от адвоката — задержать ее на ночь — указание из Петрозаводска (столица Карелии). (Правозащитник Динар Идрисов писал в Facebook, что протокол на Анастасию Андрееву был составлен «по указанию министра внутренних дел по Республики Карелия Сергеева Дмитрия Николаевича, генерал-майора полиции». Поскольку среди наказаний по ст. 19.3 КоАП возможен арест, человека, на которого составлен протокол по этой статье, могут задержать до суда на срок до двух суток. — ОВД-Инфо)

Мы отправились искать ночлег.

На следующий день был суд, который должен был по всему оправдать Настю за отсутствием состава, но признал виновной и присудил штраф. Нас в суд не пустили. Мол, нет приставов для охраны.

По словам Насти, полицейские там давали лживые показания, мол, Настя их толкала, мешала задержаниям других.

Встретив Настю из суда, мы уехали в Питер. Остальных ждет суд по 20.2.5.

Прочитал тут перепост одного человека о пытках, там написано, что пытки, которыми мучили Ильдара Дадина, не являются чем-то экстраординарным — это норма для российско-совковой «исправительной» системы, которая даже не скрывает своей гулаговской родословной. Это не совсем правда, мазать весь ФСИН говном не стоит, у меня есть небольшой опыт. Если сравнить питерские СИЗО и зоны с карельскими, разница большая.

Как бы смешно это ни звучало, питерский ФСБ-шный изолятор (СИЗО-3 Петербурга — ОВД-Инфо), на мой взгляд, это вообще практически эталон законности и соблюдения прав заключенных, именно строго все по закону, там нет коммерческих поблажек с запретами, как на Лебедевке (СИЗО-4 Петербурга — ОВД-Инфо), телефонов и другого у вас не будет, но абсолютно ремонт во всех камерах и у всех, телевизор, холодильник по заявлению — без всякой коммерции, никаких пресс-камер.

Максимум, если вы в отказе по делу и следователь попросит воздействовать, вы будете в той же камере, только без телевизора и холодильника, все воздействия ведутся чисто психологически и без угроз каких-либо особо, физически не трогают никого на самом изоляторе во всяком случае, пока ты под ответственностью СИЗО-3.

Особенность Карелии заключается в том, что вас пытают даже не для информации или извлечения из вас коммерческой прибыли, а ради того, чтобы просто вас поломать.

Дадин не врет, он даже преуменьшил, мне кажется, всю жесть не рассказал. Ильдара я зауважал! Разница между мной и Ильдаром большая, я молчал, чтобы черенок от лопаты в жопу не вставили и головой в парашу не макали, а он на принцип пошел, несмотря ни на что и огласку сделал всего этого беспредела.

Питерскому одному парнишке, тоже на карантине («карантин» — место, в котором держат вновь прибывших в колонию заключенных — ОВД-Инфо) со мной был, пиписьками перед лицом покрутили. Он просто заартачился, когда нас бить стали. Пытать людей — установка администрации карельских зон. По крайней мере, так нам говорил один из «активистов». Сейчас этот «активист» забил насмерть парнишку, и его на новый срок раскрутили.

На любой карельской зоне пятки отобьют палками, пинать каждый день будут на карантине по чуть-чуть. Это общая программа. Но могут быть и «бонусы», как в случае с Дадиным.

Я в Карелию 10 месяцев привез, потому и молчал: срок небольшой, лишь бы выйти поскорее. Тише воды, ниже травы овощем продержаться, не возмущаясь беспределу. Все равно, конечно, не совсем спокойно просидел — политические там на спецучете, но, тем не менее, пропетлял как-то.

Как снимаются постановочные видео в карельских колониях, я знаю не понаслышке, ибо отказаться там невозможно, это чревато последствиями. Меня также снимали на видео, когда запретные вещи в сумку подкидывали, и я соглашался. Также хотели снять видео, на котором я должен был отказаться от своих взглядов, но потом почему-то отказались от этой идеи.

Запретные вещи подкидывали, чтобы нарушение было, и я по УДО не мог уйти, это для политических и некоторых других там так. Про подставу меня заранее предупредили, что подставлять будут и чтобы я, естественно, молчал.

Перед освобождением был серьезный разговор с администрацией, чтобы я ничего не писал в интернете про них, ибо, возможно, я сижу не в последний раз. Тогда ФСИН затянет меня опять в Карелию на те же зоны, и там мне уже объяснять будут по-другому за мою писанину, что пытки Дадина еще раем покажутся.

Единственная странность в ситуации с Дадиным — что его сами менты пытали, а не зеки. Обычно зекам команду «фас» дают, а если потом трупачок, он на зеков списывается, красные зеки на раскрутку, а администрация колонии в шоколаде. Возможно, так получилось, потому что Дадин был в ШИЗО. В ШИЗО зеков стараются не допускать.

P. S. Кстати, если в изоляторе ФСБ не пытают, то спецназ ФСБ при задержании пытал меня по полной прямо в моей квартире — электрошокерами и душили, у меня все тело было в ожогах от шокера, гематомах и руки в загноениях от наручников. Соседи даже сбежались за меня заступаться из-за моих криков. Думали, убивают меня.

Естественно, при поступлении в СИЗО побои сняли и передали дело в военную прокуратуру, она фсбшниками занимается, а военная прокуратура перепоручила провести опрос по моим телесным моему же следователю. Поскольку я был в сознанке за свой пост «ВКонтакте» и взял особый порядок, телесные мы со следователем замяли, придумал следователь, откуда они появились. Прикол в том, что пытали меня тоже не ради информации, а как просто врага России. Все понимали, что я кроме своих постов «ВКонтакте» ничего и не знаю.

Мы с Григорием Симаковым заступили на дежурство на Мемориале Бориса Немцова в 00:00 29 октября 2016 (на Большом Москворецком мосту). Ночью пошел снег, и мы периодически очищали портреты Немцова от снега. В 5 утра к нам подъехала машина полиции из ОВД «Китай-город». Полицейские заявили нам, что на нас поступил звонок в полицию о том, что на мосту находятся «подозрительные люди» с большим количеством вещей, и нас надо проверить. Для этого нас надо отвезти в полицию. «Никогда у нас (на мосту) такого еще не было. И вот опять!» На наши возражения нас силком заставили поехать в ОВД. (Ранее сообщалось, что задержаны были мужчина и женщина. — ОВД-Инфо) Однако нам удалось забрать с собой все портреты и часть вещей. Большего нам забрать с собой не дали. По прибытии в помещение ОВД «Китай-город» дежурный по ОВД (капитан) подтвердил о наличии звонка обличающего нас, как «подозрительных людей». С нас взяли объяснения. Но перед этим мы все же добились, чтобы нам показали документ (для служебного пользования) о звонке (но издалека — скопировать не дали).

Мы обычно добиваемся, чтобы был составлен протокол о доставлении нас в ОВД. И на основании этого протокола мы пишем заявление о незаконных действиях полиции. Полиция не соглашается составлять протокол о доставлении. Приходится уламывать. А это сложно. У них даже нет соответствующего бланка. Приходится использовать (вернее — заставлять использовать) Протокол о доставлении лица, совершившего административное правонарушение. Может быть, и есть такой бланк, но в прошлый раз нам его не нашли. И дежурный сказал, что такого бланка нет.

В этот раз, по независящим от нас обстоятельствам, нам пришлось побыстрее покинуть ОВД. Когда мы вместе с Катей Кондрашовой (которая нас встретила около ОВД) вернулись на мост, то обнаружили, что мост пуст. Все цветы и часть наших вещей необходимых для ухода за цветами, которые нам не дали увезти с собой, были зачищены Гормостом. Эта зачистка, которую произвел Гормост, возможна только при договоренности с полицией. Дежурных нет — твори, что захочешь! По возвращению на мост мы поставили несколько портретов Немцова, которые нам удалось сохранить от грабежа, и продолжили дежурство. Мы не стали выставлять все портреты, которые нам удалось сохранить, потому что были случаи, когда Гормост возвращался и зачищал оставшиеся портреты.

Наша сменщица Катя Кондрашова приехала на мост, когда мы еще были в ОВД. Она обнаружила мост пустым и поспешила к нам в ОВД. Она помогла нам донести вещи обратно на мост. И примерно в 7:00 мы вместе продолжили дежурство на мосту. Позднее Гриша ушел, он хотел пораньше попасть на «Возвращение имен» у Соловецкого камня. А мы с Катей продолжили дежурство. Примерно в 10 утра к нам подъехал Игорь Гордеев и забрал некоторые наши вещи на выходные. (У нас раздельное хозяйство с «Солидарностью».). В 11 часов нас сменили ребята из «Солидарности». Они были уже предупреждены об утренней зачистке. И довольно скоро подвезли цветы, и Мемориал зажил вновь. Это уже вторая зачистка за эту неделю! Первая была в ночь со среды на четверг 27.10.2016. В ту ночь дежурили Катя Кондрашова и Илья Повышев. Конечно, очень жаль большого количества цветов, которые приносят сочувствующие граждане. Это просто позорище — такое отношение властей к чувствам граждан!

Оригинал

«Мы не первый год пытаемся согласовать наши публичные мероприятия — и в Москве, и в ряде других городов. Московские прайды мы проводим с 2006 года — уже десять лет прошло. В 2010 году мы выиграли в Европейском суде — по вопросу незаконности запретов московских гей-парадов. Данное решение было выполнено с финансовой точки зрения, но с правовой оно до сих пор российскими властями не исполняется.

В начале декабря будет заседание комитета министров Совета Европы, на котором в очередной раз Россия должна представить план действий, как государство собирается исполнять данное постановление.

Кампания, которая идет сейчас, — это попытка добиться хотя бы в одном регионе, чтобы чиновники согласились соблюсти наше право на свободу собраний, гарантированное 31-й статьей Конституции, плюс данным постановлением Европейского суда, плюс постановлением Конституционного суда, проверявшего закон о запрете гей-пропаганды, на который ссылаются все региональные власти как на основание для запрета мероприятий. В постановлении четко написано, что данный закон не является препятствием проведения мероприятий, в том числе посвященных статусу секс-меньшинств, публичных дискуссий на эту тему.

Тем не менее, из постановления Конституционного суда берутся только параграфы, выгодные исполнительной власти для несогласования наших мероприятий. Они утверждают, что мы якобы хотим митинговать исключительно на центральных улицах городов, мимо библиотек и детских учреждений. Это не соответствует действительности: в каждом уведомлении мы пишем, что по мотивированному предложению органов власти готовы перенести место проведения.

Хорошо: если вы считаете, что по этому маршруту мы не можем провести мероприятие — например, рядом школа — предложите другой, и мы на него согласимся. Такие прецеденты есть. В Иваново наши три заявленные мероприятия нам предложили перенести в другие места — мы согласились. После этого они отозвали согласие.

Так же произошло в Йошкар-Оле, где нас отправили в какую-то деревню. Мы согласились, и после этого появилось новое письмо, о том, что мы мероприятие проводить не можем.

В большинстве регионов сразу появляются отказные письма со ссылкой на закон о гей-пропаганде. По сути дела, власти сами довели ситуацию до полного абсурда.

Мы подали заявки в 38 регионах, всюду получили отказы, по четырем еще ждем ответы. Все это мы доведем до сведения Комитета министров Совета Европы, который, как я сказал, будет заседать в декабре. В ряде регионов мы уже проиграли суды первой инстанции по этим вопросам. При необходимости мы доведем эти дела до Европейского суда. Во всех регионах мы все обжаловали.

На каком-то этапе перелом произойдет, эта ситуация не может продолжаться вечно. Мы рассчитываем, что где-то что-то нам согласуют, и это создаст прецедент. Он покажет, что наша цель — проведение правозащитных мероприятий, никакой нравственности и морали никто не собирается нарушать. Никто не собирается выносить свои сексуальные утехи на публичное обсуждение. У ЛГБТ-граждан России достаточно проблем, о которых мы и хотим говорить.

Эти заявки подавали активисты из трех разных регионов, от имени Московского гей-прайда, проекта GayRussia. Не имеет никакого значения проживание в регионе, где подается заявка. Это бредовый аргумент — „Москвич Алексеев подал заявку на гей-парад в Пскове“. Ну и что? Я прежде всего гражданин России, а не москвич.

Я считаю важным, что наши заявки всколыхнули региональное медийное болото, которому особо-то и освещать нечего. Сейчас эта тема активно муссируется в каждом регионе, где мы подали заявки. Если раньше в регионах считали — в Москве хотят провести гей-парад, а к ним это не относится, сейчас это обсуждается как реальность, которая может произойти в любом городе, самом далеком от Москвы. Что приятно, были и положительные отзывы от региональных общественников, началось много дискуссий.

Конечно, был и бурный поток ненависти и бредятины, но мы к этому уже привыкли. Собаки лают, караван идет. Угрозы я получаю уже много лет, было достаточно случаев нападений для меня, потому у меня есть определенные методы безопасности. Это для меня не новость».

22 сентября 2016 года около представительства Конституционного суда РФ состоялась серия одиночных пикетов в поддержку жалобы Ильдара Дадина в Конституционный суд на статью 212.1 УК РФ. Акция завершилась задержаниями, едва успев начаться. Представителей полиции было много, была общая мысль, что нас там ждали… Постоять с плакатом успели только Маша Рябикова и я. Вначале стояла Маша. У нее переписали данные паспорта, после чего она стояла еще минут 10. Потом она свернула плакат и отошла с ним в сторону. После этого я развернула свой плакат, простояла с ним не более 2-х минут, и ко мне подошел полицейский. Он сказал, что за участие в проведении несанкционированного пикета в количестве двух человек я должна быть задержана и предложил проследовать за ним. Я попыталась возразить в том смысле, что я стояла одна, т. е. пикет у меня был одиночный, не требующий согласования. Но он был настроен решительно. Подошел второй полицейский, и мы пошли к автозаку. Я оглянулась и увидела, что и Машу Рябикову почему-то тоже задержали. Отвезли нас в ОВД «Китай-город». Отпустили сравнительно быстро, часа через два, со ст. 20.2 ч.5 КоАП РФ в протоколах.

Теперь некоторые подробности. Почему я решила принять участие в акции, имеющей целью поддержать Ильдара Дадина? Потому что я знала Ильдара как справедливого и честного человека, как бесстрашного и последовательного оппозиционера. До осени 2015 года я очень редко приходила на одиночные пикеты, проходившие на Манежной площади, но он мне как-то сказал: " Мне неважно, кто вы, но если вы пришли на площадь, значит, вы человек!» Правда, я ежемесячно по 6-м числам принимала участие в согласованных массовых пикетах в защиту «узников Болотной». Запомнилось, как зимой, в мороз, у м. «Третьяковская» мы, пикетчики, все вместе пели известную песню группы «Аркадий Коц»: «Давай разрушим эту тюрьму, здесь этих стен стоять не должно, так пусть они рухнут, рухнут, рухнут, обветшавшие давно…" Ильдар стоял в центре и был запевалой — он лучше других знал слова этой замечательной песни.

Полицейских Ильдар призывал соблюдать закон «О полиции» — за это они его избивали. На предпоследнем суде в начале декабря 2015 года Ильдар рассказывал, как ему в ОВД сзади привязывали руки к ногам, и так подвешивали, выворачивая плечевые суставы. На суде он требовал соблюдения статей Конституции РФ, но ему лишь выносили обвинительные приговоры. А его антивоенные призывы к людям в последней речи на суде: «Мы, народ, мы кричать об этом должны: прекратите убивать!» И такому мирному, при этом требующему справедливой законности человеку присудить уголовное наказание (по ст. 212.1 УК) в виде трех лет колонии?! (Решением апелляционной инстанции срок был снижен до двух с половиной лет. — ОВД-Инфо)

Содержание наших плакатов было соответствующим. У Маши Рябиковой «Путин есть, суда не надо», у меня — «Отменить антиконституционную статью 212.1 УК РФ! Отменить уголовное преследование за протесты с плакатом в руках! Освободить пикетчика Ильдара Дадина, бесстрашного защитника Конституции РФ, осужденного на 2,5 года колонии по ст. 212.1 УК!»

Но в ОВД «Китай-город» в протоколе мне записали содержание другого плаката, старого, который также лежал в моем пакете: «Статья 212.1 УК — тяжелый удар по Конституции. Преступником теперь может стать каждый, кто открыто выражает свое мнение».

Когда дежурный предъявил мне протокол, я сказала, что текст плаката не тот, а он: «Какая разница?!" Теперь я жалею, что не стала настаивать, чтобы переписали протокол. В протоколе я написала, что не согласна с тем, что пикет был массовый, в количестве 2-х человек. Написала, что пикет был одиночный, стояли мы по очереди.

Еще одно нарушение было со стороны дежурного. При описи вещей он попросил меня снять очки и положить их в пакет с другими вещами — телефоном, ключами и т. д., объяснив это тем, что не имеет права держать меня в очках в «обезьяннике». Я, правда, сказала, что я без очков могу не понять, меня он вызывает или нет, поскольку близорукость у меня в общем-то высокая. Ну, он сказал, что зато он нас быстрее отпустит. Обещание сдержал. С Машей тоже не обошлось без нарушения с его стороны. Дежурный отобрал у нее сумку с деньгами без описи содержимого, заставив ее нервничать. Потом, конечно, он нашел понятых, опись произвел, но Машу успел помучить.

Наконец, нас отпустили, а 5 октября мы должны были явиться в суд, как я поняла, для получения повестки на судебное заседание. Но могло быть проведено и само судебное заседание. Я пришла в Тверской суд 5-го, к 11-ти часам, как требовалось. В списке назначенных на 5 октября судебных заседаний моей фамилии, как и ожидалось, не было. Моя защитница (из фонда «Общественный вердикт») прийти не смогла, но пришел мой свидетель, Павел Колесников. Вышла секретарь, он ей сообщил, что он мой свидетель. Я спросила, дадут ли мне повестку. Мне ответили: «Ждите!» Через несколько минут меня вызвали, и я вдруг увидела, что напротив меня сидит женщина в судейской форме.

Суд у меня был впервые. Мне сказали, что суд уже идет. Я ответила, что моя защитница не пришла. Но на это никто не обратил внимания. Судья потребовала подойти к ней и предъявить ей паспорт. Я предъявила. Потом я все ждала, что позовут свидетеля, ведь Павел Колесников же сказал секретарю, что он мой свидетель. Но никто его так и не позвал. Судья (Орехова) прочитала мне протокол обвинения, где было написано о массовом несогласованном мероприятии в количестве 2-х человек и попросила сказать, с чем я не согласна. Я ответила что пикет был одиночным, что мы стояли с плакатами по очереди, по одному. Я сказала, что передо мной стояла женщина с плакатом, потом она свернула плакат и ушла. Потом встала я со своим плакатом. В результате в постановлении суда было написано, что не передо мной, а впереди меня стояла женщина, потом ушла.

Судья все время спешила, мне не хотелось ее еще больше раздражать, и я не сказала, что текст плаката был совсем другой. Тем более, что мне показалось, что и действительно, в данном случае, это вряд ли имеет какое-либо существенное значение. Я, конечно, ошибалась. Теперь я понимаю, что это имеет значение при обжаловании решения.

Таким образом, мне было вынесено судебное решение: штраф в размере 10 тысяч рублей. Впереди апелляционный суд.

Короче, нам привезли картошку. Точнее, привозили фурами и грузовиками несколько месяцев. Целый огромный цех был завален горами картошки. Зеков нагнали ее перебирать. Естественно, ее нещадно пиздили. Естественно, администрация обещала египетские казни тем, кто попадется. Картошка была везде. Ее варили в пластиковых контейнерах, подключая кипятильники в сеть, от которой работали швейные машинки. Ее жарили на самодельных сковородках и плитках в подсобках, шкерах (местах, где можно спрятаться (из флотского жаргона) — ОВД-Инфо), на складах и везде-везде в промзоне, где мог спрятаться заключенный от мусорского взора. Ее выносили в жилку (жилую зону — ОВД-Инфо), чтобы приготовить в относительном комфорте и безопасности вечером. Жареная картошка в колонии, где жареного практически нет, — это мечта. Кроме того, это был акт борьбы, приближающий тебя к истории сопротивления российской тюрьме.

Так вот. Сначала я делал это осторожно. В группе лиц по предварительному сговору. Потом какое-то время готовили картошку прямо в промке, не вынося в жилку через шмон. Выносить надо было не по окончании работы, когда обыскивают обыкновенно всех, а когда тебя вызвали, например, газеты забрать, или письмо, или в штаб — в неурочный час был шанс проскочить по пустынному плацу мимо дежурки. Ну я и понес. Черный пакет красного картофеля. Долго вымерял время, рассчитывал путь. В итоге прямо в воротах промзоны наткнулся на безопасников, которые шли на промку у кого-то телефоны отбирать. Безопасники — это те, кто как раз и отвечает за всяческие запреты и шмоны. Ну, естественно, я привлек их внимание — с пакетом-то, под завязку набитым картошкой. Подозвали, пакет отобрали, фамилию записали.

Это было недели за полторы до первого заседания (которое потом перенесли). И 19-го числа я все ждал, когда же администрация начнет говорить о картошке и о том, как меня этот поступок характеризует — с негативной стороны, конечно. Я думал: вот же блин, пролететь с УДО из-за пакета картошки. То есть откажут и так, наверняка, но скажут-то про картошку. И вот СМИ напишут это в заголовки. Не то что бы мне было за это стыдно. Было забавно и несколько неловко, как вот эта моя жизнь — не героическая, не узническая, не историческая, а вполне себе нормальная (для тюрьмы) — одним длинным прыжком через пакет картошки превозмогла, преодолела и заместила собой образ меня как Страдальца. Но картошки не было. Был глупый надуманный акт нам с Сашей (Марголиным — ОВД-Инфо), который прокурор отменил прямо в суде. Были старые акты, закрытые поощрениями и временем. А картошки не было. И меня отправили домой.

P. S. На фотографии я и 6 ОМОНовцев пытаемся помочь чуваку в зеленой футболке, которому вдруг стало плохо. 6 мая, 2012 год.

Тамара Казанцева, кандидат в депутаты Тюменской областной думы, руководитель тюменского отделения КПРФ, рассказывает об инциденте с полицией (ранее сообщалось, что ее задержали на избирательном участке):

У нас ситуация была такая, что на избирательных участках города Тюмени были поставлены люди от «Коммунистов России» якобы, с их направлениями, которые провоцировали удаление наших наблюдателей. Людей пугали полицией, пугали тем, что могут убить, избить, покалечить. Поэтому на нескольких участках им удалось наших наблюдателей убрать на момент подсчета голосов. На других участках наблюдатели справились с этой ситуацией, не поддались на эти провокации, остались на месте. На одном из участков нашу женщину начал пугать представитель «Коммунистов России», она мне позвонила и сказала, что ее могут сейчас удалить ни за что. Я приняла решение, что надо ехать туда и выяснять, предотвращать все вот эти действия. Естественно, все это было под эгидой власти, а не просто так кто-то пришел. Мы там обнаружили якобы наблюдателя, но он не был наблюдателем, появился где-то за тридцать минут до закрытия участка. У него не было заявления на согласие на назначение членом комиссии с правом совещательного голоса, не было документов, в соответствии с которыми он мог работать на участке по закону Мы попросили его удалить, поскольку он находился на участке незаконно. Но председатель комиссии отказался это делать. Комиссия проголосовала, что его надо оставить. Потом они вызвали полицию.

Я еще была действующий депутат, поэтому меня официально не задерживали. Тем более я еще являлась кандидатом в депутаты областной думы. Но поскольку мы приехали на участок с ребятами — Владислав Селифанов является членом областной избирательной комиссии с решающим голосом, Александр Кабанов — с совещательным, — они тоже имели право на этом участке быть как вышестоящая комиссия. И еще с нами был Максим Слижевский, помощник депутата Государственной Думы Павла Дорохина. Но их решили задержать, поэтому я сказала, что поеду с ними и все будет под моим чутким контролем. Я действительно была в отделе полиции города Тюмени, давала показания, меня опрашивали. Ребят тоже опрашивали, потом нас отпустили домой, пока вроде не вызывают, хотя наши координаты записали и сказали, что вызовут при необходимости.

Но по крайней мере мы решили проблему: нашего наблюдателя больше не трогали, она так и проработала на участке.

Дмитрий Трунин, кандидат в депутаты Государственной Думы по Дмитровскому району Московской области, рассказывает о нападении в территориальной избирательной комиссии в Химках:

При подсчете голосов в УИКах многие протоколы содержали арифметические несуразицы, на что мы указывали. Члены участковых комиссий не выезжали с протоколами без одобрения ТИКа. Когда мы прибыли в ТИК, удалось добиться, чтобы в одном из случаев решением комиссии по моей жалобе был назначен пересчет бюллетеней. Второе замечание, которое я сделал, касалось того, что мешки с бюллетенями не были опечатаны. Их положено опечатывать такой пластмассовой зеленой штучкой, которая предотвращает доступ посторонних лиц к бюллетеням без повреждения печати или самого мешка. Этими печатями должны опечатываться все мешки с бюллетенями, которые везутся в ТИК. В Химках это не делалось. Мы на это обратили внимание, и я написал заявление, чтобы полиция и ТИК организовали охрану этих бесхозных мешков. Вместо этого при нас их стали опечатывать, так чтобы невозможно было сказать, где бюллетени подменивались, а где нет. На мешках даже не было написано, какому УИКу какой из них принадлежит.

На мое замечание и просьбу полиции отреагировать члены ТИК стали на нас нападать с целью не дать нам произвести видеофиксацию этого нарушения. Я передал свой телефон товарищу, кандидату в Московскую областную думу Андрею Малыгину, его загородил, защищал его, а он это все снимал. На нашей съемке видно, как у кандидата в совет депутатов Химок Алексея Дмитриева, нашего выбивают фотоаппарат, заламывая руку. Потом член комиссии выбил фотоаппарат у другого нашего активиста. После этого полиция стала угрожать нам административным и уголовным делом. Член ТИК, которого мы уличили в фальсификациях, расцарапал себе щеку.

Председатель участковой избирательной комиссии и сотрудники полиции завели нас в комнату, нам угрожали даже в нецензурной форме тем, что нам будет очень плохо. Потом мы сказали, что идем в суд подавать заявление, и только под таким предлогом мы смогли выйти из этой территориальной избирательной комиссии и спасти видеозаписи, которые сейчас обнародовали.

Новоусманский районный суд Воронежской области,

с. Новая Усмань, ул. Авдеева 9 и 35Б

31 августа 2016

Мошников А.А. ч.5 ст.20.2 Рассмотрение дела № 5–260/2016 по существу 31.08.2016 10:00, судья Панченко Людмила Александровна (Авдеева 9)

Бажутин А.М. ч.5 ст.20.2 Рассмотрение дела № 5–261/2016 по существу 31.08.2016 10:30, судья Панченко Людмила Александровна (Авдеева 9)

Рудаметкин С.А. ч.5 ст.20.2 Рассмотрение дела 5–259/2016 по существу 31.08.2016 9:24, судья Серганов Виктор Михайлович (Авдеева 35Б)

Куражковская Н.И. ч.5 ст.20.2 Рассмотрение дела по существу 31.08.2016 9:30 (информации на сайте суда нет, в самом суде это выяснить не удалось), судья Серганов Виктор Михайлович (Авдеева 35Б)

Пропуск в здание суда осуществляется после допроса с пристрастием приставом, который переписывает паспортные данные в журнал посещения, предварительно пояснив, что без повестки проход в суд запрещен, так как это режимный объект и лица не участвующие в деле пройти в суд не могут. На реплику об открытости российских судов и доступности их для любых лиц пристав огрызнулся, чтобы его не учили и много вопросов не задавали. Вообще, пристав с нагрудным знаком № 15194 вел себя агрессивно, грубил, хватал за руки, приказывал сидеть на определенной скамейке и не ходить по коридору суда, оскорблял.

Примерно в 9:20 в Новоусманском районном суде на Авдеева 9, где в 10 часов должны были рассматриваться дела Бажутина и Мошникова, помощница судьи Людмилы Панченко сообщила, что вряд ли судья допустит представителя без оригинала доверенности, но можно присутствовать в качестве зрителя.

К 9:30 я прошла во второе здание Новоусманского суда по Авдеева 35Б, где должно было начаться заседание по делу Рудаметкина. На проходной также стоит рамка, пристав переписывает паспортные данные в журнал посещений.

Перед началом заседания судья Виктор Серганов сообщил, что невозможно участвовать в заседании с копией доверенности — только в качестве зрителя. Он предложил подождать административных ответчиков, вдруг приедут, и начал рассматривать другие уголовные дела.

В ожидании судьи Серганова были пропущены заседания по делам Бажутина и Мошникова у судьи Панченко. По словам помощника заседание состоялось вовремя. Каков результат рассмотрения, помощники не сказали, сославшись на «непонятный статус», на то, что я стороной по делу не являюсь, предложили подъехать с доверенностью, или объявят о решении самим административным ответчикам.

Пока я находилась в здании суда на Авдеева 9, ко мне подошел сотрудник полиции старший лейтенант полиции Дроздов Александр Владимирович без нагрудного знака и попросил предъявить документы. Представился, показал документы. В качестве основания для проверки моей личности назвал служебную необходимость.

Я попробовала выяснить поподробней, почему именно мою личность ему нужно проверить, и в связи с чем возникла эта служебная необходимость и как она связана со мной. Ст. лейтенант Дроздов ответил что-то невнятное: удостоверение моей личности поможет ему предотвратить какие-то правонарушения. В итоге долгой беседы он все-таки увидел мои данные и удовлетворенный ушел.

В конце рабочего дня судья Серганов сообщил, что рассмотрел дела Рудаметкина и Куражковской у себя в кабинете «с необходимой атрибутикой», назначив им штраф по 10 тысяч рублей. Судебного заседания как такового не было.

Выяснить у судьи Панченко и ее помощников про результат по делам Бажутина и Мошникова не удалось, эту секретную информацию они могут предоставить только самим Бажутину и Мошникову.

28 августа у меня должно было состояться 5 встреч с жителями города Краснознаменск. Заранее через родственников я заказала пропуск на себя и людей из моей команды. В город мы прибыли на КПП № 17 со стороны трассы А-107. Дежурный на КПП проверил нашу заявку и посмотрел наши паспорта, затем сообщил, что все в порядке и можно зайти в город. Мой друг спросил, дадут ли нам пропуска, на что дежурный ответил, что бюро пропусков сегодня не работает и идти можно так. Что мы и сделали — отправились на первую назначенную встречу в сквере им. Гагарина.

Там нас уже ждала полиция. В тот момент, когда ко мне подошли жители и я стала с ними общаться, подошли полицейские и начали интересоваться, на каком основании я провожу публичное мероприятие и есть ли на него у меня разрешение. Я сообщила, что для встречи с зарегистрированным кандидатом получать разрешение не нужно. Затем полицейские поинтересовались, нахожусь ли я законно на территории города, и попросили пропуск. Я им сообщила, что на КПП мне пропуск не выдали, но я попала в город на законных основаниях с оформлением пропуска, который мне просто не дали на руки. Полицейские сообщили, что раз пропуска нет, то, значит, я нарушила режим пребывания в ЗАТО. На этом основании меня и моего помощника забрали в местное отделение полиции на ул. Советская.

Во время моего пребывания в отделении пришли мои родственники, которые сообщили полиции, что пропуск заказывали сами и поэтому с моей стороны никакого нарушения нет. Полиция попросила их взять на КПП заявку, чтобы они подтвердили свои слова. Что мои родственники и сделали. Они поехали на КПП, поговорили с дежурным, взяли заявку и даже телефон, чтобы полицейские удостоверились, что я прошла в город законно. Но все эти манипуляции были только для того, чтобы протянуть время. Несмотря на то, что и дежурный КПП подтверждал законность попадания, и мои родственники предъявили документы, на меня составили протокол об административном правонарушении по статье 20.19 КоАП (нарушение особого режима в закрытом административно-территориальном образовании, предусматривает штраф от трех до пяти тысяч рублей — ОВД-Инфо).

Кроме того, с меня взяли обязательство явиться в суд 7 сентября г. Краснознаменска для рассмотрения моего дела.

Полицейским было известно, что я зарегистрированный кандидат в депутаты Мособлдумы, они были осведомлены о моих встречах из официальных агитационных материалов — объявлений. Задерживать и составлять на меня протоколы они имеют право только с санкции областного прокурора, но полицейские Краснознаменска наплевали на неприкосновенность кандидата и сделали то, что сделали. В результате встречи с избирателями были сорваны — думаю, это именно то, чего они и добивались.

Активист РСД («Российское Социалистическое Действие») Филипп Гальцов был задержан на митинге против инаугурации Путина 6 мая 2012 года в Москве. Он оказался в автозаке с анархистом Степаном Зиминым. Суд постановил арестовать Гальцова на пять суток, но он ушел из здания суда еще до конца заседания. В июне Зимина поместили в СИЗО по обвинению в участии в массовых беспорядках и применении насилия к представителю власти. Гальцов связался с его адвокатом и предложил свою кандидатуру в качестве свидетеля защиты. В сентябре защита Зимина подала ходатайство о допросе нового свидетеля. 25 октября 2012 домой к Гальцову пришли сотрудники Центра «Э», которые отвезли его на допрос в Следственный комитет. Там следователь Грачев пытался выбить у активиста показания на лидеров «Левого фронта» Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева (позже они стали фигурантами дела об «организации беспорядков» на Болотной). За отказ отвечать на вопросы следователь Грачев бил Гальцова по лицу.

После допроса и обыска в квартире Гальцова отпустили, и он некоторое время жил у друзей, пока не узнал, что его фамилия фигурирует в «явке с повинной» Развозжаева: там утверждалось, что Гальцов во время митинга на Болотной возглавил «организованную колонну анархистов» и повел ее на прорыв оцепления полиции. Поняв, что в скором времени он и сам может оказаться фигурантом «Болотного дела», Гальцов уехал на Украину. 23 января 2013 его квартиру снова обыскали, а затем сотрудники ЦПЭ стали наведываться к его близким каждый месяц, расспрашивая их о местонахождении активиста и пугая «последствиями». В марте 2015 полицейские приходили в квартиру к сестре активиста, где он никогда не жил и не был прописан. В сентябре 2015 дома у родственников Гальцова вновь прошел обыск. Сотрудники полиции заявили, что подозревают активиста в том, что в ночь на 26 октября он облил краской офис «Единой России».

Несколько раз Гальцова пытались задержать на территории Украины, видимо, чтобы депортировать в Россию, но вмешались правозащитники, и активист смог получить статус беженца от Управления верховного комиссариата ООН по делам беженцев. Политическое убежище ему дали в Швеции. 14 августа с ним произошла крайне странная история в духе шпионских детективов. ОВД-Инфо публикует его рассказ.

В Стокгольме я живу уже 1,5 года. Работаю, учусь и волонтерю в правозащитной организации Ordfront. Вместе с другими российскими политэмигрантами мы ведем кампанию за освобождение политзаключенных в России. Проводим разнообразные публичные мероприятия, где рассказываем о «Болотном деле» и репрессиях против гражданских и социальных активистов.

10 августа я заметил за собой слежку. От дома до поликлиники за мной шли, а потом ехали на метро двое мужчин. Поджидали у места работы. Когда я пытался их сфотографировать, они довольно умело уворачивались. Я решил с ними заговорить. Они ответили что-то непонятное на польском и вышли на следующей станции.

Вечером 14 августа я ехал в метро к себе домой в Стокгольме. Примерно в 16:45 сел в вагон метро на станции Mörby Centrum. Через одну остановку — на станции Bergshamra — в поезд зашли двое мужчин, которые сели напротив меня. С этого момента я довольно смутно помню происходившее. Несколько раз на короткий период я приходил в себя. Первый раз — в автомобиле с тремя мужчинами, которые на ломаном английском обсуждали, что делать со мной и куда везти. В диалог со мной они не вступали, и их цели для меня до сих пор остаются неясными. В сознании я находился не больше 20 секунд, говорить не мог, постоянно хотелось спать, сильно болел затылок. В следующий раз очнулся на несколько секунд в помещении, похожем на склад.

15 августа около 19.00 я пришел в себя в больнице города Сёдертелье (пригород Стокгольма).

Врач сообщил мне, что сотрудники полиции нашли меня без сознания на автозаправочной станции. На моем теле был обнаружен след от инъекции.

Врач сказал, что в крови у меня нашли крупную дозу снотворного, что и стало причиной потери сознания и провалов в памяти. Следов побоев не было. Затем пришли сотрудники шведской полиции, которые опросили меня по поводу случившегося. Я смог рассказать лишь, что пропали документы, ключи от квартиры, банковская карта и около 600 шведских крон наличными.

На следующий день врач выписал меня с диагнозом «передозировка снотворного». В этот же день я решил поехать в полицию, где написал заявление о случившемся. На данный момент мне известно, что расследование ведет Криминальная полиция Стокгольма. Впоследствии к делу подключилась и Полиция Безопасности — Säpo. В данный момент мне неизвестно, какую версию они отрабатывают. Моему адвокату сообщили, что в деле есть уже один подозреваемый, он объявлен в розыск.

Память до сих пор полностью не восстановилась, но постепенно я начинаю вспоминать какие-то мелкие отрывки. Вспомнил, что тот склад находился где-то рядом с трассой Стокгольм-Мальмё. Вспомнил, что в компании этих людей один говорил на русском.

До этого случая со мной тоже происходили странные истории. В марте прошлого года во время обычного визита в налоговую службу меня уведомили о том, что я переехал в Ригу. Я попытался прояснить ситуацию, потому как переезд в Латвию в мои планы не входил. Оказалось, что неизвестный человек за несколько дней до моего появления подделал мою подпись и кинул заявление в почтовый ящик налоговой службы. В итоге я написал заявление о возвращении в Швецию. По правилам ответ на мой запрос нужно было ждать около двух недель.

Спустя сутки меня для проверки документов остановили полицейские. Они, не объясняя мне причин, повели меня в местный отдел. Там меня уведомили, что на меня пришел запрос на экстрадицию из России. Запрос пришел в полицию Мальмё, где я проживал около года. По какому конкретно делу был запрос, полиция не уточнила. Сказали, чтобы я явился по их первому требованию для доставки в суд. Я нашел адвоката, который выяснил, что запрос был по «Болотному делу». Примерно в то же время, когда в налоговую поступило заявление о моем якобы переезде, из архива миграционной службы исчезла большая часть моего беженского дела. Благодаря оперативным действиям адвоката дело об экстрадиции было закрыто. Мы написали несколько жалоб на миграционную службу, полицию и налоговую, рассмотрение которых назначено на октябрь.

В интернете, в частности, в соцсети «ВКонтакте», Панов выражал резкое несогласие с политикой России и Америки, в том числе из-за бомбардировок в Сирии. В опубликованном накануне задержания «Манифесте „Фракции Красной Армии“» было сказано: «Мы обещаем превратить вашу жизнь в ад и хаос, возродить страх в ваших душах, чтобы вы знали, что не капитал правит этим миром».

При обыске в комнате Панова в общежитии было найдено самодельное взрывное устройство. Панову-Ромбергу было предъявлено обвинение в покушении на совершение теракта (ч. 1 ст. 30 ч. 1 ст. 205 УК), склонении к террористической деятельности (ч. 1 ст. 205.1 УК), публичных призывах к ней (ч. 1 ст. 205.2 УК), а также в незаконном хранении и изготовлении взрывчатых веществ (ч. 1 ст. 222.1 УК) и взрывных устройств (ч. 1 ст. 223.1 УК).

Сам Панов в данный момент находится на психолого-психиатрической судебной экспертизе.

От того, что покажет экспертиза, зависит и судьба второго обвиняемого, Максима Смышляева. Смышляев гораздо старше Панова, ему 33 года. До того, как его заключили под стражу, он работал в Ростове-на-Дону в «Макдональдсе» и учился заочно на шестом курсе Института истории и международных отношений Южного федерального округа. Следователи задержали Смышляева в апреле 2016 года, заподозрив его в пособничестве в совершении теракта (ч. 3 ст. 205.1 УК) — по их версии, его вина в том, что он рассказал Панову, как делать бомбу в домашних условиях. Смышляев отрицает это: он подтверждает, что они были знакомы по «ВКонтакте», что ему также близки взгляды левых и что они с Пановым встречались и разговаривали. При этом он заявляет, что призывал Панова избежать человеческих жертв и вообще считал, что тот не сможет совершить теракт. По словам Смышляева, во время обыска ему подбросили программные документы RAF и материалы по изготовлению взрывчатки, которые и стали основанием для его задержания. 4 августа суд продлил обоим срок содержания под стражей до октября.

ОВД-Инфо публикует рассказ Юлии Миловой, подруги Максима Смышляева, о том, как ее допрашивали в качестве свидетеля.

8.08.16 меня допрашивали в ЦПЭ (без протокола) и Следственном Комитете (с протоколом). В ЦПЭ меня допрашивало двое оперативников, Посредине допроса присоединился их начальник.

Какие именно сведения хотели получить оперативники, они четко не сформулировали. Звучало это примерно так: «Как дошел Максим до жизни такой?» Никакая информация, известная мне о Максиме и мною им сообщаемая, их не устраивала, и они продолжали добиваться еще каких-то, мне неизвестных сведений.

Как мне кажется, они добивались от меня показаний, подтверждающих обвинение, и порочащих Максима. Вероятно, они хотели услышать от меня, как Максим готовил теракты. И, поскольку я никакой подобной информацией не обладала, поделиться ею с сотрудниками ЦПЭ я никак не могла. Однако же оперативники посчитали, что я им морочу голову, вру и утаиваю от них то, что мне известно. Не верили, что я ничего не знала об общении Максима с Пановым. Не верили тому, что я каких-то вещей не помню или вообще не знаю. Поэтому они задействовали свои любимые методы подавления, такие как:

— угрозы добиться моего увольнения с работы: сообщить безопаснику вуза и ректору, что я помогаю террористу. Угроза вполне реальная, т. к. ректор вуза, в котором я работаю, с властью ссориться не будет и меня уволит. Угрожали лишить меня не только нынешней работы, но и любой другой: никакой работодатель не примет меня на работу, когда они внесут меня в черные списки (как это было с Дарьей Полюдовой). Мне напрямую угрожали голодом;

— угрозы лишить работы моих детей и добиться и их увольнения;

— угрозы допрашивать моих детей, доводя их до слез;

— угрозы предъявить мне обвинение в недоносительстве (по закону Яровой). Когда я сказала, что у них нет доказательств того, что я что-либо знала о теракте, они пригрозили мне, что получат показания на меня от Максима, после того как его подержат в лагерях в Ямало-Ненецком округе;

— угроза приплести к предполагаемым ими терактам в Москве на 9 мая моего сына на том основании, что он живет в Москве;

— запугивание тем, что Максим получит большой срок и его отправят в Ямало-Ненецкий округ, где у него благодаря условиям содержания выпадут зубы и возникнут другие нарушения здоровья вплоть до смерти;

— запугивание тем, что мои дети могут попасть в сферу интересов фашистов и фашисты могут нападать на преподавателей-евреев (я — еврейка);

— запугивание злобным западом-либералами-террористами-фашистами. Объявили Макдоналдс вражеским агентом;

— грубое и оскорбительное обращение. Меня обзывали женой террориста, пятой колонной, врагом, говорили о том, что я не имею права учить «наших детей» («И такая учит наших детей!» — синдром членов семьи врага народа?). «Смотрите мне в глаза, в глаза смотреть!», «Включите мозг!», «Отмороженная», «Губы дует, глаза закатывает, юлит» и т. д.;

— обвинения адвоката. Ее обвинили в том, что она «прониклась к Максиму материнскими чувствами» и защищает его. Видимо, адвокат должен не защищать, а обвинять;

— фальсификации. Меня обвинили в том, что я переводила Максиму деньги на счет. То, что я таким образом отдавала свою часть коммунальных платежей (все коммунальные у нас оплачивал Максим, пока его не забрали), оперативников не интересовало, и они заявили, что докажут, что я таким образом финансировала террориста. Про сим-карту, которую Максим использовал для получения интернета, и которую я когда-то давно покупала на свое имя, они заявили, что на нее якобы кто-то переводил 16 т.р. На самом деле эта симка никогда не использовалась ни для какой другой связи, кроме как для подключения к интернету. Никаких денег, кроме платы за интернет, на ней нет;

— предложение уезжать, раз здесь не нравится.

В основном выпытывали про политическую деятельность Максима. Выясняли, что было нарисовано и написано на граффити, которые Максим делал много лет тому назад, не при мне и без меня. Пытались привязать к делу ролик, снятый в 2008 г. Искали агентов влияния: спрашивали, кто Максима подговаривал и подучивал заниматься политической деятельностью (в то время, когда я его еще не знала).

Про Максима оперативники сказали, что он на допросах признался, что хотел подорвать ЛЭП (как в Крыму), чтобы оставить город без света и к чему-то там вынудить власть. (В ноябре 2015 года в результате подрыва опор четырех ЛЭП были полностью прекращены поставки электроэнергии в Крым; российская прокуратура обвиняет в диверсии крымскотатарских активистов. — ОВД-Инфо) Якобы Максим на допросах стал обвинять окружающих, чтобы выгородить себя. Якобы меня Максим обвинил в том, что я собираюсь забрать себе его долю дома, продать дом по подложным документам и сбежать на Украину. Якобы он обвинил друзей своего детства (с которыми не виделся уже много лет), и оперативники зря потратили время на их допрашивание.

Также про Максима оперативники сказали, что он уже не выйдет, они его не выпустят, его посадят на большой срок, отправят на север, где долго не живут.

В конце допроса обыскали мой рюкзак в поисках записывающей аппаратуры. Исследовали содержимое телефона, в том числе телефонный диктофон. Возможно, ожидали, что я записывала допрос.

После допроса в ЦПЭ меня отправили на допрос к следователю Мальцеву В.А. в СК. Мальцев пока угроз не использовал и пока давления не оказывал. Сказал, что больше я на суд по мере пресечения не попаду, т. к. я теперь свидетель.

P. S. Я разорвала близкие отношения с Максимом еще в августе 2014 г. и ни на какие темы с ним не общалась вообще, за исключением бытовых тем, да и только в письменном виде (по электронной почте).

PP. S. Я боюсь, что статус свидетеля легко может смениться статусом обвиняемого.

21 июля в Новочеркасск и Ростов-на-Дону приехала делегация Совета по правам человека и развитию гражданского общества при президенте России (СПЧ), чтобы провести очередное выездное заседание и обсудить проблемы местных некоммерческих организаций. Собрание в Новочеркасске было решено провести в офисе «Союза „Женщины Дона“», руководит которым Валентина Череватенко, известный в правозащитном сообществе деятель. Недавно в отношении нее было возбуждено уголовное дело по статье 330.1 УК (злостное уклонение от обязанностей, возложенных на «иностранного агента»). Это первое подобное дело в России.

Я приехала в Новочеркасск вместе с коллегами как документалист и сотрудник Фонда «Общественный вердикт», юристы которого оказывают «Женщинам Дона» правовую помощь.

Минут через двадцать после того, как члены СПЧ приехали в офис «Женщин Дона» на улице Дубовского в Новочеркасске, туда же стянулись казаки, одиночный пикетчик с флагом расцветки георгиевской ленты, группа поддержки пикетчика и сочувствующие.

На шее у протестующего висел плакат в стиле «Долой врагов народа, живущих на иностранные гранты», на голове — кепка с надписью «Ростов». По правую руку от него собралась группа поддержки: мужчина лет 50, вероятно, выпивший, в руках — планшет, выражение лица деловое; женщина лет 60, сразу заявившая, что она профессор культурологии Южного федерального университета и «намерена добиться, чтобы иностранные агенты ответили за геноцид русских в Луганске»; мужчина лет 30 «евразийской» наружности, с окладистой бородой, одет строго; вместе с компанией — личный «человек с камерой», больше похожий на городского сумасшедшего (как оказалось позже, это был Сергей Рулев, журналист украинского издания «Славянские новости. Всеукраинский общественно-политический еженедельник», сейчас известный в Ростове блогер с определенно нацистскими взглядами, был на Донбассе в плену у ВСУ). И у всех — георгиевские ленточки. У кого-то — на ручке сумки, у кого-то — на запястье, у кого-то — торчит из нагрудного кармана.

«А вы кто такие?» — спросила моя напарница Кристина Горелик.

«Мы НОДовцы», — гордо ответила женщина-профессор культурологии, которая позже на полном серьезе скажет: «Вы откуда приехали, из Москвы? А, ну Москву заполонили иностранные агенты. Была ведь когда-то столицей России. Ну, ничего, придется почистить».

НОД — политическое явление, направленное на возврат суверенитета России. Цель Национально-Освободительного движения — восстановление суверенитета, потерянного в 1991 году! При этом проблема отсутствия суверенитета России — это самая замалчиваемая тема в российских СМИ за последние 20 лет. США через подконтрольную им российскую медиа-сферу искусственно фильтрует всю информацию об этой проблеме (с сайта организации).

Рядом собрались казаки. Мужчины от 30 до 70 лет, кто-то, как я понимаю, в казачьей реестровой форме, штанах с лампасами и фуражках, кто-то с плеткой, кто-то в камуфляже. Зрелище небезынтересное и, я бы сказала, красочное, если представить, что ты находишься на реконструкторском историческом фестивале. Был и маленький мальчик, которого «атаман», подзывая к себе, учил, показывая на здание «Женщин Дона»: «Сынку, вот тут сидят враги народа» (дословно). Десятилетним парнишкой закрывался 50-летний казак, который прятался от объектива камеры. «Сейчас ты снимешь его, выложишь в интернет, его украдут. И я тебя потом найду и закопаю», — ввернул остроумно казак, обращаясь ко мне.

Нужно сказать, что лично мне было весело. Такого органично возмущенного и при этом даже воодушевленного собрания я еще не видела. Все в костюмах, все на эмоциях. Наблюдать за происходящим вокруг было любопытно. Казаки шушукались: «Приехали москали деньги делить с врагом народа». «А вы знаете, — говорил НОДовец-пикетчик, — такое ведь недавно уже было, осенью из Америки приезжал господин N, тоже деньги тут в Ростове делили, заседали на Роствертоле (Ростовском вертолетном заводе) при закрытых дверях». — «А, ну тогда они все уже поделили». — «Э, при советской власти было лучше» — протянул пожилой казак (видимо, не бывший казаком при советской власти, а ставший им буквально на днях).

Дверь открылась и на пороге показалась Валентина Череватенко: «Представители от НОДовцев и казаков, заходите, вас приглашают, будете говорить, чем вы недовольны».

И тут началось. «Не желаем сидеть с врагами», — вальяжно протянул из толпы «атаман», прежде обучавший мальчика выражению «враг народа». НОДовцы стали толкать друг друга в бок, выбирать представителя, но потом решили завалить всей толпой.

«Главное, чтобы зеленкой никого не облили», — сказала весело Кристина.

Попав внутрь, радикальные патриоты стали громко кричать. Профессор-культуролог начала всем объяснять, что никто из правозащитников не принял мер по спасению детей в Луганске, а «Женщины Дона» чуть ли не собственноручно вместе с американцами виновны в геноциде русских на юго-востоке Украины. Кричала женщина так громко и высоко, что вслушиваться в смысл сказанного было сложно. Кто-то из сотрудников «Женщин Дона» стал судорожно показывать радикалам документы из Минюста, предъявлять приказы о присуждении грантов президента России, российского, а не американского, как они все подумали. Но это был не аргумент. Главный НОДовец включил планшет со словами «как они опровергнут это?» и поставил запись новостей Первого канала. В ролике рассказывали о Валентине Череватенко и о получении Союзом «Женщины Дона» в двухтысячных крупного гранта от Фонда имени Генриха Бёлля. — «А, как?» — «Так этот фонд же не американский, а немецкий», — сказал кто-то из сотрудников.

Ой, все, не могу… В соседнем кабинете за закрытыми дверями проходило совещание с представителя некоммерческого сектора города, члены СПЧ спрашивали, почему организации, работающей с инвалидами, не дают здание. Но у патриотов-НОДовцев были вопросы поважнее.

«Валентина Ивановна, — человек-НОДовец сует камеру в лицо Череватенко, — а правда, что вы ходили навещать Надежду Савченко, пока она была в СИЗО? А правда, что вы дарили ей цветы, убийце наших граждан?». — «Это правда». Ликование, сама призналась, вот она, враг народа.

И тут стало уже не смешно, хотя до этого ситуация напоминала такой как будто сетевой троллинг — ну, собрались тролли в костюмах, ну, забавно. В какой-то момент, глядя со стороны, стало понятно, что им этого мало. И НОДовцам, и казакам. Им хочется агрессии, и лучше, чтобы не на словах. «Вот она, враг народа, спокойно себе идет, дарит цветы убийце». И, в общем, зеленка — меньшее из зол.

Некоторое время назад офис «Союза „Женщины Дона“» расписали словами «Агент госдепа», «Приемная госдепа США», разбили окно камнями. Потом случай повторился, это зафиксировала камера, но окна в этот раз были закрыты ставнями.

На следующий день, 22 июля, заседание СПЧ продолжилось в Ростове-на-Дону. В назначенное время возникли и новые знакомые в костюмах, но на сей раз без казаков. Выждав мучительно долгое заседание с чиновниками, где ничего не было сказано о врагах народа, что для НОДовцев, я так понимаю, не интересно, они снова всей компанией стали преследовать Валентину Череватенко уже на улице, а потом и в кафе. И блогер-ополченец, и остальные члены НОД-команды пытались задать Валентине, которая была уже на грани шока, какие-то вопросы: Савченко, Луганск, деньги США, госдеп. В Ростове жара, градусов 35. Кто-то уже набирал 02. А Сергей Кривенко (член правления Международного общества «Мемориал», координатор общественной инициативы «Гражданин и армия» — ОВД-Инфо) решил просто все прекратить и вытолкнуть хулиганов. Что и было сделано. Блогер в футболке российского триколора хватает вещи, моментально натягивает кожаные перчатки, прыгает на велосипед и сматывается.

Все смотрят друг на друга обессиленно. Валентина Ивановна, подперев голову руками, сидит, не двигаясь.

Началось всё с того, что мы хотели провести «Радужный флешмоб» на Марсовом поле. Это ежегодно устраиваемый праздник, приуроченный к Международному дню борьбы с гомофобией, бифобией и трансфобией (17 мая). Состояться наш флешмоб должен был в гайд-парке на Марсовом (мероприятия, проводимые в этом месте, не требуют согласования).

В начале мая мы, как добропорядочные граждане города, подали наше первое уведомление в Комитет по вопросам правопорядка и законности, в котором сообщали о запланированном мероприятии. И стали готовиться к празднику. Однако, спустя несколько дней мы получили ответ из Комитета, в котором сообщалось, что, во-первых, место занято, а во-вторых, что подобным мероприятием мы нарушаем сразу несколько законов: «о пропаганде нетрадиционных сексуальных ценностей среди несовершеннолетних» и «о защите детей от информации» [ранее Конституционный суд вынес решение о том, что акции на ЛГБТ-тематику не нарушают закон о «пропаганде» — ОВД-Инфо]. Никакого альтернативного времени Комитет нам не предлагал (хотя и обязан по закону).

Мы очень удивились тому, что «место занято», так как мы всегда подаем наши уведомления с учетом всех сроков подачи и с самого утра, чтобы быть первыми. Мы подали в суд на решение Комитета. Потом мы подали еще несколько уведомлений в Комитет, а также в несколько районных администраций с тем, чтобы всё-таки получить ответ, в котором читалось бы «разрешение» на Радужный флешмоб. Но и здесь нам отказали по точно таким же причинам: место занято, вы нарушаете законы, альтернативного времени не предложено. Мы снова подали в суд.

Кроме того нам поступали звонки из полиции (на личные номера) с предупреждением, что если мы всё-таки выйдем на Марсово поле в указанные нами дни, то все участники акции будут немедленно задержаны. Суд признал действия Комитета законными и сообщил нам, что по сути ответы Комитета не являются отказом, а лишь информированием. То есть, в принципе, мы можем выходить, пожалуйста. Но как тогда соотнести это со звонками из полиции, которые, конечно, невозможно доказать, ведь письменных предупреждений о задержаниях с их стороны не было.

Как бы там ни было, этот важный для нас день — 17 мая — мы пропустить не могли и запустили шары радужных цветов в этот день у Исаакиевского собора. Мы не были задержаны, так как, видимо, у полиции не было сведений о готовящемся мероприятии. Мы были рады, что смогли хотя бы таким образом отметить этот день, однако это, конечно, не была и близко та акция, которую мы изначально планировали на Марсовом поле: с плакатами, флагами, выступающими и большим количеством участниц и участников.

Через некоторое время мы стали вновь подавать уведомления в Комитет, пытаясь добиться положительного ответа, и уже не указывая цели мероприятия (по закону цель мероприятия указывать не обязательно). То есть, в принципе, по этим уведомлениям совершенно непонятно было, что планируется ЛГБТ-акция. Однако, несмотря на это, Комитет вновь нам стал отвечать, что место занято и опять ссылался на закон «о пропаганде» (казалось, а с чего бы?). В уведомлении ни слова о том, что это за мероприятие. Правда, теперь он стал предлагать альтернативное время. Каждый раз Комитет отвечал: «место занято» и предлагал следующий день как альтернативу. Но и следующие дни оказывались занятыми! Длилось это долго. В итоге мы посчитали: всего было подано 11 (!) уведомлений в Комитет, и каждый раз находились причины, по которым мы не можем выходить со своей акцией в гайд-парк. Интересно, что Комитет предлагал нам альтернативное время по телефону уже после окончания их рабочего дня, чтобы мы не могли подать новое уведомление в тот же день.

Мы с интересом ходили на Марсово поле в те дни, которые Комитет нам объявлял занятыми под другие мероприятия, чтобы посмотреть, что же там такого масштабного может происходить (Комитет каждый раз нам отвечал, что под другие мероприятия занят не только гайд-парк, но всё Марсово поле!). Как и следовало ожидать, в эти дни Марсово поле (и гайд-парк, в частности) либо пустовало, либо там что-то происходило с участием 3–5 человек.

12 июля мы решили выйти со своей акцией на Марсово поле. Мы ожидали, что акция будет сорвана полицией. Мы понимали, что ответы Комитета, которые, по мнению суда, являются лишь информированием, а не отказом, по сути своей самые настоящие отказы. Но мы всё равно вышли, чтобы граждане города узнали, как властями нарушается право людей на свободу собраний в Санкт-Петербурге. Мы пригласили журналистов на нашу акцию, чтобы она была широко освещена в СМИ. Мы пригласили представителя из аппарата УПЧ (уполномоченный по правам человека в Санкт-Петербурге), чтобы они могли зафиксировать эту ситуацию. Мы официально проинформировали и полицию, что 12 июля будем выходить. В тот день на территории гайд-парка, впервые за все дни, было действительно много людей — якобы проходило спортивное мероприятие. Уверены, что если бы мы заранее не сообщили в полицию о своем намерении, то и в этот день Марсово поле было бы совершенно пустым.

Мы вышли с радужным флагом и плакатами «Выход за свободу собраний» и «Мы вправе быть здесь». Мы рассказали журналистам обо всей этой истории с подачей уведомлений и постоянными «отмазками» со стороны Комитета. Через несколько минут к нам подошла полиция и попросила свернуть плакаты и флаг. Мы ответили на это, что по решению суда мы имеем право находиться здесь, если мы не мешаем организатору другого мероприятия. Через какое-то время к нам подошла женщина, представлявшаяся организатором спортивного мероприятия и требовавшая, чтобы мы покинули гайд-парк. Но никаких доказательств, что она является организатором у нее не было. Мы сказали, что обязательно уйдем, раз мешаем, но пусть она докажет, что она — организатор. Только организатор другого мероприятия может настаивать на том, чтобы параллельное мероприятие в том же месте завершилось (если считает, что это мешает проведению его собственного). Женщина не предоставила нам доказательств, что она организатор. Полиция, нарушая наше право на свободу собраний и законодательство, нас задержала.

Когда нас задерживали, мы увидели, что участники параллельного мероприятия дружно, как по команде, покинули Марсово поле. Мы были доставлены в отделение, в котором находились 3 часа 20 минут (имеют право задерживать только на 3 часа), на нас составили протоколы, в которых была указана статья 20.2 административного кодекса («Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования»). [upd. Как сообщили ОВД-Инфо в пресс-службе регионального управления МВД уже после публикации текста, время с момента доставления задержанных в ОВД до их освобождения составило 2 часа 50 минут. В «Выходе» подтвердили, что речь в тексте идет о фактическом времени задержания: 3 часа 20 минут прошло с момента задержания на Марсовом поле. — ОВД-Инфо]

Теперь нас ждут суды. Нас будут судить по статье 20.2 административного кодекса, мы будем судиться с властями, потому что они нарушили наше право на свободу собраний.

Вот такой случился каламбур: место для акций, не требующих согласования в городе есть, а права на выход туда — нет. Для ЛГБТ-сообществ такого права нет. А может и не только для ЛГБТ. Кто следующий?

Каждый визит в ИК-1 Ярославль — отдельная поэма. Потому что просто приехать и строго в соответствии с Уголовно-исполнительным кодексом — УИКом встретиться с подзащитным — это не про здесь. Прошлый раз мы с Ваней Непомнящих встречались уже к ночи: с 17:00 до 19:00 (и, видит Бог, я что-то не слышал, чтобы где-либо и когда-либо в ИК удавалось адвокату или защитнику задержаться после шести вечера).

В этот раз я ехал как-то даже расслабленным: вроде как все проблемы — а проблема-то одна: пускать защитника в ИК или нет — уже прошлый раз разрешили. Это мне казалось, что разрешили!

В 12:00 прямиком с московского поезда я у окошка и передаю заявление на встречу. Заявление вместе с паспортом исчезает в окне. Жду. Наконец в окошке появляется барышня и объясняет, что в соответствии с законом об адвокатуре я попасть в ИК для встречи с Ваней никак не могу. «Стоп-стоп-стоп! — говорю. — А какое отношение ко мне имеет закон об адвокатуре? Какое отношение имеет УИК, согласно которому у меня право на встречу есть по ч. 8 ст. 12 и в порядке, предусмотренном ч. 4 ст. 89, я знаю. А закон об адвокатуре не обо мне ни разу!» — «Но вы же не адвокат?» — «Именно». — «Так вот, по закону об адвокатуре…« — «Простите, но я не адвокат…« — «Нет, вам нельзя никак!» — «Подождите, а месяц назад было как?» — «Понятия не имею — идите к начальнику! Только он только в час будет». Заявление и паспорт возвращаются ко мне.

Обед — дело святое. Жду. 34С. В тени. Которой, считай, что нет.
Начальника нет, и когда будет — неизвестно. Зам.нач. нет — и тоже до неизвестно. Принимает замполит (зам по воспитательной работе), который решения принять не может. Но я в кабинете и никаких признаков желания уйти не проявляю. Читаем УИК. Звонит юристам. Звонит начальнику. Наконец, признает, что право увидеться с Ваней у меня как защитника безусловно есть, что меня правильно уже пускали и что Ваня желание встретиться со мной письменно изъявлял. «Вот только кто ж подпишет?…" На беду я по-прежнему никуда не тороплюсь.

Наконец: «Спускайтесь в окошечко заполнить заявку». — «То есть, всё ОК?» — «Да». — «Спасибо», — и возвращаюсь к первому окошечку. Заявление (прежнее) и паспорт исчезают снова в окошке. Жду. «Нет, по закону об адвокатуре…« — «Я не адвокат, и ко мне он ни разу не относится…« — «Но по закону…« — «По закону я уже давно должен разговаривать с моим подзащитным». — «Нет». — «Мне еще раз подниматься к начальству?.." В окошечке появляется бланк заявления по их форме. Заполняю (само собой, «в порядке ч. 4 ст. 89 УИК»). Отдаю и снова жду.

Наконец: «Идите на проходную!»

Всё? Удача?

Щас! Меня встречает та же барышня «Закон-об-адвокатуре» и пропускает на встречу… через стекло! Такая конфиденциальная «беседа для оказания юридической помощи» под надзором. Но Ваня уже с другой стороны стекла, и очевидно, что в адвокатскую его не поведут. Смахивает на месть, но разбираться — увы! — не сейчас: начальника-то нет.

Так и беседуем через стекло. И выборочно.

Теперь о Ване. Выглядит он хорошо, немного подкашливает: простудил горло (местный мед.рецепт: «Меньше разговаривайте — ларингит сам собой и пройдет»). Письма получает (проверить, все ли дошли, непонятно, как), отвечал, пока конверты не кончились. Сейчас пишет ответы и? как получит конверты в передачке через 2 недели, — сразу пачку отошлет. Прессу получает, но как-то неравномерно (говорит, так у всех). С едой нормально. Съедобная, скучная, но много — хватает. Плюс передачки — так что говорит, чтобы не волновались. Отношения с сидельцами ровные (говорит, очень помог Дима Ишевский сразу же). Перешел на картонажку на работу.

Разговаривали не очень долго: через стекло да под надзором о многом не поговоришь. Где-то с час. Самое большее — полтора. И уже торопили заканчивать.

Распрощались, выхожу в коридор — и в него же из двери напротив выходит Дима Ишевский — у него долгосрочное свидание с женой. Обнялись. Он тоже живой. Но тут уж вовсе не поговоришь, увы!

Теперь вот гадаю, что на следующий раз выдумают? Правда, и я выдумаю, не волнуйтесь.

В общем, примерно через месяц увидим.

Потому что-то мне подсказывает, что эта тюремная поэма с продолжением.

Как я и предполагал, на границе творился вообще какой-то ужас. Про выезд с Украины говорить нечего, там было долго, но никаких проблем у меня не возникло. Въезжали мы где-то в Брянской области. На пропускном пункте я был в футболке с тризубом, может, это привлекло ко мне внимание. На паспортном контроле на въезде пограничник спросил, откуда и куда я еду, я ему про волонтерское мероприятие рассказал, тот меня с вещами проводил в кабинет к другому сотруднику, капитану ФСБ. Капитан сначала стал задавать те же вполне банальные вопросы (куда, откуда, зачем), но потом разговор зашел как-то странно: он стал спрашивать, один ли я живу, где мои родители, кем и где я работаю. Я в ответ поинтересовался, в каком качестве и на каком основании я тут присутствую, сказал, что вопросы неуместные, и на основании 51-й статьи Конституции я на них отвечать отказываюсь. При том, что никакого протокола не ведется, и мне его копию не дадут, делиться с непонятно кем сведениями «личного» характера я совсем не хочу. С правовыми основаниями все было еще интереснее: оказалось, что я участвую в «опросе», регламентируется он неким постановлением правительства о порядке въезда под номером то ли 50, то ли 55 (не помню). Очень интересно, как это согласуется с той нормой, что права-свободы граждан могут ограничиваться только федеральным законом, а не каким-то там непонятным постановлением органа исполнительной власти.

Дальше было еще интереснее: капитан-ФСБшник сказал, что 51-й статьей Конституции я пользоваться не имею права, так как в отношении меня административного или уголовного дела нет и я даю не показания. Я спросил, задержан ли я, тот сказал, что нет, но идти не могу все равно, а он тут может меня до 3 часов продержать. Я попросил капитана представиться, тот назвался Ольхинским (или какая-то похожая фамилия на О, не помню) Станиславом Николаевичем. Капитан угрожал мне тем, что продержит меня тут, автобус уедет, а мне придется ехать на попутках. С его слов: «Я утром домой поеду, а как тебе потом добираться, мне насрать».

Затем в кабинет зашел заместитель начальника КПП, и «опрос» пошел еще веселее: стали играть в «доброго-злого полицейского». Замначальника сначала грозился закрыть на 48 часов и больше — то есть возбудить уголовку, позвать неких «серьезных людей», с которыми «51-я статья уже не прокатит», «а уже ночь, а они злые, и тебе тогда вообще п**ц будет», угрожал порвать страничку в загранпаспорте, «отвести на часик в комнатку подумать» (у них есть там на пункте пропуска такая комната с решеткой типа КПЗ, вообще туда ОНК направить не лишним было бы), и вообще «ты же сечешь фишку, что с тобой будет». А потом пытался общаться «по человечески»: пытался узнавать мои музыкальные пристрастия, обещал отпустить, если на все отвечу. Я подобное «неформальное общение» пресекал тем, что просто не хочу говорить о, например, музыке.

Наконец в кабинет вошел третий пограничник, и они стали коллективно меня по очереди спрашивать: такое давление нескольких на одного. Я по прежнему строил из себя дурачка, повторяя «51-я статья Конституции» и «это к делу не относится». Короче, были стандартные психологические приемчики из детективов, которые я в исполнении полиции Екатеринбурга уже 100 раз наблюдал. В конце концов, им надоело, меня вывели в коридор и попросили еще раз рассказать все первому сотруднику с паспортного контроля, я ему еще раз сказал про волонтерский лагерь.

Потом я пошел на таможню: таможенник меня заставил чемодан и рюкзак открыть и показать каждую вещь, смотрел во все бумажки. Он был идеологически заряженный: сказал, что «если фанатеешь по Украине — так и вали туда», поняв по документам, что я из Екатеринбурга, сказал что-то про «либерастов, тусующихся в Ельцин-центре». Уходя, я ему сказал, что на всю их заставу в прокуратуру напишу.

Но и это еще не все: ко мне вышел злой водитель автобуса, сказал, что я всех подставляю, из-за меня опаздывают люди, и внутри он мне покажет (!). Короче, не знаю, то ли это так пограничники пассажиров настроили, то ли они из-за жары и меня так разозлились, но меня снаружи встречала разгневанная толпа. И еще из помещения заставы выбежал тот самый таможенник, и наорал на меня (должностное лицо! при исполнении!) что-то типа «Вали отсюда, предатель!».

На меня кинулся какой-то неадекватный мужик, схватил за шею, приложил об стену автобуса, а потом то ли он, то ли кто-то еще вместе с ним повалили на землю и попытались из рук чемодан выдернуть, кто-то даже схватил за ноги. Я закричал «помогите!», в этот момент какая-то женщина крикнула: «Да не надо, зачем он нужен! Тут камеры же стоят! Проедем заставу, и высадим его». Я реально испугался за свою жизнь и, когда кое-как вырвался, попытался отбежать от автобуса. Меня кто-то втолкнул внутрь, там были прежние соседи: едущие на заработки в Россию мужик с Винницы и молдаванин. Снаружи у входа в автобус на меня поочередно орали что-то люди из толпы (что я их подставил, опаздывают и т. п.), я как-то пытался оправдаться. В итоге люди по местам как-то разошлись, и автобус поехал.

Мужик с Винницы оказался «ватником» и всю оставшуюся ночь рассказывал мне, как я не прав, что все случилось из-за того, что я на себе украинскую атрибутику носил, из-за чего люди в Москву не успеют, а потом вообще стал нести пургу про геополитику, страшную Америку и мировой заговор. Сказал мне, что я оскорбляю Россию, нося украинскую символику. И вообще я никто, а Россия возрождается, и Владимир Владимирович молодец!

Всю дорогу до Москвы несколько раз просыпался и засыпал, реально боясь, что снова начнут бить. Но утром в Теплом Стане соседи по автобусу мне просто посоветовали так больше не попадаться, мы даже мирно распрощались, и я отправился на Казанский вокзал.

Боюсь теперь, как я в следующий раз наземным автотранспортом в Украину поеду?! И что в следующий раз учудят пограничники? Интересно, они с нашим местным ЦПЭ сведениями обо мне обменялись уже или нет?) Если мое мнение, то кажется, что дело не в символике, а у погранцов уже были обо мне какие-то данные.

Оригинал