Особо опасный свидетель

Утро выдалось неважное, звонок в дверь, свет фонарей в лицо, полтора десятка неизвестных лиц, тыкающих в меня автоматами, а затем тыкающие уже меня самого носом в пол. Чего-то подобного стоило ожидать после массовых протестов. ФСБ, Центр «Э», СОБР (Росгвардия) — как я узнал позже, в моей квартире собрались все.

На вопросы никто отвечать не собирался. Выводили меня четыре бойца СОБР. А вот внизу, в машине первый прилив адреналина уже прошел, и я заметил, что меня бьет мелкая дрожь. Везли нас неизвестно куда. А дома тем временем шарили волосатые ручки оперативников. Уже на подъезде начала вырисовываться дальнейшая ситуация: «беседы» с ЦПЭшниками, допрос, попытки завербовать, требования свидетельствовать против друзей.

Когда завели в кабинет, все стало приобретать стандартные формы, «хороший эшник Ваня», который предложил чаю, после моего отказа говорить с ним и давать показания начал становиться все хуже. Меня ставят в упор (позу для обыска) у стены, где я так и останусь стоять следующие семь часов. Периодически мне будут раздвигать ноги, «дабы не расслаблялся».

Лишь к 14 часам ситуацию изменил следователь (по особо важным делам) явившийся допросить меня. Я, наконец, сел на стул и узнал, что я свидетель. Учитывая все происходившее, это было неожиданно. Все это было похоже на шутку, на ум пришло: «Мы рождены чтоб Кафку сделать былью». Однако следователь по-прежнему сидел с невозмутимым лицом, а оперативник ЦПЭ Иван, после моего вопроса начал кричать, что он православный и «не потерпит».
После допроса я уже ощущал себя свободным человеком и даже согласился поехать на экспертизу. Добровольно.

Свободен, но не точно

Экспертиза была, а еще было довольное лицо эшника Ивана, которые отвез меня в 9 отдел полиции и, пошептавшись с дежурным, нарисовал мне 19.3. В награду за стойкость и принципиальность на допросе. Я попал в спецприемник, из которого меня периодически катали эшники до отделения и обратно. Никто никому не сообщил, несмотря на мои просьбы, меня искали в отделениях и ИВС.

В это время я узнавал много нового от эшников: что по анархистам работает целый отдел и меня считают лидером, достойным отдельного оперативника (он читал мне мою биографию), что вся информация пошла в СМИ, а также, что я могу заработать себе пенсию на сотрудничестве (или же при отказе заработать поездку в спецприемник Усолья-Сибирского).

Нашли меня уже через двое суток, вычислив методом исключения суд, в который меня доставят. До суда я провел еще четыре часа, дремав в КПЗ 9 отдела, и слушая чей-то довольный разговор по телефону: «Качал права, а сейчас три часа посидел и поплыл». Плыть было особенно некуда, ребята рано радовались.

Судье Беловой оказались не нужны свидетели, понятые и ходатайства защитников, она подтвердила мою виновность и отправила на 10 суток в спецприемник, куда меня отвозили эшники, ликуя и обдумывая, как они будут это событие отмечать.

Стране нужны защитники родины, а не бунтари

В спецприемнике дежурные встретили расспросами: «Дак ты что, революцию хочешь?». Пара следующих дней были полны посещениями разных людей, из которых фурор в приемнике произвел лишь областной уполномоченный по правам человека, создавший на остальные два дня атмосферу почтения к моей персоне среди персонала спецприемника. В камере материализовались правила распорядка и книжка с правами арестованных. Когда ко мне заводили соседа, меня просили не учить его плохому, «ведь стране нужны защитники родины, а не бунтари».

Впрочем, ничего страшного в спецприемнике нет, за исключением не самой вкусной еды и скуки, которую после суда я развеивал занятиями английским, физическими упражнениями и несколькими книгами.

Конец посиделкам положил областной суд, в котором проходила апелляция, и судья отправил дело на пересмотр в суд первой инстанции. Тем не менее, несмотря на отмену приговора, судья сделал еще одну бумагу для сотрудника полиции, в которой говорилось, что свои 10 суток мне все же нужно отсидеть. В спецприемнике такому повороту не обрадовались, для них я стал огромной занозой, от которой нужно было поскорей избавиться и дежурный очень ретиво начал изучать материалы дела, дозваниваться до судьи и узнавать трактовку решений. На радость, сотрудникам спецприемника судья истрактовал «доставить для отбывания 10 дневного срока», как «отпустить до решения суда первой инстанции», что и было выполнено в тот же момент.

Мораль

Несмотря на все последние события, надо мной по-прежнему висит «дамоклов меч» как продолжения 10 суток, так и возможно чего-нибудь новенького. Ко всему этому я в принципе готов. Все это не конец и дальше будет только интереснее, моя история длинная, но кроме меня во всем этом замешано еще 15 человек, как свидетелей, так и родственников пострадавших от этого бреда.

Естественно, пост во «ВКонтакте» стал лишь формальной причиной для сбора колоссального количества данных об анархистах, а время операции дало возможность убить двух зайцев, сорвав ассамблею «Совета несогласных», которая должна была пройти 9 апреля.

Публичность, которая идет вокруг этих событий, не пугает сотрудников, осуществивших этот театр. Причина проста: для них это возможность запугать максимальное число «потенциальных экстремистов». И это могло бы сработать, если бы все эти события заставили меня и товарищей залечь на дно и забыть про всю деятельность, но этого не будет.

Все только начинается.

Моя история началась на «Белорусской», где за короткий промежуток времени я успел со своей девушкой пройтись по площади, выпить кофе, встретиться с друзьями, дать интервью «Русской службе ВВС» и пообщаться с сотрудниками полиции, которые, увидев свернутый плакат у меня в руке, попросили его развернуть. Формально по времени тогда шествие еще не началось (было около 13.40), видимо поэтому сотрудники прочитали плакат, пожелали удачи и хорошего дня.

Поскольку я договорился с некоторыми друзьями встретиться в 14.00 у памятника Маяковскому, мы двинулись по Тверской в центр (плакат я не разворачивал). На Триумфальной площади мы ждали опаздывающих, успели сфотографироваться, а потом ко мне подошел сотрудник полиции, представился и спросил, что у меня в руке? Я сказал ему, что на данный момент это просто свернутая бумага, но не отрицаю: когда начнется акция, я разверну свой плакат. Он попросил, как и полицейские на «Белорусской», развернуть лист. Я уточнил, просит ли он меня это сделать, он ответил утвердительно. Я развернул, он прочитал текст и сказал: «Пройдемте». Я спросил: «На каком основании?» На что получил ответ: «Тебе там все объяснят».

Поскольку ситуация была абсолютно нелепой и забавной, я решил не спорить с ним и прошел в автозак, где у меня отобрали телефон и рюкзак и посадили за решетку. В автомобиле уже находился один человек, ему я сказал фразу, которую мы вспоминали потом еще десять суток:«Сейчас 14.10, к пяти часам уже дома будем». Я рассказал ему, что нас не имеют права задерживать более трех часов, поэтому в крайнем случае в 17.10 просто уйдем. В автозаке было еще два дружинника и два полицейских, которых мы так застыдили, что они покраснели, повернулись к нам спиной и боялись пошевелиться и что-то сказать.

Примерно в 15.30 автозак двинулся по направлению к Пушкинской, по дороге к нам, за решетку, пустили разгоряченных сотрудников, которых перевозили из одной точки в другую. Они общались о том, как здорово они поработали, сколько свинтили народу, какие они молодцы, что спасают родину от революционеров.

На Пушкинской меня и второго задержанного (Александра) перевели в другой автозак, где уже было по меньшей мере два десятка человек. Ехали как в общественном транспорте в час пик.

Привезли нас в ОМВД по Мещанскому району, где основную группу людей посадили в комнату и оставили. Протоколы начали составлять только в пять часов, когда мы с Александром уже собирались уходить, так как три часа были на исходе.

Толком нам ничего не объясняли, когда адвокат Анастасия смогла к нам наконец-то пробраться, мы были счастливы, так как почти все были задержаны впервые, и никто не знал, как надо себя вести.

Для оформления протоколов собрались, как я понимаю, все работники ОМВД, они устроили настоящий конвейер. В одном кабинете люди, не имеющие отношения к нашему задержанию, составляли рапорта, в другом заполняли протоколы, в третьем давали нам листы для объяснения, в четвертом снимали копии. Из-за такой суматохи протоколы составлены с множеством нарушений. К слову, в 22 часа мы еще оформляли бумажки. Тогда стало понятно, что нас оставят на ночь. Потом приехали сотрудницы следственного комитета и вызвали всех на допрос в качестве свидетелей по уголовному делу о нападении на полицейского.

Размещать в камерах нас стали ближе к двум часам ночи, когда все документы были оформлены. Забрали вещи, телефоны, ремни, шнурки; выдали так называемое постельное белье — по факту просто две марлевых тряпки, которые можно было в целях соблюдения хоть какой-то гигиены положить на койку в камере, а также доширак и бутылку воду каждому. Как мы заметили позже, доширак был просрочен, чему впрочем удивились и сотрудники.

Ко мне в камеру сначала привели парня, которого поймали на угоне машин, а потом, когда его увели, привели таджика без регистрации. Кстати, им «белье», доширак и воду не давали.

С самого утра понедельника мы ждали суда. Минут за 40–50 до выезда нас посадили в автозак, но выехали из ОМВД мы только после того, как прошла новость, что суд над Навальным закончился. Зато, когда выехали, сразу включили мигалку и погнали в суд по встречке. В суде для каждого задержанного нашелся правозащитник, но ни указания на ошибки в протоколах, ни показания свидетелей, ни видеозапись с моим задержанием не убедили судью. Самым достоверным доказательством он счел рапорт сотрудника. Конечно, время по видеозаписи определить трудно, но памятник Маяковскому от памятника Пушкину отличить можно; пусть на видео зафиксировано мое задержание не с самого начала, но уж транспортным средствам на пешеходной Трицмфальной площади я точно мешать не мог. В общем, лживый рапорт от первого до последнего символа судья признал правдивым и приговорил меня к 10 суткам и 10 тысячам штрафа. Из 13 человек, привезенных из ОВД «Мещанского», 11 получили по 10 суток, было два исключения — 7 и 12 суток.

В автозаке после суда мы ждали, пока выведут всех арестованных. Мы подсчитали, что в общей сложности тот, кто вышел из суда первым, провел до выхода из машины около 12 часов взаперти.

Поскольку мы были одними из первых, нам повезло отбывать свое наказание в спецприемнике номер 2 на Мневниках. Про него я много рассказывать не буду, так как очень подробно написано тут: http://tsarkov-peter.livejournal.com/22011.html.

Уточню лишь, что обращались с нами крайне аккуратно, общались вежливо, шли на уступки и снисходительно относились к «косякам». Через пару дней дежурная по своей инициативе устроила дополнительную камеру для некурящих, что было для нас просто счастьем, нам пытались заменить перегоревшие лампочки, питание улучшилось после нашего приезда, а порой эта суета вокруг нас доходила до предела: например, как-то утром в камеру зашел замначальника спецприемника и сказал: «Доброе утро! Как вам спалось?».

В целом, время пролетело очень быстро. Мы играли в монополию и шахматы, читали друг другу стихи на иностранных языках, обсуждали литературу, историю и, конечно, политику.

Так получилось, что в каждой камере спецприемника были «политические». Другие арестанты, освобождаясь, покидали камеру со словами: «в следующий раз я тоже на митинг выйду», а значит, наше время было потрачено с пользой.

Не знаю, чего хотели добиться власти. Такими условиями они вряд ли кого-то могут запугать, это все-таки не тюрьма, тут сидишь в интеллигентной, приятной компании. А вот теперь они получат совсем обратный эффект. Лично у меня очень много друзей, которые раньше вообще не интересовались политикой, их на выборы-то — не то что на митинги — было вытащить невозможно. А теперь они видели видеозапись моего задержания и полностью лживый рапорт. Каждый сказал, что на следующий митинг обязательно выйдет, потому что это уже совсем беспредел. Так что на мой, обывательский, взгляд, эти аресты не уменьшат протестные действия, а увеличат.

Одним из более тысячи человек, вытянувших счастливый билет в автозак во время протестов 26 марта в Москве, был мой возлюбленный.

I. Митинг

Мы шли от Белорусской. Кроссовки на фонарях, медленное автомобильное движение, кто-то высунул кроссовки из окна авто и кивает нам. Чем ближе к Тверской, тем больше народу. Машины гудят. В какой-то момент омоновцы и гвардейцы стали выстраиваться в шеренги между тротуарами и проезжей частью — правда, от Пушкинской движения все равно не было, дорога перекрыта снегоуборочной техникой, ОМОНом, Росгвардией и автозаками.

В какой-то момент народные гуляния превратились в народные стояния, — так было много людей. Время от времени раздавались крики «Позор!» — очевидно, на чье-то задержание — но происходящее видели, наверное, лишь те, кто стояли вблизи, люди с вертушки и с бельэтажей. Ну и школьники на фонарях, конечно.

У подземного перехода на станции метро «Тверская» движение на тротуаре было, но очень плотное. Мы шли, как обычно, взявшись за руки. Прямо перед нами ОМОН выхватил из толпы парнишку — думаю, я слышала бы, если б тот что-то громко кричал, но его голос был слышен мне лишь в тот момент: «Зачем вы меня забираете? Я же ничего не сделал!». ОМОНу никто не препятствовал, но люди приостановились и стали кричать «Позор!». Кричали и мы, причем я громче Андрея, стояла ближе к ОМОНу, и заодно сообщила им, что они не защитники России. Но взяли его.

Кто-то еще сказал вслед что-то типа: «Они что, забирают только парней с хипстерскими рюкзачками?». Фото автозака на моем телефоне, сделанное минуту спустя задержания, датировано 15:25. Спустя пару часов стало известно, что Андрея с другими задержанными доставили в ОВД «Академический». Я поехала туда.

— Из и в отделение курсировала немолодая женщина с большими многоразовыми сумками из Ашана.

— Вернувшись из продуктового, куда я заходил погреться и перекусить, я увидела, что перед воротами ОВД стоит еще одна девушка: у нее тоже кого-то забрали.

— Мне удалось дозвониться до ОВД-Инфо и выяснить, что в ОВД «Академический» работает их юрист.

— Несколько минут спустя Андрей вышел на связь и скинул мне номер юриста, Анны Барвашовой. Та сказала, что протокол задержания всё ещё составляют — да и вообще, идите сюда, тут никто не кусается.

Оказалось, это не так просто. Женщина на проходной пускать нас не хотела. «Проявите настойчивость и харизму, — щебетала Аня по телефону. — Скажите, что вы идете писать заявление на ее, например, неправомерные действия. Она обязана вас пропустить». Ну, я не юрист, мне на тот момент было известно только, что держать людей в ОВД должны были не более трех часов, и под этим предлогом, убедив даму, что я не ввожу ее в заблуждение («У нас не зал ожидания»), я попала в отделение. Вторую девушку цербер пропускать отказалась, и та согласилась остаться на проходной.

Пришла, отогрелась, написала заявление, подала, получила талон, поднялась к задержанным. Они спорили с мусорами в количестве двух-трех штук ровно о том же, в чем была суть моего заявления: прошло сильно более трех часов, а их не отпускают. И никаких бумаг не дают. Действие происходило на третьем этаже, на втором была другая группа задержанных, и, по словам полицейских, это замедляло процесс. Никак ускорять его они не собирались, и, похоже, вся их функция сводилась к тому, чтобы стеречь задержанных. Когда какой-то сухой мужичок хотел выйти — то ли идти совсем, то ли пойти на второй этаж ускорить процесс — человек в форме силой не давал ему пройти. Так и сидели.

Уже поздним вечером их перевезли в ОВД «Гагаринский», чтобы типа побыстрее отпустить. Мы с юристами подъехали чуть позже, и там тоже были сложности с проходом. Хорошо, что рядом оказалась девушка с машиной — та самая, с короткими волосами, в оранжево-желтых одеждах, которую так эпично несли в автозак несколько полицейских в тот день. В ее машине я и ждала, пока меня не вызвали как защитника (по их идее, на защитника должен быть запрос).

Аня потребовала, чтобы тебя пустили, а потом ушла за тобой. Тебя должны были просто так пустить. Это примерно как закрытие Красной площади 2 апреля под предлогом репетиции, потому что кто-то хочет устроить несанкционированный митинг, власть боится, что люди выйдут и их прогонят. Никто не ожидал, что так много людей выйдет, — комментирует Андрей.

Оттуда нас отпустили только в половину второго ночи.

Прилагаю фото с первой страницы протокола задержания, и вы можете видеть, насколько он лживый и безграмотный. Мы слышали, что они «пишутся под копирку», но можно же пол, например, изменить и без опечаток писать? «Охотноый ряд». В этом обвинении всё — ложь. Андрей не кричал лозунги, а «Позор!» — это не лозунг (лозунг, согласно словарю — призыв), на проезжую часть не заступал (там же ОМОН с автозаками), руками не размахивал, прекратить идти по улице у него никто не требовал, ну и так далее — не упирался в асфальт, не цеплялся за других (за меня, разве что, до задержания).

Кроме того, ничего о лозунгах мне не удалось найти ни в законе о митингах, ни о ФЗ-65 о внесении в него изменений. Зато во втором документе есть прекрасная ст. 20.2, п. 3:

— Действия (бездействие), предусмотренные частями 1 и 2 настоящей статьи, повлекшие создание помех движению пешеходов или транспортных средств либо превышение норм предельной заполняемости территории (помещения), — влекут наложение административного штрафа на граждан в размере от тридцати тысяч до пятидесяти тысяч рублей или обязательные работы на срок до ста часов.

Это очень любопытные строки. То есть если людей слишком много по нормам, а ты с этим ничего не делаешь — например, не уходишь — тебя уже могут привлечь. Если эти ребята захотят развлечься, они могут пойти в час пик на платформу метро «Библиотека имени Ленина» и там выдернуть столько народу, сколько им будет угодно. А точнее, можно просто стоять там — и тебя заберут, ты же мешаешь движению пассажиров.

Мне трудно судить, но девушка-в-оранжевом уверена, что затягивание процедуры — это психологическое давление. Андрей говорит, следователь выражала недовольство количеством бумажной работы и, следовательно, митингующими. Ну что тут скажешь. Не задерживайте людей ни за что — не будет вам лишней работы.

II. Суд

5 апреля прошло судебное заседание, по результатам которого Андрею присудили штраф в 20 тысяч рублей. Я выступала свидетелем. Разумеется, будем обжаловать в ЕСПЧ.

Из замеченного:

— суд был назначен на 13:45, но на это же время в тот же кабинет поставили еще кого-то, поэтому вызвали Андрея только в 14:39, и примерно в 15:40 заседание закончилось. Эта история напомнила мне штампованные на сотни задержанных протоколы: сначала что-то напишем, а там разберемся. Это — неэффективное управление, отжирающее ресурсы всех сторон;

— юрист ОВД-Инфо и «Руси сидящей» Сергей Шаров-Делоне подтвердил, что ничего незаконного мы в тот день на Тверской не делали: даже если кричали вдруг лозунги, то для этого и выходят на митинг, а он был легален;

— судья настаивала, чтобы я смотрел на нее, слушая г-на Шарова-Делоне и отвечая ему, что выглядело странно, так как судья сидела почти ровно напротив, а юрист — слева и почти сзади от меня. Неожиданная коллизия судебного этикета, о которой не подозреваешь, смотря киносцены судебных процессов;

— штраф тоже выписали от балды, по его мнению (до этого обычно давали 15 тысяч, то есть что влияет на размер санкций, неясно);

Этот дедушка, — замечает Андрей, — Сергей Шаров-Делоне, выглядел сильно уставшим. Он засыпал, когда молчал. Видимо, беседа — его способ бороться со​ сном. Он на заседании сказал, что у него до шести часов суды, а после поедет на школу защитников и до 11–12 там будет. Мне с одной стороны грустно, что я никак не могу помочь, а с другой — он вызывает у меня сильное уважение.

Некоторые блогеры обвиняют Навального и ФБК в том, что те не обеспечили должной юридической поддержки задержанным. Подлые обвинения, на мой взгляд: во-первых, откуда они могли знать, сколько народу придет и сколько будет задержанных? Такие цифры для всех стали сюрпризом. И во-вторых, ФБК и ОВД-Инфо и их партнеры — крутые и молодцы, потому что они эту поддержку как раз и обеспечили, причем бесплатно. А потом и бесплатные консультации и защитников в суде. Огромное спасибо им и тем, кто рублем своим поддерживает их труд.

Наш протест не встретил поддержки у матерей. Они помнят совок и шальные пули, умертвившие их друзей в 91-м году. Им плевать на протест, они хотят только одного: чтобы их дети были живы и не сидели. Их можно понять.

III. Вот так.

Закончу юмореской ютуб-юзера «Голос Южных»:

— в ментовке звонит телефон! — кто говорит? — неДимон! — что вам надо? — два наряда! у меня под окном народ, матюки про меня орет, и про мой домик для утки! а это, скажу вам, не шутки! — а куда мусоров присылать? — Москва, Тверская, дом пять, их там уже целая куча, пришлите ОМОН получше, бабок, женщин и малых детей газом травите быстрей! — ну, а если народ не уймется? по ним же стрелять придется? — а вас это разве смущает? — а премию пообещают? — да ладно, доплатим ч’утку, спасите меня и утку! — боюсь нам Господь не позволит! — не ссыте, Кирилл все отмолит, он главный у нас по грехам,- и вам ли не п***й, ментам? — да п***й, пойдем разгонять! — запомни, Тверская, дом пять! а я полетел в Тоскану, вина бутылку достану! а то уже сводит живот, непросто щас грабить народ!

В Следственный комитет мне посчастливилось попасть после одиночного пикета 2 апреля на Петровке, 38. Там я выступала против пыток в спецприемнике задержанных 26 марта.

Меня и еще 6 человек забрали в ОВД «Тверской», там оформили протоколы по административке 20.2 ч.5. И, пока мы сидели в актовом зале, нам сказали, что сюда едет следователь пообщаться с нами. Я уже читала про то, как общаться со следователем, и была готова дать отпор с требованием повестки и юридического статуса. Когда протоколы нам вручили, мы спустились вниз и собрались уходить. Но нас не выпускали, сказали, что без общения с СК нас не выпустят. К тому времени уже приехали адвокаты (потому что Сергея Ожича следователь пыталась незаконно и с угрозами допросить без адвоката), и они пытались урегулировать вопрос со следователем.

Мы считали (я, Ильдар Дадин, Сергей Ожич), что задерживают нас незаконно и пусть следователь шлет повестку, а мы уходим. Но адвокаты нам передали, что если мы откажемся брать сейчас повестку, то к нам сегодня ночью придут с обысками. Мы даже и на обыски были готовы — лишь бы не идти на уступки этому беззаконию. В итоге адвокаты уговорили нас, и мы подписали повестки о явке в СК 4 апреля в качестве свидетелей по неизвестному мне уголовному делу.

Как они выбирают свидетелей — это большой вопрос. Очень было похоже, что им просто нужно завести побольше уголовных дел и переквалифицировать свидетеля в подозреваемого, а там и в обвиняемого.

На допрос я пошла с адвокатом. Конечно, я нервничала. Мой допрос был в 15:00. Мы вошли к следователю, и она попросила паспорт, потом стала спрашивать анкетные данные: где учусь, работаю, и прочее.

Она говорила чуть ли не дружелюбным голосом, пытаясь наверно, втереться в доверие. Но задушевные беседы со следователем исключены. Я на очевидные вопросы отвечала, а про учебу и работу рассказывать не стала — знаю, как они это используют. Да и имею я право не рассказывать о себе те данные, которых нет в паспорте. Она зачитала постановление о возбуждении уголовного дела в отношении неизвестных лиц за призывы к массовым беспорядкам.

Незаметно для меня следователь начала задавать вопросы по существу дела. И первый вопрос сбил меня: откуда вы узнали об этой акции? То есть предполагалось, что об этой акции я знаю. А уточняющие вопросы следователь задавать не разрешила, сказав, что вопросы здесь задает она. Тогда я объявила, что считаю дело политически мотивированным и решила пользоваться своим правом, данным мне 51-й статьей Конституции, потому что вопросы казались мне провокационными. А потом и вовсе начались вопросы, которые касались лично меня: чем занимаюсь в свободное время, в каких организациях состою, есть ли аккаунты в соцсетях, и с какой целью я их использую. Любой ответ на этот вопрос мог бы мне повредить. А уж про способности нашей власти шить дела из воздуха я наслышана. Мне даже показалось, что меня допрашивают не как свидетеля, а как подозреваемого, потому что вопросы были не об уголовном деле, а о моем отношении к нему.

Следователь была очень возмущена, грозилась вызвать на повторный допрос, пыталась давить («вы так на каждый вопрос будете отвечать?», «вы отказываетесь давать показания?») и придиралась по мелочам, пыталась написать в протоколе, что я отказываюсь давать показания. Но этого допускать нельзя, потому что за отказ свидетеля от дачи показаний предусмотрена уголовная ответственность.

На все вопросы, кроме анкетных данных, я пользовалась 51 статьей Конституции. Вопросов было 10–12. Мы с адвокатом выверили каждое слово в протоколе прежде, чем подписывать.

Следователь была явно не удовлетворена результатом допроса, что не смогла выбить из меня показания для формирования уголовного дела на меня или моих друзей, скажем. Когда знаешь свои права, это значительно облегчает взаимодействие с органами. В итоге нас всех предупредили о повторном допросе в центральном аппарате. Жду повестки.

В редакцию ОВД-Инфо поступило письмо председателя набережночелнинского отделения Татарского общественного центра Рафиса Кашапова, приговоренного к трем годам колонии за публикации в соцсети «ВКонтакте». В них выражалось мнение о внешней политике России, действиях президента Владимира Путина и нарушениях прав крымских татар. В своем предыдущем письме из колонии Кашапов рассказывал о пытках и унижениях, которым подвергаются заключенные. В феврале его перевели из колонии в лечебное учреждение — ФКЛПУ Б-18, которое расположено под Ухтой в поселке Дежнево. В письме Кашапов рассказывает об условиях нахождения в тюремной больнице. (Текст подвергнут незначительной корректорской правке, исправлены орфографические и пунктуационные ошибки.)

Начну это письмо чисто из личной моей тюремной жизни, где раньше я отбывал срок наказания. Сотрудники ФСИН по Республике Коми в отношении меня действовали жестоко, грубо нарушая мои Конституционные права, чтоб для их репрессивной системы я был «послушным» мальчиком, но они ошиблись — о том, что человека можно сломать физическим и морально. В подобных тяжелых ситуациях истинным призванием может быть только одно — найти самого себя и всем вам желаю того же…

6 февраля 2017 года меня этапировали из ИК-31 ЕПКТ города Микунь, на ФКЛПУ Б-18 (тюремная больница) города Ухты, тут меня, опять же, по традиции полностью изолировали, но уже от больных заключенных, так что сижу в одиночной камере один, на прогулку водят в основном в ночное время одного, как в образе «шайтана», чтоб я ни с кем не встречался, говоря короче, полный покой и тишина, как будто я нахожусь в космическом аппарате, оторванном от Земли, чем очень благодарен представителям доблестной тюремной «жандармерии» XXI века!

Помню, еще в прошлые времена в тюремных камерах было намного «веселее», тогда бегали тараканы, мокрицы, мыши, крысы, а пауки неспеша строили себе дома (по старым тюремным обычаям заключенные не убивают пауков), но нынче их не видать вообще, неужели их несчастных тоже затронула кризисная ситуация в России или они нашли богатых клиентов в зарубежных странах, а может они вымерли из-за разных причин — однако, как ни гадай, в камере мёртвая тишина.

Абсолютную тишину также дополняет отсутствие информации с воли, когда у сотрудников Б-18 просишь о новостях в России и во всем Мире, они молчат. Тюремный режим им запрещает вести разговоры с заключенными, этот факт доказывает, что между людьми создана системная болотная тишина, в то же время, где болото, созданное природой, всё иначе, тишину нарушают красивое пение птиц и крики диких животных…

Когда находился на ИК-19 города Ухты и на ИК-31 ЕПКТ города Микунь, тюремные врачи усиленно «лечили» меня от черепно-мозговой травмы и внутричерепного давления, приходилось вместо хлеба «кушать» одни и те же таблетки в течении 11 месяцев, в результате чего заработал себе язву желудка и низкий гемоглобин.

Прибыв на Б-18, первым делом обратился к врачам с просьбой, чтобы быстро вылечить эти болезни, мне нужны овощи, фрукты и средства народной медицины, они мне в ответ сказали, что тюремный режим всё это запрещает. Недавно я был в шоковом состоянии, переживал, что заразился чесоткой, мучился около 10 дней. Оказывается, это была аллергия: аллергические действия от таблеток, позже врачи с этим инцидентом разобрались.

Вот так обстоят дела с питанием, во время завтрака, обеда и ужина еду арестантам высокий строгий интеллигентный парень, весь в белом, когда он подает едут через «кормушку», иногда с улыбкой говорит «приятного аппетита». В это время перед едой получаешь приятное ощущение, как будто ты не сидишь в тюремной камере, а где-то в элитном ресторане, однако о качестве и в вкусе еды открыто писать не буду, а не то еще останусь голодным…

Смешное историческое событие: на второй же день мне сотрудники Б-18 дали изношенную старую «фронтовую телогрейку» (фуфайку). Если эту телогрейку сфотографировать и фотографию отправить в клуб знатоков «Что? Где? Когда?», несомненно, они никогда не разгадают «возраст» телогрейки.

Какая бы ситуация ни была в местах лишения свободы, правду можно выразить многими способами, пробивая тюремные стены истины, однако душой свободный человек, где бы ни находился, всегда должен знать и помнить, за что его несправедливо наказывают и за что его награждают.

Гордый «ак барс» (белый барс) всегда охотится один, а беспомощные барашки всегда пасутся стадом. К счастью нас, свободных и гордых людей, немало, я от души благодарю всех борцов за справедливость, которые, рискуя своей жизнью, активно принимают участие, поддерживая морально и духовно меня и тех, кто находится в местах лишения свободы. Пока Вы есть — истина и справедливость будет существовать.

Я планирую отправить заявление в прокуратуру, чтобы узнать мой процессуальный статус, а также на каком основании уже более месяца удерживаются мои вещи: ноутбук, два телефона, флэш-карты. Мне до сих пор не предъявлено обвинение.

Я опубликовал брошюру о том, что у народов Крайнего Севера издревле были люди с различной сексуальной ориентацией, гендерной идентичностью. Я ссылаюсь на работы исследователей Степана Крашенинникова, Фердинанда Врангеля, Георга Стеллера, которые открывали Камчатку, исследовали повседневную жизнь народов севера. В брошюре я пишу о чукчах, ительменах и коряках. Но для краевых властей, видимо, эта тема табуирована.

В нашем гомофобном государстве в принципе не положено, чтобы такие темы поднимались, а тут речь идет о том, что это были именно традиционные формы сексуального поведения. Судя по свидетельствам, этого не стеснялись в 1843, 1870 годах. Соответственно, это никакие не «навязанные европейские ценности». Моя брошюра уже разошлась по всей стране, я не претендую на то, что являюсь каким-то исследователем, но эта брошюра — прорыв для ЛГБТ-сообщества России.

В феврале мне позвонил оперуполномоченный Центра по противодействию экстремизму Камчатского края:

— Здравствуйте! Мне нужно с вами поговорить.

— Я догадываюсь, о чем мы будем разговаривать.

— Раз так, то вообще хорошо. Вы правда единственный, кто занимается защитой прав ЛГБТ на Камчатке?

— Представьте себе, я один.

Я приехал к оперативнику на следующий день, 12 февраля в Петропавловске-Камчатском Николаем Алексеевым был запланирован гей-парад. Меня опросили на этот счет, я сказал, что никакого отношения к гей-параду не имею. На этом должно бы все закончиться, но оперативник сказал:

— Некоторые одиозные дамы написали на вас заявление, что у вас в квартире лежат агитация и лозунги для гей-парада.

Я посмеялся над этим. Он попросил проехать осмотреть мою квартиру. Я не силен в уголовном праве, со мной такая ситуация впервые. Да и я человек открытый, мне скрывать нечего. Я согласился. Они осмотрели квартиру, конечно, никаких лозунгов не нашли, но забрали ноутбук, два телефона и флэшки. Они мне обещали, что проверят и вернут в течение двух-трех часов.

Я, наивный человек, поехал к ним. Там на меня давили психологически: что мою брошюру признают экстремистской, что я должен идти на сотрудничество со следствием. На данный момент, как пояснили Информационному агентству «Кам24», прошла доследственная проверка и данные направлены в Следственный комитет для принятия процессуального решения.

С меня взяли якобы «подписку о невыезде», я подписал такую бумагу. Я уже потом посмотрел и понял, что это неофициально, такая форма давления — дела-то пока нет. Телефоны, ноутбук и флэшки все обещают отдать, но так пока и не отдали. Параллельно опрашивают моих знакомых, тех, кто со мной работал, ищут на меня какие-то данные.

Варя Михайлова:

Последние несколько лет в Петербурге не согласовывают митинги. К этому уже все привыкли, и у нас даже сложилась традиция альтернативных мероприятий — так называемых народных сходов: люди без символики, флагов и звукоусилительной техники приходят на Невский проспект и просто общаются, иногда поют песни, а те, кто принес плакаты, распределяются в цепочку одиночных пикетчиков по Невскому проспекту. Полиция при этом последнее время вела себя достаточно корректно — и даже если задержания бывали, они обычно были скорее мягкими.

Анастасия Некозакова:

В целом это больше общение, способ выразить свое отношение к проблеме, показать, что ты солидарен, как было, например, когда пытали Дадина. Люди вышли на Садовую, потому что нельзя не выйти. Очень унизительно, что ты подаешь, обиваешь пороги, а потом все равно не согласовывают. Это не уведомительный порядок. Люди отходят от этого унижения, понимая, что это совершенно не работает. Отвоевывают себе публичное пространство.

Варя Михайлова:

8 марта полиция начала вести себя агрессивно с первых минут. У меня была картина — тантамареска (стенд с отверстием для лица — ОВД-Инфо), и я встала в центре как бы с одиночным пикетом, а остальные девушки встали вокруг меня. Хотя мы не проявляли никакой активности, сотрудники полиции несколько раз предупредили нас в мегафон о недопустимости нарушения порядка проведения публичного мероприятия и даже пригрозили задержанием девушкам, которые прилегли на асфальт, чтобы сфотографироваться с моей картиной.

Когда мы стали петь песню «Хлеб и розы», задержания начались немедленно: четырех девушек выдернули из толпы и потащили к автозакам. Меня тоже попытались задержать, но один из полицейских, ранее переписавший мои паспортные данные, крикнул:

— Не задерживайте Варвару Дмитриевну, у нее одиночный пикет!

И меня почему-то действительно отпустили. Но ненадолго — потому что мы продолжили петь: теперь мы пели гимн протеста — песню «Стены». Когда стало понятно, что нас все равно задержат, мы также начали выкрикивать лозунги: «Россия будет свободной» и «Свобода, равенство, сестринство». В этот момент как раз накинулись на меня: несмотря на полное отсутствие сопротивления с моей стороны меня грубо протащили через толпу и просто закинули в автозак, коленками вперед (на одном колене осталось несколько гематом, которые я зафиксировала в травмпункте).

Когда на меня набросились полицейские, меня крепко обняла Анастасия Ходырева — так крепко, что полицейским не удалось нас «расцепить»: пришлось задержать обеих.

Ольга:

Я услышала, как два полицейских сказали «так, вот этих двух — вяжем» и направились к девчонкам. Взяли их за руки и повели к машине. Я как это увидела, сразу пошла за ними, и в это время я как-то пыталась ухватиться то за девушку, то за полицейского, чтоб предотвратить момент задержания. Тут подлетел полицейский, схватил меня сзади, заключил сзади руки и тоже потащил в машину. И тогда уже моя подруга пыталась меня выручить, и в итоге всех четырех поместили в машину.

Когда полицейский тащил меня в машину, он сзади зажимал мне руки, и я не могла ими ничего делать. Я очень переживала, что мне наденут наручники. Может, у меня какая-то фобия, когда руки зафиксированы, чувствую себя очень беззащитной, очень психологически давит.

Варя Михайлова:

В машине для задержанных нас оказалось шестеро, но мест в ней было только четыре, поэтому двум девушкам все время приходилось стоять: мы падали и бились о стенки на всех неровностях. Везли нас крайне странно: полицейская машина повторила маршрут от Невского проспекта до отделения полиции, потратив на этот краткий маршрут более часа. По прибытии к отделению нас еще больше получаса держали в темной машине, не выпуская.

Анастасия Некозакова:

Меня задержали на Малой Конюшенной, там есть большое пустое место, где никого не было. Мы встали, самба-бэнд начал играть, и вокруг него все превратилось в прекрасный танцевальный митинг. Люди что-то выкрикивали, танцевали, было очень весело, очень здорово. Собралась толпа, которая подтанцовывает, подпевает. Периодически выходит мент с мегафоном и что-то говорит, мент с камерой снимает. Он выходит, уходит, потом опять приходит, что-то говорит, уходит. Видимо, ждет, что ему скажет начальство. Они попытались забрать девушку, и все близлежащие бросились ее защищать. Я видела протесты 2011 года на Исаакиевской, там люди просто стояли, подбегает ОМОН и из толпы хватает по одному и уводит. Никто не сопротивляется, не цепляется руками. А здесь все так друг друга защищали. Кричали «Позор! Позор!» и «Отпусти!». Мент тянет девушку в одну сторону, и сразу прям подбегает толпа, их окружает, и кричат очень громко, склоняясь ему прямо над ухом «От-пу-сти! От-пу-сти!». А там молодые достаточно менты, и видно, как он краснеет, потом начинает дрожать, потом он не понимает, что делать, и на него давят, и он отпускает. Потом он уходит с друзьями вчетвером и по дороге забирает кого-то, ну потому что надо, сказали забрать — надо. Они пытались забрать какую-то девушку, я ее схватила за руку, и потом меня от нее оттащили. Там уже началась какая-то возня другая, я отошла и просто случайно, меня по дороге зацепили. Я думаю, мне надо было отойти чуть подальше.

Надо сказать, что из четверых последних, которых задержали, одна девушка шла на встречу, у нее была назначена у [Александрийского] столпа. Она ничего не знала об акции и в отделе у нас спрашивала, что происходило. Говорит, я пришла, а тут барабаны, весело. А еще двое человек были задержаны после того, как ушли с митинга, зашли в кафе, а потом пошли дальше по Невскому. Подъехала машина легковая, и им говорят: «Вот вы, наверное, были на акции, у вас ленточки такие на пальто, всё, поехали с нами». Ну и они сели и поехали. Небывалое рвение проявили.

Варя Михайлова:

В отделении нас оказалось уже 14 человек — и тут стульев тоже на всех не хватило: некоторые девушки (а также единственный задержанный юноша) стояли или сидели на полу. При этом сотрудники полиции отказывались отвечать на наши вопросы, а также не составляли протоколы о доставлении.

Активистка, пожелавшая остаться анонимной:

Там была девочка (Александра Шелепова — ОВД-Инфо), ее очень жестко тащили до автозака, она была с плакатом, она пассивно сопротивлялась, ее волокли по земле, немного придушили даже. Она говорила, что у нее была асфиксия. Ее увезли на скорой. И еще у девочки (Марии Красновой — ОВД-Инфо) одной был диабет, и ей тоже требовалась скорая помощь.

Ольга:

Полиция была в растерянности, после трех часов мы встали и собирались выходить, стали ломиться в дверь, потому что нас не имели права держать больше трех часов без предъявления протоколов. В итоге полиция еле-еле нас остановила, потому что они неуверенно действовали. Было видно, что это не их инициатива. Как нам сказал один из полицейских: «У нас тут иерархия четкая, которую мы должны соблюдать. И мы не можем делать то, что мы хотим, как нам говорит наша совесть, мы должны делать то, что нам указывают сверху».

У начальника дежурной части тряслись руки. Потому что постоянно был гул, мы смеялись, фотографировались, пытались добиваться своих прав, то есть постоянно что-то говорили, делали. У этого полицейского, дежурного, может, начался стресс какой-то, но у него дрожали руки.

Анастасия Некозакова:

Я очень давно, в принципе, не задерживалась, лет восемь. И могу сказать, что произошли просто гигантские перемены, в первую очередь благодаря техническому прогрессу. Все сразу достали свои планшеты, айфоны, начали вести прямую трансляцию, делать селфи из отдела. Потом начали смотреть, чем закончилась демонстрация, чем закончилось всё это гуляние, что происходит на Дворцовой. Кто-то говорит: «…Вот, я так мечтала в это восьмое марта, спустя сто лет — мы на Дворцовой! Акция закончилась, и вот была бы у меня фотография, что я с людьми, с феминистскими лозунгами на Дворцовой. Так жаль, что не получилось, но круто выглядит со стороны». Ну и, конечно, что ты не чувствуешь паники такой, что тебя оторвали от некого коллективного действия и изолировали. То есть ты полностью включен в процесс. Мы потом стали смотреть прямые трансляции, что происходит снаружи у отдела. Туда тоже подошло человек 20–30, которые там пели песни, пытались войти в отдел.

Так-то, конечно, в отделе ничего не изменилось — всё такие же чудовищные «стаканы», бетонные мешки с деревянными полатями. Чудовищный, конечно, туалет с дыркой в полу, без туалетной бумаги, естественно, не закрывающийся ни на что. Вся эта обшарпанность и убогость — она так и осталась.

Елена Шендера:

Мы впятером пошли к 78 отделу, куда их доставили. Когда мы пришли туда, там уже было достаточно много народу. Было приятно, что столько людей пришли поддержать. Состав поддерживающих все время менялся, за исключением некоторых, особенно стойких. Люди приходили и уходили, так что сложно сказать, сколько всего было людей. Сначала было весело, мы пели песни, а задержанные девушки из-за двери нам подпевали.

В какой-то момент появилось много полицейских чинов, и по лестнице стали подниматься мужчины с надписью «ОМОН» на спине. Какой-то полицейский сказал нам выйти на улицу, поскольку мы не имеем права здесь находиться. Все начали возмущаться и заявлять, что около дежурной части — имеем, и не сдвинулись с места. Тогда ОМОНовцы (впоследствии выяснилось, что это были бойцы Росгвардии — ОВД-Инфо) молча начали грубо выталкивать всех на улицу.

Я представилась сестрой одной из задержанных (все люди — сестры!) и сказала, что пока мне не скажут, когда отпустят мою сестру, я никуда не уйду, и вцепилась в подоконник дежурной части. Мне стали в очередной раз объяснять, что я не имею права здесь находиться, и врать, что я могу прочитать об этом на информационном стенде (я потом внимательно изучила этот стенд и никакой информации по этому поводу не нашла). Кто-то подсказал, что я могу написать заявление. Я попросила бланк. Дежурный мне его выдал, и меня оставили в покое. Пока я делала вид, что заполняю заявление, заскучавшие ОМОНовцы стали спрашивать, кто я такая и чего хочу. И я прочла им чуть ли не целую лекцию о гендерном равноправии. Мне этого делать не очень хотелось, поскольку публика неблагодарная, но когда я замолкала, воцарялась тишина, и все смотрели на меня со знаком вопроса в глазах — приходилось продолжать. Как мне показалось, молодые ОМОНовцы слушали внимательно, а вот двое постарше агрессивно заявили, что это заняться мне нечем, и что у нас в стране уже давно царит равноправие.

Как они внезапно появились, так же внезапно и исчезли. Наши тут же зашли обратно и заняли прежние позиции на лестнице и на площадке у дежурной части. Второй штурм отдела ОМОНовцами был предпринят где-то через час, всех выгнали на улицу, а внутри у двери встал полицейский. Была достигнута договоренность, что будут пускать по три человека погреться. Сначала так и происходило, но потом полицейским, дежурившим у двери, это надоело, и со словами «вам тут не обогревальня» перестали впускать.

Варя Михайлова:

В течение четырех с лишним часов с момента доставления (то есть почти 6 часов с момента фактического лишения свободы) ни один протокол не был составлен. Первый протокол был составлен в 21:00 — как раз в отношении меня. Мне вменяется не только «нарушение порядка проведения публичного мероприятия» (ч. 5 ст. 20.2 КоАП), но и «невыполнение законных требований сотрудников полиции» (ст. 19.3 КоАП). Протоколы очень смешные: в них написано, что я «скандировала лозунги с целью выражения своего мнения и формирования мнения окружающих, слушала и обсуждала проблемы равенства женщин в обществе». Серьезное нарушение, ничего не скажешь.

Анастасия Некозакова:

Нам с Лешей (Ивановым — ОВД-Инфо) еще начальник отделения сказал: мол, вы обвиняетесь по 318-й (статья Уголовного кодекса, применение насилия к представителю власти — ОВД-Инфо). Мы спросили, где документы, в статусе кого мы, что это вообще значит — вы, мол, обвиняетесь, поэтому мы вас оставим. Со слов Динара (правозащитника Динара Идрисова — ОВД-Инфо), там два мента написали рапорты в Следственный комитет на нас с просьбой завести дело по 318-й. Меня выпустили, потому что у меня двое несовершеннолетних детей, меня не имеют права держать по 19.3 больше трех часов. Будет очень странно, если они заведут дело, потому что там никакой 318-й даже рядом не стояло. Но в «Болотном деле» 318-я тоже даже близко не стояла, но у многих она есть, почти у всех. Потому что там у некоторых было написано, что полицейский получил психологическую травму, и этого было достаточно. Поэтому тут мне сложно сказать, но это все же не Болотная, а феминистская акция восьмого марта, странно, если что-то такое заведут.

Варя Михайлова:

Все протоколы, кстати, были составлены без нашего участия, перед составлением протокола нам не была разъяснена 51-я статья Конституции РФ. Все время, что мы находились в отделении, сотрудники полиции препятствовали нашему общению с нашим защитником Динаром Идрисовым, не пуская его в отделение.

Все эти нарушения — а также само наше незаконное задержание — мы, конечно, будем обжаловать.

Анастасия Некозакова:

Все друг к другу проявляли такую солидарность и поддержку, с такой любовью и нежностью относились, это прям очень здорово. Девочки из оргкомитета говорили, что он состоял из разных людей. Можно даже понять по фейсбуку, что есть различные феминистские группы, которые друг с другом не общаются, ругаются. А там вроде присутствовали даже все, и, в общем, были приняты решения, что всё-таки все вместе, что есть общие задачи, общая повестка. И на мой взгляд, то, что люди, которые все время в состоянии некой войны друг с другом, организовали такую массовую и прекрасную дружескую акцию, — это очень круто, я надеюсь, что это и дальше продолжится.

Варя Михайлова:

Я ни минуты не жалею, что пошла вчера на акцию — такой солидарности среди активистов, как вчера, не было много лет. Я слышала, что после моего задержания нескольким активистам удалось избежать задержания, потому что толпа не отдала их полиции. Это круто. Такой солидарности, такого бесстрашия — и такого сестринства! — в Петербурге не было со времен маршей 2011–2012 годов. И эта солидарность внушает силы, вдохновение и веру, что Россия обязательно будет другой. Остается только надеяться, что мы доживем.

Рассказ несовершеннолетней Н.

Мы сидели, общались, вовсю играла музыка. Мы уже собирались уходить, как вдруг кто-то сказал: «О, приехали!» В зал зашло примерно 15 полицейских. Обычных, ОМОН не приезжал. Полицейские встали у всех дверей, чтобы никто не спрятался.

Официально нас задерживали по звонку, якобы, с жалобой на шум. Хотя было только шесть вечера, и за пределами комнаты, где проходил концерт, слышно ничего не было. Пока все это продолжалось, несколько раз в разговорах всплывало, что нас задерживали по инициативе ФСБ, хотя беседы с нами проводили эшники. Нас всех собрали в коридоре и выводили на беседы и проверку документов.

Эшники отказывались представляться. Спрашивали, кто мы, что делаем, правые-левые, и так далее. Эшники эти мне неизвестны, но другие посетители фестиваля их знали. Меня опрашивал мужчина, рост примерно 170 сантиметров, неприметное лицо, большой нос, черные волосы, маленькие глаза.

Меня он спросил: «С какого ты берега, с левого или правого?» Я попросила его предъявить документы, на этом он потерял ко мне интерес, и меня повели в автозак.

Меня увели одной из последних, и так как я была без документов, меня отправили в Центр временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей (ЦВСНП). Мое правонарушение заключалось в том, что я «бродяжничаю», нахожусь в чужом городе без родителей. В принципе, меня и в метро могли задержать и доставить в ЦВСНП.

В ЦВСНП я приехала в районе часа ночи, там меня заставили отдать все вещи, включая бумажные носовые платки. Не знаю, что они с платками делали, но отдавали потом мне их не в тех упаковках, в которых я их оставляла.

ЦВСНП очень похож на школу, только в три раза больше. Внутри очень странные коридоры, видимо, некоторые крылья и этажи закрыты. Нас водили по лабиринтам, наверное, чтобы мы не могли сбежать. ЦВСНП находится рядом с метро «Алтуфьево». Меня туда везли через всю Москву.

В центре икеевская мебель, еда не по вегану, заправляют всем крикливые женщины, постоянно бьющие содержащихся там мальчиков. Не сильно: щелбан, подзатыльник и так далее. Одного мальчика так ударили в колено, что он упал. Не знаю, насколько это было сильно, он не долго хромал. В любом случае, это не то, что нужно делать с детьми.

Дети там содержатся разного возраста. По отделениям их разделяют не по возрасту, а по гражданству. В женской спальне нас было всего двое, но стояло 14 кроватей.

Подъем там где-то в половину девятого утра, душ, завтрак в общей столовой. В столовой по крайней мере три отделения, в каждом едят разные люди. Потом нас уводили в класс — смотреть телевизор. Весь день мы, собственно, смотрели в ящик. Кроме телевизора, кормежки и умывания больше там ничего не происходило. Перед каждым походом в туалет мы должны были выворачивать карманы, трясти обувь — показывать, что у нас ничего нет, мы не вскроемся.

Медицинского обслуживания там практически нет. Температуру, головную боль нужно терпеть. Если станет совсем плохо, увезут в больничку, и тогда срок твоего содержания в ЦВСНП приостанавливается. Там могут держать до 40 дней, потом должны отправить либо в другие учреждения, либо домой.

Моим родителям позвонили еще при задержании. Когда в ЦВСНП приехала мама, ей рассказали, что я тусуюсь с ИГИЛовцами, что если меня еще раз так поймают, то посадят на шесть лет. За что, я не знаю.

Рассказ Сергея Аркадьева, музыканта группы «Бригадир»

Полицейские спокойно сообщили, что по телефону 02 поступило обращение от жильцов дома о том, что в их подвале собралась подозрительная молодежь и начала массовую драку. Примерно через пять минут сотрудники правопорядка, размахивая дубинками и в грубой форме задерживая присутствовавших, сами чуть было не спровоцировали потасовку.

Я должен был играть на этом концерте в составе группы «Бригадир». Для выступления на «Дезертир-фесте» мы специально приехали из Санкт-Петербурга. Собственно, кроме нас успели выступить все заявленные артисты. В основном, это были акустические проекты. Никакого ада не творилось ни на сцене, ни в зале. Все было слишком спокойно и даже скучновато. Сложно вообразить, что-то на этом мероприятии могло заставить пришедших драться между собой. Так же сложно поверить в то, что на поведение собравшихся действительно пожаловались жители здания, в котором проходил концерт. Этот дом является общежитием, в котором проживают преимущественно деклассированные элементы. Двое наших ребят днем хотели остановиться там, чтобы поспать, но быстро от этой идеи отказались, стоило им только увидеть местный контингент — абсолютно все постояльцы были пьяны. Организаторы концерта рассказывали нам, что проводят здесь мероприятия не в первый раз, потому что всем такие концерты всегда по барабану. К тому же звукоизоляция в подвале была хорошей. Музыка в подъезде была практически не слышна.

Но вернемся к дубинкам. Их полицейские достали, когда поняли, что просто так никто в автозаки с ними не пойдет. Нескольких человек они успели огреть — уже позже в отделении один парень рассказывал мне, что ему прилетело, когда он достал камеру. Но количество фото- и видеокамер, которые люди начали включать с разных сторон, как раз-таки заставило полицейских осечься. Дубинками они орудовали немного, и вскоре они им стали мешать. Один блюститель даже потерял своего резинового друга, который закатился под кресло в гримерке. Те, кого он пытался вязать, подали ему утерянную дубинку.

В нашу гримерку полицейские то заходили, то выходили. То просили выйти по-хорошему, пытаясь объяснять свою правоту, то выхватывали людей силой. То говорили, что с нами просто пообщаются на улице, то признавались, что придется проехать в отделение и продолжить общение там. В итоге мы пошли на переговоры, узнали, куда нас везут, уведомили адвоката и договорились о том, что девушка, присутствовавшая с нами в гримерке, останется в помещении, чтобы следить за вещами. После этого мы проследовали в автозак.

В автозаке мы встретились с нашим вокалистом Олегом, которого задержали чуть раньше. Его очень долго безуспешно пытались скрутить сразу несколько полицейских, в итоге Олега записали в буйные и надели на него наручники. В машине был также один из организаторов концерта со свежими кровоподтеками на лбу. Всего в нашу машину, следовавшую в ОВД «Текстильщики», набили 26 задержанных. Еще два автозака направлялись в другие отделения. Находясь в машине, я написал сообщение в Facebook знакомому журналисту, скопировал его и отослал еще паре знакомых работников СМИ. Мне тут же перезвонила новостница «Медиазоны», чтобы получить комментарий. Новость о нашем задержании на сайте «Медиазоны» была опубликована раньше, чем автозак двинулся с места. С журналистами общался не только я — о случившемся уже написали ОВД-Инфо и ряд других ресурсов. Все эти публикации, я думаю, сыграли нам на руку. Но отдельное спасибо стоит сказать работникам Общественной наблюдательной комиссии, приехавшим в ОВД отстаивать права задержанных. Сложно предполагать, что входило в планы полиции, но есть вероятность, что никого не оставили «на сутки» благодаря шумихе вокруг случившегося и действиям правозащитников.

С другой стороны, сотрудники ОВД «Текстильщики» были не рады нашему визиту больше нас самих. Их старший начал свою речь перед задержанными со слов: «У меня дома сломана машина, и я очень хочу ее поскорее починить…" Далее он предложил два варианта развития событий. Либо нас всех допрашивают «сотрудники другого ведомства» и держат нас до вечера следующего дня, либо «сотрудники другого ведомства» общаются только с некоторыми, интересующими их людьми и всех отпускают сегодня же. Сотрудники этого самого ведомства ходили по коридорам взад-вперед, время от времени уводили отдельных людей на беседы, но все задержанные их явно не интересовали. Нам они задавали вопросы в духе «Чего диски не привезли?» и обещали выпустить первыми, чтобы мы успели на поезд. Этого, к слову, не случилось. Еще передавали привет некому Антти, сообщая, что ждут его, чтобы посадить «лет на пять».

Как я уже сказал, на поезд мы не успели. Причем совершенно непонятно, что мешало выпустить нас на 30–40 минут раньше. Никаких протоколов полиция не составляла, никакие подписи мы нигде не ставили. С нас даже не брали объяснительные. Нашу питерскую компанию просто водили из угла в угол, с этажа на этаж, передавали от одного сотрудника полиции другому, время от времени дергали какие-то двери, которые обязательно были закрыты. Я слышал, что подобное делается специально, чтобы измотать и поломать моральный дух задержанного. Но мне кажется, что в данном случае это было частью какого-то общего бардака. Не стоит забывать, что полиция, какие бы деньги в нее ни вбухивали, является государственным учреждением, а что за госучреждение без бардака и бюрократии?

Путешествуя по этажам и кабинетам, мы пересеклись с дамой-полицейской с грустными глазами. Она снимала каждого задержанного в профиль и анфас, устало вздыхая:

— Как же вас много, зачем вас всех привезли?

— Так и мы не понимаем, зачем вы нас сюда привезли.

— Это не у меня надо спрашивать, это надо спрашивать на саааамом верху.

О массовой драке в подвале у метро «Волжская» уже никто давно не вспоминал. На вопросы «Почему мы здесь находимся и что нам вменяется?» проходившие по коридорам полицейские отвечали в духе «Да ничего, сейчас домой пойдете».

В отделении мы пробыли более трех часов. Зачем и для чего — непонятно. Наверное, эти вопросы и правда стоит адресовать на саааамый верх, как советовала женщина с фотоаппаратом. Жалко потерянные билеты на поезд, сорванный концерт и даже немного жаль офицера со сломанной машиной. Уезжал из отделения он поздно и очень грустный — так, наверное, и не починил.

Рассказ Владимира Понимающего, музыканта группы «Политзек»

Еще за несколько дней до проведения «Дезертир-феста 2017» на всяких нацистских пабликах начали появляться посты (в открытом доступе) с предложениями организовать нападение на «антифашистское мероприятие». Все это выглядело смешно и глупо, так как если ты действительно хочешь на кого-то напасть, то лучше об этом не писать во всеуслышание. Это повлияло только на то, что все, кто собирался идти на мероприятие, взяли с собой средства самообороны и были готовы к нападению, которое так и не произошло. И для меня это было очевидно еще по нескольким причинам: во-первых времена уличных драк закончились ещё лет 10 назад, и победили в них менты. Во-вторых 22 февраля, за день до «Дезертир-феста», менты приехали к НБПшникам на концерт и задержали организаторов и часть публики. И я был уверен, что-то подобное произойдет и на этом мероприятии. А не может произойти так, что бы и нацики нападали, и менты приехали всех вязать.

Когда я пришел на фестиваль, часть людей смотрела какой-то фильм, а часть людей тусовалась у входа. Публика — молодая и оголтелая. Но мне с ними было не о чем поговорить, и я занялся настройкой гитары. Через какое-то время проснулась половина состава «Бригадира» (вторая половина укатила гулять по Москве), и мы с ними сидели в «гримерке», трепались за жизнь, шутили шутки, и обсуждали уровень подготовки мероприятия.

Пока мы сидели в «гримерке» и болтали, кинопоказ закончился. Организаторы стали заниматься музыкальным аппаратом. Пришли еще выступающие музыканты, начала выступать группа «Пролетарий», потом играл проект «Торг Неуместен», вернулась вторая половина «Бригадира», начала выступать группа «Доз. А», и все это было так маргинально, что я уже начал думать что даже ментам на этом мероприятии делать нечего. После группы «Доз. А» выступала Ира из группы «Музыка Против». Я давал ей свою гитару на выступление, и сам должен был выступать после нее, так что я покинул «гримерку» и пошел помочь Ире подключиться, а заодно послушать ее выступление.

После «Музыки Против» пришла моя очередь петь песни под гитару. Звукач куда-то пропал. Я кое-как отбалансировал громкость гитары и микрофона, и начал выступать.

На предпоследней песне, прям во время моего выступления, я увидел, что в зале начинает нарастать суета. Но я продолжал играть. Когда я закончил песню кто-то из зала крикнул, что приехали менты. Я сказал: «Ну и что?», и начал играть кавер на Лещенко «Прощай, Прощай». На втором куплете менты были уже в зале и потребовали, чтобы я прекратил играть, и мне пришлось закончить свое выступление.

В подвальное помещение завалилось порядка 10 ментов с дубинками и бронежилетами, и несколько эшников: Женя ФСБ (про него и так все знают), Рыжевато-Лысеющий, Кавказкой Внешности и Носовой Платок (все время прикрывал свое лицо носовым платком). Кажется еще Улыбка был, но я не уверен. Все одеты по гражданке. Чересчур обыкновенно. Обычно люди так обыкновенно не одеваются.

Менты сразу стали говорить, что поступил звонок от жильцов дома, что тут происходит какая-то драка, чтобы все выходили на улицу, и нас доставят в отделение для проверки личности. Мы стали отвечать, что нет никаких оснований для того, чтобы везти нас в ОВД. Что драки тут никакой нет. Что они приехали, посмотрели и могут уезжать.

По рациям говорили, чтобы менты задержали 20 человек и увезли их в отделение. Но мы сказали, что никто никуда не поедет, потому что на это нет никаких законных оснований, и мы готовы подчиниться законным требованиям полиции, но не готовы подчиняться незаконным требованиям, и будем на них жалобы писать в прокуратуру. На что нам отвечали: «Пишите куда хотите».

Вобщем выходить мы отказывались, мотивируя это тем, что драк никаких нет, и законы мы никакие не нарушаем, а правонарушительные органы говорили, что мы должны с ними поехать, потому что мы «непонятно кто» и «непонятно что тут делаем». В клубе нас было человек 70, но мы были раскиданы по разным помещениям. Я, с группой «Бригадир» и еще несколькими людьми был в «гримерке». Много людей было в «концертном зале». В общем там много было разных помещений, и почти везде кто-то был.

Параллельно с «баданием» с ментами звонили журналистам, правозащитникам и всем подряд. Я позвонил своему адвокату Светлане Сидоркиной, и попросил ее приехать на адрес. Светлана — святая женщина, бросила все, взяла такси и поехала на место.

Менты пытались выцеплять людей поодиночке, а мы начинали все это снимать на видео и стараться вернуть людей. Иногда получалось, но чаще нет. Наша группа людей в «гримерке» держалась дольше всех. Олега (вокалиста «Бригадир») еле-еле вынесло 8 ментов. И в итоге в гримёрке осталось 6 человек. По рациям прошло: «Давайте ещё 5 человек и все» и мы поняли, что нас все-таки тоже заберут, несмотря на то, что мы ничего не нарушали. В итоге в «гримерку» зашло еще несколько ментов, и стали просить по хорошему нас пройти. Мы подумали, что если не будет по хорошему, нас отсюда рано или поздно вынесут, и договорились, что они заберут 5 человек, а одну барышню оставят, чтобы она за вещами последила. Так как некоторых людей «выносили» без их вещей. Менты согласились и мы пошли на выход.

Когда я еще с группой людей был выведен на улицу, и нас вели в автозак до ОВД «Текстильщики», эшники увидели меня и сказали: «Этого туда не надо. Пусть идет обратно. Мы его в ОВД «Кузьминки» повезем." Я вернулся обратно в «гримерку», где сидела барышня, которую оставили следить за вещами.

Ко мне спустился Женя ФСБ, и мы начали разговаривать «по душам». Сказал, что мы давно не виделись. Последний раз мы виделись на выставке в лесу, года 2–3 назад. Тогда в лес нагнали тучу ОМОНа. Думали, что там какое-то экстремистское сборище, а там панки-художники обсуждали вопросы экзистенциализма и что лучше: полиамурность или моногамия.

Он задавал вопросы о моей личной жизни: как сын, как жена. Потом начал узнавать о моих политических пристрастиях. Я ему честно рассказал, что я — Антропоцентрист. Рассказал о том, как я вижу этот Мир. Рассказал про Гуманизм. Про Физическое Бессмертие. Рассказал, что если мы с ним будем жить дольше, то через 7–8 поколений встретимся на свадьбе наших 7-раз правнуков и правнучек, и будем вспоминать эту историю как глупость. Женя ФСБ соглашался. Был настроен ко мне дружелюбно. Ну и я был настроен к нему дружелюбно.

Женя спросил меня о судьбе Автономного Действия Социал-Революционного (АД-СР) и спросил меня, общаюсь ли я еще с Круглым. Я сказал, что уже давно не имею отношения к АД-СР, и что с Круглым не виделся уже пару лет, и чем он занимается я не знаю.

Потом Женя ФСБ сказал, что больше всего он точит зуб на Волка. И спросил, общаюсь ли я с ним? Я сказал, что не видел его с той самой выставки в лесу. И это кстати чистая правда. Женя ФСБ сказал, что если я вдруг увижу Волка, чтобы я ему передал, что Женя ФСБ на него очень зол.

Потом Женя стал расспрашивать меня о моих связях с анархическим движением, на что я ответил, что закон я нарушать не собираюсь, избивать или убивать кого-то я тоже не собираюсь. И что я теперь сторонник радикального гуманизма. То есть, если ты не гуманист, то мне с тобой и разговаривать не о чем.

Потом в «гримерку» зашли еще три эшника: Лысеющий, Черный и Платок. Я спросил у Платка, зачем он скрывает свое лицо? Он ответил, что тут были люди, которые ему грозили возмездием. Я сказал Платку, что я раньше тоже скрывал свое лицо. И что он может не переживать, и перестать скрывать свое лицо. Что мы построим Новый Мир, где никто не будет беспокоиться, что с ним может что-то случиться, что в этом Мире все будут открыты.

Лысеющий все думал, что я нахожусь в состоянии наркотического опьянения, и что меня надо везти на какие-то экспертизы. Я ему сказал, что я готов ехать на любые экспертизы, и что они плохо за мной следят, если не знают, что я уже 23 дня рублюсь по-сыроеду, и ничего не потребляю, кроме воды, овощей и фруктов. Они заинтересовались сыроедением. Я рассказал им, каково это быть сыроедом.

И вот уже настал такой момент, когда вроде понятно, что ничего интересного из меня достать нельзя, и вроде эшники только что относились ко мне вполне дружелюбно, и зачем меня везти в ОВД, непонятно. И я говорю, может не надо меня в ОВД везти? Мы же и так уже побеседовали. Адвокат ко мне мой едет. И Женя ФСБ говорит, мол внатуре, может оставим его? Но Лысеющий сказал, что надо меня везти в ОВД. Из этого я понял, что Лысеющий (он, кстати, не старый, я думаю, даже моложе, чем я, просто выглядит старше) по званию, или компетенции выше чем Женя ФСБ.

Барышню оставили следить за гитарами и куртками, а я пошел на улицу. Когда вышли на улицу, я начал звонить Светлане Сидоркиной, чтобы сказать, что меня сейчас повезут в отделение, но она как раз подъехала. На улице стояли менты и еще несколько в штатском. Ей сказали, что меня забирают на 3 часа, для того, чтобы пробить по базе данных и после этого отпустят. Меня повели в автозак. Я был 26 человеком в автозаке до ОВД «Текстильщики», и судя по всему только меня и ждали, так как после этого мы поехали в отделение.

В автозаке я узнал, что есть еще два автозака. один до ОВД «Кузьминки», другой до ОВД «Рязанский». В нашем автозаке были все организаторы и группа «Бригадир». Олег был единственным в наручниках. Мы дурачились, фоткались и радовались, что мы вместе.

В ОВД «Текстильщики» нас выстроили вдоль стены и дали сходить в туалет. Началась обыкновенная ментовская работа. Собрать со всех паспорта. Написать на каждого рапорт. Заполнить на каждого карточку. Отвести каждого отфоткаться. Ментам не нравилось, что им под вечер праздника привезли кучу людей. Они все хотели скорее домой, а скорее не получалось.

Эшники водили на разговор организаторов «Дезертир феста», и что-то у них узнавали. Меня тоже постоянно отводили поговорить и спрашивали меня, косвенными вопросами о моей принадлежности к каким-либо силам.

Спрашивали, общаюсь ли я с «Народной самообороной». Я ответил, что нет. Спрашивали, кто приезжал закрывать «День солидарности с политзаключенными анархистами» в ДК «Делай Сам/Сама». Я сказал, что не знаю, так как я там ничего не организовывал, а меня пригласили как участника. Меня спросили: а кто пригласил? Я сказал, что не могу этого сказать, так как человек, который меня приглашал, не давал мне своего согласия на распространение этой информации. Женю ФСБ такой ответ удовлетворил.

Потом ко мне подошел Лысеющий, а Женя ФСБ ушел кого-то другого опрашивать. Лысеющий стал утверждать, что я как-то получаю деньги от Фонда Розы Люксембург. Я очень этому удивился, а он такой: «Да ладно! Ты же у них проходишь по документам!» Я думаю, по каким это документам я могу у них проходить? Если у вас есть связи с Фондом Розы Люксембург, узнайте, я действительно у них там как-то прохожу, или это разводка эшников, чтобы посмотреть на мою реакцию?

Потом Лысеющий ушел допрашивать кого-то другого. А со мной опять пришел поговорить Женя ФСБ. Все разговоры со мной проходили не в кабинете, а в коридоре. И достаточно по-дружески. Как будто мы знаем друг-друга много лет. Ну, на самом-то деле мы знаем друг друга долго, просто не плотно, а эпизодически. Когда они пришли на работу, я уже был в движухе. По словам Жени ФСБ, он работает с 2007 года. А я уже в 2004 году блокировал здание Государственной думы, выступая против принятия нового лесного кодекса. Так что я для них — Старая Школа.

Женя ФСБ рассказал мне о том, что ФСБ не такая уж крутая организация, как ее малюют. Что есть вот такие опера, как он, которые работают «на полях». А вышестоящие такие же бездельники-чиновники-дармоеды. Рассказал о своей жизни. Сказал, что у него двое детей. Что принимал какого-то чувака, а потом оказалось, что он с ним в соседнем доме живет. Утверждал, что он идейный работник, а не работник за деньги. Говорил мне комплименты, что не сомневается в моей искренности и честности, и что приехали они прикрывать не анархистов-антифашистов, а авторитарных левых. Потом сказал, что так много вопросов к одному из организаторов «Дезертир-феста», потому что к нему приезжал какой-то бурят с тремя самодельными взрывными устройствами. Планировал что-то взорвать и «устроить революцию». Я сказал Жене ФСБ, что надо быть полным дураком, чтобы думать, что можно устроить революцию. Что революция — это как дождь. Его нельзя вызвать. Он сам пойдет тогда, когда сложатся условия для того, чтобы он пошел.

Потом со мной беседовало сразу три эшники: Черный, Лысеющий и Платок. Они уже просто так болтали со мной. Наверное составляли мой психологический портрет. Но мне нечего было скрывать, и сам я человек достаточно открытый. И считаю, что то, о чем я думаю, и то, что я говорю — должны знать все. В том числе и «секретные службы». Платок перестал бояться, что я запомню его лицо. Спросил, почему моя фотка уже висит на ОВД-Инфо? Я сказал, что сделал селфи в ОВД и выложил его в Facebook. Оттуда и взяли. Он спросил, общаюсь ли я с Аллой Фроловой. Я спросил: «А это кто?» Они сказала: «Что ты врешь?» Я говорю: «Не вру. Вы мне объясните». Они показали мне фотографию, и я понял, кто такая Алла Фролова. Сказал, что несколько раз ее видел, но никогда с ней плотно не общался.

Платок начал говорить мне про сотрудничество. Сказал, что коль я такой хороший и добрый, то мне надо приходить с ним на беседы. Я ему говорю: «А что я за это получу?» А он мне: «Так ты за деньги, или Родину любишь?» Я ему говорю, что не собираюсь ходить и помогать ему выполнять его работу. Он же не приходит помогать мне с моей работай. Я его спрашиваю: «Если я фуру буду разгружать, ты придешь мне помочь ее разгружать?» Платок отрицательно покачал головой, но мимо проходил Женя ФСБ, который слышал мой вопрос. Он повернулся ко мне и сказал: «Я приду!»

Женя пошел куда-то дальше, а продолжил общаться с Платком, Черным и уходяще-приходящем Лысеющим о том, чего я хочу. Я рассказал им, что вижу только один выход — это образование детей. Что хочу найти небольшое поселение, или город, где у молодежи всего два пути: «Армия-тюрьма» или «Сразу тюрьма». Провести в это поселение скоростной интернет. Привезти туда планшетов, 3Д-принтеров и прочего современного оборудования, и создать там IT-коммуну по типу «Макаренко 2.0». Вырастить из «бесперспективных» детей профессиональных программистов, IT-специалистов и профессионалов в сфере искусственного интеллекта. И уже через пару лет этих детей будет нанимать «Яндекс» и «Микрософт." Дети получат будущее, компании получат пул профессионалов IT-сферы, а я получу общество с горизонтальной структурой, и этим буду строить Новый Мир. Себя я вижу в роли мотиватора этих детей. Им всего лишь надо объяснить, как учиться, и создать для них среду. Дать им понять, что вместе они могут куда больше, чем по отдельности. Все, что нужно, это немного денег и пару пассионариев.

Черный (самый старший по летам, и, видимо, по званию) понял, что ничего интересующего их я рассказать просто не могу, и что тут больше нечего ловить. Попрощался, сказал, что мы еще увидимся как-нибудь, и уехал домой.

С Платком мы ещё немного поболтали. Выяснили, что я занимался социальным активизмом, еще когда он и не думал заниматься ловлей социальных активистов. Все поняли свое место, и он тоже свалил.

Остались Женя ФСБ и Лысеющий.

И тут по всему отделению передали, что едет общественный наблюдатель с проверкой. Менты начали копошиться. Появился главный мент с одной большой звездочкой на погонах. При параде. Лысеющий отвел его и начал объяснять, какие есть полномочия у общественных наблюдателей. Куда они могут проходить и все такое. В общем, из него получился бы хороший лектор для ОНКшников по поводу их полномочий.

А потом Лысеющий подошел к Жени ФСБ и сказал ему, чтобы тот поднялся на второй этаж, и куда-то на время отошел, так как походу Женя ФСБ «давил» на кого-то из допрашиваемых, и сейчас ОНКшники могут и его опросить. Женя ФСБ скрылся на время, а я остался трепаться с Лысеющим. Когда ОНКшники проходили мимо нас, они спросили меня, не оперативник ли я? Я сказал, что это наоборот меня сейчас опрашивают, и что я — это задержанный. Лысеющий болтал со мной уже нехотя. Интерес ко мне он, походу, потерял.

Потом он ушел, опять пришел Женя ФСБ. Начал говорить, что неплохо было бы встретиться, пивка попить. Я опять напомнил, что я не бухаю. Он предложил обменяться телефонами. Я сказал, что не хочу ему давать номер телефона. Он сказал: «Да ладно, не буду я тебя прослушивать!» На что я сказал, что даже если он и будет меня прослушивать, то ничего нового он обо мне не узнает. Женя ФСБ опять начал говорить о сотрудничестве. Я сказал, что если я вдруг узнаю, что кто-то хочет взорвать бомбу, или убить кого-то, то я его предупрежу, чтобы избежать человеческих жертв. Я сказал ему, что я против убийств. Женя ФСБ поблагодарил меня, и спросил, как ему со мной держать связь. Я сказал, что через Facebook. Он сказал, что у него есть липовая страничка в Facebook, и он даже с нее дружит с Денисом Солоповым. Стал меня спрашивать, общаюсь ли я с ним. Я сказал, что мы никогда особо плотно не общались, и что с Денисом Солоповым происходит я не знаю.

Женя ФСБ опять стал говорить насчет сотрудничества, на что я ему ответил, что буду с ними сотрудничать, если они мне помогут реализовать мне проект IT-коммуны. Женя ФСБ спросил, как они могут помочь? Я ему сказал, что они могут дать денег. Могут прийти в министерство образования и нажать там на кого-то, чтобы в деревню интернет провели. Женя ФСБ сказал, что у них нет таких средств и полномочий, но что бы я ему представил проект IT-коммуны, а он поспрашивает своих друзей-знакомых и может кто-то из них даст мне деньги на реализацию «Макаренко 2.0»

Потом я начал конючить, что уже очень долго тут нахожусь. Что меня пора отпускать. Что я понимаю, что им нужны люди, которые творят насилие, убивают кого-то или взрывают, чтобы те их остановили, написали рапорт о том, какие они герои и получили звездочки и премии. Женя ФСБ сказал, что именно такие опасные люди ему и нужны, но не ради зарплаты и премий, а ради идеи справедливости. Чтобы получить моральное удовлетворение, что злодеи посажены. И Женя ФСБ уже был рад меня отпустить, спросил у Лысеющего, но Лысеющий сказал, что пусть еще подождет. Я не понимал чего еще ждать, и наш разговор с Женей ФСБ продолжился. Он все хотел, чтобы я ему что-то интересное рассказал. Я начал объяснять, что все мои опасные друзья либо на том свете, либо отошли от дел и обывалы, либо сидят в тюрьме. Он спросил: «Ну, вот Сократ твой друг. А какие еще у тебя друзья сидят?» Я сказал, что еще Бученков сидит. Он стал говорить, что Бученков сидит за беспорядки. А я стал говорить, что 1000% это не Бученков переворачивал туалеты на Болотной. Потом Женя спрашивал меня, общаюсь ли я с Гаскаровым. Я сказал, что у них своя политическая тусовка, и что там у них происходит, я не в курсе. Женя ФСБ сказал, что Гаскаров отсидел, потому что защищал человека, который напал на «цветного». Я спросил, а кто такие «цветные»? «Как кто?», — удивился Женя ФСБ: «Цветные — это полицейские. Те, кто в форме». Я очень удивился, что у них принято называть ментов в форме «цветными».

Потом Женя ФСБ начал как-то из далека заводить разговор про Фонд Розы Люксембург, а я ему: «Да что вы с этим фондом ко мне прицепились?» А Женя ФСБ мне: «А тебя что, уже кто-то о нем спрашивал?» Я отвечаю, что да. Мол, уже Лысеющий утверждал, что я оттуда какие-то деньги получаю. А Женя мне: «А что, не получаешь?» Я ему говорю, что пару раз я с ними общался на тему феминизма и антифашизма. А он мне: «Это наверное с Еленой Безруковой?» Я говорю — именно с ней.

Потом прошло еще какое-то время. Сидоркина Светлана сказала, что если через 15 минут я не выйду, то будут писать жалобу, что меня держат больше 3 часов, и меня выпустили.

Рассказ Олега Жукова, музыканта группы «Бригадир»

21 февраля был задержан один из пикетчиков, Иван Танский, на него составили протокол о нарушении порядка проведения публичных мероприятий. На следующий день суд отложил рассмотрение его дела. В тот же день, 22 февраля, другой пикетчик, лидер ставропольского отделения «Молодежного Яблока» Кирилл Бобро был задержан у себя дома. На него составили аналогичный протокол, и на следующий день Ленинский районный суд Ставрополя также отложил рассмотрение его дела, теперь заседание должно состояться 28 февраля.

ОВД-Инфо публикует рассказ Кирилла Бобро о ночи, проведенной в ОВД Ленинского района Ставрополя после задержания.

Это была моя первая ночь в камере. За мирный одиночный пикет, разрешенный по закону и прошедший без нарушений. И очень-очень надеюсь, что последняя). В Ленинском РОВД. После того, как полицейские подкараулили меня под подъездом. По той причине, что я не собирался идти к ним сам без повестки, а на их стук в дверь из дома не вышел.

Привезли меня еще часа в 4 и каждый раз говорили, что минут через 10 отпустят, сразу после оформления протокола. Но в итоге я прождал 5 часов. И только в конце узнал, что домой я в тот день вообще не поеду.

Ночевал в камере с 4 людьми, взятыми либо за нахождение в нетрезвом виде, либо за хулиганство, либо за избиение членов семьи. Камера была полна вшей, клопов и еще чего-то. Спать нужно было прижавшись друг к другу на твердых лавочках в пятнах засохшей крови. Телефон сразу забрали. Выходить в туалет либо покурить — а это была самая большая радость, хотя я и не курю, — давали редко. Я старался не нарушать порядок, поэтому охрана меня не била, а сокамерникам пришлось сложнее.

Одного из них доставили всего в крови, синяках. Но приехавший врач сказал, что он полностью здоров, и уехал. Хотя у человека ниже колена, например, было сплошное мясо, которое слиплось с джинсами. Среди ночи привезли старика, который потом оказался не стариком совсем (всего лишь 45 лет), с криками «я сейчас вздернусь» и попытками повеситься на свитере, за что его побили, и потом он вернулся спокойнее. Кстати, шнурки и любые веревки у всех изымаются, чтобы не повесились и других не задушили. Потом этот старик долго рассказывал про свои «ходки» и разные «хаты», пока его не попытались избить сокамерники, так как он мешал всем спать. От него я также узнал «полезную» информацию о том, как в Ставрополе достать боярку и фунфырики, которые сейчас запретили. От гепатитчика узнал, как достают героин и мак. А вот контуженный из ДНР мыслить адекватно не мог, и поэтому его отпустили домой, так как он пару раз обмочился и был вообще не в адеквате, после контузии малейшая доза алкоголя на него действовала очень сильно. А некоторые шли в камеру даже с радостью, потому что им очень хотелось отоспаться и пообщаться. Обязательная часть разговоров — рассказать, кто где сидел. Я сразу решил говорить только одно — «я политический» с важным видом, так как «похвастаться» еще чем-то я не мог, а произвести впечатление на «пацанов» — это необходимая часть бесед в «хате». Но, кстати, я был скорее рад тому, что был не один, так как одному с клопами в камере, где всю ночь горит свет, прохладно и грязно, можно сойти с ума. А так хотя бы время шло быстрее под разговоры о «ментах — пидара.ах» и других тюремных темах.

Заснуть было невозможно, я проспал примерно час. При каждой попытке заснуть то взгляд ловил клопа, ползущего по мне, то мешал храп и невероятная вонь, а еще старик, который даже во сне хвастался «ходками». Часа в 4 ночи ему стало плохо, он схватился за сердце. Пришедший мент вместо медицинской помощи предложил «пизд.лей» и выполнил свое предложение, но, правда, дал от сердца немного медицинского спирта (и, кажется, это было главной целью «больного»). А вот окровавленному гепатитчику дали только обезболивающее и марлю, чтобы остановить кровь (ничего другого не было).

Под утро даже дали еду. Комок каши с сосиской, я не стал рисковать есть, потому что вилок или ложек не дали, как и помыть руки. Мои новые «кентюрики» совсем не поняли, почему я не рад еде. Больше всего я всю ночь ждал, когда взойдет солнце. Хотя с ребятами я в общем-то подружился, и было иногда даже очень смешно слушать веселые истории и приколы. Утром отвезли на суд. Пока что мой процесс перенесли на 28 февраля.

Сначала фигурантов дела обвиняли только по ст. 167 УК. Затем действия молодых людей переквалифицировали на более тяжкую ст. 213 УК (хулиганство). Однако в Следственном управлении Следственного комитета Москвы посчитали, что своими действиями члены АБТО хотели повлиять на государственную политику. Поджоги были квалифицированы как террористические акты.

Название АБТО придумал один из фигурантов дела Богдан Голонков, прочитав в интернете про «Боевую террористическую организацию» Боровикова-Воеводина — неонацистскую группировку, члены которой были виновны в убийствах мигрантов. Голонков вместе с Ярославом Рудневым, Александром Бокаревым и Кириллом Красавчиковым и осуществили большую часть поджогов, приписываемых АБТО. Участники группы Голонкова поджигали торговые ларьки, принадлежащие кавказцам, и отделения полиции, а однажды подожгли жилой дом, где жили мигранты. В ходе этих акций никто не пострадал. С остальными фигурантами «дела АБТО» — Иваном Асташиным, Андреем Мархаем, Григорием Лебедевым, Максимом Ивановым, Игорем Зайцевым и Ксенией Поважной — Голонков и его соратники были мало знакомы, или незнакомы вообще. Действия между собой группы не координировали.

Асташин, Мархай, Лебедев, Иванов и Поважная провели только одну акцию — накануне дня работника служб государственной безопасности в 2009 году они кинули в окно УФСБ по Юго-Западу Москвы несколько «коктейлей Молотова», подпалив тем самым подоконник. Акцию назвали «С днем чекиста, ублюдки!».

Позже Асташин изготовил некое пиротехническое устройство, которое подорвал под автомобилем Lexus. Машина серьезно не пострадала.

Игорь Зайцев, в квартире которого были задержаны Поважная и Асташин, во время следствия активно давал показания на обоих и настаивал на том, что АБТО существовала как единая организация под управлением Асташина. Зайцев же, единственный из фигурантов получивший условный срок по приговору суда, рассказал о подготовке Асташиным и Поважной взрыва ТЭЦ в Перово. Реальность этой истории подтверждается только явками с повинной молодых людей, которые, по словам Асташина, были выбиты под пытками. Три литра смеси удобрения и краски, которые должны были взорвать ТЭЦ, во время следственного эксперимента даже не воспламенились от огня.

Позже прокуратура посчитала наказание Голонкова и Асташина чрезмерным и подала жалобу в Президиум Верховного суда. 13 декабря 2013 года суд отменил ограничение свободы после отбытия срока наказания для обоих в связи с тем, что на момент совершения преступления осужденные были несовершеннолетними. Кроме того, Асташину снизили срок с 12 лет и 6 месяцев до 9 лет и 9 месяцев в связи с истечением срока давности наступления ответственности по ст. 282 и ст. 280 УК, а также из-за того, что во время суда не была учтена его явка с повинной.

Сейчас Асташин находится в ИК № 15 Красноярского края, в Норильске, и его близкие вынуждены преодолевать огромные пространства, чтобы повидать его. В августе 2016 года Асташин подал жалобу в ЕСПЧ по факту нарушения Российской Федерацией в отношении него права на частную жизнь — этапирование в столь отдаленную колонию мешает его связи с родственниками. 14 февраля 2017 года осужденный пожаловался в Конституционный суд РФ. ОВД-Инфо публикует рассказ жены Асташина Анастасии о том, как бывает непросто добраться до города в Сибири, с которым нет сухопутного сообщения.

В Норильске он сидит с мая 2014. На строгом режиме свидания, как длительные, так и короткие, дают раз в 4 месяца. Два раза в год прилетаю я, один раз — его мама с сестрой.

Путешествовать очень люблю, особенно по таким нетривиальным городам. Когда впервые собиралась на свиданку, не могла оторваться от Google-карт: открывала Норильск и постепенно уменьшала масштаб. Очень впечатляет. Четыре с половиной часа — и ты будто в другом мире, отрезанном от всей страны. Я очень люблю Норильск — метели, -40 за окном, всегда можно поскользнуться и упасть, кодовых замков на дверях в подъездах нет в принципе.

Во-первых, туда не ходят поезда и при всем желании на машине не добраться. Даже заключенных этапируют на самолете. Во-вторых, перелеты по России в принципе не самое дешевое удовольствие, а тем более из Москвы за Урал. В сам Норильск летает пара авиакомпаний. Если пару лет назад еще можно было лететь «Трансаэро» на 3000 рублей дешевле, то теперь цены почти одинаковые. Что «Нордстар», что S7, что «Ямал» просят около 14000 в одну сторону. Дальше уже зависит от сезона, дополнительного багажа и т. п.

От мысли доезжать до Новосибирска или Красноярска на поезде и оттуда уже лететь на самолете пришлось отказаться. Плацкарт существенно дешевле, но вот перелет самолетом из этих городов стоит почти столько же, сколько и при вылете из Москвы. Сейчас уже у меня есть четкий список всех затрат в этом путешествии. Начиная от такси до «Домодедово», заканчивая автобусом в норильский аэропорт «Алыкель». Я исхожу из того, что на длительное свидание мне нужно потратить 60000 рублей. По факту почти всегда выходит немного дешевле, но именно этой суммы точно хватит, какой бы форс-мажор ни случился. Чуть больше половины уходит на дорогу — билеты на самолет, такси до аэропорта, багаж, маршрутка и такси в Норильске. Нужно также потратиться на проживание в течение трех дней в городе. Первые сутки ты просто отсыпаешься, так как рейс всегда ночной, а разница часовых поясов четыре часа. На вторые сутки уже пытаешься перестроиться на местное время, ищешь в местных магазинах то, что нужно докупить, сортируешь продукты по кулечкам, прозрачным пакетам — в этом занятии есть что-то медитативное. На третий день ты обязательно зависаешь в городе, потому что выходишь с длительного свидания днем в 12:00—13:00, а самолет в Москву улетает рано утром.

Главное — увезти из Москвы как можно больше, потому что цены в Норильске такие, что чувствуешь себя провинциалом в столичной «Азбуке Вкуса». Здесь дороже все рублей на 20 минимум. И даже если не брать каких-нибудь помидоров с апельсинами по трехзначной цене за килограмм или питьевого йогурта за 100 рублей, чек все равно заставит тебя прифигеть.

Норильск — это город, где 10 месяцев лежит снег. В этот раз мой самолет должен был прилететь в Норильск в субботу, но женщина, с которой я накануне договаривалась о жилье, сказала, что буду я у нее не раньше понедельника. В принципе, не так уж она и преувеличила. Рейс, который должен был вылетать в 23:30, задержали до 5 утра. В 5 утра зарегистрировавшихся на рейс начали собирать представители авиакомпании — чтобы развозить по гостиницам. Я узнала, что «Алыкель» не работает по воскресеньям. В 10 утра все же дали добро на взлет. Когда самолет стал снижаться в Норильске, стало понятно, что приключения не закончены, потому что дорога из аэропорта перекрыта — а дорога это узкая полоска цивилизации в бесконечной Тундре.​

В «Алыкеле» нас успокоили и сказали, что сейчас подадут три автобуса для нашего рейса. В такую погоду, когда видимость нулевая, по трассе пускают автоколонны до Кайеркана и других городов-спутников. Интернет тут плохой, да и все равно всю актуальную информацию ты узнаешь от окружающих тебя людей — сайты аэропорта и автовокзала не обновляются, телефоны, указанные как контактные, все время заняты. То есть это такое путешествие в прошлое, туда, где нет интернета. Просыпаешься утром и не знаешь, ходит ли что-то по дороге, или она вновь перекрыта. Встречаешь кого-нибудь на улице и спрашиваешь, пойдет сегодня колонна или нет.

Сама ИК № 15 УФСИН Красноярского края в 2016 году пережила ремонт и теперь выглядит чуть цивильнее. Правда, батарей в комнате ожиданий как не было, так и нет, и поэтому пока сидишь и ждешь оформления документов — а просидеть там можно часа три — успеваешь превратиться в ледышку. На длительные свидания запускают по вторникам и пятницам. В 8:30 начинают принимать заявления. Где-то в районе 11:00 выводят тех, у кого свидания уже закончились. После проверки документов тебе дают временный пропуск в колонию. Даешь расписку о том, что ничего запрещенного не проносишь.

Самое неприятное — финальная часть, когда досматривают вещи, которые ты привезла с собой. Вскрывают пакеты с соком, режут батоны колбасы, сыр, протыкают масло, рвут пакетики с шоколадками. Аккуратно собранные и уложенные чемоданы становятся хаосом. После, пока тебя подгоняют и торопят сотрудники колонии, ты пытаешься снова красиво сложить раскиданные полотенца, одежду, выпотрошенные средства гигиены, закрыть пакеты с соком, упаковать сыр и колбасу. Но в целом, как и полагается образцово-показательной колонии, к родственникам относятся хорошо — интересуются, успеваешь ли на самолет, даже пытаются шутить.

В комнатах длительных свиданий все аккуратно и чисто. Два этажа, по восемь комнат на каждом, туалеты, душ. Есть «место отдыха» с телевизором, аквариумом с рыбками и игрушками для детей, за каждой комнатой закреплен свой холодильник, который стоит на общей кухне. Внутри комнаты все просто: три кровати, две тумбочки, шкаф, стол, табуретки и окно. Время на длительном свидании идет очень медленно, даже на фоне первичной эйфории от встречи, когда вы не можете наговориться и вообще ничего, кроме друг друга, не замечаете.

Ваню, как «склонного к побегу», в прошлый раз каждый час дергали на проверку. В это свидание такого не было, только два раза в день его, как и всех заключенных, проверяли по биометрике — снимали отпечатки пальцев утром и вечером.

В пятницу после того, как я вышла из зоны, оказалось, что трасса вновь закрыта — на сутки. Каким-то чудом на следующий день я приехала на автовокзал незадолго до отправления автобуса в аэропорт. За тот день он был единственным, так как трассу вскоре вновь перекрыли. Но на рейс в Москву в субботу из «Алыкеля» я все-таки опоздала и пришлось лететь в Новосибирск — хоть куда-нибудь, потому что в субботу самолетов в Москву не было, а в воскресенье аэропорт не работает. И уже из Новосибирска я села на рейс в Москву.

Каждый раз после дня, проведенного в суде, остро ощущаю свой непрофессионализм, любительщину. Не потому, что делаю что-то не так как защитник, не потому что недостаточно компетентен (наверное, бывает, но на общем фоне «профессионализма» не особо приметно), а потому что после такого дня чувствую себя совершенно выжатым, что неправильно для профи. Но вот сегодня уже несколько часов туплю, не зная как и рассказать…

Защищал Дмитрия Мелаша в Нагатинском суде по административному делу. Редкая (пока) ст. 20.29 КоАП РФ — «распространение экстремистских материалов».

Для защиты дело безнадежное: все налицо. И «правонарушитель» вину признал — а что оставалось делать?

Сразу оговорюсь: к суду никаких претензий — все строго по закону и вообще нормально: защитник (ваш покорный слуга) допущен, ходатайство о времени для ознакомления с делом удовлетворено, «правонарушитель» и защитник выслушаны, явно услышаны, наши доводы и все обстоятельства дела учтены, и итог — штраф в 2000 рублей (а не 15 суток, скажем) — оспаривать не будем. Но…

А вот тут все и начинается. Дело формально передано в суд из ОВД «Зябликово», только вот его ваяли орелики из Центра «Э». Добросовестно ваяли: административное дело было толщиной с добрый том уголовного! Суть его проста: явно для отчетности по выявленным «экстремистам» бдительными эшниками был засечен ролик на страничке «правонарушителя» в «ВКонтакте», в котором он передает привет своему другу, будучи одетым в футболку с логотипом батальона «Азов», являющегося, кстати, официальным логотипом официального подразделения МВД Украины.

А некоторое время назад районный суд во Владимире признал этот логотип «экстремистским изображением» и внес его в реестр запрещенных на территории России. Где этот реестр можно посмотреть — вопрос (а если можно, то не является ли воспроизведение на нем этого логотипа «распространением экстремистских материалов» — еще один вопрос), но с фактом не поспоришь. Потому что добросовестные сотрудники Центра «Э» приобщили к нашему административному делу не просто решение районного суда города Владимир, но и ВСЕ экспертизы, на основании которых это решение было принято!

Из них, в частности, можно узнать, что перед экспертами ставились вопросы, не являются ли столь же экстремистскими… па-па-па-пам! — первая строка гимна Украины, ее государственный герб и еще много чего!

ЕЩЕ РАЗ ПО СЛОГАМ: эксперты по запросу следствия всерьез рассматривали вопрос, следует ли признать экстремистскими (то есть запрещенными на территории России) начальную строку государственного гимна соседней суверенной страны и ее государственный герб! А заодно и официальный логотип официального подразделения МВД этой суверенной страны!

И на основании этих экспертиз РАЙОННЫЙ СУД в ГОРОДЕ ВЛАДИМИРЕ логотип «Азова» признал экстремистским!

Остается ждать, что мировой суд деревни Гадюкино признает экстремистским официальный символ НАТО, ОПЕК или ООН.
Сами понимаете, без бдительности сотрудников Центра «Э» (владимирских, в этом случае) это дело с экспертизами тоже не состоялось бы.

То есть оплачиваемые из нашего кармана вроде как для того, чтобы бороться с экстремизмом…. Блин! И ведь добросовестно пашут: и официальный ответ по идентификации ip-адреса «правонарушителя» из «ВКонтакте» запросили (а тот ему выложил — NB — это вам не Facebook какой-нибудь заморский!) и приложили. То есть поработали!
Побороли экcтремизм по самое немогу!

Татьяна Кульбакина, Мурманск: «И несказанная радость озарила лица легавых»

19 января 2017 года в Мурманске прошла акция памяти Маркелова и Бабуровой. Пикет проходил в сквере на улице Ленинградская возле памятника Жертвам интервенции. Этот сквер с 2013 года считался специально отведенным местом для проведения публичных мероприятий без уведомления. И я была на 100% уверена, что проблем с пикетом не возникнет.

Оказалось, что чуть больше полугода назад были изменены границы «гайд-парка» с чуть более 16 тысяч квадратных метров до пяти тысяч рядом с установленной в парке сценой. Это место находится примерно в 30 метрах от памятника Жертвам интервенции. Но прикол в том, что если набрать в поиске «специально отведенные места Мурманск», то легко найти можно только список от 2013, а чтобы найти обновления, нужно приложить усилия, и лично я их найти не смогла. Так что, даже сомневаясь в том, что «на Интервенции» можно проводить мероприятия без уведомления, я бы все равно убедилась в интернете в обратном. Даже знакомые правозащитники не знали об изменении границ.

В общем, пикет начался около 14.00. С самого начала мы заметили сотрудников Центра «Э», которые активно делали фотки и увеличивались в количестве. Но к нам никто не подходил, что еще больше укрепляло уверенность в законности наших действий. Минут через 20 приехал сотрудник администрации района (кажется, замначальника), который к нам тоже не обращался, а только сделал фото. Минут в 45 появились ППСники, которые, увидев кучу коллег в гражданском, тоже прошли мимо сказав: «Ну, значит, все законно!».

И вот, примерно в 14.55, когда мы уже все промерзли и собирались сворачиваться, к нам подошла толпа копов в штатском и два ППСника. Никто не представился и не предъявил документов. Большую часть из них я не знала и не понимала, с кем говорю, полиция это или администрация. Мы стояли в ряд человек 10, и они также. И начался просто «базар». Кто-то говорит, что мы не в гайд-парке, кто-то — что в гайд-парке, но нельзя у памятника стоять. На вопрос «Мы что-то нарушаем?» мне сначала ответили, что нет, потом — что да. И в этой суматохе совсем было непонятно, что от нас хотят — чтобы мы сменили место, или закончили акцию, или предъявили документы. Аргумент был: «Это гайд-парк, я вам говорю!». А кто это «я», понятно не было.

В общем, мы, пока «базарили», свернули акцию, потому что и так уже собирались уходить. Нам говорят: «Предъявите документы!» Я: «Так мы что-то нарушили?» Мне: «Нет». Я: «Тогда не предъявим!» Мне: «Тогда нарушили!» Другой: «Раз не хотите предъявлять, проедете в отдел». Я: «А если предъявим — не поедем?» Ответ: «Вот теперь все равно поедете». Ах, водевиль, водевиль!

В общем, провели нас к машинам. Мы ехали в «буханке» всемером. Учитывая, что мест там было на пять человек, один ехал на шинах, двое на одном сидении. Привезли и потом не выпускали нас, пока не перекурили.

В отделе собралась толпа. 10 человек задержанных, чуть ли не весь ЦПЭ, ФСБшник, простые полицейские и какие-то начальники. ФСБшник вел себя нагло. Фоткал паспорта. А когда я попросила его документы, достал корочку на 3 секунды, захлопнул, сказал: «ФСБ увидели. Какие вопросы?» Ребята рассказывали, что кому-то он предлагал деньги, кому-то — устроить на работу, чтобы дали нормальные объяснительные объяснения, а не молчали по 51-й статье.

На удивление на наши просьбы пустить нас в туалет реагировали быстро и выводили.

В общем, когда ментам стало понятно, что показания никто давать не хочет и организатора они выявить не могут, они предложили компромисс. Либо они делают 10 протоколов на 10 человек (а это каждому тысяч по 10 штрафа), либо находится организатор, и протокол составляется только на одного (а это максимум 20 тысяч). С нами была пара несовершеннолетних ребят, и я очень волновалась за них, и не хотелось, чтобы те, кто впервые пришел на акцию, сразу получили себе такие проблемы. Особенно те, кто учится еще в школе.

Во время задержания я все время была на связи с другом и правозащитником Сашей Передруком. Я рассказала ему про предложение с протоколами, и он подтвердил, что если я готова, то он будет меня защищать, и мы сможем найти денег на штраф. Так что я взяла на себя ответственность за пикет. И несказанная радость озарила лица легавых.

Участковый, который составлял протокол, сокрушался, что нас по такой глупости забрали, и злился, что понабежало столько начальников. Когда я сказала ему, что штраф по этой статье от 10 до 20 тысяч, он окончательно обалдел и посоветовал отнестись философски. Ха.

В общем, через пару часов после того, как нас задержали, протокол был составлен, объяснительные с ребят взяты (протоколов о задержании им, кстати, никто так и не дал), и нас отпустили восвояси.

Во всей этой истории мне стало понятно, что, когда меня задерживают одну, мне не так волнительно и страшно, как когда толпой. Все время хочется спасти всех, кто вокруг, и полиция этим конечно пользуется. Пока участковый составлял протокол, я каждые пять минут спрашивала про то, не пора ли отпустить ребят, и совсем не думала о себе.

Телефон никто не отбирал, и я давала комментарии СМИ прямо во время составления протокола.

Не знаю как, но копы опять что-то накосячили, и суд, который был назначен чуть меньше чем через сутки, не состоялся и отправил материалы дела на доработку.

Н., Москва: «Поступила разнарядка сколько-то человек забрать»

Когда нас задержали, мы переходили Никитский бульвар, это было в середине шествия, шли в сторону метро «Кропоткинская». Полицейские довольно громко переговаривались между собой по рациям, и мы слышали, как один из них говорил, что поступила разнарядка сколько-то человек забрать. Сколько — слышно не было. Забрали девушку, которая шла перед нами, завернувшись в радужный флаг, а также меня и несколько человек рядом со мной. Когда нас забирали, мы пытались сцепиться, но остальные участники шествия эту идею не поддержали. Одного человека одни ОМОНовцы вытолкали в толпу, а другие — все же забрали.
Рядом с местом нашего задержания стояли автозаки. В одну машину поместили семь человек, в другую — одну девушку. Всех повезли в ОВД «Арбат». За что нас забрали, нам не сказали. В автозак нас заталкивали достаточно грубо. Одного парня так кинули, что он чуть очки не разбил. Мне очень резко пригнули голову, потом болела шея. Минут сорок мы сидели в машине с выключенным светом во дворе ОВД «Арбат» — видимо, они решали, что с нами делать. Затем нас вывели из машины и повели в подвал ОВД, там у них тир — уже было около десяти часов вечера. Они еще очень долго разбирались между собой, как нас оформлять — они раз десять переписывали бумаги, им все время новые указания поступали.
Полицейские требовали, чтобы мы написали объяснительные. Кто-то говорил, что ничего не нарушал, кто-то ссылался на 51-ю статью Конституции. Нам приписали нарушение статьи 20.2 КоАП. Якобы мы шли с закрытыми лицами, хотя, на самом деле, это было не так.
Мобильная связь в тире работала очень плохо — он очень глубоко расположен, на три этажа ниже уровня земли. Было сложно с кем-то связаться.
Правозащитники, когда приехали, следили за тем, как оформляются документы. Полицейские пытались вынудить нас пройти дактилоскопию, правозащитники же сказали, что они даже предлагать нам это не имеют право. Мы заполнили доверенности, чтобы они представляли наши интересы в суде.

До приезда правозащитников полицейские требовали от нас подписать обязательство о явке в ОВД «Арбат» на 11 утра в понедельник. Когда мы вышли из ОВД, решили, что приезжать не будем, так как нам объяснили, что это незаконно.
По закону в суд можно вызвать только повесткой. А такая поездка в ОВД даст им возможность устроить какие-то беседы, постараться вытянуть какую-то информацию, еще что-то придумать. Хотя по закону нас не могли держать больше трех часов, держали нас значительно больше — до часу ночи. (Задержали — в половине девятого.) Мы все расписались, что не получили копии протоколов, и ставили число и время, чтобы это было зафиксировано. Мы также написали, что задерживавшие нас ОМОНовцы не представлялись, забирали нас без объяснений и не дали нам возможности исправить правонарушение — если вдруг его мы и совершали.

Марта Хромова, Москва: «Зачем весь этот цирк?»

Что я хочу сказать по итогам прошедшего антифашистского марша. Во-первых, как вы знаете, некоторым, в том числе мне, так и не удалось дойти до места убийства Стаса и Насти. Потому что сотрудники ОМОН просто подошли и уволокли нас в автозак. Я знаю, что по сети гуляет информация, будто меня задержали за радужный флаг. Это не так, флаг был завязан в качестве платка на шее. Просто, вероятно, у полиции был какой-то план по задержаниям, который надо было выполнить.

Нас держали в автозаке возле ОВД «Арбат», а потом начали забирать по одному. Меня увел на четвертый этаж сотрудник в штатском, который, естественно, не представился и документы свои не предъявил. Далее началось психологическое давление (ну ага, нашли кого давить).

Сначала сотрудник в штатском потребовал, чтоб я писала некое объяснение. Что я должна была ему объяснить — не ясно, потому что ни одной официальной бумаги так и не дали. Протокол о задержании — зачем? О доставлении — зачем? Я сказала, что не собираюсь вообще ничего подписывать, пока мне не предъявят документ, объясняющий мне русским языком, почему я, черт дери, здесь вообще оказалась. Мент решил объяснить на словах (опять же ага, нашел дуру). Среди объяснений было, например, такое — вы участвовали в шествии, которое не было согласовано с мэрией Москвы. Но показать протокол, где вот этот самый бред был бы написан, он, ясен пень, отказался. Потом он кому-то позвонил и начал все-таки писать какое-то сочинение для протокола. Типа 20.2 часть 5, доставили для профилактической беседы, бла-бла-бла.

Попутно были хождения других ментов туда-сюда со скрытыми угрозами в духе «не вы***вайтесь тут, у нас тут не Голландия». Но это ОВД «Арбат», чего ожидать. Я понимаю, что кого-то такое обращение могло бы действительно напугать. Вокруг огромные, наделенные властью мужики, ситуация, прямо скажем, фу. Но! Мы тоже не лыком шиты. Я видела, как всех их бесил мой несмолкающий телефон. Спасибо всем, кто писал и звонил — как мне лично, так и непосредственно в ОВД, и тем, кто приехал к дверям этого ада!

Через какое-то время мент-икс в штатском сообщил, что мы идем вниз и что меня отпустят без протокола. Однако когда мы спустились к проходной, то оказалось, что прежде чем отпустить, они хотят откатать пальцы. У турникета уже стояла великолепная Ирина Яценко с готовой доверенностью на нее, как на моего гражданского защитника, которую я прямо там левой пяткой на коленке и подписала. Когда сотрудники ОВД поняли, что в дело вмешиваются компетентные люди, меня отпустили. Не прямо сразу. После пары-тройки попыток не мытьем, так катаньем все-таки увести куда-то без защитника.

Что я хочу сказать… Нет, я не удивлена тому, что опять беззаконие и задержания. Как мы знаем, повод им не нужен, и правду тут искать бессмысленно. Однако мне непонятно — зачем весь этот цирк? Зачем выдергивать нас с марша поодиночке? Зачем возить в автозаке и угрожать? Зачем врать в отделении, выдумывать какие-то нелепые причины задержания? Если люди уже вышли на этот (или любой другой марш), это значит, что они УЖЕ недовольны вашей блядской системой! Это значит, что они уже понимают, кто превращает нашу жизнь в ад. Такие задержания не сработают. Нас нельзя устранить вот так. Разве что физически. Но и это контрпродуктивно! Поверьте, мы — хуже лернейской гидры. Выцепите одного — придут трое! Вы посадили одного Дадина — к вам пришла целая толпа, которая теперь не дает вам спокойно пытать людей в колониях. Вы задержали на марше семерых — и навлекли рой звонков и толпу, которая пришла к дверям ОВД. Если эти угрозы откаткой пальцев — это такая пугалка, то не стоит стараться. Там, на четвертом этаже ОВД «Арбат», я поняла довольно внезапно одну вещь — что мне ни*уя не страшно. А знаете когда страшно? Страшно, когда я смотрю в кошелек на свою зарплату! Страшно, когда понимаю, что не смогу получить то образование, которое хочу, просто потому что не выживу на стипендию. Страшно болеть и не иметь возможности вылечиться, просто потому что на это нет денег. Страшно, когда иду домой вечером одна, потому что вы — менты — ловите людей на маршах вместо того, чтоб патрулировать ночные улицы. Страшно, когда понимаю, что не смогу заключить брак в своей стране и жить обычной семейной жизнью. Страшно, когда любой, кто мне дорог, под ударом — просто потому что «не той» национальности, «не той» ориентации, «не того» пола или вообще просто так. Вот это страшно — так жить. Поэтому я и другие выходят на улицы. И именно вы, власть имущие, вынуждаете нас это делать. На самом деле у большинства просто нет другого выбора. И все, что можно сказать властям, это перефразировать Достоевского — вы сами дров наломали и спичку бросили. Теперь горите.

Вчера вечером (7 января 2017 г.) на вечерней проверке у меня произошел скандал с Гречко (или Гречка) Алексеем — помощником начальника Центра исправления № 1 Абдурахманова Магомеда Расуловича.

Нет смысла описывать причины и те оскорбления, что он мне нанёс, самое главное он начал угрожать мне расправой в бараке, в присутствие других заключенных 2-го отряда ФКУ ИК-3 г. Льгова Курской области. Мне кое-как удалось сдержать себя, чтобы не набить ему морду. За нашим скандалом наблюдал сотрудник Ожигов М.И., который явно только и ожидал моей реакции, чтобы наказать меня и вынести очередной выговор.

Я обратился после этого случая к дежурному сотруднику оперчасти, но он сказал, что нет повода для беспокойства и он против того, чтобы меня закрыть в изолятор из-за обеспечения моей безопасности.
Сегодня 08 января 2017 года я утром, в 7 -00, пришел на вахту с просьбой обеспечить мою безопасность и посадить меня в изолятор, как того требует Закон о внутреннем распорядке колонии. Прождав два часа руководство колонии, я был вызван в кабинет к Зам.начальника колонии Кулешову Денису Сергеевичу. До меня у него побывал Абдурахманов М.Р. И видимо представил меня, как злостного нарушителя режима. Я понимаю, что руководство колонии боится выполнять свои обязанности по обеспечению безопасности заключения путём размещения в изоляторе — ведь тогда нужно об этом инциденте докладывать вышестоящему руководству, и человек, находясь в изоляторе может свободно рассказать проверяющим, что происходит в колонии. В ШИЗО всегда установлены видеокамеры наблюдения и невозможно избить заключенного.

Теперь о сути моего конфликта с Абдурахмановым М.Р.

Его чуть более месяца назад поставили по факту начальником нашего отряда, хотя официального приказа не было. Он стал практически все свое рабочее время находиться в нашем отряде, а наш начальник Внуков И.А. стал находиться в отряде № 1.

Первое, что ввел Абдурахманов — это физическое наказание за все малейшие провинности и недочеты в поведении. Ежедневно по 5–10 заключенных стали получать палкой по ногам либо ягодицам. По 3 удара за плохо заправленную кровать, опоздание, плохой строй при перемещении и за многое другое.

Естественно он собрал и новых «активистов» из числа осужденных, через которых начал наводить порядок, и которые в его отсутствие следили за остальными и тоже начали их избивать по указанию Абдурахманова М.Р.

Естественно я начал выражать протест против применения физического насилия и запугивания осужденных. Да, лично ко мне он боится применять физическое воздействие, понимая, что я сразу же напишу заявление в прокуратуру на него.

Тогда он дал распоряжение Гречка А. всячески препятствовать моей работе в колонии и моей жизни в бараке. Создавать такие ситуации, когда я смог бы получить выговор или быть помещен в изолятор.
Почему началось такое давление?

Что это? Личная неприязнь или заказ тех коррупционеров, с которыми я боролся? Я только подал заявление на УДО, как тут же получил выговор! Я предупредил, что после нового года подаю на помилование, как началось максимальное давление на меня и угрозы моей жизни.
Кроме всего прочего Абдурахманов несколько раз заявлял, что он запрещает отряду подавать заявления на УДО через вольных адвокатов. Что все должно идти только через него, иначе он всем напишет плохие характеристики и суд никого не отпустит.

Зачем он это делает? Разве это не нарушение основных прав на защиту?
Ответ только один: он намекает на то, что нужно с ним договариваться, слушаться и стучать на других или давать взятки.

А я естественно ему мешаю, так как агитирую, чтобы заключенные нанимали себе адвокатов и обжаловали отказы в судах.

Ик-3 г. Льгова худшая колония по показателям условно-досрочного освобождения заключенных в России. Здесь люди работают, как каторжные на разных работах и при этом официально трудоустроены 1 из 4 человек. Разве это не рабство? Куда идут деньги? Кто стоит на ставках?

За 2015 год из 1500 осужденных досрочно освободилось только 57 человек, и средний срок оставался 4 месяца, который человек себе сократил.

В 2016 году ситуация немного улучшилась, но вместо положенных по закону освобождений по отбытию 1/3, ½ срока, люди сидят ¾.
В колонии существует практика непредоставления практически никаких благодарностей и тем более отпусков, положенных по закону. Зато есть бесплатный каторжный труд и избиения за все провинности.

Здесь нет лекарств, но это еще не беда, беда в том, что администрация препятствует тому, чтобы родственники сами передавали их осужденным.

В колонии процветают бельевые вши, но в больницу на сан.обработку никого не кладут. Более того в сентябре—октябре 2016 года администрация в наказание отправила работать в столовую на мойку посуды осужденного с открытой формой туберкулёза и проживал он не отдельно, а с другими заключёнными в общем бараке. Сколько теперь заразилось туберкулёзом людей не знает ни кто.

В колонии периодически возникают массовые драки или избиения осужденных другими осужденными. Но всё это скрывают, и чтобы не фиксировать нарушения запрещают избитым обращаться за медицинской помощью в медсанчасть. К чему приводит безнаказанность — вы сами понимаете — к еще более жестким преступлениям, к массовому насилию, вымогательству денег среди заключенных.

Люди не могут трудиться без стимула оказаться быстрее на свободе. Поэтому в колонии минимальная производительность труда и нет никаких перспектив на улучшение в ней жизни.

Мне предложили удаленную работу по написанию текстов, фирма выслала предложение в колонию с готовностью платить мне 20 000 рублей ежемесячно. В стране кризис, колонии переводят на самоокупаемость. В колонии нет подобной работы и моя зарплата сейчас здесь 3800 рублей, а у меня 5 несовершеннолетних детей, которым я мог бы помогать, но нет! Колония отказала!

Как они мне сказали, что у них нет желания заморачиваться с лишними документами, и что у меня будут большие неприятности, если я обжалую их решение в суде или прокуратуре.

Ик-3 г. Льгова — это болото! Где все безумно нерационально и неэффективно. Трудно поверить, но уборку посаженного урожая моркови и свеклы, они начали в октябре месяце и убирали его даже после выпадения снега — в декабре. Естественно, 50–70% овощей было испорчено.

Так как я должен поступать?

Молча смотреть, как бьют слабых и невиновных? Как люди рабами работают? Как не работает система поощрений и досрочного освобождения?

Ждать и надеяться, что меня пронесет? Что меня не тронут?

Нет, я не трус!

У меня есть гордость, и я не боюсь один выступить против системы. Я понимаю, что на карту поставлена моя спокойная жизнь в колонии, да и скорее, если не жизнь, то здоровье.

Это болото необходимо встряхнуть!

Меня попросили не вмешиваться…закрывать из соображений безопасности отказались, а значит, в любое время могут меня подставить — придумать еще один выговор и закрыть в ШИЗО, как злостного нарушителя.

Поэтому обращаюсь ко всем за помощью! Если со мной что-то произойдет, то только вы сможете помочь, максимально осветив события и происходящее в колонии.

Нужна помощь всех контролирующих структур и правозащитников. Помните, как все мы дружно освещали события с политзаключенным Ильдаром Дадиным!

Нужно добиться слома всей системы! Новой резолюции Европарламента и реальных посадок всех палачей.

08.01.2017. Шишкин В.В.

Обращение к гражданам России!

Пытки и массовые избиения в тюрьмах России. Подвергавшиеся пыткам, избиениям, вскрывшие себе вены и заболевшие… Заключенные в большинстве случаев об этих негативных моментах не сообщают родным и близким, чтоб не расстроить, но несмотря ни на что мы должны защищать конституционные права арестантов.

Находясь два года в местах лишения свободы, окончательно убедился, что Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) России не место исправления для осужденных, а именно в этих учреждениях действует централизованная карательная система пыток и массовых избиений заключенных, чтобы их изуверскими методами сломить морально и физически.

Напоминаю, что Россия занимает 8-е место в мире по числу заключенных, привожу вам печальную статистику: каждые 2 часа в тюрьмах страны от болезней умирает один заключенный, только в 2015 г. скоропостижно скончались 4 тысячи человек, от сердечно-сосудистых заболеваний более 23%, от ВИЧ — 20%, от травм и отравлений — 16%, от онкологии — 11%. Почему подследственные и осужденные вешаются и вскрывают себе вены? Почему люди в местах лишения свободы поднимаются на массовые протесты? Почему арестанты освобождаются морально и физически искалеченными? Почему от родных тех, кто получил моральные и физические увечья, скрываются факты беспредела? К этим трагическим последствиям провоцируют (подталкивают) заключенных следственные действия, судебные решения и тюремный режим.

Коротко приведу факты о правонарушениях силовиков в отношении меня и арестантов в местах лишения свободы:

1) 29 декабря 2014 г., когда меня помещали в СИЗО-1 г. Казани, сотрудники ФСБ Р. Татарстан изъяли часть продуктов. Летом того же года в Наб. Челнах сотрудники ИВС дважды украли продукты, (начальник ИВС извинился и возвратил изъятое). В марте 2015 г. в ИК-14 Р. Коми г. Ухты украли продукты питания и личные вещи, не возвращено. В апреле—октябре в ЕПКТ г. Микунь были украдены продукты питания и официально сотрудниками ИК-31 были изъяты канцтовары и туалетные принадлежности (часть продуктов возвращена).

2) В течение 2-х лет мне запрещают получать книги от жены Нарзии Кашаповой, Руста Гатаулина, Татьяны Касьяновой, Айдара Халима, Владимира Рыжкова, Ольги Сахровой (так в тексте — ОВД-Инфо), также особенно у осужденных мусульман изымают книги религиозного характера.

3) 2 мая 2016 г. мы, осужденные ЕПКТ, отказались принять пищу. Причиной протеста (голодовки) стали запреты со стороны администрации на получение теплой одежды, предметов религиозного культа, бандеролей, личных вещей, фотографий родных и близких, прессы, а также запреты на отоваривание в магазине и штрафы.

4) В апреле 2015 г. в СИЗО-1 г. Казани находился в камере № 40. Нам было слышно, как двух заключенных камеры № 41 сотрудники СИЗО два дня пытали и били, после чего один из них повесился. Он остался жив, успели срезать веревку. В марте 2016 г. в ИК-19 ШИЗО майор Белов из УФСИН по Р. Коми в камере оскорбил осужденного, употребив слово «пид…р», после чего пригрозил, что его выведут с камеры и отобьют все, что отбивается, и будут насиловать резиновой дубинкой в задний проход. Осужденный после такой встречи вскрыл себе вены и живот. В данный момент начальник данной колонии Юрий Амосов находится под следствием в СИЗО-2 г. Ухты за подобные правонарушения и насильственные действия в отношении осужденных.

7 ноября 2016 г. сотрудники ИК-31 г. Микуня избили осужденного Колодешникова Андрея, после чего он вскрыл себе вены. Осужденные, видя этот беспредел администрации, подняли шум, но против осужденных был использован газ. Позже за этот протест у всех осужденных ЕПКТ забрали личные банные полотенца, ссылаясь на внутренний приказ.

5) За время отбывания срока наказания мое здоровье ухудшилось, простудил почки, ухо и горло, а 12 декабря 2016 г. в камере ЕПКТ после ужина потерял сознание из-за резкого падения давления. Причину такого состояния пока врачи не могут определить, и продолжают бездействовать, не везут в центральную больницу для полного обследования. Такое бездействие распространяется на большую часть осужденных.

Уважаемые родители и близкие подследственных, осужденных! С Нового года стоит запрет многим правозащитным организациям на посещение СИЗО, колоний, а в ОНК вошли бывшие сотрудники ФСИН и МВД, в связи с чем призываю создать коллективы для защиты прав заключенных и требовать досрочного освобождения тех, кто подвергался пыткам и избиениям.

Уважаемые граждане России! Для решения юридических, правовых и иных проблем заключенных, а также для сообщения широкой общественности о правонарушениях в тюрьмах предлагаю обращаться: Ассоциация независимых наблюдателей, Зона права, Комитет против пыток, Московская Хельсинкская группа, Мемориал, Агора, Русь сидящая, Росузник, Московский Центр Карнеги, Центр «Сова», Международное молодежное правозащитное движение, Гражданское содействие, За права человека, Артикел, Общественный центр им. Андрея Сахарова, «В защиту прав заключенных», Общественный контроль, Уполномоченный по правам человека РФ Татьяна Москалькова, ОНК, Парнас, Яблоко, Гражданская сила, Гражданская платформа, Голос, ВТОЦ, партия Иттифак, СТМ «Азатлык», ТВ Дождь, Эхо Москвы, Радио Свободы, Новая газета, Ведомости, Собеседник, Звезда Поволжья, Человек и закон, РБК.

Прошу данное обращение разослать вышеуказанным организациям, силовым структурам России, членам Совета Федерации, в Госдуму и СМИ, благотворительно-гуманитарным организациям.

С уважением, осужденный председатель ТОЦ — Рафис Кашапов.

20 декабря 2016 год (подпись)

Поводом для заведения дела на Кателевского стало его участие в серии одиночных пикетов у здания МВД в Москве. Кателевский, как и еще четверо пикетчиков, выступал против произвола полиции и суда в связи с тем, что в апреле 2016 года его дважды задерживали за съемку возле здания ОВД в подмосковном Раменском, а потом дважды отправляли под арест. Во время одного из задержаний у Кателевского отобрали телефон с включенным диктофоном. Позднее активист опубликовал запись: на ней слышно, как полицейские обсуждают, не подбросить ли что-то в вещи задержанного, а затем ведут переговоры с судьей. Сотрудникам полиции объявили выговоры. Кателевский требовал привлечь к ответственности начальника ОВД «Раменское» Олега Мучкина и судью Раменского городского суда Ольгу Голышеву.

Все началось из-за того, что Голышеву и Мучкина не хотели привлекать к ответственности (история с диктофоном). Я решил: раз на мои заявления и заявления десятков людей не реагируют, встану-ка я с одиночным пикетом возле здания МВД на Житной 16, может, тогда обратят внимание на жуткий и доказанный беспредел. Сделал заметку в соцсетях о мероприятии.

Все началось еще у метро, проявился нездоровый интерес полицейских к моей персоне.

С плакатом мне удалось постоять около пяти минут, прошел начальник и приказал вязать меня. Ни оснований, ни требований не было.

Составили протокол по ч. 5 ст. 20.2 КоАП и пропали на четыре месяца. Моя жена случайно наткнулась, просматривая практику Замоскворецкого суда, на фамилию, похожую на мою — Каталевский, и дело, схожее с моим.

Ни повесток, ни, как мы потом узнали из материалов дела, уведомлений не было. Хотели тихо, без шума, рассмотреть без меня.

Узнав о деле за сутки, не успев подготовиться, 30 декабря 2016 года мы явились в суд и сразу столкнулись с недопуском в судебное заседание по причине того, что у меня в сумке была пресс-карта и любительская камера. После получаса препирательств и заявления о препятствовании к правосудию меня допустили.

После ознакомления с материалами дела мы поняли, что доказательств вины моей нет вообще. В деле был протокол, в котором было только то, что я нарушил ч. 5 ст. 20.2., мои объяснения, что я ничего не нарушал, показания моих свидетелей Андрея Орла и Константина Алтухова, пара объяснений неизвестных лиц, написанных как под копирку — как позже стало известно, это сотрудники полиции Колобанов и Борисов. Объяснения взяты без подписи об ответственности за дачу ложных показаний, а значит, показаниями быть не могут.

Судья отказала почти во всех ходатайствах и перенесла заседание на 09.01.2017 на 9:10.

С утра возле здания суда нас ждало аж три автозака с ОМОНом.

Во время ознакомления с материалами мы нашли протокол задержания, составленный сотрудником полиции Каташовым Баиром, который подделал свою и мою подписи в протоколе (есть скрины подписи — вообще не похожи). После допроса свидетелей ни один не ответил, кто предъявлял мне требования, и ни один сотрудник полиции не подтвердил свои объяснения, постоянно путаясь в показаниях. Ходатайство о приобщении видео моего пикета судья отклонила, но обозрела. В решении судья сказала, что видео — подделка, мои показания — вранье, а полицейским нет основания не доверять и вина моя доказана протоколом задержания (который является грубой подделкой).

ЗАНАВЕС

Камера моя была площадью примерно 10,5 кв.м. (хотя на поэтажном плане указано 11,5). В ней располагалось 4 спальных места, на 2 больше, чем возможно существующим по нормам. До 1 января со мной вместе содержался еще один человек, с 1 января я «досиживал» уже в одиночестве. Здесь у меня претензий нет.

Освещенность. Представьте, что у вас дома всегда ночь и из осветительных приборов есть только старый ночник. Вот примерно такие условия освещенности были у меня все эти 15 суток. Но первые 5 или 6 суток было еще хуже, света было настолько мало, что невозможно было читать, да и писать можно было только в дневное время и только расположившись почти вплотную к окну. К приходу «ОНК» добавили еще одну лампу и хоть и с трудом, но можно было читать. Камеры спецприемника находятся в подвале, окна на уровне земли, поэтому света из окон практически не поступает и разницы между днём и ночью не ощущаешь.

Шум. Над окном располагается вентиляционное отверстие — дырка примерно 20×20 см, закрытая решеткой. Через эту дырку с шумом засасывает воздух из камеры. Шум издает вентиляционный короб, вибрирующий от потока воздуха. Разговаривать в камере приходилось повышая голос, иначе собеседника будет плохо слышно. Спать при таком шуме очень трудно, постоянно просыпаешься. Голова у меня начала болеть примерно через 2 часа, потом появился звон и шум в ушах, которые не прекращаются и сейчас. Если у вас есть кухонная вытяжка, включите ее на максимум, подойдите к ней в плотную и попробуйте представить шум примерно в два раза громче. В таких шумовых условиях я и находился.

Прогулки и свежий воздух. По закону административно арестованным положены ежедневные прогулки на свежем воздухе в дневное время, продолжительностью не менее часа. Ничего подобного мне предоставлено не было. По окончании голодовки, выводили 2–3 раза постоять возле входа в изолятор, но когда уже темнело и минут на 20–30. Это эксклюзив, потому что остальных арестованных никто никуда не водит.

Про холод и постоянный сквозняк из щелей в окне писать уже даже как-то неприлично, это мелочи в сравнении с остальным.

Кратко резюмирую. Ты сидишь в подвале, где нет разницы день сейчас или ночь, постоянный ужасный шум не дает тебе покоя 24 часа в сутки, ты не видишь солнца и не получаешь свежего воздуха. И заметьте, сроки админ.ареста сейчас не ограничиваются 15 сутками, по некоторым статьям могут дать и 30 суток. 30 суток в таких условиях!

Текст оригинала.

В конце декабря я был вызван на беседу в Центр по противодействию экстремизму, где сотрудники полиции предложили мне как сопредседателю регионального отделения Парнас «сотрудничество», в моем понимании «стукачество». От подобного предложения я отказался, в результате чего был доставлен в прокуратуру, где мне было вручено постановление по ч. 1 ст. 20.3 КоАП (демонстрация нацистской символики). По версии полиции в период с 2010 по 2104 год, на моей страничке «ВКонтакте» были размещены несколько картинок с женщинами в военной форме разных стран мира, в числе которых были девушки в форме германской армии 1933–1945 года.

В ходе судебного разбирательства я получил 7 суток ареста, затем была апелляция в областной суд Челябинской области, оставивший приговор без изменений.

Хочется поблагодарить всех, кто освещал данный процесс и привозил мне передачки, которые позволили относительно позитивно встретить Новый год в камере.

Особенно хотелось бы поблагодарить моего адвоката Лепехина Андрея Геннадьевича, по сути развалившего обвинение, сославшись на ряд нарушений:

1. Нарушение территориальной подсудности

Картинки были удалены мной в здании прокуратуры в Тракторозаводском районе, что по закону обязывает рассматривать дело только в этом районе, но дело рассматривалось «судьей» Сутягиным, который теперь уже регулярно судит «политических» в Советском районе.

2. Истекшие сроки давности

Даже если считать это правонарушение «длящимся», то полиция начала разработку этого дела еще в мае месяце, и 3 месяца, отведенные на срок давности, к декабрю уже давно истекли.

3. Нарушение закона сотрудниками полиции

Центр «Э» проводил расследование административного дела в рамках уголовного закона о «оперативно-розыскных мероприятиях». Соответственно, материалы собранные в нарушение закона, не могли служить доказательствами, но «судья» благополучно отмахнулся от такой «мелочи». Мне также не был предоставлен адвокат и запрещено снять фотокопию с материалов дела.

4. Нарушения сроков рассмотрения апелляции

По закону апелляцию должны были рассмотреть в 24 часа, но областной суд просрочил все отведенные законом временные рамки.

Это лишь основные нарушения, выявленные адвокатом, без учета субъективных аспектов типа отсутствия цели «пропаганды» и прочее-прочее-прочее.

Уверен, если бы не активность адвоката, мне бы дали по максимуму, все 15 суток, и я бы до сих пор отбывал свой срок.

И, если позволите, еще один маленький штрих в завершение картины. По прибытию в изолятор временного содержания я был свидетелем разговора «конвоира» из Центра «Э» с дежурными, в ходе которого работники изолятора спрашивали: «Почему так долго, вы же еще утром хотели его доставить?» Дело в том, что суд был назначен на утро, но адвокат добился переноса рассмотрения дела на вечер, чтоб было время ознакомиться с материалом, но изолятор был заранее оповещен о моем прибытии.

Еще раз спасибо всем друзьям и неравнодушным, с праздником, вместе победим.

Оригинал

1-го декабря 2016 года философия индийской йоги была внесена в список нематериальных объектов культурного наследия ЮНЕСКО. Чуть ранее, двадцать второго октября, я прочел лекцию «Виды йоги» и тоже был внесен — в протокол об административном правонарушении по «Закону Яровой» по обвинению в миссионерской деятельности, которую я не совершал. Мне даже не дали ознакомиться с протоколом. Меня беспокоит сам факт полного произвола, который может привести к преследованиям множества моих сограждан, которые практикуют йогу и изучают индийскую философию, совершенно не подозревая о возможной опасности.

Недавно на Фейсбуке горячо обсуждали статью гражданина Индии Прасуна Пракаша, которого поливали грязными обвинениями и оскорбляли в Интернете, а затем попытались проникнуть в Центр содействия сохранению и развитию индийской культуры, основанный его отцом. Поразительно, что преследуют за деятельность, которая ни при каких самых изощренных толкованиях не может быть изображена как миссионерская. Преследуют за йогу — культуру с многотысячелетней историей, за йогу, благотворное влияние которой на здоровье подтверждено множеством медицинских исследований, о которой даже при Советском Союзе снимали и открыто показывали научно-популярные фильмы, о которой писал Иван Ефремов, которую преподавали советским космонавтам как один из элементов физической подготовки, о серьезном терапевтическом значении которой писал Юнг, которую активно практикуют во всем мире более, чем двести пятьдесят миллионов человек — словом, есть признаки, что разворачивается кампания против целой культуры, против великого достояния человечества, очень недружелюбная ксенофобская компания по отношению не только к йоге, но и к самой Индии, ее традициям, ее народу.

22 октября в Санкт-Петербурге я был приглашен на фестиваль «Ведалайф» в «Лофт Проект Этажи», чтобы провести лекцию о видах йоги. Публика была неподготовленной, многие впервые слышали об индийской философии. Я старался сделать лекцию настолько простой, насколько это возможно. Сейчас йога воспринимается, в основном, как средство оздоровления. Широкая публика не знает о мировоззрении, которое лежит в ее основе, о ее высоких этических и духовных стандартах. Поэтому я сделал особый акцент на философии и этике йоги. Я рассказал в лекции о тех основах, которые можно услышать на занятиях по религиоведению и восточной философии в наших гуманитарных вузах. Правда, для этого пришлось приложить некоторые усилия, поскольку приходилось перекрикивать громкую музыку, игравшую рядом на сцене.

Примерно через сорок минут меня прервали. В зале было заметно волнение. Я не сразу понял, в чем дело, и только потом заметил вошедших сотрудников полиции. Ко мне подошли несколько полицейских: один в форме, другой в штатском. Как выяснилось позже, всего их было шестеро или семеро: остальные пошли на другие мероприятия фестиваля, проверяли документы, искали организаторов, нервничали, что их снимают — официальных представителей закона на публичном мероприятии. Меня довольно грубо попросили пройти с ними. Сначала хотели вывести без куртки, действовали грубо и развязно, в расчете запугать и не дать опомниться. К счастью, в зале оказался Сергей, профессиональный юрист, который пришел на фестиваль как гость. Он добился, чтобы мне дали одеться. Настойчиво спрашивал сотрудников, задержан я официально или нет, а те отмалчивались. Они пытались меня быстро вывести, но юрист им явно очень мешал. Он просил составить протокол, просил предъявить удостоверения, настаивал, что собирается представлять мои интересы, требовал разрешить мне составить доверенность на его имя. Все эти законные требования сотрудники молча игнорировали и силой влекли меня к выходу на улицу, где стояла машина. Сопротивляться сотрудникам значило создать повод для еще одного, на этот раз уже вполне реального дела, поэтому мне пришлось повиноваться. На улице подошел еще один сотрудник в форме. Сергей пригрозил им прямым звонком прокурору. Тогда один из сотрудников наконец показал удостоверение на имя Магомедова Арсена Магомедовича, оперуполномоченного семьдесят шестой оперативной части. Меня затолкали в полицейский автомобиль, от Сергея отмахнулись, он и мои друзья отправились следом на такси.

Отвезли в 76-е отделение на Лиговке. Сергей звонил, спрашивал, в каком я состоянии. Опера, помню, смеялись. Спрашивали, понимаю ли я, что пойду под суд, что судья будет мне задавать неприятные вопросы. Убеждали подписать заранее составленные показания. Говорили: подпишешь — пойдешь спокойно домой, а нет — посадим за решетку на двое суток, имеем право. Сергей предупредил, чтобы я ни в коем случае ничего не подписывал. Я по его инструкциям отказался подписывать, воспользовавшись правом не давать против себя показаний по 51-й статье Конституции. После этого они зафиксировали отказ. Грозили судом. Я отвечал, что они — исполнители закона и могут действовать в рамках своих профессиональных обязанностей. Участковый спрашивал, понимаю ли я, что занимаюсь незаконной миссионерской деятельностью и что меня за это ждет. Это был верх абсурда. Сарвепалли Радхакришнан и Мирча Элиаде не знали, что простой пересказ сведений из их признанных наукой всего мира трудов будет назван миссионерством и сектантской проповедью. По такой логике любую лекцию по индийской философии в любом университете нужно признать миссионерством. Но я лишь рассказывал о том, как йоги представляют себе закон кармы и путь освобождения! Таких лекций ежегодно читаются сотни для студентов разных факультетов. По ним ежегодно пишут и защищают курсовые и дипломы. Каково было бы всей этой массе студентов узнать, что они теперь незаконные миссионеры. Уровень бреда явно зашкаливал.

В дежурной части среди сотрудников был один человек довольно интеллигентного вида. Не помню, в форме или нет. Этот человек спрашивал, каковы мои религиозные убеждения, как я отношусь к православию, есть ли у меня духовное имя, живу ли я дома или в храме. Было совершенно непонятно, какое отношение все это имеет к делу. Я отвечал ему, что верю в Кришну, но в данном случае это ни при чем, это мое глубоко личное дело — верить в Кришну, Будду, Ктулху или Макаронного Монстра, лекция была не об этом, кроме того, поклоняться Богу — также один из видов йоги, а именно — бхакти-йога. Услышав незнакомое понятие, сотрудник от меня отстал. Потом спрашивали, где я работаю, я отвечал, что веб-программистом. Попросили паспорт и взяли его. Я сел в приемной на скамейку вместе с другими задержанными.

Часа через два пришел опер. Сел за стол что-то писать с устрашающим видом. В это время опять позвонил Сергей, сказал, чтобы я звонил в прокуратуру и пожаловался на действия оперов, поскольку они обязаны составить протокол и отпустить, задерживать не имеют права. Номер приемной прокурора он выслал мне по СМС. Оперативник сказал, что я имею право только на один звонок (прямо как в американских фильмах про опасных преступников!), и велел выключить телефон, пригрозил, что в ином случае применит силу. Телефон я выключил. Потом он дал мне лист чистой бумаги и сказал, что у меня есть два варианта: либо я по-прежнему буду все отрицать и тогда проведу здесь двое суток, т. е. 48 часов как минимум, и меня посадят в камеру, а потом я пойду под суд, либо я от руки пишу обещание явиться такого-то числа со своей подписью, и тут же меня отпускают. Я сказал, что не буду подписывать пустой лист бумаги. Опер спросил: «Вы дебил?» Я ответил: «Как хотите, называйте». Он вышел. Я остался в приемной, в камере выла и ругалась какая-то женщина, которую не пускали в туалет. Приходили и уходили другие сотрудники, разбирались с текущими задержаниями. В углу стояли ящики с фруктами и перцем: задержали какую-то женщину за торговлю. Она насыпала винограда в пакеты и очень смиренно отдала сотрудникам. Ее отпустили, ящики оставили. Задержали еще кого-то за то, что не оформил машину, еще кого-то за какую-то ругань в «О’Кее». Женщина-дежурный переругивалась матом с женщиной в камере и с задержанными. Сидел я довольно долго. Троих из дежурной части уже отпустили. Пришел кто-то из оперов, попросил у дежурной бумаги «на кришнаита», взял их и ушел. Я пошел в туалет, там были двойные двери без шпингалетов, и там уже я включил телефон и позвонил друзьям. Те уже хлопотали вовсю, успокоили и сказали, что скоро должны выпустить. Вскоре дежурная и в самом деле сказала, что я свободен и могу идти. Я спросил: «А паспорт? У меня же паспорт отняли». Она удивилась и ушла. Через минут десять вернула мне паспорт. Я пошел к выходу и, проходя мимо скучавшего сотрудника, попросил копию протокола. Он посмотрел на меня, как на недоумка, сказал, что никакой копии мне не полагается. Вот как? А как же процессуальный порядок? Делать было нечего, я вышел, обнял друзей и сел в их машину. Поехали домой.

Позже я узнал, что мое дело было возвращено судьей ввиду многочисленных процессуальных нарушений и отсутствия состава правонарушения. Протокол в материалах дела был составлен крайне топорно. Также я узнал, что через два месяца старый протокол уничтожили и составили новый, учтя замечания судьи. Этот протокол судья уже приняла, вместе с заявлением о правонарушении, составленным за несколько дней (!) до моей лекции. К делу были также приложены показания двух липовых свидетелей — женщин, ни одна из которых даже не слышала лекции. Все это время я ощущал, что такое «бытие под взглядом», о котором писал Сартр и что имеется в виду под словами «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Не зря я учился в аспирантуре, постигая философию под руководством Валерия Николаевича Сагатовского. Его угнетало состояние дел в России. К сожалению, сейчас, через несколько лет после его смерти, ситуация еще тревожнее, еще неопределеннее.

Индийская философия очень обогатила русскую культуру. Велико влияние индийской мысли на наш Серебряный век. За советские и постсоветские годы издан полный академический перевод «Махабхараты», над которым проделана титаническая комментаторская и текстологическая работа, вышло из печати множество трудов индийских классиков — мыслителей, писателей, поэтов. А кто может представить себе современную Россию без индийского кинематогрефа? Без индийского танца? Без йоги? Без вегетарианских блюд? Неужели этой России приходит конец?

Оригинал

Видеозапись лекции

Стенограмма лекции

Утром 11 ноября в 4.15 я на грузовом автомобиле DAF с полуприцепом подъехал к парковке ТЦ «Мега» г. Химки. Смотрю — все оцеплено, на всех заездах на стоянку стоят машины ДПС. При повороте на парковку я обратил внимание, что сотрудники полиции в машине, припаркованной на кольце (через которое я решил заехать), спят. Я отвлекся на большое скопление полицейских и не заметил знак ограничения движения для грузовиков (впервые знак ограничения появился в этом месте из-за протестного лагеря дальнобойщиков в декабре 2015 года, тогда забастовку перевозчиков пытались ограничивать в том числе и ограничением въезда большегрузов на стоянку. Большое количество полицейских и сотрудников ДПС, а также повторное появление ограничивающего знака объясняется тем, что у них была задача не дать возможность дальнобойщикам приехать на грузовых машинах на территории стоянки в годовщину протеста — ОВД-Инфо). Я проехал мимо машины ДПС, и почти сразу ко мне подъехала патрульная машина ДПС (государственный номер О4252/50), а вскоре за ней еще одна (государственный номер О4368/50). Подойдя ко мне, один из сотрудников ДПС попросил меня предъявить документы (водительское удостоверение и тех/талоны на автомобиль и п/прицеп), я спросил, на каком основании (причина и цель) они просят меня предъявить документы. На что сотрудник полиции ответил мне, что там был знак «Грузовым въезд запрещен».

Я сказал, что допускаю, что мог его не заметить. После чего предоставил ему свои документы. Затем я заметил, что этот сотрудник сел в свою машину и уехал. Я вышел из машины, подошел к другой машине ДПС, спросил, куда уехал тот инспектор, который подходил ко мне, потому что не понял, что происходит с моими документами, но увидел, что они находятся у другого сотрудника, хотя передачи документов я не видел, да и вообще, согласно 185 приказу закона о полиции, передача третьим лицам документов запрещена, для передачи сотрудник должен был составить рапорт, указав основания. Но я не стал на этом заострять внимания и дождался, пока мне выпишут акт об административном правонарушении. Подъехала еще одна полицейская машина «УАЗ» (не ДПС). Из автомобиля ДПС вышел второй полицейский, который находился за рулем, и подошел к полицейскому «УАЗ». После небольшого общения между инспектором ДПС и полицейским из автомобиля «УАЗ» инспектор ДПС подошел ко мне и попросил меня выехать с парковки, но я сказал, что не выеду, и аргументировал тем, что мне уже выписывают штраф за мое правонарушение на месте, и нарушение ПДД не дает им право на мое выдворение, это не указано ни в ПДД, ни в КОАП, и у меня закончилось рабочее время по РТО (режиму труда и отдыха).

Дальше произошел следующий диалог:

— Нарушение понятно?

— Нарушение, да, знак «Въезд грузовым запрещен», я его не заметил.

— А вы зачем сюда приехали?

— В магазин.

— Здесь запрещено.

— В смысле запрещено?

— В прямом смысле.

— Что запрещено?

— Въезд сюда запрещен.

— Что въезд сюда запрещен, я уже знаю. Но я уже сюда заехал, и вы составляете на меня административный акт.

— Вот магазин, там парковка с левой стороны, оставляете там автомобиль и сюда пешочком приходите.

— Но я уже заехал, и за это заплачу штраф. Вы уже меня наказали за это. Вернее, наказываете.

— Сейчас отъедете отсюда.

— Куда я отъеду?

— На парковку.

— Зачем?

— Для грузовых автомобилей.

— Так я уже нарушил и понесу за это наказание.

— Мое законное требование, чтобы вы покинули территорию автопарковки.

— Законное требование на чем основано?

— В рамках проводимой спецоперации террористической направленности.

— Ясно. Я что, похож на террориста? И есть где-то ориентировка на меня?

— Я не знаю, похожи вы или нет. Я не знаю, как они выглядят.

— Ну как это вы не знаете, как они выглядят? Так вызывайте тогда антитеррористическую группу, пусть выясняют — террорист я или нет.

— Причем здесь группа? Я вам еще раз говорю….

— Я вам тоже говорю, что под этим предлогом можно любого человека выдворить откуда угодно и куда угодно. В рамках этой операции вашей.

— На грузовом автомобиле нельзя здесь находится.

— Я понимаю, но я нарушил, и вы оформляете.

— Я еще раз говорю, мое законное требование, чтобы вы отъехали. Если вам нужно в магазин, есть специальная парковка для грузовых транспортных средств.

— Я понимаю. Я нарушил, и вы мне уже об этом сказали.

— Я вам в третий раз говорю, для вас парковка с левой стороны.

— Там парковка, но туда заехать невозможно, там забито все автомобилями. И у меня уже закончилось время работы по РТО. По режиму труда и отдыха я не могу никуда двигаться.

— Можете. Это мое законное требование.

После этого ко мне подошел второй сотрудник ДПС и попросил у меня паспорт для выяснения моей прописки. Инспектор, с которым был диалог о моем выдворении с территории, отошел от меня и пошел общаться к полицейскому «УАЗ». Мне было непонятно, какое отношение к моему нарушению ПДД, имеют сотрудники полиции, не являющиеся ДПС, и что они могли обсуждать между собой. Но по тому, что сотрудник ДПС подошел ко мне после общения с полицейским из автомобиля «УАЗ», мне было понятно, что обсуждения касались меня.

После того, как был составлен акт об административном правонарушении, ко мне подошел инспектор ДПС, подал мне акт на подпись, и выдал мне копию.

Далее следующий диалог с данным полицейским:

— Значит, так, машину с территории убирайте.

— Нет, не могу. Я приехал в магазин. Вы меня уже оштрафовали. Все, я нарушил — я уже наказан. Куда я буду убирать? Утром куплю продукты, постою, потому что здесь Москва, в дневное время грузовикам передвигаться нельзя, а вечером уеду.

После чего инспектор ДПС вернул мне документы, сел в машину, и они уехали.

Но минут через 10 подъехали снова на служебном полицейском автомобиле ДПС (государственный номер О 4368/50) и потребовали, чтобы я убрал машину в связи уборкой снега.

Далее был следующий диалог:

— Машину убирайте.

— Куда?

— Выезжайте туда в карман (указывая рукой за территорию автопарковки ТЦ «Мега»).

— А для чего?

— Снег мешаете убирать.

— В смысле, как мешаю снег убирать?

— Убирают снег. Не видите?

— Где?

— Вот они, снегоуборочные машины, за стелой. (За стелой стоял самосвал «КАМАЗ» с заглушенным двигателем, с поднятым кузовом, водитель в кабине отсутствовал.)

— Так если я сейчас заведу машину, у меня пойдет рабочее время, и я нарушу закон.

— Какая работа у вас пойдет?

— Я работаю по РТО, по режиму труда и отдыха.

— Вот здесь есть «карман» (инспектор ДПС показывает за территорию ТЦ «Мега»), вот там и стойте.

— Так ведь если я сейчас хоть метр проеду, даже если просто тронусь с места, у меня пойдет отсчет рабочего времени. Вы же понимаете, что вы заставляете меня нарушать закон?

— Понимаю.

— Пока я не приехал, снег не убирали, как только я приехал — решили снег убрать!

— Его убирали уже.

— Нет, его не убирали, у меня видеосъемка есть же.

В разговор подключается второй инспектор, который в начале мне говорил про антитеррор:

— Когда уедете?

— Восемь часов пройдет — смогу переехать. Как только по РТО отобьется (пройдет время отдыха), я смогу отсюда переехать.

— То есть через восемь часов вы отъедете?

— Смогу отъехать, но выехать не смогу. (Потому что с 6:00 до 22:00 движение грузовому транспорту в Москву запрещен, а мне в последующем было нужно именно туда.)

Далее после небольшой и незначительной дискуссии сотрудники ДПС сели в служебный автомобиль, и уехали.

Только я расположился ко сну и стал уже засыпать, как ко мне в машину опять постучали. Я оделся и открыл окно для того, чтобы посмотреть кто стучит. Увидел, что у моей машины стоят три сотрудника полиции, два из них инспекторы ДПС, и один майор (принадлежность подразделения которого мне была не ясна).

Далее последовал диалог:

Майор: Здравствуйте, уважаемый, а вы надолго приехали?!

Я: Наверное, надолго, до вечера, до завтра.

Майор: Стояночка запрещена у вас.

Я: Я понял, знаю. (Поначалу растерялся.)

Майор: Так, а почему нарушаем?

Я: Нет, стояночка не запрещена. Въезд грузовым запрещен. Но меня уже оформили, я могу вам акт показать, вернее копию акта. Но два раза не наказывают за одно и то же нарушение. Согласны со мной? Я нарушил, да, оформили.

Майор: Сознательно, да?

Я: Нет, я не сознательно. Я же говорю, я не заметил знака.

Майор: Вы не выполняете законные требования сотрудника полиции.

Я: Я не заметил знака. Я же сказал. У меня есть это на видео, все это записано.

Майор: Мы просим вас покинуть данную территорию.

Я: Я не могу, я на сегодня закончил работать. У меня идет время отдыха.

Майор: Вы не выполняете законные требования сотрудника полиции.

Я: Вы меня заставляете нарушить закон.

Майор: Вы уже нарушили закон. Тем, что сюда заехали.

Я: Я нарушил не закон, а я нарушил ПДД.

Майор: Абсолютно верно.

Я: На меня был составлен акт об административном правонарушении. Я уже наказан, понимаете?! Вы еще сейчас мне говорите, что я не выполняю законные требования сотрудника полиции, чтобы я выехал. А я вам говорю, что у меня рабочее время согласно РТО закончилось. Я сейчас отдыхаю. Понимаете? По РТО, сейчас мне положено отдыхать.

Майор: Давайте посмотрим!

Я: Что посмотрим?

Майор: Тахограф ваш посмотрим.

Я: На каком основании?

Майор: Как это на каком? Вы говорите, что не нарушаете закон. Вот и посмотрим!

Я: Вот вы просто сейчас захотели проверить… А может быть, еще будете проверять техническое состояние автомобиля? Номера давайте сверим, световые приборы…

К разговору подключается один из инспекторов:

— Вам же сказали, что парковка есть…

Я: Я же вам говорю, я отдыхаю.

Инспектор: Вы сюда уже второй год приезжаете отдыхать по три месяца.

Я: Вы не даете мне отдыхать (спать).

Инспектор: Вы здесь отдыхаете по три месяца, уже второй год подряд.

Я: Что я нарушил?

Инспектор: Дорожный знак.

Я: Я нарушил — на меня составлен административный акт. Я ответил уже на это.

Инспектор (после того, как ему что-то прошептал на ухо майор): Я вам говорю, что в рамках проводимой спецоперации террористической направленности….

Я: Террористической направленности?! Значит, я похож на террориста, и у вас есть ориентировка?!

Инспектор: Мы сами разберемся, кто похож, кто не похож.

Я: Ориентировка есть?

Инспектор: Я вам не обязан показывать ориентировку!

Я: Я спрашиваю, она у вас есть, ориентировка?

Инспектор: Вам зачем это знать?

Я: Я похож на террориста?

Инспектор: Я вам еще раз говорю…

Я: Вы как пономарь! Я вам задаю вопрос — вы на него не отвечаете!

Инспектор: Я вам не обязан отвечать! Я объяснил, что надо покинуть территорию.

Я: Вы просто подъехали и сказали. Вы царь?

Инспектор: Я инспектор дорожно-патрульной службы.

Я: Вы инспектор. И инспектор имеет право выгонять откуда угодно и куда угодно, так, что ли, получается?!

Инспектор: Не так. Не надо утрировать. Я не просто подошел.

Я: Но вы так говорите, я вот инспектор, и я вам сказал «уезжайте»! На каком основании?

Инспектор: В рамках проводимой спецоперации нельзя грузовому транспорту в большое скопление…

Я: В какое большое скопление? Я один стою.

Инспектор: Пока вы один стоите. А так было бы здесь много автомобилей.

Я: Когда было бы-то?

Майор: С утра будет. С утра будет скопление.

Я: С утра здесь будут легковые. Так нужно будет разгонять тогда, а то террористы понаедут!

Майор: Вас разгонять.

Я: А за что нас-то? Я что, не такой же гражданин, как остальные? Я не имею права сходить в магазин?

Майор: Что у вас в прицепе?

Я: У меня в прицепе груз. У меня есть на него документы.

Майор: Давайте посмотрим!

Я: Что посмотрим? Документы?

Майор: Документы.

Я: Документы?! Пожалуйста! (И передал документы на груз).

Майор и инспектор, которые со мной общались, отошли в сторону, при этом о чем-то перешептывались, остался один инспектор, который в диалоге не участвовал, а стоял чуть в стороне, он же и составлял на меня акт о моем нарушении ПДД. Он же и взял у меня документы на груз для проверки.

Майор через минуту-две сел за руль служебного автомобиля ДПС (государственный номер О2999/50), который был припаркован рядом с «моим» автомобилем, развернулся и отъехал за мой автомобиль. Инспектор с документами ушел туда же.

Я одел верхнюю одежду и обул тапочки (для коротких прогулок из автомобиля я одеваю летние сланцы в любое время года), и вышел из машины, чтобы посмотреть, куда унесли мои документы. Обойдя свою машину, я увидел, что сзади стоит три патрульные машины ДПС (с ранее указанными государственными номерами), полицейский автомобиль «УАЗ» и какая-то белая гражданская машина.

В это же самое время с другой стороны «моей» машины вышел майор и инспекторы ДПС.

Майор обратился ко мне:

— Откройте пожалуйста, будьте любезны!

Я: Что, фуру? Будете осмотр делать или досмотр?

Майор: Досмотр.

Я: Давайте тогда двоих понятых и составляйте протокол.

Майор: Да, да, конечно, все согласно закона…

Я: Понятых тогда давайте двоих.

В разговор вступает все тот же инспектор ДПС:

— Нет, сейчас видео разрешено!

Я: Нет, нет, нет. Я имею право потребовать от вас понятых.

Инспектор: Я еще раз говорю, сейчас разрешено с видео…

Я: Я еще раз говорю, что по закону я имею право потребовать двоих понятых. По закону вы обязаны предоставить двух понятых.

Майор: Вы отказываетесь выполнять законные требования сотрудника полиции?

Я: Вы что козыряете своим «законным требованием»? Я вам еще раз говорю, это досмотр. Я не отказываюсь, но это досмотр….

И, не успев договорить, а я хотел повторно потребовать понятых, я получил удар сзади в спину, затем мне стали выкручивать руки и вырывать телефон. Правую руку мне заломили так, что у меня хрустнуло в плече, руку сзади завернули к голове, и так меня загнали по щиколотки в ледяную лужу со снегом (а я был в тапках), надели наручники за спиной, при этом сдавили так, что я пошевелиться не мог, любое мое движение вызывало страшную боль в запястьях.

В это время полицейские без всякого смущения, обшарили мои карманы и забрали брелок сигнализации от моего автомобиля. В луже я простоял минуты с три. Потом мне опять заломили руки, так что я изогнулся телом параллельно земле, и в таком виде подтащили к полицейскому автомобилю «УАЗ» и «положили» грудью на капот. Еще раз проверив карманы, меня силой затолкали в «УАЗ».

Через несколько минут (3–5) открылась дверь «УАЗ», и я увидел гражданского человека (возможно, гражданского), который начал задавать мне вопросы и давать рекомендации, другие сотрудники полиции его слушали. «С какой целью ты приехал», «Мы рекомендуем тебе уехать со стоянки, иначе мы эвакуируем твой грузовик, а тебя доставим в отдел». Я пытался аргументировать, что это будут незаконные действия. Но мне грубо отвечали: «Нам все равно. Это ты будешь доказывать потом, а сейчас мы просто эвакуируем грузовик, а тебя самого доставим в отдел, допросим и после допроса задержим. А уж потом доказывай, что мы были не правы. Наша задача тебя отсюда убрать».

Я понял, что может произойти именно так, а так как у меня в кузове находился груз, за который я нес материальную ответственность, а грузовик не является моей собственностью, и я за него тоже несу материальную ответственность, я согласился на условия, которые мне предлагали. Человек в гражданской одежде отдал приказ снять с меня наручники (по крайней мере, выглядело это именно так!). Полицейские тут же сняли с меня наручники и отдали телефон, который в связи с их агрессивными действиями получил трещину. Я отогнал машину с территории парковки «Мега Химки» и поставил ее на заправке «Лукойл», которая находится на Ленинградском шоссе, метрах в пятистах от парковки «Мега Химки».

***

Через несколько часов, уже около 10 утра, я пешком пошел к встрече на стоянке «Мега Химки». Там я собирался принять участие в акции высказывания своего мнения о системе «Платон». И так как нам было отказано в проведении митинга и демонстрации в этом месте и в этот день, мы в нашей организации (ОПР — Объединение перевозчиков России) приняли решение провести в этот день одиночные пикеты на стоянке и встречу с депутатами. Когда я подошел, я увидел, что некоторые люди уже собрались, мы еще не использовали агитационные материалы, но к нам несколько раз все равно подходили сотрудники полиции, которые требовали от нас разойтись и говорили нам, что мы не можем ничего здесь делать, ни одиночные пикеты, ни демонстрации, ничего. Мы считали эти требования незаконными и продолжали стоять и общаться.

Затем мы решили пойти в кафе «Мега Химки», чтобы обсудить, как и что мы будем делать, чтобы это было, с одной стороны, эффективно с точки зрения донесения информации, а с другой стороны, чтобы мы оставались в рамках закона. В кафе мы просидели около двух с половиной часов. Потом мы решили плакаты, листовки и флаги установить на машинах. Мы вышли на улицу и расставили автомобили на расстоянии не менее 50 метров друг от друга. Так как на улице шел дождь, информацию мы разместили с внутренней стороны машины, на некоторых машинах мы установили флаги ОПР, некоторые люди взяли флаги в руки (я считаю, что мы имеем на это право, так как это флаг ОПР, объединения, в котором мы состоим, и я являюсь его активистом).

Через небольшое количество времени появились сотрудники полиции и начали нам угрожать. Я сказал, что мы ничего не нарушаем. Сотрудники полиции сказали нам, что мы будто бы нарушаем закон о массовом сборище людей. Я сказал, что в таком случае надо разгонять людей в метро, на автобусных и трамвайных остановках, в магазинах, театрах, и т. д. Сотрудник полиции уверил меня, что «именно этим и занимаются полицейские». Через некоторое время к нам подошли два человека в гражданской одежде, которые сказали, что они «секретные агенты», и запрещали себя фотографировать, снимать на видео, и не дали разглядеть их удостоверение.

После чего к нам начали подтягиваться другие сотрудники полиции. Вдруг я заметил, что вокруг машины одного из наших активистов большое скопление полицейских, в том числе полковник или подполковник, которого я запомнил, но звание не смог точно определить, так как большую часть погон закрывал каракулевый воротник (в дальнейшем я буду писать о нем «Полковник»).

Я включил видеокамеру и настроил режим прямой трансляции, для того чтобы обезопасить себя и другого товарища от незаконных действий полиции. Приблизившись, Полковник мне сказал, что я не имею право его снимать, потому что он проводит здесь совещание, на что я ответил, что они находятся при исполнении служебных обязанностей, и я имею полное право снимать их и их действия. После чего Полковник чуть сменил тон, но все равно высказал в грубой форме: «Я вас попрошу не снимать нас и наше совещание и отойти подальше».

Я не стал конфликтовать, отошел и стал снимать автомобиль нашего активиста Дмитрия. Посовещавшись сотрудники полиции подошли к машине Дмитрия. К нам обратился все тот же полковник, и произошел такой диалог:

Полковник: Вы нарушаете закон.

Я: Мы ничего не нарушаем.

Полковник: Между вашими машинами расстояние менее 50 метров.

Я: А вы что, как-то замеряли?

Полковник: Нет. Это и так видно.

Тогда мы решили переставить машины, но сотрудники полиции нам в этом пытались препятствовать, встав позади автомобиля. В конце концов переставить автомобиль нам удалось. Потом мы увидели, что полицейские собрались около другого автомобиля одного из наших товарищей, на котором была закреплена информация и флаг.

Все тот же полковник требовал от людей, находившихся в непосредственной близости, немедленно снять всю информацию, находящуюся внутри салона автомобиля, который был заперт. «Это ваш автомобиль?» — «Нет это не мой». — «Тогда отойдите и мы будем его эвакуировать. Это ваш автомобиль?» — «Нет, это моего друга, и я не дам его эвакуировать. Это незаконно». — «А где ваш друг?» — «Его здесь нет». Затем он обратился ко мне:

Полковник: Это ваш автомобиль?

Я: Нет, не мой.

Полковник: Меня это не волнует, я даю вам 10 минут. Если через 10 минут информация не будет удалена из машины, я отдам приказ эвакуировать машину, а вас всех доставить в отделение, вы меня достали!

Я: А на каком основании? Разве мы нарушаем закон?

Полковник проигнорировал мой вопрос, подскочил к автомобилю, сорвал с него флаг ОПР и бросил к полицейской машине, а сам ушел в свой автомобиль.

Минут через 10–15 подъехал автобус ПАЗ, и из него вышли человек 20 сотрудников полиции, полковник вышел из своего автомобиля и скомандовал: «Всех доставить в отделение».

Все послушно прошли в автобус несмотря на то, что нам не пояснили наши права, не сказали, на каком основании нас задерживают и с какой целью доставляют в участок. Я подумал: «Мы как законопослушные граждане прошли в автобус, а выглядело это так, как будто мы стадо баранов, и нас загоняют пастухи!».

Кроме нас, активистов, с нами были задержаны журналисты Дмитрий Ребров из «Новой газеты», Алексей Коростелев и оператор (к сожалению, не помню имени) из телеканала «Дождь» (Александр Михайлов — ОВД-Инфо), Денис (Романов — ОВД-Инфо) из издания «Левиафан». Несмотря на то, что журналисты предоставляли сотрудникам полиции свои документы, их задержали вместе с нами.

Пока мы ехали, я спрашивал, в какое отделение нас доставляют, мне ответили, что нас доставляют в третий ОВД города Химки, чем нас целенаправленно вводили в заблуждение. Нас отвезли в первый ОВД, а третьего вообще не существует. Мы около часа-полутора провели внизу в коридоре ОВД, нас не выпускали за пределы ОВД, но никто из сотрудников полиции не мог нам ответить на вопрос, что мы нарушили и почему мы были задержаны. Я спрашивал у каждого полицейского, за что нас задержали, что мы нарушили, но никто из них не дал хоть какого-то ответа!

Через час-полтора нас проводили на второй этаж и распределили, каждого из нас своему дознавателю. Меня начали активно уговаривать дать объяснения. Я сказал, что давать показания не буду, пользуясь 51 статьей Конституции. 5–10 минут меня уговаривали, но в конце концов написали протокол с пометкой, что я отказался давать показания. Меня отпустили из кабинета и предупредили, чтобы я оставался в коридоре. В коридоре я тоже находился около 1,5 часов. Мимо меня проходил майор Песчанов, и я поделился с ним своим наблюдением, что нас задерживают уже более 3-х часов, а именно 3 часа 09 минут. Тогда Песчанов побежал в другую сторону и через какое-то время пригласил меня в кабинет, как он выразился, «поговорить по-мужски». Я прошел с ним в кабинет, где у нас состоялась длительная беседа минут на тридцать-сорок, в ходе которой я ему рассказал что такое система «Платон» и как пагубно она влияет на автоперевозчиков, на граждан страны и экономику страны в целом. Он внимательно меня выслушал и сказал, что он со всем этим согласен, но раз уж правительство так решило, значит так надо.

Потом он стал оказывать на меня моральное давление и пристыжать тем, что я, не давая показания, будто бы отказываюсь от своей организации. Он сказал: «Если вы сейчас дадите объяснения, то мы вас всех сейчас отпустим, нам просто нужен материал для того, чтобы закрыть дело. А если нет, то нам придется задержать вас на 48 часов, до суда». Затем он стал опять говорить: «Вы же не просто так стояли там, вы же хотели высказать какое-то мнение. Чего же вы отказываетесь от своих слов?»

Я начал говорить, что да, пришел на стоянку «Мега Химки» чтобы стоять в одиночных пикетах, что не запрещено законом. Майор Песчанов спросил, готов ли я дать хотя бы такое объяснение, и если я его дам, то так как мы ничего не нарушали — нас всех отпустят, что он не видит смысла нас задерживать, что он дает слово офицера. Я согласился. После чего Песчанов пригласил какого-то человека в гражданской форме и сказал ему, что я готов дать показания. Я пошел на эту сделку, к которой он меня вынудил. Так как я не совсем юридически грамотный, я посчитал, что так будет лучше. Я считал, что если я дам обоснования своего поступка, то нас всех отпустят.

Я рассказал все, как было. Но в протоколе было написано не то, что я говорил. Там было написано, например, что я пришел на митинг, когда я в своем объяснении говорил, что я пришел, чтобы участвовать в одиночном пикетировании и встрече с депутатом. В протоколе также было написано, что у меня в руках были агитационные материалы. Но в момент задержания у меня не было агитационных материалов, и я не упоминал об этом в момент объяснения. Я просил этого человека, который печатал, эти слова убрать, так как я этого не говорил. Он сказал, что это не важно и что это просто будет положено в папочку, а если я буду упираться, то всех остальных и меня сейчас задержат на 48 часов. Я настоял, и он, ругаясь, все же перепечатывал несколько раз, каждый раз пытаясь мне подсунуть на подпись не то, что я говорил. В конце концов он все-таки напечатал приблизительно, как я говорил, и я подписал объяснение в надежде, что немедленно буду отпущен, но после этого нас всех попросили пройти вниз. Нам сказали: «Вы задержаны до 48 часов». Я сказал майору Песчанову: «Вы же сказали, что всех освободят, вы же дали слово офицера». В ответ мне сказали: «Не задавайте больше вопросов. Сдайте все свои вещи, шнурки и телефоны».

За сутки, время нашего пребывания в ОВД, нас практически не кормили. Вечером 11-го нам дали по одной тарелке гречневой каши с сосиской, которую принесли и передали нам наши друзья. Среди ночи нас разбудили и перевезли в другое отделение. Там нас также не кормили. Во второй половине дня 12 ноября нас отвели в здание суда. Держали нас в машине «газель», где нам приходилось находиться всемером, хотя там было всего четыре места. Троим приходилось сидеть на полу. Мы просили, чтоб нам передали еду и воду, которую нам принесли друзья, только через несколько часов мы смогли добиться этого. Всего я просидел в «газели» более трех с половиной часов, а мои друзья около шести часов.

Меня осудили по статье 19.3 за невыполнение законных требований полиции. В суде я говорил, что эти требования выполнить не мог, так как полковник, который требовал от меня, чтобы я проник в чужой автомобиль и изъял оттуда вещи, которые также мне не принадлежат, толкал меня на преступление, и требования его были абсолютно противозаконными! Но судья это счел не веским доводом. Предполагаю, что судья и вышеупомянутый полковник полиции работают в преступном сговоре! И действуют преступно против своего народа! Полковник — нарушая присягу, а судья — клятву!

Сейчас вечер 04.12.2016 года (воскресенье). Я снова в ФКУ СИЗО — 2 города Вологда. Меня привезли сюда сегодня перед обедом. Сегодня в 12 ночи, говорят, поеду дальше.

Я у них так отъелся, как уже не помню, когда в последний раз ел. За обедом мне дали целую буханку черного хлеба. Я её с таким удовольствием, с вкуснейшим и достаточным по количеству обедом поедал (а какое в этом обеде было мясо… ммм…). Почти за раз всю съел.

Поэтому сейчас очень-очень довольный. Как кот, съевший целую миску сметаны.

Еще по делу. Вывезли из ИК-7 почти сразу после выдачи обеда в пятницу (02.12.2016). Видимо, специально, чтобы я не мог нормально собраться и предъявить по многочисленным нарушениям даже при отъезде, сказали мне собираться за 30–45 минут до фактического отъезда.
Снова (при сборке) перевернули все вещи. Ничего не дали проверить — сначала снова перемешали все мои вещи, затем за меня без моего разрешения просто побросали все в сумки и едва ли не бегом погнали меня в автозак на отправку (да, при этом обмолвилсь о какой-то больнице).

При этом (при сборке) параллельно все пытались подсовывать мне какие-то финансовые и другие документы, видимо, рассчитывая, что я все в спешке подпишу (предполагаю, что такой прием проворачивают не только со мной).

Я на автомате все-таки подписал документ о том, что у меня на лицевом счету 815 рублей. Но зато видел какой-то другой документ, где была сумма в 4000 рублей. Ознакомиться мне с этим документом толком не дали, но хотели, чтобы я по-быстрому подписал.

Так как ознакомиться нормально с этим документом мне не дали, я его не стал подписывать. В этом документе увидел много каких-то расходов, которых не делал. Закупки я делал всего два раза. Меня уведомляли о пришедших на счет сначала 1550 рублях, а затем (15.11.16, вторник) — о 1080 рублях. Их первого перевод я потратил 1460 рублей, а из второго около 330 рублей, и от этих переводов, по идее, должно было остаться 840 рублей.

В общем, днем в пятницу бегом-бегом, впопыхах, вывезли меня из ИК-7, привезли на поезд, посадили на него и сегодня к утру поезд привез меня в Вологду.

(Уверен, что о моем выезде знали заранее, просто специально так делают, чтобы не ожидающий ничего человек не мог нормально собраться, все проверить, чтобы подсунуть ему на подпись множество сфабрикованных документов, при этом надеясь, что человек в спешке не будет разбираться и всё подпишет).

Меня привезли в СИЗО-2 Вологды, где я бывал проездом, когда меня в сентябре везли в Карелию. Но на этот раз мне здесь выделили в карантине едва ли не VIP-апартаменты, какую-то четырехместную, на меня одного, камеру, после ремонта. Здесь, в СИЗО-2 Вологды, при обыске всё делали культурно и аккуратно, ничего не переворачивали, всё вежливо. Сводили в душ и даже на прогулку.

В общем, небо и земля по сравнению с нацистами, беспредельщиками и преступниками Карелии.

<…> Есть косвенная информация, что везут в Киров.

Журналист «Коммерсанта» Давид Френкель был задержан во время несогласованной акции ЛГБТ в Санкт-Петербурге после того, как на него напал активист Национального освободительного движения (НОД). Полиция больше интересовалась не агрессивными действиями сторонника НОД, а шествием ЛГБТ и личностью самого журналиста. ОВД-Инфо публикует его рассказ.

Я снимал несанкционированный марш ЛГБТ в поддержку социально-трудовых протестов на Невском проспекте. Марш закончился в «Катькином садике» (Екатерининский сад на площади Островского — ОИ), и после его окончания часть активистов со свернутой символикой и журналисты перешли дорогу и оказались у Малой Садовой, где проходила акция НОДа. НОДовцы и активисты вступили в словесную перепалку, и я снова достал камеру. В частности, стал снимать колоритного НОДовца в папахе, который тут же ударил рукой мою камеру, а потом и меня самого — уже ногой, несколько раз. НОДовцы кричали, что я «жиденок».

НОДовцы часто оскорбляют других людей, распускают руки и ноги (самый яркий пример — нападение на журналиста Арсения Веснина), и я обратился к полицейским, которые оказались неподалеку, чтобы они приняли меры к нападавшему — возможно. Однако они отказались принимать у меня заявление, и я вызвал наряд. Полиция подъехала очень быстро, но не стала ни задерживать нападавшего, ни даже проверять его документы. Вместо этого они проверили мои документы, и после моих неоднократных требований все-таки дали мне ручку и бумагу, чтобы я написал заявление.

Когда я закончил писать заявление, оказалось, что НОДовец уже сбежал. Мне сказали, что я могу приехать в отделение в любое удобное время. Я отошел, чтобы обсудить с Арсением, стоит ли ехать в отделение сейчас. И тут полицейские снова подошли ко мне: они сообщили, что одна из НОДовок написала на меня заявление о том, что я пытался сорвать их санкционированную акцию, и забрали меня в 78-й отдел на улице Чехова.

В отделе мне почти сразу оформили протокол о доставлении, после чего отправили давать объяснения по моему собственному заявлению. Сначала все было спокойно, только мне постоянно задавали вопросы про акцию ЛГБТ: откуда я про нее узнал? как встретился с ними? где они шли? Я отказался отвечать на эти вопросы — меня спросили, в своем ли я уме. Потом пришел заместитель начальника отделения. Он сначала стал требовать, чтобы я выключил телефон (я отказался), потом стал на меня давить, говорить, что я не журналист, что я не могу доказать, что работаю на «Коммерсант» (документов у меня действительно не было, но я связался с редакцией и знал, что они звонят в отделение, чтобы подтвердить мои слова). Он все время «тыкал» мне, говорил, что я не уважаю власть, старших и полицию. Я согласился с этим, напомнив, что напавшего на меня так и не задержали. Когда наш спор стал более эмоциональным, он стал угрожать мне вызовом скорой, которая проверит мою адекватность, а потом ушел.

Полицейские закончили принимать объяснения и оставили меня ждать неизвестно чего. Все это время в приемной находились моя девушка Варя и мой папа, которым говорили, что я не «задержан», а «доставлен», и что меня вот-вот выпустят. Также в отделении находился Арсений Веснин, который свидетельствовал о нападении на меня НОДовца и пытался передать полицейским свое видео.

Какое-то время ничего не происходило, потом внезапно появилась бригада скорой помощи: они сразу схватили со стола мои документы, я стал протестовать, тогда они потребовали, чтобы я пересел на другой стул. Я сидел прямо под камерой наблюдения и из соображений безопасности не хотел пересаживаться, о чем им и сказал. Тогда они стали пересаживать меня силой, а в ответ на мое сопротивление врач стал меня душить, в то время, как санитары выкручивали мне пальцы и связывали руки жгутом. При этом на другой стул меня так и не пересадили — я остался сидеть, где сидел.

Еще они пытались отобрать сумку с камерой, которую я удерживал локтями. Я сказал, что они заберут ее только через мой труп. «Не проблема» — ответили они. Все это время я кричал и звал на помощь, а сотрудники полиции смеялись и снимали на видео. Санитары же шептали мне в ухо, что «уебут» меня и дадут мне «по яйцам». Врачи, как и НОД, стали смеяться над тем, что я еврей. Спросили что-то про «рождественский седер» и много раз пошутили про обрезание.

Как я узнал потом, в это же время замначальника отделения беседовал с моим отцом. Полицейский пытался убедить папу, что я «сложный мальчик», спрашивал что-то про драки, алкоголь и наркотики. Говорил, что я веду себя неадекватно: все время сижу в закрытой позе и постоянно звоню по телефону. Врач же потом сказал отцу, что меня не увезли в психушку только потому, что отец оказался в отделении.

После получасового «общения» с врачами, смысл которого я так и не понял, меня все-таки развязали и выпустили из отделения, административное производство по заявлению НОДовки в отношении меня так и не возбудили.

В травме у меня сняли кровоподтеки шеи и рук, ссадины и царапины на пальцах.

Многие не пишут политзаключенным, потому что не понимают, о чем человек со свободы может говорить с человеком ее лишенным — как написать так, чтобы не напрягать узника натужностью и самому не чувствовать дискомфорт. Московский инженер и наблюдатель Николай Письменный тоже долго не мог придумать, как начать такую переписку. А потом просто решил рассказать Олегу Навальному о своем хобби — разведении попугаев. И заодно предложил ему интерактив — придумать, на какие добрые дела пустить деньги от продажи птиц.
В результате завязалась отличная переписка, фрагмент которой опубликован ниже. Пишите узникам и вы: на самом деле, это не так сложно, а в тюрьме очень помогает.

У наших Шнейдера и Декстера иногда бывают птенцы, ну и как вы уже возможно знаете, все деньги полученные от их продажи идут на добрые дела. В этот раз мы решили закрутить все еще интереснее и одновременно сделать целых два добрых дела.

Наверное вы уже слышали про Алексея Навального — отношение к нему может быть разное. Тот, кто привык доверять телевизору возможно думает что Навальный — агент США и такие как он вредят России ну или что-то подобное. У тех, кто решил разобраться в происходящем, и например как мы, немного поработали в избирательных комиссиях, увидели своими глазами что творит наше государство изнутри, мнение вероятно прямо противоположное — Алексей патриот своей страны и настоящий борец с коррупцией.

Но все должны сойтись в одном — сильное и честное государство ну никак не должно сажать в тюрьму родственников того, с кем оно хочет поквитаться. Это подло. Однако именно так поступили с братом Алексея, его посадили по делу, где даже «потерпевший» говорил о том, что никакого ущерба нет, и никаких претензий он к обвиняемым не имеет.

Ну и мы решили написать Олегу Навальному в тюрьму письмо, в котором рассказали про своих замечательных корелл, про добрые дела и предложили ему в этом всем поучаствовать, а именно придумать куда именно пойдут деньги с продажи птенцов 2016 года (всего было три замечательных птенца, на них можно посмотреть здесь и здесь). Какое-никакое, а вроде развлечение. Письмо получилось длинное, его можно почитать здесь.

Олег ответил! Вот часть его письма:

Николай, Лена, привет!

Так как технически невозможно в письме обращаться сразу к двум людям, то я буду обращаться к тебе, Николай, но подразумевается, что обращаюсь и к тебе, Лена.

Правильно сделал, что написал, чувак на просторах энтернета абсолютно прав, кто бы он ни был, писать можно обо всем, главное собраться и сделать это.

История про кореллов меня поразила. Читал я долго(ну как долго, какое-то время). Думал, что это какой-то жуткий троллинг, но судя по всему всё серьезно.

Поразили трудности с определением пола птиц. Уверен пару столетий назад заводчики пернатых жутко мучились без ДНК анализов.
Вообще как-то, когда я был маленьким малышом, а мой братец малышом по-старше нам подарили кошку. Кошки, как известно не относятся к группе животных с половым дизоморфизмом, но базовых знаний у нас не доставало, поэтому мы нарекли её Бегемот. Сейчас я думаю, что это весьма странно, что животное назвали по мотивам прочтенного Булгакова, т. к. Булгакова прочесть смогли, а пол у кошки — нет). Но это чего-то я отвлекся.

Меня мучает вопрос, не задать который я не могу: почему из первых партий бездетного приплода не была изготовлена яищница. Чёрт, корелловая яишенка так и просится в меню любого хипстерского рестика.

Повторюсь историей я поражен, особенно тем, что при помощи двух попугаев можно купить пару машин, вылечить рак, купить игровой комп и т. д. Это меркантильная сторона восхищения.

Но, а так, позвольте пожать ваши руки за те благородные поступки, совершенные вами. Действительно это очень круто. Вы настоящие джедаи!

Весьма польщен, что заочно принят в СДД(совет добрых дел), уж не знаю заслуживаю я это или нет, но постараюсь нести это звание с особо справедливым выражением лица. Конечно когда ты упомянул «доброе дело это отдать все деньги твоей семье» я сразу вспомнил про жалобы жены на мертвый аккум в машине и зимнюю резину, лысее чем Ленин в адском пламени, но потом ты упомянул про мой внутренний мир и мою правильность и я откинул мысли о личном. Честно сказать у меня определенные проблемы с выбором целей благотворительности. Я не обладаю соответствующей инфой. Конечно я подозреваю, что помощь нужна уйме людей, но я, как бэ сказать слегка блокирован информационно. Эффективнее было бы, как мне кажется, если бы ты говорил мне о каких-то вариантах между которыми происходят колебания, а я бы голосовал. Но, а вообще проект классный. Думаю правильно помогать напрямую, а не через фонды и не деньгами, а вещами или покупкой действий. А вообще ведь скоро новый год, можно на эти деньги на Алибабе купить кучу игрушек китайский, они легкие, доставка будет копеешная, а потом все их отдать или разослать по детдомам. Мне кажется это супердоброе дело. Знаю: так себе идея в плане новаторства. Но вот, кстати сейчас в СИЗО пара фигурантов по Болотному делу сидя — даже если они не курят, то будут рады, если им заказать через ФСИНовский сайт (есть такая услуга) по нескольку блоков сигарет.

Мы с птицами до детских домов еще не дошли, ну и если честно немного опасались туда залезать — т. к. предполагали что это может быть сложно: считай общение с теми же чиновниками… Ну, а тут вроде как появился повод узнать, что это такое…

Разумеется, началось все с изучения интернета — почти сразу нашли сайт gdedetdom.ru — где детские дома размещают заявки и просьбы о помощи, пишут что им конкретно сейчас нужно. На момент, когда мы открыли этот сайт в первый раз — заявок из московского региона никаких не было, все больше урал и дальше на восток. Из чего мы сделали предположение, что наши местные детдома живут неплохо и надо бы попробовать прощупать какую-нить глушь, где региональные бюджеты много ниже московского. Казалось бы — очень простое дело, но получилась целая история в четырех частях:)

Часть первая. Со спортом навсегда.
Катаясь по стране на велосипедах в этом году мы проезжали детский дом в Ростовской области, находящийся если я ничего не путаю в селе с интересным названием «Большой Лог». Там недалеко у Леонеллы живут родители, на которых можно было бы возложить функцию доставки заказанных товаров. Но увы, на звонки и email там почему-то никто не ответил. Бывает.

Часть вторая. Здравствуй сестра.
Дальше мы решили загрузить этой задачей сестру Леонеллы, которая живет в Тюмени. Увы, там тоже ничего не получилось — в одном детском доме ей сказали, что у них вроде как все есть, госзакупки и всё такое… еще в каком-то доме-малютки, несмотря на то, что вконтакте у них был довольно осмысленный список требуемых расходных материалов, уже по телефону сказали что ничего им из этого не надо, но вот если хотите, то можете купить шторы — мы прямо вот скажем у какой фирмы… Шторы? Ну как-то это не совсем сходилось с тем, о чем нам написал Олег.

Часть третья. Вспомнил я, что у меня есть огромная страна.
Как-то даже не верилось, что довольно простая операция «помочь детскому дому» буксует уже вторую неделю. Вспомнили, что у нас в фейсбуке есть знакомые из города Березники, Пермского края — это вообще довольно проблемное место, там пол города под землю уходит в прямо смысле этого слова… Ну и подумал, что если их озадачить каким-то простым действием (принять с той же Алибабы товары и отвезти их в детдом) то кто-то уж точно не откажется все это провернуть. Позвонили в Березниковский детский дом — но там ответили что-то невнятное, продиктовали еще какой-то телефон сказали звонить туда… Видимо во всех этих случаях мы попадали на персонал, которому было приблизительно все равно, купят их детям что-то новое или нет. получают зарплату и ладно.

Часть четвертая. Кто ищет тот всегда найдет.
Все эти странные поиски нам уже начали надоедать, ну очередной раз мы зашли на тот же сайт http://www.gdedetdom.ru/ — в надежде что там появился какой-нить заказ из нашего региона. и о чудо, прямо тем же днем там было размещено объявления из Воскресенского детского дома с довольно осмысленной задачкой:

Я проверил, тот ли это Воскресенск, о котором я думаю или вдруг есть еще один в нашей необъятной стране — тот, подмосковный. Позвонил туда, там сказали что директора нет, но записали мои контактные данные и обещали перезвонить, когда уточнят что им нужно. Прошел день, другой — звонка все не было. И тут я уже хотел плюнуть на всю эту историю с дет-домами, мол не пошло у нас, бывает… Но на третий день в почту упало письмо:

Это нам подходило, доставку через Алибабу уже по времени сделать не получалось (да и не работал я никогда с этим зверем), но это было приблизительно то, что загадал Олег — вот дети, вот Новый год у них, ну и немного детских расходников… Особо не надеясь, я попросил написать более точный список, что конкретно надо и в каких количествах, т. к. совершенно не представлял планировку этого детского дома и о чудо: наконец-то мы попали на сознательного работника и в тот же день нам выслали подробнейший список! Из общения в целом, мне показалось что это все действительно пойдет именно детям — имели место советы «не тратьте деньги на дорогое, дети все равно это сломают», ну и в целом общение было довольно положительным.

В ближайшую субботу мы и решили все это исполнить. Даже сняли киношку, ведь тратить деньги на добрые дела — это действительно приятно. К тому же у нас много видео про корелл, но нет еще ни одного про то, как мы тратим эти самые птенячьи деньги. Посмотрите, получилось очень весело:

Вторая просьба Олега еще в разработке, но думаю что если этот сервис ФСИН действительно существует, то тут у нас проблем возникнуть не должно, постараемся все доделать на ближайшей неделе.

Мораль истории.

Не забывайте делать добрые дела — это реально приятно. Может показаться, что в нашем случае с кореллами это такая вот игра — сколько потратить? Да сколько птенцов продали — столько и трать. Но разумеется у нас есть еще свои основные доходы — оттуда мы так же стараемся помогать людям и организациям. Люди, которые «гребут под себя» и только на этом зациклены, как мне кажется теряют очень много.

И есть еще то, что от вас потребует совсем минимум усилий — поддержите словом тех, кто в этом нуждается. Возможно вы еще не в курсе, но после некоторого просветления в нашем государстве снова появились политические заключенные и их уже много:(. Люди, или их родственники, которые сидят в за свои убеждения, к сожалению таких становится всё больше. Про Олега Навального вы уже знаете, есть еще Ильдар Дадин, которому дали 3 года просто за то, что он стоял с плакатом на улице. Или еще пример, когда из-за людоедских законов страдают совсем случайные люди — их тоже можно и нужно поддержать. Попробуйте, я вот перешагнул какой-то свой внутренний барьер, это оказалось не так сложно. Уверен, у вас тоже получится. Представьте себя на их месте — о чем вам бы было интересно читать? Да ведь почти обо всем. Ну вот и напишите. И если после прочтения вот этой истории вы это сделаете впервые, значит наши замечательные птиченьки Шнейдер и Декстер помогли сделать еще одно доброе дело.

P. S. Кому можно написать письмо, их истории и адреса можно посмотреть например здесь.

Оригинал

Как только было опубликовано письмо Ильдара Дадина о пытках в колонии № 7, мы с товарищами решили, что с этим нужно что-то делать. Арсенал средств воздействия на российскую власть тут невелик, потому мы остановились на пикете у посольства.

Подготовили реквизит, собрали всех желающих. В конечном итоге 8 ноября по адресу Latvių g. 53, в Вильнюсе собралось 11 человек: двое журналистов и девять участников. Большинство — анархисты из Литвы и других стран.

Став неподалеку от ворот посольства (оно, чтоб вы понимали, представляет из себя здоровую резиденцию, огороженную забором, а вокруг — безлюдный парк с прудом и утками), мы развернули плакаты, я взял мегафон и стал толкать речь.

Мы скандировали кричалки, чтобы быть услышанными сотрудниками посольства: «Свободу Ильдару Дадину!», «Свободу политзаключенным!» — и немного креатива: «Власть, чекисты и менты — не закроете нам рты», «Вместе раздавим кремлевскую гадину — свободу политзеку Ильдару Дадину!» Так как кричали мы громко, да и мегафон был хороший, вскоре из здания повыходили какие-то дядьки и, став неподалеку, начали нас слушать.

«Свободу народам, смерть империям!» — кричали мы, когда ко мне подошел полицейский и сказал, что тут митинговать нельзя, а мы, дескать, должны отойти на 80 метров от посольства. На что я ответил, что там — безлюдная местность, и там нас никто не услышит, но если он мне предоставит документ, согласно с которым мы не имеем права здесь митинговать, мы отойдем. Он обиделся и, сказав «сейчас предоставлю», вызвал подкрепление.

Пикет продолжился, но уже через минуту к нам подъехала мусорская машина. Оттуда вышли два полицейских, один из них подошел ко мне и попросил представиться. В ответ я попросил представиться его, попутно заметив в мегафон: вот как относятся к свободе высказываний в государстве, считающем себя демократическим.

Он показал свои документы (почему-то у него руки тряслись как с жесткого бодуна), а я в ответ показал свои. Он вновь потребовал, чтобы мы ушли за мост — то есть, фактически митинговать для самих себя, на расстоянии, где нас гарантированно никто не услышит. Моих возражений слушать не стал, а вместо этого схватил за одежду и пытался куда-то повести. Мне этого совершенно не хотелось, что я и стал ему всем видом демонстрировать, давая понять, что если он хочет, пусть тащит куда-то мою куртку, но не меня. Остальные товарищи обступили нас и стали вслух возмущаться, но вскоре подошел еще один мент, и вдвоем они потащили меня к машине.

В машине мы просидели около часа. Мент пытался нагнать на меня жути, злорадно и торжественно сообщив, что теперь они имеют полное право задержать меня на три часа (ужас-то какой). Активно совещались с начальством, передавая все, что произошло возле посольства. Тем временем подъехала еще одна машина, и менты из нее стали переписывать данные других участников пикета. Просидев час в машине, мы двинулись в комиссариат — и половина наших соратников вслед за нами на транспорте. По дороге беседовал с ментами — рассказал им о том, что прямо сейчас, в эти минуты, происходит с Ильдаром Дадиным и о том, что они занимаются ерундой, не нужной никому и, в первую очередь, им самим.

Начальник наряда признался, что в его практике это первый случай, когда митингующие отказались подчиняться требованиям полицейских. Нет, вы будете смеяться, но он действительно думал, что мы будем исполнять его требования только потому, что он мент.

Приехав в комиссариат, я увидел еще двух товарищей: одного из Литвы и одного из Азербайджана, задержанных уже после меня. Литовская мусарня — довольно чистая и прилично выглядящая по сравнению с беларуской. Менты более вежливые. При мне «преступники», которых туда приводили — один алкаш и три безбилетника.

Около трех часов мы просидели в клетке «обезьянника» (которую, правда, даже не закрывали), пока нас сфотографировали и отвели на дознание. Мусора вели себя достаточно учтиво, пытались даже шутить. Через переводчика взяв объяснение по поводу произошедшего (не нарушали, не ругались, никого не оскорбляли, необходимую дистанцию от посольства выдержали), нас по очереди отпустили. Последним, около 22.00, вышел товарищ из Азербайджана.

Менты, как обычно, сами не знают законов. Да, в радиусе 80 метров от здания посольства митинги запрещены. От посольского забора «запрещенное» расстояние составляет 25 метров — а мы примерно так и стояли.

По рассказам товарищей, на пикетах у беларуского посольства проблем с «близкостоянием» никогда не возникало. Видимо, московские посольские бояре так выдрессировали местных полицейских, требуя спокойствия и безмятежности для своих ботоксных задниц (чтоб как в России-матушке), что те готовы исполнять любые их прихоти и гонять демонстрантов почем зря. Симптоматично.

Если б не задержания, об этом пикете вообще почти никто бы не знал. Благодаря же ментам, решившим показать свою власть, о произошедшем написали литовские, российские и беларуские медиа. Также выяснилось, что по литовскому закону 2014 года за нарушение правил проведения демонстраций организатору полагается до 570 евро штрафа или до 1 месяца тюрьмы.

Всем нам вручили повестки на некое подобие суда по административному процессу через несколько дней, но сказали позвонить и уточнить, нужно ли будет туда ехать вообще. Позвонили они мне сами 23 ноября и вызвали на следующий день, 24 ноября, в полицейский комиссариат.

Там составили протокол за «слишком близкое к российскому посольству пикетирование». 20 декабря в Вильнюсе суд. Не хочется делать глобальные геополитические выводы, но почему-то меня не покидает уверенность, что без давления из российского посольства на полицию тут не обошлось.

По делу я единственный обвиняемый. Радует, что двум другим задержанным товарищам ничего не предъявили. Не знаю, почему так вышло: наверное, мегафон был только у меня.

Подготовка к встрече 11 ноября

Мною ожидалась обычная встреча друзей с чаем и пирогами без каких-либо происшествий. Подготовка к встрече шла своим чередом. 10 ноября я съездил в Москву за новыми термосами, в которых планировал приготовить чай и кофе для моих друзей.

Ещё решил приготовить для встречи пирожки с картошкой и мясом. Для этого вечером сходил за ингредиентами в Ашан. Вместе с ингредиентами купил зеленую сумку, в которой нес пироги 11.10.2016 г.

До момента задержания 11 ноября

Утром 11 ноября будильник прозвенел ровно в 5 часов. Я приготовил пироги, чай и кофе, на что ушло у меня около четырех с половиной часов. На встречу немного опаздывал. Пироги положил в зеленую сумку Ашан. Один термос в 3.2 литра с кофе положил в рюкзак, который я носил на спине, а другой термос в 3.2 литра с чаем я положил в обычный целлофановый пакет. Вышел из дома с двумя пакетами в руках (чай и пироги) и с рюкзаком на спине (кофе).

Пришел на стоянку Мега-Химки в районе 10:30. Там у машины Сергея Рудаметкина (фиат), которую он припарковал ближе к главному входу Икея, уже собралось несколько человек. Увидел и поздоровался с Еленой Филипповой, Ольгой Резниковой, Сергеем Рудаметкиным, Михаилом Курбатовым, Русланом Козыревым, Владимиром Синицыным. Увидел и знакомого журналиста из Новой газеты, Дмитрия Реброва. Там находилось несколько человек, которых я не знал и видел впервые, например, Екатерина Болотова, Олег Литвинов. Были там люди, которых я видел в лицо и не так много общался прежде, например, Дмитрий Лазаренко и Игорь Мельников. Мы стояли и ожидали приезжающих друзей, чтобы всем вместе пойти в Мегу попить чай, покушать и поговорить.

После продолжительного (более 30 минут) стояния на холоде Дмитрий предложил положить мои пакеты и рюкзак в багажник его машины, чтобы я не таскался с ними, что я с удовольствием и сделал.

Через некоторое время я услышал от кого-то, что к другому моему знакомому, Сергею Айнбиндеру, подошли полицейские, которые намереваются отвезти его в отдел. Мне стала интересна причина и происходящее, поэтому я решил подойти посмотреть и узнать о ситуации к машине Сергея Айнбиндера, которая стояла ближе к главному входу в Мега-Химки. Там были и другие мои друзья и знакомые, Елена Филиппова, Дмитрий, Михаил Курбатов, Сергей Рудаметкин и другие. Всё что я увидел — это как Сергей Айнбиндер общался с полицейскими, которых было около 13 человек, потом его в принудительной (на моё восприятие) форме посадили в машину и увезли. На машине Сергея Айнбиндера было два зелёных флага водительского профсоюза, в котором он состоит и является участником.

Мы решили все вместе пойти наконец-таки в Мегу посидеть и пообщаться. Я попросил Дмитрия Лазаренко взять из его багажника машины обратно мои сумки и рюкзак. После того, как я взял свои вещи, сообщил Дмитрию, что я иду в Мегу, в ресторанный дворик, где можно посидеть и поговорить за столиками, что там и планировали до этого собраться.

Уже в Меге мы приставили столы друг к другу, я выложил пирожки, чай и кофе на стол, предложил угощаться. Чая и кофе в совокупности было примерно 6.4 литра, поэтому всем смог налить напитков. Пирожков с картошкой и мясом было на всех предостаточно. Нас было около двадцати человек. Я не у всех людей знал имен, не уверен, что и сейчас знаю их. Кого-то я видел в лицо до того, а кого-то встретил впервые и только познакомился. Например, я познакомился с Олегом Литвиновым, который принес в Мегу с собой гитару, на которой он исполнил несколько своих замечательных песен. Мы говорили о прошлых встречах, о бедственном положении дальнобойщиков, о законных возможностях преобразований в обществе, а также на разные отвлеченные темы. Так мы просидели в Меге Химки около двух или даже трех часов.

Потом мы уже решили расходиться. На парковке нас ожидали журналисты с телеканала Дождь для заключительного интервью по поводу дальнобойщиков, которое они взяли у Сергея Рудаметкина, как председателя московского отделения ОПР. Ещё журналисты попросили Олега Литвинова сыграть им на гитаре в прямом эфире. Я знал, что Олег Литвинов хорошо играет, потому что только недавно слышал его песни в Мега Химки, где он нам играл. Но Олег сказал, что исполнит какую-то особую песню, поэтому я решил остаться и не отходить далеко, чтобы послушать. Выход в прямой эфир задерживался, но почему-то количество полицейских становилось больше на стоянке. После окончания прямого эфира, на которой играл свою замечательную песню Олег Литвинов, к нам подошли полицейские. Я не слышал, как кто-либо из полицейских представлялся, но они о чём-то говорили и даже возможно спорили с Михаилом Курбатовым, Владимиром Синицыным. Как я понял, спорили они по поводу внутренних наклеек на машине Вламимира Синицына. Чтобы не накалять события я отошёл в сторону и наблюдал со стороны. Потом услышал от Елены Филипповой, что к нам подошел муниципальный депутат Андрей Малыгин на встречу. Мне стало интересно познакомиться, я подошел к депутату, мы поговорили немного и постояли вместе.

Через некоторое время в районе 15 часов дня, нас окружили полицейские и один из них сказал проследовать в специальный автобус. Никто мне не представлялся и никто не объяснял причину этого требования. Но чтобы не накалять события, потому что полицейские показались мне излишне возбужденными и эмоциональными, я решил пройти в автобус не проявляя ни малейшего несогласия.

Все это время после выхода из ТРЦ Мега-Химки, в котором мы сидели, общались, пили чай и кушали пироги, у меня в руках находился зеленый пакет Ашан с несколькими оставшимися пирожками и пакет с полупустым термосом чая, а на спине был рюкзак с пустым термосом кофе. Так я с этими пакетами в руках и рюкзаком на спине по первому требованию неизвестного мне полицейского проследовал в автобус полиции.

На этом фото (скриншот с видео прямого эфира телеканала Дождь) со спины я держу два пакета (в одном термос с чаем, в другом пирожки), и на спине рюкзак.

На этом фото (скриншот с видео телеканала Дождь) с лица я держу два пакета (в одном термос с чаем, в другом пирожки), и на спине рюкзак.

На этом фото (скриншот из видео Сергея Рудаметкина) я стою рядом с муниципальным депутатом Андреем Малыгиным, никто ничего не выкрикивает, флагов и плакатов у нас нет. Время приблизительно 14:45.

Задержание и оформление

После прохождения в автобус, кто-то сел на места, которых было мало, мне пришлось ехать стоя. Ольгу Резникову внесли в автобус на руках. В тот момент, когда все были уже в автобусе, когда уже начали ехать, я посмотрел на часы, было 15:09.

Нас привезли в первый отдел полиции по г.о. Химки, который находится по адресу г.о. Химки Мельникова 32. Располагается этот отдел рядом с ТРЦ Мега Химки, но на другой стороне от того места, где мы были задержаны на парковке.

После того как нас привезли, сказали выходить и проходить внутрь здания. Ольгу принесли на руках. Мы немного постояли, ждали чего-то. Никто ничто не объяснял, не представлялся, но покинуть место нам запрещали. Всех начали переписывать. Журналистов отпустили, которых доставили вместе с нами.

Ко мне подошел один сотрудник полиции (потом узнал, что его зовут Роман, фамилия есть в протоколе), не представился, не сказал что будет дальше. Попросил у меня документы, которых у меня не было, но я дал ксерокопии моего паспорта. Ждал. Потом сказал, что у меня особый случай. Я и Игорь Мельников, нас вместе довезли до отдела на улице Марии Рубцовой (не так далеко от первого отдела, пешком не больше 7 минут) на внедорожнике ауди, где с моих слов написали объяснение. В нем я указал, что пришёл на встречу с друзьями, заранее приготовив чай и пироги. Мы встретились, посидели в Меге. Потом на парковке подошла полиция, окружила нас и сказала проследовать в автобус.

После подписания объяснений, сделал на листе объяснения пометку, что напечатано с моих слов, меня одного отвезли обратно в отдел. Игорь остался там.

В отделе полиция я долго ждал. Мне предложили подписать бумагу, что я участвовал в незаконном митинге, я отказался, сказал, что никакого митинга не было, тогда мне сказали ждать дальше. Потом подходил к другим полицейским, подтвердил усно свое объяснение, показал свои водительские права. Потом меня пригласили на второй этаж отделения в зал, где я встретил Елену Филиппову, Владимира Синицына, Дмитрия, Екатерину Болотову. Мне сказали подождать. Этот полицейский, который с самого начала мною занимался, Роман, принес мне протокол со статьей 19.3. Я его прочитал и был с ним не согласен. Позвонил Екатерине Ивановой, она знакомый юрист, подруга, спросил у ней лучшую формулировку для записи о несогласии с протоколом. Заполнил этот протокол, но не подписал часть в получении копии этого протокола. Роман, этот полицейский, сказал, что принесет мне ксерокопию. Ждал. Некоторые оставшиеся пирожки съели дальнобойщики, которые ожидали вместе со мной на втором этаже. Потом меня провели вниз для ожидания копии протокола. Там было два задержанных молодых человек, которых тоже по непонятным причинам задержали, но только с самого раннего утра, с 8 утра, я поделился с ними пирожками и чаем.

Внизу у дежурной части были друзья, которые приехали, как только узнали о нашем задержании. Увиделся с Екатериной Ивановой и Антоном Черновым. Мы немного поговорили. Некоторое время спустя Антон Чернов захотел выйти покурить на улицу, но его не пустил один сотрудник полиции, который стоял у входа, он не объяснил причину. Дождавшись другого сотрудника полиции, вероятно более главного, ситуация с ограничением свободы Антона разрешилась. Тот главный сотрудник указал своим младшим коллегам кого можно, а кого нельзя выпускать.

Потом меня пригласили к камерам заключения. По пути туда успел передать Екатерине Ивановой свой кошелек, часы и фото камеру на хранение.

После ожидания у камер заключений Роман (полицейский) мне принес копию моего протокола, который был плохо пропечатан, поэтому я попросил его снова сделать копию. Во второй раз он принес снова плохо пропечатанный протокол, я попросил его прочитать вслух то, что он в этом протоколе написал и с его слов обвел его почерк своим. Передо мной обыскивали Елену Филиппову при двух понятых женщин. Потом при двух понятых мужчин я выложил свои вещи, один сотрудник обыскал меня. Я сдал шнурки, шарф, пояс, телефон, мелочь, сумки и рюкзак. Потом проводили меня в камеру заключения, в которой уже находился Сергей Айнбиндер и Николай Куцуров. По пути туда увидел в первой камере Михаила Курбатова, Владимира Синицына и Сергея Рудаметкина, а во второй камере Ольгу Резникову, Елену Филиппову.

Нахождение в заключении до суда

Некоторое время мы были в камере втроем (я, Сергей Айнбиндер, Николай Куцуров), потом к нам привели Игоря Мельникова. Нам передали наши друзья пакет с едой, до этого я ел только в Мега Химки со всеми, еще у меня с собой был последний оставшийся пирожок с картошкой и молочные сливки. Только в камере познакомился с Николаем и Игорем, до этого Игорь меня только видел и помнил в лицо. Сергея Айнбиндера я знал и раньше, но никогда с ним толком не общался. Мы все познакомились в камере, потом обсуждали наше задержание, говорили на общие темы.

Камера заключения была небольшой, прямоугольной, где-то полтора метра на три с половиной, потолок высокий, метра три. В камере было тускло, приходилось напрягать зрение, чтобы всмотреться в лица людей, с которыми общался. Стены покрашены в серый цвет, на стенах надписи, часть из них неразборчивые каракули, где-то злые изречения и слова, где-то названия городов и даты. Раздвижная дверь на выход была из железной решетки с пластиковым стеклом. В этой двери не было щелей, она герметично закрывала проход, из-за чего в том числе отсутствовала вентиляция свежего воздуха. Было очень душно, вентиляция не работала или работала очень плохо. Воздуха не хватало, тяжело дышалось, тело быстро потело. Сергей Айнбиндер при нашем разговоре тоже замечал плохую вентиляцию воздуха. Было радостью, когда дверь открывалась и новый воздух заполнял нашу темную камеру.

Для сидения и лежания там был кубический выступ по длинной и короткой стороне, на котором сверху были твердые доски, а по стороне которого железный лист. Спать на ней едва ли смогли бы только скорчившись три человека. Матрасов нам не предлагали. Но через некоторое время принесли покушать в пластиковых тарелках гречку с куриным мясом, завернутые в фольгу, предоставили пластиковые вилки. Наши друзья, все еще ожидавшие нас в отделе у дежурной части передали нам пакеты с водой и едой. Пить хотелось, потому что последний раз пил в Меге со всеми чай.

Через какое-то время привели в нашу камеру по очереди еще двух молодых ребят из Ростова, имен не помню. Их посадили из-за обвинения в мошенничестве с телефонами. Нас в одном небольшом пространстве оказалось шесть человек, лечь и немного протянуть ноги уже стало роскошью. Мы угостили этих ребят едой и поделились нашей водой, поэтому вскоре мы поладили. Из-за большого количества людей в камере стало еще душнее. Наши друзья находились рядом, мы видели их через пластиковое стекло камеры, когда проходная дверь открывалась. Становилось спокойнее от того, что моя личная судьба для кого-то не безразлична.

Сергею Айнбиндеру удалось пронести в камеру телефон и он отправил сообщение от меня моей маме, что у меня все хорошо. Было уже после полуночи, когда дверь нашей камеры открыли и мне сказали идти на выход. Вначале я расстроился, что меня хотят освободить, оставив в заключении моих друзей, но потом сообщили, что из-за чьей-то жалобы на переполненность камер нас собираются перевезти в другой отдел полиции в старых Химках, чтобы там мы провели остаток ночи до отправки в суд. Я забрал свои вещи, потом на меня и Дмитрия надели железные наручники, впервые такое со мной было. Эти наручники жали в запястье, причиняли неудобства и были холодными. На наш вопрос о том, зачем наручники надевать, нам сказали, что для того, чтобы мы не убежали. Затем с нашими вещами нас посадили в машину УАЗ на заднее сиденье, где меня попросили сдвинуть в сторону и вниз полицейские шлемы, чтобы место освободить. Еще с нами в машине ехал Владимир Синицын. Нас задержанных было трое на заднем сиденье машины УАЗ, на передних двух сиденьях сидели два сотрудника полиции. Мы поехали.

Сотрудники полиции в разговоре с нами просили дальнобойщиков не проводить акции в Химках, чтобы водители доезжали до Москвы, так как они устали. Оказывается, что в непредвиденных ситуациях им приходится работать бесплатно, им за это никто не платит. Им, полицейским, тоже многое не нравится, но они не видят возможности, чтобы что-то изменить, не верят, что можно что-то поменять.

Нас привезли в новый отдел, мы сдали вещи и зашли в новую камеру, которая оказалась приятнее. Стены покрашены в светлые и темные тона зеленого. Вентиляция воздуха хорошая, значительно теплее и светлее. Но места для лежания в этой камере стало ещё меньше, чем в прошлой камере, только одна сторона с твердой поверхностью из досок. Получалось только двум человекам лежать скорчившись и одному просто сидеть. Ни матрасов, ни подушек с одеялами нам не дали и не предлагали дать. Спали в одежде отрывками, как удавалось.
Я был в этой второй камере с Дмитрием и Владимиром Синицыным. В соседнюю камеру вскоре привели Михаила Курбатова и Игоря Мельникова. В разговорах о машинах, работе и жизни прошло какое-то время. Немного удалось вздремнуть в непонятной позе, скрючившись.

Рассвело. Нас не кормили и не поили в этом отделе, мы не просили. Но по первому требованию пускали в туалет. Утром к нам пустили Екатерину Иванову, я отдал ей свой протокол. Договорились встретиться в суде. Екатерина сказала, что нас поддерживает много людей, что будут правозащитники. Полицейские сказали нам, что нас скоро уже повезут в суд.

Мы немного подождали в наших камерах. Потом нас выпустили из них, отдали вещи. Мы впятером (я, Михаил Курбатов, Владимир Синицин, Дмитрий, Игорь Мельников) сели в машину полиции, до которой и в которой на нас не было наручников, их больше не надевали, нас повезли в суд. Настроения были бодрые.

Суд и освобождение 12 ноября

Нас, пятерых, привезли к суду. Мы вышли из машины. Кто-то закурил, я ожидал готовности всех. Потом мы зашли в здание суда. Нас ожидали разные хорошие и добрые люди, они говорили очень приятные и ободряющие слова, которые очень сильно поднимали нам настроение.

У меня была моя одна зеленая сумка, в которую я положил другую сумку с термосом, а также рюкзак на спине. Сумку и рюкзак оставил Екатерине Ивановой, но взял с собой телефон.

Хорошие люди давали мне еды, но мне было неудобно брать, поэтому я старался любезно отказывать. Но тем не менее, кто-то брал еду и клал в мою зеленую сумку, которую оставили у Екатерины.

Нас, пятерых, провели во внутренний двор, завели налево за угол, где не видно даже с внутреннего двора. Там стояла машина газель, нас посадили туда для ожидания очереди на судебный процесс. Там уже находился Сергей Рудаметкин, Николай Куцуров. В машине газель не хватало для всех мест, приходилось стоять, либо сидеть на корточках. Было прохладно в салоне, периодически включали обогреватель. Потом начали приглашать и уводить по очереди в здание суда. У нас были телефоны, поэтому мы были в курсе событий. Знали о поддержке, от чего становилось радостнее и спокойнее.

Через какое-то время вспомнили, что ничего совсем с самого утра никто не ел, а все те продукты которые нам давали хорошие люди остались вместе с моей зеленой сумкой у Екатерины Ивановой. Мужчинам хотелось также и курить. Кто-то связался с кем-то, попросили передать пакет с едой и водой. Через какое-то время нам принесли покушать, но не сразу. После того, как мы поели, настроение значительно улучшилось. Мы разговаривали на общие темы из жизни, созванивались с друзьями и близкими.

Так по одному человеку уводили из газели в здание суда. По телефону мы получали информацию об уже состоявшихся судебных решениях. Уже стемнело. Я пошел предпоследним. Последним идти остался Сергей Рудаметкин. Когда мы узнали, что наших подруг (Ольгу Резникову, Елену Филиппову, Екатерину Болотову) все еще держат в камере и планируют держать до следующего дня, нам стало очень больно и неприятно. Сергей хотел предложить обменяться, чтобы девушек пропустить вперед и им не пришлось еще одну ночь находиться в камере заключения. Он даже вроде с таким предложением обращался к кому-то, но его не послушали.

Как только я вошел и поздоровался со всеми в зале суда, мне уже сказали то, что мне стоит ожидать — мою виновность и штраф в тысячу рублей. Тем не менее это мой первый был суд, мне казалось каким-то невероятным все происходящее, что судья не сможет не поверить моим правдивым словам о моей невиновности. Я заблуждался. Меня познакомили с моими защитниками, в голове был сумбур. Мне дали лист с ходатайством о представителях защиты, чтобы я его зачитал.

Начался суд. Зашла судья, очень приятная и мягкая женщина, как мне показалось, уселась на пьедестал. Процесс начался. Я подтвердил свое доверие суду. Зачитал ходатайство о защитниках, у меня его приняли.

Меня обвинили в неповиновении полиции, статья 19.3. Сообщили мне о том, что я говорил вслух «Нет Платону», что кто-то мне якобы представился из полицейских, что якобы попросили меня прекратить акцию и предупредили о последствиях, а я отказался повиноваться, за что попал на административный суд. Моему изумлению не было предела.

Я сообщил вкратце мою историю, что ни в каких акциях не принимал участия, в руках не было у меня плакатов, флагов, а только пакеты с термосом и пирогами. Сказал, что никто мне не представлялся и никто у меня ничего не просил, а только услышал " пройдите в автобус», а до этого «окружаем их».

Потом моя защита вызвала двух свидетелей, Дмитрия и Владимира Синицына, которые тоже подтвердили, что я ничего не выкрикивал, никаких плакатов и флагов не держал, никаким требованиям полицейских не сопротивлялся. Еще мои свидетели подтвердили наручники, которые надевали мне и условия пребывания в камере. Стороне защиты отказали в рассмотрении видеозаписей, а также в вызове тех полицейских, которые написали рапорты о моем задержании и якобы неподчинении им.

Судья все выслушала, но в заключительном решении признала меня виновным, присудила штраф в тысячу рублей. Она сказала, что нет оснований у нее не доверять рапортам полицейских, что моя защита не предоставила доводов и оснований для другого её решения об оправдании меня. Суд закончился. Я дождался копии постановления, расписался в получении.

Потом присутствовал на заседании суда по делу Сергея Рудаметкина. Там повторилось примерно то же самое, только без вызова свидетелей, что сократило общее время. Такое же решение с таким же штрафом.

Окончание дня 12 ноября

После выхода из зала суда я спустился со всеми вниз в холл и на улицу, где нас ожидало очень много людей. Состоялся очень счастливый и радостный момент встречи. Состояние было очень уставшее, но после встречи приподнятое. Кто-то поехал домой, а с кем-то договорился поехать в отдел к нашим подругам, чтобы поддержать их.

Меня подвезла к моему дому Татьяна Конькова. Я сказал ей, что забегу домой, чтобы переодеться, заварить девушкам чай в пластиковой бутылке и может взять что-то покушать, а потом приду в отдел полиции. Дома переоделся, немного поговорил с родителями, объяснил им все, они меня поддерживают. Заварил чай, взял овощи и фрукты в пакете, пошел пешком до отдела полиции. Дошёл за десять минут где-то. Там была Екатерина Иванова, Татьяна Конькова, Ирина Русанова, Михаил Крбатов, Владимир Матвеев, Михаил Окунев. Было очень радостно видеть всех, но в особенности Олю Резникову и Елену Филиппову, хоть и через окна камеры и отдела дежурной части. Мы передали чай и пакеты с едой, но и сами немного попили чай, потому что я его пять литров принес, а Михаилу и остальным тоже захотелось. При прощании договорился с Екатериной встретиться утром в отделе у наших подруг, чтобы принести завтрак и поддержать перед отъездом в суд.

Следующий день. 13 ноября

Утром проснулся где-то в семь. Приготовил завтрак для подруг. Сделал драники со сметаной, тосты с сыром, порезал помидоры и огурчики. Принес завтрак в отделение, передал. Потом подъехала Екатерина Иванова, она подарила этому отделу конституцию с пожеланиями и пометками, сделала это через официальное заявление с объяснением. Мы поехали в суд, где готовился процесс над Ольгой Резниковой, Еленой Филипповой и Екатериной Болотовой.

В целом все процессы прошли идентично со стороны суда и судьи. Различия были в подаче своих историй подсудимыми. У Ольги очень смелая и отважная, уверенная подача позиции была, у Елены мягкая, искренняя и нежная, у Екатерины эмоциональная, шокированная и твердая. Очень понравилось, как девушки справились и показали себя на суде. После суда все были очень уставшими, и поэтому решили разъехаться поскорее домой отдыхать и восстанавливаться.

Благодарность

Хочу выразить глубочайшую благодарность общественности за поддержку и помощь. Даже эмоционально знание того, что кто-то там тебя не бросит, очень важно, это придает сил и не дает сломаться. Возникает желание бороться за справедливость, за честный суд и полицию, за развитие гражданского общества.

Очень большое спасибо всем тем людям, с которыми я через всё это прошёл, через задержание и заключение.

Ольга Резникова, спасибо тебе большое. Ты показательный пример твердости духа, смелости, знаний и ума. Я очень восхищен всем тем, чем ты занимаешься, что планируешь совершить. Твоя глубочайшая солидарность, твердая поддержка окружающих не дает мне малейшей возможности разочароваться в человечестве. Ты подарила мне желание находить свои сражения и бороться ради победы, ведущей к лучшему миру для всех без исключения людей на нашей планете.

Елена Филиппова, спасибо вам большое. Вы изумительная, спокойная, очень умная, добрая, интересная, веселая и такая приятная. Мне посчастливилось познакомиться с вами и пройти через сложности, которые повысили еще больше вашу ценность в моих глазах.

Михаил Курбатов и Сергей Рудаметкин, спасибо вам большое. Вы очень смелые, и рядом с вами я тоже становлюсь смелее, увереннее. Вы расширили мои границы понимания возможностей человека, который может сутками не есть и не спать, но выполнять свою работу, делать свое дело. Вы очень умные, спокойные и позитивные. Вы умеете слушать, вы способны поменять свое мнение, если услышите разумные доводы, увидите доказательства.

Владимир Синицын, Дмитрий, Николай Куцуров, Игорь Мельников, Сергей Айнбиндер, Екатерина Болотова спасибо вам громаднейшее за поддержку, за общение, которое не давало опустить руки. Вы замечательные люди, готовые пройти через заточение ради свободы, правды и справедливости.

Отдельное спасибо я хотел бы сказать Екатерине Ивановой. Ты самая удивительная и надежная поддержка. Знание, что ты рядом, что ты на телефоне, дает невероятную уверенность и спокойствие. Большое тебе спасибо, Екатерина, что ты прошла с нами через беспредел системы, не сдалась, не устала и не оставила нас. Это очень многое значит для меня и остальных. Часто вслух из-за скромности не все говорят какая ты замечательная, но в личных беседах часто упоминают твою фантастическую поддержку и помощь. Ты делаешь людей лучше, изменяя судьбы безвозвратно в лучшую сторону.

Отдельное спасибо я хотел бы сказать Татьяне Коньковой, Ёсе и Станиславу Свинцову. Вы самая удивительная семья, очень добрая и интересная. Ваша поддержка и помощь неоценимы, вы бесценны в моих глазах. Ёся у вас благороднейший ребенок, несмотря на его возраст мне хочется ровняться на него. Спасибо вам за всё.

Отдельное спасибо громаднейшее Ирине Русановой, Михаилу Окуневу, Владимиру Матвееву, Владимиру Михееву, кого было очень неожиданно, но невероятно приятно увидеть. Спасибо вам друзья за вашу поддержку, она очень многое значит.

Спасибо всем кто приезжал к залу суда, кто читал конституцию. Сами полицейские в шоке к нам подходили, они были поражены такой поддержкой с вашей стороны и начинали вежливее, учтивее с нами общаться, идти даже на уступки. Вы замечательные люди. Спасибо вам.

Спасибо всем кто поддерживал удаленно, распространял информацию о нашем задержании и ходе дел. Благодаря этому люди понимали значимость происходящего.

Большое всем спасибо за чтение.

Оригинал