С 30 марта, когда начался суд над «поэтом-экстремистом», прошло уже несколько заседаний. В целом это «мероприятие» всё больше стало напоминать некое политическое ток-шоу с элементами абсурда, маразма и мракобесия.

В ходе последнего судебного заседания стали выясняться новые интересные подробности. На днях в суд вызывали учеников с родителями. Так вот один из них признался, что его сверстник из 6-го класса (единственный, который якобы слышал от меня на уроке фразу о «сорвавшейся у Путина крыше») после «допроса» в кабинете директора школы, где присутствовала представитель Прокуратуры, сказал своим одноклассникам, чтобы на вопрос об Александре Михайловиче они отвечали, что учитель так и заявил, мол, «У Путина после Олимпиады снесло крышу — ввёл войска в Крым». О моих стихах он узнал от родителей. Дальше началось настоящее шоу — очная ставка между учениками. Всё закончилось тем, что кто-то из них что-то не так понял. Между прочим, отец этого школьника в очень эмоциональной форме весьма жёстко выступал против меня, обвиняя в «антироссийском творчестве», «подстрекательстве к массовым убийствам россиян» и даже «к явным террористическим призывам»(!!!).

Следующий «свидетель» (по совместительству работник церкви) прочёл целую лекцию насчёт «наследника и реабилитатора фашизма труса Бывшева» (правда, Шухевича он всё время почему-то называл Шушкевичем) и зачитал свой обвинительный приговор мне, практически повторив слово в слово всю 282 статью, по которой меня судят. При этом на вопрос адвоката о том, имеют ли право украинцы оказывать сопротивление оккупантам, он уходил в сторону и повторял, что вопрос ему непонятен. Потом он заявил, что вообще никакой Украины как государства не было и нет и что «всё это наша исконная земля.» Ещё он повеселил публику тем, что отвечая на вопрос, откуда он черпает подробную информацию о событиях на Украине, с гордостью ответил, что постоянно смотрит 1 канал российского телевидения, где передаётся вся правда, что вызвало улыбку даже у представителя стороны обвинения.

Ещё отличились две учительницы, которые «вспоминали» мои слова в стихах про «зелёных человечков», «как русские какают под кустиками» и прочую «зарифмованную скабрёзность». Указали на то, что я критиковал Пушкина и Суворова и посмел заявить, что украинцы на Майдане были молодцы, когда свергли Януковича. Надо добавить, что возмущённые речи моих коллег и фразы типа «такого учителя нельзя и на пушечный выстрел допускать к детям» звучали в присутствии приглашённых на суд семиклассников (у которых я ещё в прошлом году вёл иностранный язык).

Но самым «убойным» было гневное выступление учителя английского языка, заклеймившего меня позором за то, что «Бывшев поддерживает право украинцев на независимость и европейский выбор, что является абсолютно недопустимым».

Естественно, никто опять не смог вспомнить ни строчки из «УКРАИНСКИХ ПАТРИОТОВ», чем, кажется, окончательно повергли судью в уныние. Ей неоднократно приходилось повышать голос на таких «ценных свидетелей», которых постоянно куда-то «заносило». Вот такие у нас дела. Короче, шоу продолжается.

В день суда Евгения в колонию не доставили, поскольку, как нам объяснили, суд был не только у него, но и у других заключенных, поэтому он ждал, пока пройдут другие суды. На следующий день мы с ним встретились, было два свидания. Нас было пять человек, но ходили к нему только четверо: разрешены свидания с двумя людьми одновременно. Женя в хорошем настроении, очень, как нам показалось, оптимистичен — у всех уже руки опускаются, а он настроен по-боевому.

Никаких препятствий нам не чинили. Мы ездим в эту колонию раз в месяц. В прошлый раз у нас были определенные эксцессы: мы пошли на территорию колонии со свернутым баннером, на котором было написано «Свободу Витишко! Саню-вора — в колонию!» (Витишко подвергся уголовному преследованию за надпись «Саня — вор» на заборе вокруг участка, предположительно принадлежащей губернатору Краснодарского края Александру Ткачеву, где проходило незаконное строительство — ОВД-Инфо). Баннер изъяли, заставили писать объяснительные, объявили, что мы агенты Госдепа, что этот Госдеп нам платит. И.о. начальника колонии Власов спросил, какая у нас конечная цель. Когда мы сказали, что построение правового государства, он ответил, что если бы у нас было правовое государство, у нас была бы Украина. Но в этот раз никаких препятствий не было, мы спокойно прошли, встретились, передачу у нас приняли.

О перспективах УДО Женя не говорит прямо. Думаю, какая-то надежда у него есть. Взысканий много. На судебном заседании, когда зашла речь о «халатном отношении к прополке помидоров», смеялись все, включая судью, и судья потребовал в следующий раз показать регламент прополки помидоров.

Евгений на суде сказал, что колония за год стала лучше. По многим пунктам ситуация начинает выправляться — и с правами человека, и с соблюдением закона. Например, теперь разрешено общаться на других языках. Когда мы приезжали к нему в прошлый раз, в конце февраля, он рассказывал, что людям, которые туда попадают и не владеют в совершенстве русским языком или родственники которых не владеют, запрещали общаться по телефону вообще. То есть говорить только на русском. Сейчас эта проблема решена, и по большей части люди имеют возможность общаться на том языке, на котором хотят. И телефонов больше появилось — раньше было всего два телефона на колонию.

Были определенные проблемы с отправкой корреспонденции, в том числе в суд. У Жени очень много исков на колонию в суд, но он не мог оплатить пошлину, и зачастую его письма, обращения не доходили, их отправляли обратно, поскольку пошлина не оплачена. В целом, он письма получает и отправляет, они доходят. В прошлый раз выяснилось, что Евгений получил очень много писем из других стран — из Голландии, из Китая — несколько мешков писем, в том числе детских рисунков. Он их все прочитал и написал заявление, чтобы их из колонии отдали нам. В тот раз колония их якобы потеряла. Не получили мы их и в этот раз.

Сам Женя сейчас ни о каких нарушениях не рассказывал. Я думаю, в колонии к нему уже привыкли.

Следующее судебное заседание по УДО 15 апреля. Надеюсь, мы на него поедем.

3 апреля 2015 года в Никулинском суде состоялось второе заседание по делу о совершенном мной административном правонарушении. Правонарушение по статье 20.2, часть 1, превышение заявленного числа участников публичного мероприятия, повлекшее угрозу общественному порядку. Само мероприятие состоялось 25 января 2015 года, протокол был составлен 6 марта, первое заседание суда состоялось 30 марта. Странная цепь событий, еще страннее был путь к ней.

25 января мы, инициативная группа жителей Тропарево-Никулино, провели митинг против застройки зеленых пространств района, я была заявителем митинга. Митинг был последним днем, когда жители района смогли попасть на Поляну перед магазином «Польская мода», на которой мы гуляли с момента основания микрорайона. Через поляну проходили пешеходные пути к метро и магазинам, зимой на ней магазин «Польская мода» заливал горку для детей, летом на Поляне собирались дети и взрослые, сидели на траве и на лавочках возле детской площадки. Все стремительно изменилось 4 января 2015 года. Вечером приехал грузовик с краном и выгрузил бытовку и туалеты. Фотографии в фейсбуке всколыхнули весь район. Когда 5 января строители снова сделали попытку заехать на Поляну, их уже ждали жители. Начался народный протест против стройки. Первое, что попытались сделать жители, — узнать, что строят и на каком основании. Оказалось, что здесь собираются возвести дополнительный корпус гимназии 1543 в рамках адресной инвестиционной программы города Москвы. Разрешение на строительство отсутствовало, был только ордер на подготовку стройплощадки, и тот на другой адрес — на адрес гимназии.

Дальше была история вранья и отписок со стороны самых разных инстанций, призванных вроде бы следить за соблюдением законодательства, как федерального, так и московского. На Поляне, на которой по проекту, согласованному с жителями и с Советом депутатов района, должен был быть разбит сквер, начались сначала подготовительные, а потом и самые настоящие строительные работы. В нарушение Градостроительного кодекса никаких публичных слушаний по проекту планировки территории, по межеванию не было, были только отписки из Москомархитектуры, из мэрии, из префектуры. Жители выходили отстаивать Поляну, не допускали проезд строительной техники. 18 января сотрудники полиции из УВД ЗАО просто физически вытеснили жителей со стройплощадки. Несколько женщин получили ушибы и были задержаны.

Когда все только начиналось, мы, инициативная группа, возникшая на Поляне в январе 2015 года, подали заявку на проведение митинга на Поляне. Ближайшей датой, на которую нам согласовали мероприятие, оказалось 25 января. К этому моменту Поляна была уже огорожена, хотя и еще не раскопана. В 12 часов, как и предполагалось, начался митинг против застройки.

А на крыльце школы, которая располагается рядом с Поляной, начали собираться сторонники застройки.

Поведение гимназии 1543 во всей этой истории — отдельная большая тема. Зачем учебное заведение, нуждающееся в расширении площади, пошло войной на жителей района, понять довольно трудно. Все попытки инициативной группы жителей найти какие-то другие решения, обсудить варианты размещения пристройки на другом участке встречали волну демагогии и вранья со стороны гимназии, педагоги не стеснялись писать в соцсетях про жителей «быдло», «биомасса», «делинквентные подростки». Эта удивительная пиар-стратегия достигла своего апогея на нашем митинге. За два дня до митинга, 23 января, гимназия вывесила на своем сайте призыв приходить на митинг за строительство нового корпуса. В тот же день, что и наш митинг, в то же время и на то же место. Когда несколько жителей написали на сайт просьбу разъяснить, согласовано ли данное мероприятие, а если да — то как оно будет сочетаться с совпадающим по времени и месту мероприятием другой тематики — объявление с сайта гимназии было убрано. Но на этом странности не кончились. Родители из окрестных школ и детских садов получили email-рассылку с просьбой прийти на митинг поддержать школу, а педагоги — даже предложение сделать это за два отгула.

В общем, когда мы пришли на наш митинг против застройки, мы увидели на крыльце школы формирующуюся колонну. Одинаковые лозунги, шарики с номером школы, а также известные нам лица позволяли легко опознать сторонников строительства. Примерно через 15 минут после начала нашего мероприятия колонна сторонников была пропущена полицией на Поляну, уже к тому времени огороженную забором. Расположившись поодаль от митингующих, в задних рядах, колонна поддержки строительства махала шариками и выкрикивала, как у нас пишут в протоколах, «лозунги тематического содержания». «Школа, позор, вранье» — я даже не буду возражать против такого набора.

Организаторы подходили к сотрудникам полиции с предложением принять меры против нарушения общественного порядка, однако получили ответ, что нарушений общественного порядка не происходит. Ну нет, так нет, митинг был успешно завершен, никаких протоколов составлено не было.

А теперь мы переходим к настоящему моменту. 6 марта меня вызвал участковый уполномоченный. И показал рапорта сотрудников УВД ЗАО о превышении численности участников мероприятия. По их оценкам, в митинге участвовало от 400 до 600 человек, при заявленной численности в 300. Мы действительно заявили митинг на 300 человек, локальные мероприятия редко собирают большее количество участников. Я не стала отрицать факт превышения численности — оперативные камеры, установленные на крыше магазина «Польская мода», позволяли оценить численность участников явно лучше, чем я могла видеть со своего места ведущего митинга. Другой вопрос — кто были эти люди, и что в итоге произошло?

Когда на чужой митинг приходит организованная колонна и увеличивает его численность, это называется провокацией. Несмотря на наличие колонны провокаторов численностью около 100 человек, нарушений общественного порядка, препятствий проходу граждан и проезду транспорта на нашем митинге не было. Но в протоколе, составленном участковым 6 марта, есть слова «создало угрозу общественному порядку». Вроде бы угроза предполагает осуществление в будущем нарушения этого самого общественного порядка. Однако 25 января протоколов о нарушении общественного порядка составлено не было. Сотрудники полиции сказали нам: «Какой у вас интеллигентный митинг! Ни одной драки!»

Что тут можно сказать: интеллигентному митингу — интеллигентные провокаторы.

В первом заседании были заслушаны свидетели, показавшие, что угрозы общественному порядку не было, а превышение численности было достигнуто за счет организованной колонны сторонников застройки. Ходатайство о приобщении видеоматериалов было судьей отклонено, и мы стали готовиться к худшему.

Во втором заседании нам опять не удалось приобщить видеоматериалы. Зато суд удовлетворил ходатайство о вызове свидетеля В. Р. Родина, ведшего митинг вместе со мной. Внезапно Владимир Романович оказался депутатом Госдумы от КПРФ, а на суд приехал с начальником их юридической службы Мухаммедом Биджевым. В общем, состава правонарушения нету, а решение Конституционного суда о том, что превышение само по себе не создает правонарушения, — есть.

Дело закрыто.

Большое спасибо фонду «Общественный Вердикт» и их юристу Захару Жуланову, бывшему моим защитником в течение всего процесса.

Это было в сентябре 2014 года. Всё начиналось с того, что мы с друзьями приехали провести стрельбы. Сначала тренировочные, а потом — для детей-сирот и детей с ограниченными возможностями. Устроить для детей небольшое соревнование — пострелять из ружья. Я волонтер фонда «Дети-ангелы». Когда мы уже собирались уходить, к нам подошел сотрудник полиции. Сначала он был один, постепенно их подошло 12. Трое в гражданском, пятеро в бронежилетах и с автоматами, остальные — просто были в форме.

Нас было трое, задержали также двоих ребят, которые там же стреляли из пневматического пистолета. У них тоже был суд, и они тоже выиграли его. Мы не были знакомы, потом случайно встретились на улице, и они мне рассказали.

Нас стали спрашивать, почему мы здесь стреляем. Мы находились на биатлонном комплексе, там стрельбы разрешены. Там стреляют не то что из пневматических, но и из мелкокалиберных биатлонных. Нас насильно погрузили в газель и увезли в полицейский участок. Нас было трое человек, нас распределили по кабинетам и не давали между собой общаться. У меня забрали телефон, потому как я сразу начал звонить в прокуратуру, общественным деятелям, своему защитнику, который потом представлял меня в суде. Информацию я успел передать, и к полицейскому участку начали подтягиваться наши знакомые.

Я активно участвовал в «Стратегии-6» в Омске, в «Стратегии-31», поддерживал гражданские инициативы: например, протесты против вырубки деревьев на некоторых улицах с требованием смены главного архитектора Омска, инициировавшего вырубки. Еще я участвовал в акциях против войны с Украиной. Скорее всего, поэтому и следили. Неоднократно меня встречали сотрудники полиции, когда я выходил из дома на какие-то акции.

На этом стрельбище мы были не первый раз, подготавливаясь к этому детскому мероприятию, мы стреляли сами. Чтобы детей научить, нужно сначала научиться самим. Скажу честно, я не замечал сотрудников полиции, но, как рассказал мой друг Андрей, за нами постоянно наблюдал какой-то человек в гражданском. Андрей не участвовал в гражданских акциях и потому не придавал этому значения. К сожалению, соревнования нам пришлось отменить — суд у нас растянулся больше, чем на полгода.

Меня допрашивали двое: полковник полиции и человек в гражданском, представлявшийся сотрудником уголовного розыска, но удостоверение показать отказывался. Вел себя нервно, выражался матом, ощущал свою безнаказанность — внешне был очень похож на сотрудника ФСБ. Этот человек шарил в моем блокноте. На мое замечание, что это незаконно, он отвечал, что ему это неинтересно — только в более грубой форме. Затем с третьего этажа нас спустили на первый — там нас допрашивали два младших лейтенанта. Первых интересовало, зачем мы стреляли и связано ли это как-то с экстремистской деятельностью, лейтенанты задавали простые вопросы о том, что у нас за винтовка, почему мы там находились. Они говорили, там стрелять нельзя, мы — что там стрелять можно.

Нам сказали на следующий день явиться в полицию для суда. Я не понял, зачем, — суд должен проходить в суде. На следующий день мы поехали сразу в районный суд. Там нам сказали, что наше дело передано не было. Мы написали заявление, чтобы нас сразу проинформировали, чтобы дело не прошло без нас.

Где-то через месяц нам пришли повестки для рассмотрения в мировом суде Первомайского района. Мы пришли с защитником, написали несколько ходатайств: о вызове свидетелей, о вызове сотрудников полиции. Суд был перенесен, так как вызвано было много свидетелей — фактически, на месяц. Первый суд был в октябре, второй — в ноябре.

Свидетелей не вызвали, но вызвали сотрудников полиции. Полицейские откровенно врали. На мои замечания — краснели, стали заикаться. Защитник еще задавал неудобные им вопросы: например, не курирует ли дело ФСБ или Центр «Э». Один младший лейтенант даже сначала стоял в центре зала и ушел в угол. Сотрудники полиции не смогли внятно ответить в суде, является ли наше оружие запрещенным, хотя и подтвердили, что такие воздушные винтовки имеются в свободной продаже. Полицейские не ответили, можно ли было из этого оружия там производить стрельбы.

Судья перенесла дело, мотивировав необходимостью вызвать эксперта по оружию. Заседание было перенесено на декабрь. Эксперт по оружию сказал, что мощность данной винтовки 6,8 джоулей. Что, конечно, не делает её запрещенной. Понадобился эксперт потому, что полицейские не могли сами оценить мощность виновтки.

Судья присудила нам по 40 тысяч рублей штрафа на человека по статье 20.13 часть 2 (стрельба из оружия в населенных пунктах или других не отведенных для этого местах). На первых заседаниях судья не понимала, что происходит, почему нам предъявили такое обвинение, зачем идет процесс из-за пневматической винтовки. Думаю, к третьему заседанию на нее надавили. Ее поведение изменилось, она стала разговаривать намного грубее, стала больше слушать сотрудников полиции, нежели нас.

Мы дождались, когда нам придут постановления, и подали на апелляцию в районный суд. Там дело рассмотрели в феврале и при первом слушании сразу же оправдали, сотрудники полиции не пришли. Судья принял решение, что данная винтовка не является запрещенной, и что мы находились в месте, разрешенном для стрельбы.

Возможно, правоохранителям в конце года нужно было отчитаться, что они нас всё-таки придавили, а в начале года им не было важно, и они не стали ничего говорить судье.

Мероприятие мы согласовали легко. Пробовали нас уговорить, чтобы мы провели не шествие, а митинг, но мы настояли, чтобы было шествие. Так получилось, что в ходе дискуссии я стал единственным организатором, то есть человеком, который несет юридическую ответственность. Приближалась акция, и за два дня начали поступать предупреждения из разных источников о том, что меня могут задержать на время проведения акции. Политические активисты, которые, судя по всему, имеют какие-то выходы на силовые структуры, стали пытаться заставить меня забрать заявку. Говорили, что я попаду на гигантские штрафы, что меня задержат. Я единственный организатор, а раз нет организатора, то нет и шествия. Меня пугали и провокациями. Я послушал, но деваться было некуда. Возможности куда-то уехать, чтобы потом резко, без следов попасть на акцию, у меня не было. Поэтому 29 марта мы в час дня спокойненько двинулись в сторону райкома комсомола, чтобы взять флаги. Проезжая, заметили машину, внутри которой сидел один оперативник в штатском и два ППСника в форме. Мы зашли в райком, начинаем брать флаги, сворачивать. К нам стучатся эти самые сотрудники: «Здравствуйте, можно в гости?» Мы говорим: «Проходите, конечно, нам скрывать нечего. Что вас к нам привело?» «Предъявите документы». Никита Рыжков и Ольга Тимофеева показывают паспорта, я показываю удостоверение главного редактора региональной газеты и говорю, что вообще-то нахожусь при выполнении задания, смотрю, как коммунисты готовятся к акции 29 марта. На это мне говорят, что у них есть ориентировка, по которой даже не в этом районе, а в Октябрьском, который от этого через один находится, совершена серия разбойных нападений на банки, и я очень похож на того грабителя. Говорят: «Проедем». Я сопротивляться не стал. Ребят отпустили, меня посадили в эту машину, и мы поехали в УВД Советского района № 10.

Там мне пальчики откатали, записали, полностью оформили, сфотографировали и при двух понятых полностью обыскали. Я думал, что мне могут что-нибудь подкинуть, чтобы я на всякий случай подольше тут оставался, и поэтому специально полностью вывернул карманы, пока до меня еще сотрудник не дотронулся. Видно было, что сотруднику абсолютно не интересно, что он просто действует по форме. У меня лежала пачка жвачки, в которой наркодилер мог бы унести грамма два чего-нибудь. Я ее во время обыска спокойненько забрал — ему было абсолютно плевать. В протоколе досмотра он написал «Ничего не изъято». Двое понятых подписали, и меня передали участковому.

У участкового я давал объяснения. Вопросы были примитивные, например, «Бывали ли вы когда-нибудь в Октябрьском районе?» (Я живу в Академгородке, откуда единственный путь в город лежит через Октябрьский район.) Пока я писал объяснение, к участковому подошел оперативник и сказал: «Я у тебя парня заберу, мне с ним надо еще поработать». После того, как я подписался под объяснением, меня отправили обратно в дежурку. Я попросил копию протокола досмотра. Предоставлять мне какие-либо документы о том, что я там находился, мне отказались, сказали, что не обязаны это делать. Это происходило примерно в два часа. Акция должна была начаться в три, я на такси успевал. Но тут меня принял оперативник и сказал: «Ну, ты же все понимаешь. Давай с тобой спокойненько посидим, поговорим о жизни, а в четыре часа я тебя отпущу». В три часа дня я начал сопротивляться, говорить, что пора и честь знать, что акция уже началась, а ехать до места проведения как минимум минут сорок, я уже на нее не успевал, но надо было все объяснить людям, потому что они ждут, волнуются. На это он сказал, что никакой команды не поступало. В четыре часа поступила команда по телефону, после чего меня спокойно отпустили, и я уже сел и поехал в город.

Почему они так поступили, я не знаю, нам до сих пор непонятно.

10 марта я подала уведомление о проведении пикета у Следственного комитета, все чин по чину, все расписано: цели, двое заявителей — Людмила Пацукова и я, ответственный за медицину, за оформление, за общественный порядок — у меня опыт есть. Пикет должен был состояться 13 марта. Уже в 10:30 я была в префектуре Восточного административного округа. Там меня мурыжили очень долго. Я не стала нарываться, но было неприятно: служба «одного окна», народу никого, а мне говорят «Подождите, я еще своими делами занимаюсь». Такой стиль обслуживания. Пока меня мурыжили, пока я ждала, что мне что-то оформят, прошло полтора часа. Тем не менее мне дали выписку из электронного журнала регистрации и контроля обращения заявителей. Там было написано: «Ваш документ будет готов к выдаче 12.03.2015 г.».

Сегодня с утра я звоню им, спрашиваю, готов ли мой документ. Отвечают: «Да, готов, приезжайте». И что-то моя собеседница вдруг обмолвилась: «Только вот тут чего-то там…" Я говорю: «В чем дело, что такое?» — «Ну, я не могу по телефону говорить…" Я говорю: «Что-то не согласовали?» Думала, может, численность изменили. Но мне и в голову не могло прийти, что могут отказать. Я попросила Люду Пацукову заехать и взять документ, узнать, в чем там дело. И вот она мне звонит и говорит: «Отказали на том основании, что не укладываемся в сроки, потому что день подачи уведомления и день проведения мероприятия не считаются». На каком основании, кем не считаются — без объяснений. В префектуре просто исполнители: хотите — жалуйтесь, не хотите — не жалуйтесь. Но это полный бред! В законе четко написано, что уведомление подается не позднее, чем за три дня. И как же они считали, если написали мне, что мой документ будет готов 12-го? То есть фактически получается, что дело-то не в сроках. Сроки-то они сначала правильно посчитали, а потом подумали…

В полученном Людмилой Пацуковой документе говорится: «В связи с нарушением сроков подачи уведомления предлагаем вам устранить несоответствия и подать повторное уведомление». Пацукова рассказала ОВД-Инфо, что хотя по закону действительно уведомление о проведении массового мероприятия можно подавать не позднее, чем за три дня до назначенной даты, но, согласно сложившейся практике, «день приема уведомления и день пикета они не считают», то есть фактически, чтобы получить согласие на проведение пикета, необходимо подавать уведомление не позднее, чем за пять дней. «Я уже штук сто этих пикетов организовала, если не больше, — говорит Пацукова. — У каждого района свой норов, везде что-нибудь придумывают, кто во что горазд».

Я абсолютно уверена, что это связано с тем, что наши дела в деревне Сидорово принимают очень острый оборот. Мы сейчас проходим несколько судов, и нам в руки попадают документы, до которых люди очень старались нас не допустить. Там явная коррупция с передачей права аренды земли для перехватывающей стоянки, очень большие суммы денег крутятся. Землю для логистического центра для гипермаркета «О’Кей» продали без участия жителей, при том что у жителей есть договоры аренды и они обладают правом первоочередного выкупа. Хозяином части этой земли еще в 2008 году стал наш действующий депутат Алексей Новиков, непонятно, на каких основаниях. Но самое интересное, что в 2012 году его внук Михаил Новиков, тоже действующий депутат, перепродает деду этот участок, который сам приобрел меньше, чем за месяц до этого? Спрашивается: у кого он его приобрел, если его Новиков-дед сам уже до этого был владельцем этой земли? Петрушка какая-то получается. После этого Новиков-дед перепродает этот участок ООО «Фрешмаркет» (дочерня компания «О’Кей» — ОВД-Инфо), при этом нарушены правила регистрации прав собственности. А по границе этого участка идет особо охраняемый водный объект (пруд — ОВД-Инфо). Это нельзя продавать, это общенациональное достояние. Так что есть полные основания признать все эти сделки недействительными. А теперь у нас уже один дом сгорел из тех, которые примыкают к этой территории, пожарная машина не смогла подъехать. А строят они без санитарно-защитной зоны.

Еще, оказывается, полиция недавно ходила по деревне и опрашивала жителей обо мне, о той истории, когда я пригласила журналистов, а меня обвинили в организации митинга. Я спрашиваю, на каком основании. Говорят — судья дал поручение. Как судья мог дать поручение, когда Московский областной суд отменил решение Ступинского суда, а Ступинский суд еще не приступал к новому рассмотрению дела? Полиция проводит оперативно-розыскные мероприятия, оснований для которых нет.

Возможно, пикет не согласовали потому, что мы заявили одной из целей пикета обратить внимание на криминализацию властей Московской области. И можем предъявить доказательства того, как не расследуются и, наоборот, замалчиваются коррупционные преступления, а также преследование тех, кто борется с этим. И это идет от народа, от жителей. Я думаю, что именно этого не хотят — огласки и такой постановки вопроса о губернаторе — ведь жители выразили ему недоверие. В наших действиях нет ничего политического. Мы только хотим законности. И это уже преследуется.

В Ставропольском крае продолжается преследование оппозиционных активистов. ОВД-Инфо публикует рассказ координатора незарегистрированной партии «Новая сила» Андрея Дудинова. Дудинов несколько раз был приговорен к штрафам за перепосты в соцсетях, за неуплату штрафа подвергся аресту в преддверии мероприятия 1 марта, а кроме того на него было заведено уголовное дело об оскорблении представителя власти.

Ко мне приставлен один «товарищ майор», сотрудник ЦПЭ Юрий Акалелов, и на меня все время по его рапортам заводят дела за перепосты. У Оксаны Вёльвы было сообщение о митинге в Минводах, просто «В Минводах будет митинг», и были перепосты — один раз на моей страничке, другой раз на страничке группы нашей, причем не подписанный. Акалелов два рапорта написал, мне два штрафа по 20 тысяч. Я выложил скрины судебных постановлений в интернете и в сердцах, честно говоря, — ну, надо было сдержаться, — назвал его м***ком в погонах. Он очень оскорбился, и примерно месяц назад на меня возбудили уголовное дело по статье 319. И опять, еще раз завели административное дело о перепосте, бездоказательно, грубо говоря, обвинение было такое: «Предположительно, Дудинов разместил информацию в группе». Я пишу в протоколе: «Категорически не согласен, требую проведения экспертизы и выяснения, кто разместил», — потому что я не размещал. В суде это вообще никак не воспринимается, и мне автоматом штраф 20 тысяч. Они автоматом это вешают на меня, потому что зачем им искать кого-то заморачиваться — ну, знают одного, и хорошо. Все штрафы по 20.2, часть вторая — организация митинга. Перепост в интернете они автоматом считают организацией митинга.

Я вообще нахожусь от этих Минвод почти в 250 километрах, я там вообще за все это время не появлялся даже. Вот в чем главный парадокс. Когда мы были в Невинномысске (речь о народном сходе 25 января 2013 года — ОВД-Инфо), я там дорогу перегораживал, на видео попал, то есть видно было, что я все организовывал, тут не открестишься никак. Но к Минводам я вообще отношения никакого не имел. Эти штрафы на меня валятся, как ком, и плюс еще уголовное дело — и все из-за одного «товарища майора». Апелляцию я не успел подать, потому что был как раз в камере. Сейчас буду восстанавливать исковую давность и апелляцию подавать по новой.

В рамках уголовного дела был только обыск. Я живу в 30 километрах от Ставрополя, в поселке газовиков. Восемь ЦПЭшников приехали из Ставрополя — больше им делать было нечего, — и семь человек из Изобильненского ОВД, с собакой. Собака искала взрывчатку почему-то у меня. Пошла, пронюхала, а они боялись зайти, потому что думали, что заминировано. Конечно, смешно это было все. Часа два с половиной они у меня рылись. Изъяли документ один 18-летней давности из ГУВД с грифом «совершенно секретно», там довольно интересные материалы, компрометирующие наше ГУВД в том плане, что они нарушают права человека. Дело в том, что я раньше состоял в общественно-политической организации «Русское национальное единство» (в настоящее время запрещена — ОВД-Инфо), возглавлял ставропольское отделение. И у ГУВД Ставропольского края был план мероприятий по противодействию деятельности «Русского национального единства», это был 1997 или 1998 год, мы были зарегистрированы в Министерстве юстиции, были абсолютно легальны. Не буду распространяться, как этот документ к нам попал. Изъяли листовки — обращение интеллигенции Ставрополья в поддержку Черногорова (бывший губернатор Ставропольского края Александр Черногоров был кандидатом в губернаторы на выборах 2014 года, но не получил необходимых подписей от депутатов муниципальных образований; Дудинов участвовал в кампании в его поддержку — ОВД-Инфо), под тем соусом, что нет выходных данных. Я говорю: «Ребята, вы с ума сошли? Это просто на принтере распечатали, раздавали. Зачем вам это нужно?» — «Мы на экспертизу отдадим». Вот уровень интеллекта сотрудников ЦПЭ. В советское время любой школьник в седьмом классе имел больший кругозор. Изъяли компьютер и сотовый телефон, в котором нет интернета. Я говорю: «Оставьте мне хотя бы симки». — «Нет, команда». То есть получается, им была дана команда лишить меня связи, даже не дали сделать звонок.

Они мне сказали: «Мы к следователю заедем и вас обратно привезем». Я думаю — хорошо, со следователем договоримся, телефон отдадут. А меня вместо этого передают полицейским, которые меня сдают судебным приставам. У них работа дуплетом идет: провели обыск по уголовному делу, сразу после этого приставы моментально оформляют протокол за неуплату штрафа, который мне выписали за Минводы, и меня закрывают — как раз на 1 марта. На трое суток меня прикрыли. И я на три дня пропал, то есть никто даже не знал, где я. Только супруга утром видела, что у меня обыск, когда на работу уходила, — понятно, чем это могло кончиться.

Эти штрафы выплачивать — они у нас какие-то запредельные, от 20 тысяч идут, это месячная зарплата, я не в состоянии каждый раз им выкладывать. Я физически не могу этого сделать.

Они все свои действия как-то так приурочивают: сколько раз меня ни задерживали, это все в преддверии каких-то митингов либо массовых акций протеста. В любое другое время никаких проблем нету, мои штрафы никого не волнуют. Но как только какая-то акция оппозиции, меня либо задерживают, либо просто блокируют дома. Такая ситуация была, когда Путин прилетал в Ставрополь, и когда Медведев. Меня просто не выпускали из квартиры. Подхожу к подъезду — ко мне подходят товарищи в погонах и очень культурно, любезно говорят: «Андрей Викторович, либо в ОВД с нами едем, либо вы сидите дома, на выбор». Ну, что, приходилось сидеть дома, то есть я выехать не мог даже. Это уже идиотизм высшей пробы.

Хотел еще рассказать о содержании в камере в ИВС. Я попал в очень хорошую камеру — там было семь человек на четыре места, а в соседней камере на четыре места доходило до шестнадцати человек. Там, где я сидел, были 15-суточники, их поменьше сажали. Белье меняется из расчета на четырех человек: сколько матрасов, столько и дают. Вот есть у нас закон о курении драконовский, карают, где только можно и как только можно, но в камере люди курят — а куда некурящему деваться? Это пытка какая-то. Я там «скорую» вызывал, когда у меня давление поднималось. И понятно же, что эти люди без курева умирают, но я-то не курю, я из-за чего должен страдать? Плюс ситуация, когда по два человека на койку, когда люди физически спать не могут, — это опять пытка. Я у одного человека, с которым сидел, взял контактные данные, он готов подписаться как свидетель. Остальные — постоянные клиенты, они привыкли, извиняюсь за выражение, в говне жить и боятся из него выбираться: «А вдруг мы еще раз попадем, а вдруг еще у нас что-то будет». Такая у них трусливая позиция.

26 февраля в Кромском следственном комитете я получил на руки «Обвинительное заключение» по обвинению меня «в совершении преступлений, предусмотренных частью 1 статьи 282 УК РФ».

Весь этот, с позволения сказать, «документ» (на 40 листах!) выдержан в лучших традициях сталинского правосудия 30-х годов. В итоговой его части зафиксировано полное «отсутствие обстоятельств, смягчающих наказание обвиняемого Бывшева А.М.» А оцените такой пассаж: «Реализуя свой преступный умысел, Бывшев А.М., осознавая фактический характер и общественную опасность своих действий, предвидя неизбежность наступления общественно опасных последствий и желая их наступления, разместил на своей персональной странице в социальной сети «В Контакте» стихотворение собственного сочинения под названием «УКРАИНСКИМ ПАТРИОТАМ» …ну и так далее. (В общем, бен Ладен отдыхает — все шахиды завидуют такой неслыханной моей дерзости!)

Но что меня больше всего поразило, так это «показания» моих коллег-земляков. Господи, и чего они только не понаплели в мой адрес! Вот отдельные их «перлы»: «В данном стихотворении Бывшев А.М. выступал за Украину и в жёсткой форме критиковал Россию и действующую власть». (Страшное преступление, не правда ли?!), «прославлял нацистскую политику Украины», выступает с призывами «к уничтожению граждан России насильственным путём» (интересно, что эта фраза чуть ли не у каждого из «свидетелей», как под копирку!)

Некоторых в верноподданническом раже понесло ещё дальше: «Бывшев призывает к уничтожению и истреблению русского народа», «призывает к агрессии против России» и даже — «в данном стихотворении имеются явные террористические призывы». (Каков полёт фантазии!) Такое впечатление, что они мои стихи спутали с «Майн Кампф» Гитлера. Нашлись особо преданные «делу партии и правительства», которые торжественно объявили и в письменном виде заверили, что прекратили со мной всяческое личное общение. (Акт огромного гражданского мужества с их стороны, что и говорить!) Наивный Александр Сергеевич! Какая там «милость к падшим»! В нашей Православной Державе, стране великих духовных скреп это уже неактуально.

Кстати, в тысячный раз повторю, что основной посыл моего стиха был абсолютно прозрачен: украинцы имеют полное право защищать свою землю от любого вторжения извне. Напомню, что Россия, согласно международным договорённостям, является гарантом территориальной целостности независимой и суверенной Украины. (Хотя мы видим, как Эрэфия следует нормам международного права!) Признав фразу «Пусть захлебнутся кровью оккупанты!» экстремистской, Россия в лице её судебных органов не только-де-факто и-де-юре признала себя активной стороной в украинском вооружённом конфликте, но дала правовую оценку своим действиям в этой необъявленной войне. Как говорят в народе, «на воре и шапка горит.»

Ну и, естественно, коллективом делается единодушный вывод-приговор: «Бывшев А.М. не может работать в образовательных учреждениях и распространять свои мысли… чтобы это не передалось учащимся». Класс!

Характерный штрих: на последнем педсовете, где я ещё был в качестве действующего учителя, мои сослуживцы в присутствии заместителя Кромского прокурора, не стесняясь, называли Путина «нашим ниспосланным Богом царём», «поднявшим Россию с колен и ведущим её в светлое завтра». В приступе патриотического экстаза отдельные товарищи договорились до того, что «Владимира Владимировича непременно причислят к лику святых», что это «величайший правитель России за всю её историю, крупнее Ленина и Сталина вместе взятых и выше самого Александра Невского». Такой вот уровень наших сегодняшних «инженеров детских душ».

P. S. На том памятном «мероприятии», посвящённом разбору моего «персонального дела», где меня, разумеется, все дружно в едином порыве заклеймили, одна «сеятельница разумного, доброго, вечного» (между прочим, учитель русского языка и литературы) громко требовала «запретить Бывшеву общаться со СМИ, поскольку он в своих интервью будет рассказывать про нас». Одного я не пойму: если мои уважаемые коллеги всё делают по совести, исключительно в соответствии с твёрдыми убеждениями, то чего они так опасаются огласки? Их ведь и без того, согласно последнему соцопросу, уже 86% в России. Позор фашистской России! Слава Украине!

***

Наша колонна, «Народная воля», шла с флагами, один из них, самый провокационный, как я понимаю, был «Кельтский крест», который похож на символ White Power, менты перепутали. Девять человек из нашего движения были задержаны, двое просто мимо проходили, случайно.

Это было еще до возложения цветов, до речи Касьянова. Как только пришли на Красную площадь, там было несколько автозаков. Как мне сейчас друг сказал из «Народной воли» — Окопный, из «эшников», руководил ментами. Мы шли с общей толпой, сбоку, рядом с ментами, они сразу набежали, я даже не понял, что происходит, какого хита на санкционированном задерживают. Впервые вообще такое слышу, если честно.

Двух реально по-жесткому побили, у одного была травма головы, у него шов на голове даже есть, вызывали скорую, но я так понимаю, они такие титушные, такие ватные — пришли, посмотрели его, у него голова кружилась, тошнило, но они его все равно не реанимировали, он остался в отделении. Меня попинали-попинали и скрутили — и все.

Потом в автозаке катались долго, нас в отделение не хотели забирать — никто не хотел, потому что там, видимо, мест нигде не было. Мы останавливались раза четыре, в итоге нас отправили в Красносельский ОВД

Начали оформлять, принесли два каких-то флага, один вообще незнакомый нам, это был флаг национал-социалистический — молот и меч на черном фоне, и его тоже отправили в вещдоки. И потом еще флаг — но не тот, который на черном фоне, а на красном фоне в белом кругу — этот флаг нашли у кого-то из наших, он просто лежал в рюкзаке.

Потом, после того, как нас оформили, где-то часам к одиннадцати приехал какой-то мужчина из этого социально-реабилитационного центра, где я сейчас нахожусь, и сказал: «Ночь переночуешь у нас, потом мама тебя заберет, и мы отпустим».

Просыпаюсь, уже жду родителей, и ко мне подходит девушка, просит подписать протокол и объяснение. Я объяснение не давал согласно 51-й (статье Конституции РФ — ОВД-Инфо), ничего не подписывал. Мне сказали, что так как сюда меня привезли не по собственному заявлению, а по акту из полиции, то органы опеки должны дать справку, что я нормальный, что у меня в семье все хорошо и так далее.

Как я узнал, это долгий процесс. Мама уже ездила в этот орган опеки — вчера она, как только узнала, сразу поехала. Ей там сообщают, что нету сейчас начальника и они сейчас не могут этого сделать. Они тоже были озадачены этой ситуацией, потому что к ним не попадало ничего такого, они сами удивились, как мне мама говорила.

Я здесь нахожусь уже второй день. Здесь есть один псих (смеется), а так, в основном, ребята из проблемной семьи или просто с родителями. Как я понял, сначала сюда, а потом в детдом уже попадают. Кормят, конечно, не luxury, но есть можно. С кроватями все в порядке. В целом обстановка — как обычно, не знаю… Россия.

У меня учеба, даже не представляю, что мне там будет. Я так понимаю, они уже сообщили туда из ОВД, так что я вообще уже в шоке. Я удивлен, я реально не слышал еще такого. Просто издеваются, как могут.

***

Меня зовут Оксана Григорьевна, я замдиректора по социально-реабилитационной работе. Просто у меня здесь кабинет, и я слышу, о чем он разговаривает. Что он хочет домой, что это не правозаконно, правильно? Вчера была в центре Гришина мама, и маме социально-правовой отдел вес-все-все ходы рассказал, что мама должна сделать для того, чтобы Гришу забрать. Там же не идет вопрос о лишении родительских прав, правильно? Поэтому все маме рассказано, все документы, которые мама должна собрать, — все это тоже ей рассказали. Мальчик, конечно, переживает, но думаю, что все будет нормально, все встанет на свои места.

Если он поступил, это что-то связанное с митингом — его же на митинге поймали, правильно? У нас не детский дом, а центр. У нас находятся детки, попавшие в сложную жизненную ситуацию. У нас дети долгое время не бывают. То есть срок нахождения ребенка здесь ограничен. Если случилась такая ситуация… Его поймали на митинге, как нам рассказали, мы ребенка не забирали, но так получилось, что он появился здесь, у нас. Мы, конечно, обязаны все исполнять по правилам. Если у ребенка есть мама, мама не идет на лишение родительских прав, то мама идет в опеку, как ей вчера соцслужба рассказала, и мама берет документы — мы, конечно, ребенка отпускаем. Но, единственное, это, конечно, не дело одного времени. Все встанет на свои места и все образуется.

Мы же всей ситуацией не владеем. Мы напрямую работаем с опекой, Даже вплоть до того, у нас это даже в уставе прописано, что нужно разрешение ребенка на выход, если есть мама и сложная ситуация складывается, — у нас есть такие ребята, у которых нарушены детско-родительские отношения, ну, например, подростковый возраст, непосещение школьных занятий. Мама пишет заявление на свободный выход, что я доверяю своему ребенку посещать школьные занятия в такой-то школе. И если это связано с опекой, то мы отправляем в опеку, если нет, то по маминому заявлению начинаем отпускать ребенка. Наша задача не стоит (в том), чтобы изолировать ребенка из семьи. Наша задача — примирить. Если трудная ситуация, если отношения нарушены, примирить эти две стороны. В нашем штате очень много педагогов-психологов работают именно в этом направлении, и семейных психологов.

Я думаю, что если мама это быстро сделает, то это незначительное время. Ей только до опеки еще надо дойти. Это все зависит от того, как мама это быстро сделает. Если он ни в чем не был замешан, если ничего не было такого, то, я думаю, это очень быстро. Может быть, несколько дней… Может, сегодняшним днем все решится. Может быть мама сегодня уже в опеке сидит. Я думаю, маме тоже небезразлична судьба Гриши, потому что мама вчера пришла. У нас не закрытое учреждение, как только будет бумага, мы его выпустим.

«На благотворительный хип-хоп-фестиваль в Клуб им. Джерри Рубина я вообще не собирался, но всё-таки поехал встретиться с одним из посетителей концерта. Итак, приезжаю на место, вижу ОМОН и кучу сотрудников полиции у входа. Спускаюсь внутрь (клуб находится в подвале — ОВД-Инфо), там вижу полный трэш. Сотрудники полиции проводят досмотр всех присутствующих, после чего требуют от них зачем-то встать на сцену клуба. Через какое-то время всех отводят в полицейский пазик и отвозят в отделение (ОВД „Гагаринский“ — ОВД-Инфо). Никто не предъявляет обвинений, сотрудники полиции не представляются, протоколов об административном задержании не составляют. Однако просят паспорта для оформления доставления в отделение.

Краем глаза вижу, что оформляют „проверку паспортных данных“, при этом сотруднику полиции не понравилось, когда я обратил на это внимание, на вопрос о цели задержания было сказано, что „оперативные сотрудники чуть позже вам все расскажут“. Далее группами отводят людей на второй этаж ОВД в разные помещения, откуда неизвестный молодой человек в штатском вызывал ребят на некий краткий „допрос“ (вопросы при этом преимущественно касающиеся возможного наличия антифашистских убеждений, часто вопросы провоцирующие, в стиле „А ты антифа? Вот я фашист, и что?“), после чего были разделены лица женского и мужского пола. Тех, у кого есть татуировки, уводили в отдельное помещение. Позже удалось выяснить, что людей ведут на опрос (более похожий на открытый допрос с применением психологического давления) с целью принудить их к фотографированию и дактилоскопии, также от людей требовали давать объяснительные и отвечать на вопросы в духе „Как ты попал на концерт? Каких убеждений придерживаешься? К какой субкультуре относишься?“.

Сотрудники полиции всячески давили и указывали на то, что те, кто не пройдет эту процедуру, не уедут домой, на указания, что такие требования противозаконны, они не реагировали. К тому моменту, как около половины (на мой субъективный взгляд) задержанных под воздействием давления все же прошло эти противозаконные процедуры, на первом этаже ОВД начала возникать самоорганизованная гражданская инициатива по противодействию полицейскому беспределу. От сотрудников полиции просто требовали исполнить закон и выпустить всех спустя три часа после задержания. После чего „женщина-полковник“ (как она представилась) заявила, что оформит на всех административное задержание по „политическому административному делу“, если задержанные продолжат „бузить“. Правда, после разговоров о том, что ее снимают на видео, она успокоилась, покинула здание ОВД и закрыла входную дверь. Далее приехали сотрудники ОМОНа (что явно выглядело как акция устрашения), а сотрудники ОВД всячески давили на то, чтобы те, кто „прошел отработку“ (так они называли дактилоскопию, фотографирование и дачу объяснений), покинули помещение, в то время как многие задержанные говорили, что уйдут только все вместе, так как данные действия незаконны.

В итоге всех выпустили в районе двух часов ночи, адвоката (вероятно, имеется в виду не адвокат, а член московской ОНК — прим. ОВД-Инфо) запустили не сразу, но как только он попал внутрь, сотрудники полиции резко изменили поведение. Оказалось, что фото и дактилоскопия делаются лишь „по желанию“, о чем ранее умалчивалось, у оставшихся задержанных, которые не успели пройти эту процедуру, взяли паспортные данные и отпустили.

На что еще хочу обратить внимание: лично меня (да, я, к сожалению, прошел эту процедуру по опросу и фотографированию) опрашивал молодой парень и несколько девушек. Все они покинули здание ОВД сразу, как дело запахло жареным (когда пошла инфа, что адвокат уже у входа в ОВД), это натолкнуло на мысль о том, что эти дамы вообще не сотрудники ОВД. Быть может, это сделано для того, чтобы если кто-то начнет жаловаться, менты с круглыми глазами могли заявить, что у них такие люди не работают вообще. Впрочем, это домыслы, а, остальное я видел лично».

«Порядок согласования уличных акций в Хельсинки уведомительный, то есть во многом такой, какой должен быть в России. Однако в Хельсинки это работает на практике. Уведомлять надо минимум за 6 часов. Участие в акции без уведомления само по себе еще не административка, и отсутствие уведомления фактически никогда не является причиной разгона акции. Задерживают демонстрантов не часто. Акции бывают в Хельсинки несколько раз в неделю, задержания случаются не более десяти раз за год.

Для использования звука (в том числе мегафонов) нужно разрешение, но, бывает, что менты не трогают аппаратуру, даже когда разрешения нет. Если акция проходит на проезжей части, менты сосредотачиваются на управлении дорожным движением. Если участников менее сорока, менты обычно просят оставаться на тротуаре. Если акция идет на проезжей части, менты обычно не мешают, пока машины могут ехать, улица не заблокирована полностью.

Конфликты полицейских с демонстрантами возникают, если есть разногласия касательно маршрута акции, или повреждено имущество, или происходят нападения на людей. Самые серьезные меры безопасности принимаются перед акциями анархистов и нацистов, иногда случались мелкие стычки также на акциях за Палестину и Курдистан, но реже. В 90-х годах бывали также фермерские и профсоюзные акции с беспорядками.

У анархистов проходит много неконфликтных акций, стычки с ментами бывают пару раз в год, в ходе крупных акций, когда народ, например, разбивает витрины. Нацисты вообще стали проводить демонстрации только в минувшем году, впервые с начала 90-х. Они стремятся избежать конфликтов с полицией.

Практики контроля за активистами в чем-то похожи, в чем-то отличаются от московских. Металлоискатели вокруг митингов не ставят, на видеокамеры полицейские снимают активистов. Законом запрещено закрывать лица только „если есть цель разрушать собственность“. Фактически, это только дополнительный штраф, если тебя поймают за другие нарушения.

Вместо разгона менты предпочитают окружение, так как после разгона возможен переход массовых беспорядков в другие места. Разгон происходит, только когда уже есть окружение где-то, а во втором месте его сделать не позволяют ограниченные ресурсы. Окружения бывали дважды в 2014 году, на первомай и в день независимости. На первомае анархистов в итоге отпускали, спустя примерно 40 минут. На день независимости людей отпускали по одному в течение двух часов.

Проблема политических преследований актуальна в первую очередь при приеме на работу. Каждый работодатель имеет право получить справку у спецслужб касательно „надежности“ сотрудников, но что значит эта „надежность“, спецслужбы определяют самостоятельно. Также случаются политические преследования групп, нарушающих закон в политических целях, но в этом ничего удивительного нет. Существует уголовная статья „нарушение религиозного мира“, фактически, имеется в виду богохульство, срок за него — до 2 лет, реальные сроки дают только рецидивистам. Практика поддержки задержанных существует у анархистов и у групп, которые время от времени занимаются гражданским неповиновением (Greenpeace и другие экологические организации).

Наказания за нарушения на акциях почти всегда — штраф и компенсация за ущерб, если повреждена чья-то собственность (в Финляндии оценка ущерба фактически всегда — свободное право предпринимателя). Выплаты усложняются тем, что публичный сбор в целях выплаты штрафа незаконен. На компенсацию ущерба можно собирать деньги, но если это десятки тысяч евро, это малореально, и следующие 20 лет ты будешь в плену у судебных приставов.

Формулировки „митинговых статей“ мало отличаются от российских: есть „невыполнение законного требования“, и „насильственное сопротивление“, и еще есть средний вариант между ними, его название я на русский перевести не могу.

В самом худшем случае можно получить до 4 лет, но на практике в первый раз дадут условно. Для „участия в массовых беспорядках“ нет необходимости ничего делать — достаточно просто не выполнять приказа расходиться. Это до 2 лет. Но доказать, что ты слышал приказ, ментам часто не по силам».

У меня не было никакого намерения идти на сход, я никого не призывал идти на этот сход народный — митингом его назвать нельзя, так как люди просто мирно стояли, общались с замначальника ГУВД Ставропольского края. Ни у кого не было никаких лозунгов, никаких транспарантов, никто ничего не выкрикивал. Я туда подошел и снимал на телефон, просто делал видео, фотосъемку. У нас в стране это не запрещено, я так думаю. Вернее, считал — после последних событий я уже сомневаюсь, что у нас разрешено просто ходить и открыто снимать, мне кажется, это уже незаконно считается. Подошел, стоял — люди стояли, беседовали с господином полицейским, кто-то ему вопросы задавал, что сделано (поводом для схода стало убийство военнослужащего из отряда «Эдельвейс» Дмитрия Сидоренко во время массовой драки в кафе «Опера» 21 января — ОВД-Инфо). У нас ведь четыре месяца назад тоже было подобное убийство, оно было более кощунственное — 37 человек просто затоптали человека в больнице (по этому поводу в Минеральных Водах люди тоже собирались на народные сходы — ОВД-Инфо). Люди задавали вопросы, кто у нас вообще сейчас глава города, кто у нас начальник полиции, что изменилось, потому что ходят такие слухи, что люди, которые сняты с должностей, возвращаются обратно к кормушке, подтягиваются во власть. Яркий пример: одного человека из администрации города Железноводска (первого заместителя главы администрации Николая Бондаренко — ОВД-Инфо) уволили, потому что сам губернатор сказал, что человек, сидевший за одним столом с преступниками (с подозреваемыми в убийстве в больнице — ОВД-Инфо), не может работать в органах власти — а тут перед Новым годом появляется информация, что он вообще исполняющий обязанности главы города. Самое главное требование у людей было — просто они хотели увидеть кого-то из власти, главу города или начальника полиции города. Всего-навсего. Там было очень много сотрудников полиции и других спецслужб.

Потом народ — не знаю, кто там был инициатором, может, какой-то и провокатор был, не могу сказать — решил перекрывать федеральную дорогу Ростов — Баку. Двинулись в ее направлении. Я пошел тоже, шел в конце, когда я подошел к дороге, она уже была перекрыта, уже и сотрудники полиции стояли, они уже сами машины держали, понаставили желтых флажков, чтобы машины не проезжали, свои машины поставили, чтобы машины не ехали на народ. Я перешел дорогу в одну сторону и все это наблюдал со стороны обочины. Заместитель начальника ГУВД говорит: «Сейчас все будут, сейчас все сюда приедут, уходите с дороги». Люди ушли с дороги. Стояли, ждали-ждали — он говорит: «Никто к вам выходить не хочет и не выйдет». Люди тогда хотели во второй раз перекрыть дорогу. Им не дали. Они двинулись дальше — там метров через пятьсот был пешеходный переход через федеральную дорогу со светофором. Там как раз — может быть, на счастье людей, а может, на несчастье — светофор не работал, моргал постоянно желтый свет. Люди стали ходить просто по пешеходному переходу взад-вперед, чтобы машины не могли проехать. Естественно, я это тоже заснял. Сел на машину и уехал. Минут двадцать, а может быть, тридцать меня не было. Потом я приехал. Ко мне подошли сотрудники полиции и говорят: «Вам придется проследовать с нами». Посадили меня в уазик и отправили в отдел полиции, в камеру. Причем это было даже вообще не там, а метрах в двухстах от того места, где это все происходило. Может быть, поэтому пресса сообщала, что акция проходила мирно, сотрудники полиции были лояльны, никого не задержали. Может быть, журналисты не видели этого, не знаю.

Сутки я провел в отделе. Потом меня повезли на суд. На суде мне не предоставили ни видеозаписи с доказательствами моей вины, ничего. А в приговоре было указано, что я являюсь организатором, организовал и проводил митинг. За это мне дали десять суток.

Десять суток я провел в камере изолятора временного содержания, после чего вышел. Думал — с чистой совестью на свободу. Вышел, зашел за шлагбаум — меня опять задержали и увезли в отдел полиции. Продержали еще сутки и говорят: «У вас второй эпизод — за перекрытие трассы». Опять повезли в суд меня и дали мне еще сутки, а сутки у меня закончились в зале суда, то есть в зале суда я был освобожден из-под стражи. Они мне показали видеозапись, где я просто перехожу дорогу. Я говорил: «Я здесь просто наблюдаю нарушение ПДД. Я не стоял, не держался ни с кем за руки, не препятствовал движению машин, не орал, не угрожал, что кого-то не пущу».

Говорят, 27 человек понесли наказание за народный сход, кто-то сутками в изоляторе, кто-то — штрафами. Нас в тот день задержали четверых, всем дали по десять суток. Судья сказал, что дает по максимуму. Я написал жалобу, мне сообщили, что жалобу приняли и что будет пересмотр, но о результатах пересмотра мне до сих пор никто не сообщил (жалоба была рассмотрена в Ставропольском краевом суде, решение Минераловодского городского суда было оставлено без изменений — ОВД-Инфо). Знаю, что женщине 1941 года рождения дали штраф в 10 тысяч, ее мужу пенсионеру 84 лет тоже дали штраф в 10 тысяч. Но это было уже двое или трое суток спустя. Они же не могут всех сразу задержать — изолятор не справится со всеми, койкомест не хватит.

После ночи, проведенной в ОВД «Китай-город», активисты получили от Тверского суда по десять суток ареста по статье 19.3 КоАП (неповиновение законному требованию сотрудника полиции), отбывали который они вместе с арестованными ранее Марком Гальпериным и Ильдаром Дадиным, ныне преследуемыми по статье 212.1 УК за участие в публичных мероприятиях.​

ОВД-Инфо публикует рассказ Олега Басова о событиях десяти дней их задержания и ареста.

Встречаются как-то в мертвом доме неверующий еврей, татарин-агностик, православный казак и ничего не понимающий в себе русский. Это не анекдот, а такая бытийная ситуация. Все они политические, почитатели лучших ценностей, родом с большого материка. Живут они себе вместе несколько суток, спорят, шутят, распевают украинские песни, уходят на суд, возвращаются бледные, читают Буниных-Чернышевских, гуляют под коваными решетками, а под конец двое из них выходят с действительным осознанием праздника единения и надежды, тогда как других ожидает плаха. История на этом, естественно, не заканчивается, она будет иметь свое принципиальное продолжение.

Но начиналось все с обыкновенной «авиловской басовщины»: с освящения Мавзолея на праздник Крещения двумя молодыми питерскими блаженными. Полиция отреагировала стремительно по инструкции, схватила мужчин за яйца. Никакого сопротивления мы не оказывали, потеха уже случилась, а, следовательно, резона не было никакого. Уже в ОВД, после угроз закопать нас живьем взамен гниющего Ильича, по нашу душу были доставлены три врача для профессионального психиатрического освидетельствования. Я тогда мигом подметил, что когда перформанс политический, к тебе вызывают сотрудника Центра «Э»; когда же в нем превалирует художественная составляющая, к тебе приходят люди из психбольницы. Как это ни парадоксально, но нас с Евгением признали вменяемыми и сразу сунули в обезьянник. К тому времени в отделение уже ломились какие-то сочувствующие, их, естественно, не пустили. В просторной московской клетке мы провели ночь с довеском. Там под потолком на вентиляционной трубе грел мутные заросшие роднички приклеенны каким-то отчаянным смельчаком стикер: «6 мая. Не пропустим вора в Кремль».

Инсталляция из наших пятилитровых бутылок со святой жидкостью, которую было разрешено пить, также радовала глаз, всячески утешала.

На следующий день обоих всадников повезли в Тверской суд в сопровождении аж шестерых сотрудников внутренних дел. Ознакомившись с материалами дела, судья решительно потребовала ужесточить запрос. Нас повезли обратно в ОВД и переписали полицейские протоколы. Мы с ними не согласились. Затем опять, как картошку, отправили в Тверской суд. По пути Авилов с энтузиазмом рассказывал полицейским об акционизме, о золотом наследии: прежде всего о находках Бренера. Опричники ничего не смогли принять, в особенности про «Не встал», но заметили, что это не искусство, а вот настоящее искусство суть Сальвадор Дали. Когда довезли, мы оказались в суде, где коридоры узкие и заполнены, как в аду. Повеяло Кафкой. Ближе к вечеру судья огласила каждому синему приговор: признать виновным в сопротивлении полиции и назначить наказание в виде 10 суток ареста — гласом кровью текущей женщины. Через пару часов мы были уже прикованы наручниками друг к другу, и нас отправили на Мневники в спецприемник. Авилов подустал, но продолжал толкать речи, прочитал практически целую лекцию на тему подавленной сексуальности в современном русском искусстве. Я задумчиво пил святую воду свободной дланью. Одна бутылка в итоге так и осталась в машине, другую мы оставили в ОВД.

Проехав мимо Дома правительства и еще примечательностей, мы оказались на месте и нас благополучно высадили, а затем заселили в камеру № 5, которая с недавних пор числится только за политическими. Здесь мы и познакомились с Ильдаром Дадиным и Марком Гальпериным, на которых заведены уголовные дела теперь. Дадин — человек неимоверный. Дадин — личность. Это такой великолепный булыжник, которым можно зарядить по черепу убийственного режима. Он встретил нас чрезвычайно радушно, помог обстроиться на новом месте. У Марка Гальперина был в этот момент суд, он припоздал, вернулся злой и голодный, потому что на него начали шить уголовное дело, а еще более шести часов продержали в холодной машине в одних тапочках. Но мы подняли ему настроение своими россказнями об Ульянове. Марк — это такой своеобразный рыцарь без страха и упрека, совершенно несгибаемый человек. Знакомство с ним большая удача для каждого смертного из протестных.

Как оказалось, в спецприемнике мы были не единственные идейные. В соседней камере содержалось три гражданина Таджикистана, которые выходили с плакатами к посольству Франции против Шарли Эбдо. На обедах наша четверка с ними пересекалась. Таджики произвели впечатление недурное. Подкупало, что они никого не зарезали, а решили выразить свой протест мирно и без оружия. Когда открылось, что Марк пикетировал за Шарли, таджики забавно негодовали, «как это так за Шарли», достаточно артистично били указательными пальцами по столу, но, кажется, без особенной ненависти и обиды. Их депортировали с концами прямо из спецприемника. Самое удивительное, что ровно через неделю, из богом забытого кишлака на имя Марка пришел дорогой Коран, его прислал один из тех молодых таджиков… Стоит также упомянуть еще об одном персонаже, который получил у нас прозвище Кругляшок. Кругляшок сотрудничал с администрацией, был волонтером на кухне, накладывал там еду. По его словам, он отсидел за убийство и грабеж, вышел недавно и практически сразу угодил за езду без прав на 15 суток. Ко всем своим прелестям он исповедовал ультраправость. Все наши разговоры о Майдане нарушали его ангельское спокойствие. Вперемежку с варварскими смешками он выхаркивал, что хохлов нужно резать: хохлов и, конечно же, Пусси Райот. Дадин, с его харизмой и рассудительностью, быстро ставил на место Круглого. Однако воистину человеческий череп есть самая неприступная крепость во всей Вселенной. (В особенности череп Круглого). Поэтому Круглый безбожно стоял на своей позиции и все время встревал со своею вербальной пакостью… В камере все было иначе и поспокойнее. Гальперин и Дадин частенько занимались боксом. Ильдар помогал Марку ставить удары и защищаться. Фантастический Авилов (дикая смесь Мышкина и Ставрогина), в основном, толкал речи или беседовал с остальными. Я же пил кровь книг, когда наступала полночь. Передачи с продуктами и записками приносили, в основном, правозащитники и протестные. Нам с Евгением было также несколько передачек от благодарных за акцию православных. От мы ничего не ждали и не дождались. (У каждого свои Золотые Тельцы, лишние им не в жизнь).

Ближе к концу нашего с Женей срока в наш спецприемник за несанкционированную акцию у Лубянки прислали еще пятерых активистов. Двое из них оказались слабого пола. Одна из женщин сразу же объявила голодовку, ее отправили в изолятор. Я тогда был в полудреме. Ее тащили по коридору. Дадин крикнул ей через дверь: «Вера, держись! Мы с тобой!» В ответ мы услышали женский голос: «Ильдар? Это ты? Россия будет свободной!» Ильдар ответил: «Россия будет свободной!» И голос Круглого, который там затесался: «Делать вам, блин, нечего». Такой этюд… А еще на прогулке Марк снял с себя куртку, оставшись в шапке и свитере, он решил немного побегать, растрясти организм, побежал кругами. И когда я смотрел на Марка, я видел перед собой еврея, который бежит из Освенцима, или, словно на тех пленках, где евреи бегут по улицам, а их погоняют палками. Я смотрел на бегущего Марка в шапке. Эту картинку не передать словами. Так стало больно на душе. Потому что фашизм вернулся. Моя родина стала империей мясников.

В административном деле фигурировал ряд картинок, по одной из них сейчас завели уголовное дело. Это была картинка на одном паблике во «ВКонтакте», которую я репостнул: там был выложен пост Матвея Ганапольского, и к этому посту была прикреплена картинка — на ней был изображен Дмитрий Медведев с кавказской шапочкой и «арабской» вязью было написано «Смерть русской гадине» (по-русски). Понятно, что Матвей Ганапольский никакой не экстремист, как и я. Контекст связывался с событиями в Украине и в Крыму: смысл был такой, что нам показывают, будто заботятся о русскоязычном населении в Украине, а о русскоязычном населении в Туркмении или на Северном Кавказе никто не думает. Может быть, в посте самого Ганапольского этой картинки и не было, но какой-то паблик «ВКонтакте» взял пост Ганапольского и к нему прикрепил эту фотографию. А я репостнул. В административном деле фигурировала еще картинка с матча «Шинник — Спартак» (история, когда фанаты «Спартака» флаг со свастикой достали), и картинка с Губаревым (фотография бывшего «народного губернатора» Донецкой области Павла Губарева с нашивкой запрещенной в России организации «Русское национальное единство» — ОВД-Инфо). Картинку с матча я репостнул с тем контекстом, что вот этого негодяя надо найти и осудить, а в итоге судят меня. В административном деле фигурируют все картинки, в том числе и та, за которую на меня сейчас завели уголовное дело. Сами эти посты я, по-моему, не удалял, но их надо очень долго искать, их тяжело найти.

Сегодня примерно между семью и восьмью утра ко мне в дверь начали барабанить. Я сначала подумал, что это к соседям. Потом на мобильный телефон позвонили с неизвестного номера. Я взял трубку, мне говорят, что это участковый, пришел по жалобе соседей. Я открыл, а это были сотрудники ФСБ с понятыми, которые предъявили мне постановление суда об обыске. Провели обыск на квартире, где я фактически проживаю, изъяли у меня айпад, а потом уже повезли на квартиру по прописке, то есть на квартиру родителей, а там уже изъяли ноутбук. Был протокол допроса составлен, я сослался на 51-ю статью Конституции и отказался отвечать. Мне дали подписку о невыезде, и в понедельник должен состояться допрос, куда я должен прийти с адвокатом. Скорее всего в понедельник мне предъявят обвинение. О том, что дело связано с картинкой (с изображением Медведева — ОВД-Инфо), сказано в постановлении о подписке о невыезде, картинка там описывается. И в постановлении суда об обыске тоже об этом сказано. Там же сказано, что дело возбуждено по ч. 1 ст. 280 УК.

Где-то в ноябре—декабре оппозиционные активисты из Чувашии говорили мне, что их вызывали на допрос в ФСБ и спрашивали, в частности, о моих страницах «ВКонтакте» — действительно ли они мне принадлежат. Тогда я уже начал чуять, что-то копается. Но про уголовное дело ничего не говорили. В последнее время в Чувашии никаких дел против активистов не припомню. Но вот в Козьмодемьянске, в Марий Эл, в понедельник был суд по делу активиста РПР-ПАРНАС Владимира Трутнева. Это в Марий Эл, но наше, чувашское отделение курирует создание отделения в Марий Эл, поскольку это рядом совсем. Трутнев был городским депутатом, выпускал независимую газету против местных властей, на него завели уголовное дело, и во время процесса он назвал судью продажной. За оскорбление судьи его приговорили к исправительным работам. А потом он вступил к нам в РПР-ПАРНАС, стал вести работу по созданию регионального отделения в Марий Эл, и после этого как раз появилось во ФСИН решили изменить ему исправительные работ на реальное лишение свободы по каким-то придуманным поводам. Но для Трутнева все хорошо закончилось — судья ходатайство ФСИН отклонил.

Встреча с чиновником так и не состоялась, вместо этого протестующих неоднократно задерживали сотрудниками полиции, за акцию 26 декабря некоторые получили штрафы, другие — сроки административного ареста от пяти до десяти суток.

Предыстория такова. В 2000-х годах некоторые медицинские работники и учителя получили на правах субаренды в Москве жилье как необходимые городу специалисты с обещанием, что через 10 лет работы они смогут получить жилье на постоянной основе — по договору социального найма, либо выкупить его по ценам БТИ (бюро технической инвентаризации.).

Позже стало известно, что город никакого жилья на постоянной основе предоставлять врачам и учителям не собирается, а ранее подписанные документы никаких прав им не дают.

Докторов и учителей стали массово выселять, что вызвало серию акций протеста с их стороны. Возмущение медицинских работников и учителей, а также поддерживающих их привело к тому, что от массового выселения городские власти отказались. Более того — власти начали предлагать договоры социального найма, причем даже не на то жилье, которое врачи и учителя занимали фактически, а на то, на которое они имеют право по нормам предоставления, предусмотренным Жилищным кодексом и установленным законом города Москвы, поскольку жилье медикам было в первый раз предоставлено 8–10 лет назад, с того времени у многих успели родиться дети.

Некоторым медикам и учителям предложили подписать договоры соцнайма, оформленные довольно странным образом — в них содержалась ссылка на распоряжение Правительства Москвы № 534-РП от 23.09.14 года, но само распоряжение медикам не показали, заявив, что оно секретно. Данное обстоятельство вызвало подозрение, что в распоряжении могут содержаться нормы, дающие городским властям право вскоре выселить врачей и учителей из жилья, или же что оно дает право Департаменту жилищной политики (ныне Департамент имущества) предоставить жилье только небольшому числу людей, на которых распространяется действие 534-РП.

При попытке медиков и учителей ознакомиться с распоряжением и полным пакетом документов перед подписанием договоров Департамент имущества заявил, что в связи с длительным неподписанием договора соцнайма они потеряли право на жилье.

ОВД-Инфо публикует рассказ Марии Гончаровой, поддержавшей протест медиков и учителей 26 декабря.

26 декабря 2014 года я присоединилась к протесту медиков и педагогов. Два месяца они не могут получить распоряжение Правительства Москвы № 534-РП от 23.09.14 г., на основании которого предоставляют жилье и которое прописано в договоре соцнайма. Мы развернули баннер с надписью «534-РП — раковая болезнь мэрии» и перекрыли Тверскую улицу, требуя встречи с Собяниным. Сотрудники ГАИ подоспели где-то спустя 10–15 минут после начала акции. Сначала они пытались поговорить с нами, выясняли, чего мы добиваемся, просили покинуть проезжую часть. Потом начали вытеснять нас на тротуар, вызвали полицию. Оказавшись вытесненными, мы развернули баннер вдоль тротуара. Проходящие мимо люди интересовались, спрашивали, некоторые даже говорили, что мы молодцы. В какой-то момент сотрудники ГАИ рассвирепели и с абсолютно немотивированной агрессией набросились на одного из участников акции, душили его, зажимали его голову между коленями, били. Началась стычка между гаишниками и участниками акции, ГАИшники стали душить еще одного парня. Один из прохожих, увидев это, выбежал на проезжую часть перед машиной «Скорой помощи», остановив ее и позвав на помощь. «Скорая» увезла первого пострадавшего, а приехавшая к этому времени полиция задержала прохожего и посадила его в автозак. Полицейские также стали задерживать и других участников акции. Я не была задержана, но прошла в автозак вместе со своими товарищами.

Когда нас привезли в ОВД «Тверской» и стали выводить из автозака, какой-то человек, стоящий возле ОВД и увидевший это, выругался на полицейских матом, за что тут же был задержан. Один из задержанных, которого гаишники также душили, зажимая голову между коленями, почувствовал себя плохо, и зрачки стали разного размера. Мы стали просить вызвать «скорую». После этого душивший парня сотрудник ГАИ начал уверять, что они здесь ни при чем, что тот притворяется и «просто обкурился», насмехаться над ним. В ОВД нас продержали более шести часов. Сначала гаишники оформили нам штрафы за «переход дороги в неположенном месте», потом протоколы стали составлять полицейские. Моего защитника ко мне не пустили. Полицейский заявил, что к административно задержанным никакие представители и защитники не допускаются до составления протоколов, постоянно ссылался на несуществующий Административно-процессуальный кодекс (на данный момент кодекса, отдельно систематизирующего процессуальные нормы административного права по аналогии с Уголовно-процессуальным кодексом не существует, однако законопроект Административно-процессуального кодекса уже подготовлен депутатами Государственной думы — ОВД-Инфо). Иных нормативно-правовых актов, которые можно было бы применить в сложившейся ситуации, вероятно, он не знал. Ближе к одиннадцати часам полицейские наконец стали заканчивать оформлять протоколы по 20.2 и было отпустили некоторых из нас, но не успели мы выйти из ОВД, как тут же были возвращены обратно, так как им велели оформлять еще и 19.3. В конце концов, оформив второй протокол, всех отпустили.

29-го числа ко мне домой пришел сотрудник уголовного розыска. Меня не оказалось дома, дверь ему открыла моя мать. Он попросил ее позвонить мне. По телефону начал угрожать, что если я не явлюсь, то меня заберут на суд из колледжа. Он также просил маму показать мою фотографию и разрешения зайти в мою комнату, но этого она не сделала. По некоторым причинам я решила поехать на суд.

Остальные участники акции к этому времени уже были туда доставлены, несмотря на то, что некоторым из них суд был назначен на 20 января. На этаж, где должны были нас судить, пытались не пустить людей, пришедших поддержать нас, говоря, что они «не должны находиться на этом этаже». Мою маму тоже не пропустили и не разрешили ей передать мне необходимые документы. Моего защитника в конце концов пропустили. Судья Орехова приговорила меня к пяти суткам административного ареста, даже не выслушав до конца моего защитника. При этом в постановлении вначале указывается, что я не привлекалась ранее к административной ответственности, а затем пишется: «При назначении наказания суд учитывает обстоятельства, характер и степень общественной опасности совершенного административного правонарушения, личности виновной, которая ранее в течение года привлекалась к административной ответственности за совершение однородных правонарушений, посягающих на общественный порядок, и полагает назначить ей наказание в виде административного ареста сроком на 5 суток». Была подана апелляция, но судья Ставич оставил приговор в силе, проигнорировав то, что я страдаю рядом хронических заболеваний, в том числе бронхиальной астмой.

Перед отправкой в спецприемник мы с еще одной осужденной несколько часов просидели в застекленной клетке, остальные сидели в камере. Нам не давали воды, заявляя «Не положено», некоторые из полицейских насмехались над нами и светили в глаза фонариком, желая разозлить. Далее меня более суток таскали между ОВД, судом и спецприемником из-за неясностей в документации. Вначале оказалось, что в постановлении неправильно написали мою фамилию, потом — что не указан срок, с какого момента считать меня задержанной, а потом на документе не оказалось какой-то печати. Но в конце концов меня доставили в спецприемник «Мневники».

Встреча Нового года в спецприемнике была, в общем, не такой уж ужасной, как казалось на первый взгляд. Кормили в общем-то неплохо, давали добавки. Обстановка в камере тоже была довольно неплохой, отношение сотрудников спецприемника — очень даже человечным, часовая прогулка и пятнадцатиминутный разговор по телефону немного развеивали скуку. Многочисленные передачи от товарищей поднимали настроение, за книгами и беседами время летело быстро. В новогоднюю ночь мы украсили камеру еловыми ветками, которые нам принесли товарищи, играли в настольные игры, пели песни — в общем, смутное ощущение праздника таки было создано. И почему-то не покидало ощущение, что именно этот год будет действительно Новым.

30.12.2014 На Тверской после приговора Навальным. Стояли, ОМОН грубо утащил, в автозаке 22 человека, ОВД «Войковский». Хотели нас фотографировать и взять отпечатки пальцев, я позвонила в ОВД-Инфо, проконсультировалась, и мы отказались. На вопрос «Зачем?» отвечают: «А чтобы в другой раз не надо было это делать» К нам приехал адвокат Сергей Александрович Миненков, спасибо ему большое! Очень помог. Оформили и отпустили без протокола.

10.01.2015 Мы стояли с одиночными пикетами на Манежной. За Савченко, против войны с Украиной, а потом Владимир Ионов — «Я — Шарли». Его и Марка Гальперина забрали тогда, а вот Лаврова, министра, который в Париже в это время демонстрировал толерантность на ту же тему, не забрали.

15.12.2015 На Манежной. Молча стояли, а вокруг было полно провокаторов с колорадскими лентами и шапками. Они орали, что мы-фашисты, мы, четверо, сначала молчали, потом ответили: «Не будет свободы, будет Майдан». Вежливый полицейский увел меня в автозак, там сидели трое с колорадскими лентами. Я потребовала отметить время — 19.20. Вскоре пришел колорадский начальник, посветил фонариком и троих выпустили. Потом привели Ионова, он сказал, что просто молча стоял, и его забрали.

Минут через 20 меня отвели в автозак к друзьям. Потом пришли полицейские и очень грубо выволокли Гальперина, мы кричали, что он сам выйдет, он не сопротивлялся… Сумка его осталась.

Он вообще успел только выйти из метро и его сразу забрали. Когда нас привезли в ОВД «Мещанский», в автозак ворвались пять или шесть полицейских, вцепились в Ильдара Дадина и стали его тащить, там тесно, они упали, куча-мала, дикое зрелище, жаль, что не сфотографировала, растерялась. Марка отвели к Ионову, чтобы отвезти в другое место и посадить. А Ильдару вызывали «Скорую», т. к. повредили шею и палец. На другой день в суде душили.

В ОВД приехали правозащитники, привезли много воды и еды, помогали нам, огромное им спасибо! С нами попали ещё три парня незнакомых, они очень были удивлены, когда и им помогли и накормили их.

Полицейский, который задерживал меня, дождался и написал протокол задержания, где переврал время и всё остальное, я не сопротивлялась и не вспоминала Навального.

Штрафы платить больше не буду, билет на пикет покупать не вижу смысла.

«Все началось с того, что 18 декабря я улетел на новогодние праздники из Москвы в Омск. В аэропорту по месту прибытия в закрытой зоне багажного отделения меня встретили неизвестные в штатском. Как оказалось, ими были сотрудники ФСБ и ЦПЭ, которые вручили мне повестку о вызове на допрос в Следственный комитет. Повестку вручал Машук Дмитрий Александрович (ФСБ), при поддержке Шенгальца Дениса Юрьевича (ЦПЭ). На вопросы о подробностях дела они отказались отвечать, предложив позвонить следователю. Следователь Клишина Светлана Егоровна сказала, что я вызван на допрос в качестве свидетеля по уголовному делу. Подробности дела не уточнила, сказав, что это тайна следствия и мне необходимо приехать в Следственный комитет с паспортом.

Изначально повестка, которую мне вручили, была составлена с явными нарушениями даже тех статей, например, ч. 1 ст. 188 УПК (порядок вызова на допрос), на которые ссылается следователь. В частности, не было указано, в качестве кого я вызван на допрос, по какому делу прохожу. Хотя я имею законное право знать это в соответствии с УПК. Об этом я заявлял как непосредственно лицам, вручавшим мне повестку, так и неоднократно самому следователю. Причем я подал жалобу по этому вопросу в Омскую областную прокуратуру, и дежурный прокурор, принимавший мою жалобу, Кузнецов Дмитрий Александрович, также подтвердил это. Жалобу я подал в день прилета и вручения повестки. Кроме того, в повестке была печать не Следственного комитета, а ГУ ФСБ по Омской области.

В связи с тем, что мой вызов на допрос был незаконным, я по незаконному требованию не явился. На следующий день мне позвонила следователь Светлана Егоровна и потребовала, чтобы я явился в Следственный комитет, также не разъяснив по какому делу и отказавшись присылать мне официальную повестку, мотивировав это тем, что у нее „нет лишних курьеров“. Тем самым сделав свое требование не только незаконным, но и крайне подозрительным.

Для разъяснения ситуации в Следственный комитет со мной отправился председатель „Омского областного комитета по правам человека“ Кузнецов Валентин Николаевич. Непосредственно в кабинете следователя после нескольких профессиональных вопросов от правозащитника на тему нарушения процессуальных норм и конституционных гарантий следователь Клишина напрямую заявила, что после этого допроса я стану свидетелем, и тогда она сможет выдать официальную повестку на законных основаниях.

То есть, по факту, я находился в следственном отделе добровольно. Но, как известно, статус свидетель/подозреваемый меняется одним постановлением. Светлана Егоровна решила избавиться от лишнего присутствия и, заявив, что по доверенности, официально оформленной по всем правилам и нотариально заверенной, мой доверитель Валентин Николаевич не может присутствовать на этом допросе, предложила мне пройти допрос без защитника. На что ею был получен отказ. Мы вынуждены были покинуть Следственный комитет. Атмосфера абсолютной власти и безнаказанности была нарушена.

Через пару дней, возвращаясь домой, у подъезда я снова встретил сотрудников в штатском. Вооружившись служебной камерой и наемным понятым, теперь мне вручают повестку немного другого формата, на первый взгляд, она даже кажется официально оформленной. Выполнена на официальном бланке, с указанием, в качестве кого я вызван на допрос, все даты пропечатаны, имеются индивидуальные номера. Следователь Клишина Светлана Егоровна, говорившая недавно о том, что у нее нет лишних курьеров, все-таки их нашла, и ими стали сотрудники ЦПЭ — вручавший повестку Мальцев Сергей Вениаминович и ведший видеосъемку Шенгальц Денис Юрьевич. С ними также был неизвестный, после просьбы представиться он сказал, что его зовут Иван и он понятой. Здесь вмешались сотрудники и сказали, чтобы он молчал.

На повторном допросе следователь Клишина уже вела оперативную съемку, очередной раз смело заявив, что в защитнике мне отказано, так как я обязан искать защитника только по критериям, которые устраивают следствие, что является прямым нарушением моего конституционного права не только на выбор защитника, но и на право защищать себя любым законным способом.

Также вновь она пояснила, что не обязана разъяснять, зачем мы сюда вызваны и по какому делу. При этом находились вооруженные сотрудники МВД, с помощью которых следователь хотела избавиться от моего защитника. Но даже они были шокированы всей абсурдностью ситуации. После откровенно противозаконных действий следователя повторный допрос был окончен.

Из этих двух допросов я не узнал ничего по существу уголовного дела, по которому меня хотели допросить.

Защитников выставляли по причине того, что, как бы ни парадоксально это звучало, они могли меня защитить. В частности, на первом допросе все началось относительно гладко после того, как следователь поняла, что ей задают неудобные вопросы, ссылаясь на неизвестные ей статьи УК, УПК и т. д. (она шарила в компе, искала, убеждалась). Ей стало очевидно, что невозможно развернуть следствие по привычному сценарию, когда свидетель сажает себя сам. Затем она сказала, что статус я получу после допроса, что доверенность какая-то не такая (оформлена была в приличной нотариальной конторе в центре города, со всеми нюансами и водяными знаками). Потом она просто спросила, готов ли я пройти допрос без защитника, как бы оказывая давление на меня. Я ей сказал — нет.

На втором допросе она просто вызывает ментов, которые зашли фактически сразу после нас. И просит их, чтобы они очистили помещение, но полицейские даже не поняли, что происходит, так как была словесная перепалка, причем на языке закона, и не решились вмешаться, потому что, как бы там ни было, мы вели себя корректно.

Уже после Нового года на выходе из дома у подъезда меня встречают люди в штатском. Выскочив из машины, они настойчиво пытаются добиться, чтобы я „проследовал в машину“. Я не понимаю, что происходит, мне начинают говорить, что есть постановление о приводе, и я должен ехать с ними. То, что я уже был на допросе дважды и дважды мне отказано в защитнике, их не интересовало.

В так называемом постановлении даже не было указано, кто, собственно, исполнитель, кто ответственный за все происходящее. После того, как я сказал, что мне необходимо хотя бы отзвониться, сотрудник ФСБ Машук Дмитрий Александрович сказал, что „не стоит“. И тут же меня схватили и потащили в машину, на ходу мне удалось лишь сказать в трубку „меня схватили“, и я оказался на заднем сидении в окружении двух неизвестных. Естественно, никто и не думал представляться, все были в гражданском, ни жетонов, ни удостоверений они не показывали. Выглядело это со стороны как явное похищение, когда несколько неизвестных лиц заталкивают в „волгу“ другое лицо, — никак иначе это не назовешь.

В машине мне дали бумагу, которую мне сказали подписать, в ней я написал, что с приводом не согласен и считаю его незаконным, так как мне неоднократно отказывали в защитнике, что является прямым нарушением действующего законодательства. В машине сотрудники пытались мне доказать, что я поступаю неверно, после чего я им напомнил, что их действия, так же, как и действия следователя, незаконны.

После того, как меня привезли в СК, следователь Клишина Светлана Егоровна напрямую заявила, что конституционное право тут ни при чем, так же, как и международное. Они работают по УПК и только по тем законам, которые устраивают следствие. При допросе также присутствовали сотрудники ФСБ. Они, так же, как и следователь, говорили о том, что я могу обжаловать все действия либо в прокуратуре, либо в суде. Делали они это настойчиво, демонстрируя свое могущество, превосходство и безнаказанность.

Затем мне сказали, что начинают допрос, спрашивали, что мне известно о Борисе Лосеве, его отношении к радикальным взглядам и о пресловутом интернет-сообществе „White Brothers“, которое, по словам следователя, в данный момент удалено, и остается загадкой, видел ли его кто-нибудь вообще, но дело заведено и в данный момент ведется.

За такое штрафуют ну на тысячу рублей, на другую. А здесь работает ФСБ, и следователь, который занимается, по идее, серьезными делами, убийствами особой степени тяжести и пр., они бросают много усилий, для того, чтобы раскрутить его.

Во время допроса приехали мои друзья, после чего дверь была заперта, и оперативники фактически меня удерживали. По окончании мне не выдали ни копию постановления о приводе, ни копию протокола допроса на руки.

Опасаясь, что дело, на мой взгляд, сфабриковано и могут пострадать невиновные, я просил показывать, что записывает следователь, во избежании перефразирования. Приводил примеры, показывал на фотографиях, что на пробежках присутствуют люди совершенно разных национальностей, Борис относится ко всем одинаково хорошо. На пикетах в поддержку Бориса одним из участников был коренной житель Якутии, выступающий за здоровый образ жизни.

Следователь сказала, что, в принципе, знает, что я б так и сказал, надо было просто это сделать сразу. Тем не менее, я ей снова высказал всё, что думаю о их работе.

В целом, у них есть приказ сверху, видимо Бондарева, главы местного УФСБ, так как им просто сказали давить, и они используют все средства, в обычной ситуации уже давно б отстали».

Я вышел из метро, прошел несколько метров, увидел полицейского и спросил у него, как мне добраться по одному адресу. Он показал мне, но тут подошел омоновец, взял меня и поместил в автобус. Вот и все. Не посмотрел мои документы, ничего. Меня повезли в полицейское отделение «Смоленская» (Алан имеет в виду ОВД «Арбат» — ОВД-Инфо). Через шесть или семь часов, нет, шесть с половиной часов ко мне подошел переводчик. Он работает с полицией. Он говорил по-турецки, но не очень хорошо. По-моему, он таджик, не турок, не из моей страны. Он сказал мне: «Если вы подпишете эти документы, вы можете выйти из этого отделения». Но он перевел не все. После того, как я поставил подпись, меня, конечно, отпустили. Потом мне перевели все эти документы, но здесь что-то не так: здесь пишут, что если меня задерживают, мне должны сразу предоставить адвоката и переводчика. Но они ничего не предоставили. Они должны предоставить мне один телефонный звонок, чтобы я позвонил жене или родителям, или еще кому-нибудь, — они не предоставили. Восемь часов мне не давали воды, я не мог сходить в туалет. Старшие в полиции, адвокаты, разные люди сказали мне, что судья может меня депортировать. Здесь пишут, что я дрался с полицией (в протоколе говорится, что Алан «оказывал сопротивление» — ОВД-Инфо). Это невозможно, потому что рост у этого омоновца был как минимум два метра десять сантиметров! Как я могу с ними драться?! Здесь пишут, что я кричал что-то по-русски на митинге, вроде «Свободу России» (в протоколе говорится, что Алан «выкрикивал лозунги „Россия будет свободной“» — ОВД-Инфо). Это невозможно, потому что я не говорю по-русски.

Сегодня я пришел в суд, но там сказали, что мои документы туда не пришли и что надо ждать. Но они не сказали, какого числа надо прийти.

Шесть утра. Из темноты при тусклом свете фонарей видны стены исправительно-трудовой колонии № 6 Рязанской области (поселок Стенькино) и колючая проволока и слышен лай собак и пение женского хора. Слов не разобрать, вслушиваюсь внимательнее: никогда бы не подумала, что у нашего гимна такая приятная музыка! Пение заканчивается, и раздается громовой мужской голос: «Начинаем утреннюю зарядку!».

Спрашиваю у сотрудников, приплясывающих от холода у стены, когда начнут выпускать людей.

Сотрудники говорят:

— До двенадцати их всех выпускают, вот из этой двери. А у вас кто выходит? Жених?

— Да нет, — говорю, Артем Савелов, — узник 6-го мая.

— Узник? — сотрудник будто пробует слово на вкус. -Ну, ждите своего узника. Можем вас, если не будете безобразничать, впустить в комнату ожидания, иначе ведь совсем околеете.

В комнате ожидания не намного теплее, чем на улице (разве что ветра нет), зато на стене висят информационные стенды: справочная информация, краткая история колонии (основана, реорганизована, реорганизована, реорганизована etc.), а также отчеты о мероприятиях: богослужение в храме при колонии, выступление самодеятельности, чемпионат по настольному теннису, визиты разных важных людей. Ну, как отчеты: название мероприятия и две фотографии.

Позже, часам к девяти, к выходу из колонии начинают съезжаться машины: родственники и друзья приехали забрать своих. Сегодня выпустят многих, но вовсе не в честь праздников, чтобы Новый год и Рождество люди встретили уже дома. Просто у кого-то срок заканчивается, например, 9-го, или 11-го. Первый рабочий день у сотрудников колонии 12-го, а держать арестованных дольше положенного срока они не имеют права.

Десять утра. Двери открываются, из дверей гуськом начинают выходить люди в черной одежде. Направляются они сначала в небольшое зданьице — получить документы и деньги — те, что положены им на дорогу и те, что присылали на лицевой счет заключенного. Люди, вышедшие из машин, напряженно вглядываются в их лица: ищут своих.

Наконец, выходит и Артем. Пока он ждет очереди, подходим — даже не взять интервью, а просто немного поговорить. С его слов, Леша (Полихович) и Андрей (Барабанов), которые тоже отбывают здесь срок, стараются держаться бодрячком. В бараках холодно. Работа есть: литье, шитье и «по деревяшкам». Новости? Есть один телевизор на 300 человек — что там увидишь! Впрочем, новостями интересовались не очень: скорее он там для развлечения. Газеты приходят, хотя и не очень много. Получил 4 письма (интересно, всего четыре написали, или остальные «застряли» по дороге? — А.Р.). Очень-очень благодарит тех, кто поддерживал его в течение всего этого времени и передает всем огромный, пламенный привет.

К Артему подбегает Кристина — маленькая хрупкая девушка. Артем хватает ее на руки, и остальные отползают на улицу.

Итак, документы получены — прочь, прочь отсюда, быстро и не оглядываясь. Прочь — скинуть робу и переодеться в гражданское, съесть домашней еды, что привез Виктор Иванович (отец Артема), — это все детали, это все потом, когда колония останется за поворотом.

У Артема звонит мобильник.

— Главное чувство? Растерянность, наверное. Я не знаю, как сказать это словами.

Накануне — вот такой текст Евгения Левковича:

Дорогие наши друзья, смелые, гордые и ответственные). Мы окончательно решили делать всё публично, по-чесноку, с открытым забралом, а не играть в идиотские шпионские игры. Нам нечего бояться и уж тем более нечего стыдиться. Поэтому. Пресс-конференция Путина состоится завтра, 18 декабря, в 12:00, в центре международной торговли на Красной Пресне. Мы встречаемся в 11:00 в центре зала метро «Выставочная» и организованно идём к зданию. На месте встречаться неудобно — здание ЦМТ огромное, с массой подъездов, можно запутаться. Пожалуйста, не спрашивайте, что мы будем там делать. Мы идем задать вопросы Путину, на подавляющее большинство из которых он завтра не ответит — просто по той причине, что они завтра не прозвучат. Мы хотим, чтобы о существовании этих вопросов и о трусости президента, боящегося общаться с настроенными против его власти людьми напрямую, узнали как можно больше граждан России. Дальнейшее будет зависит только от нашего количества. Соберётся пять человек — значит, пожмём друг другу руки, познакомимся, пойдем пить чай и думать над тем, как сделать так, чтобы нас стало пятьдесят тысяч-). Соберётся пятьдесят — организуем возле здания ЦМТ альтернативную «пресс-конференцию», запишем вопросы на камеру и, быть может, организуем эфир. Придёт пятьсот — замечательно, придумаем что делать-) У нас нет и никогда не будет лидеров, которые бы придумали вам задание. Каждый из вас — лидер.

Так же большая просьба не спрашивать «заберут ли нас в полицию?». Вы можете прямо сейчас позвонить ей и спросить её об этом. Мы точно не собираемся совершать никакого насилия или подставлять окружающих под уголовные и административные дела, и поэтому, кстати, предупреждаем сразу: людей пьяных, матерящихся, с плакатами, мегафонами и бомбами будем сразу лишать всего сладкого.

До встречи. Надеемся, что все, кто написал «приду», действительно придут.

P. S. Пятьдесят вопросов Путину, на которые мы ждём ответов, опубликуем через час. Извините, но вопросов поступило больше двухсот (спасибо вам!), поэтому отбираем, группируем похожие, и так далее.

Идти новым путем — это борьба с собственным страхом. Именно с помощью страха нас держат в повиновении. Думаю, что в корне чуть ли не всех грехов, если покопаться — страх. Понятно, что никакое правительство нас не услышит, и смысла выходить как бы нет. Но мы сами становимся чуточку свободнее, и люди, глядя на нас, начинают чуточку меньше бояться. И может, когда нас будет много, кто не боится жить по совести, тогда-то жизнь и наладится.

Нас поджидали уже у метро. Мне показалось, что если бы взяли одного Левковича, их бы это устроило. Но мы бы его ни за что не бросили. Продолжали стоять у автобуса. Журналисты снимали. Попались и две девушки, просто проходившие мимо.

Всё было очень вежливо.

Мы все равно не особо представляли себе, чего хотим, если и подойдем ко входу на конференцию. Скорее посмотреть, как сможем собраться — 25 человек. Минус журналисты =19 в автозаке, из которых двое случайных. Говорят, записалось около 50. Автозаков было человек на 100. А надо 100 тысяч…

Заглядывает мент, спрашивает: Дадин есть?

Нет, говорим, мы тут все Дадины.

Нас катали два часа и привезли почти туда, откуда забрали. По дороге мы таки записали видео с вопросами Путину.

На дворе кто-то из нас объяснял молоденьким ментам, что выполнение преступного приказа — преступление. Власть сменится, и всё припомнят. Так что думать своей головой все равно придется. Слушали.

В ОВД нас пытались водить по одному — мы настояли, чтобы всех вместе. Пустили всех.

Обвинений никаких не предъявили. Да мы же вообще ничего не делали, просто шли от метро. Без плакатов, без символики, молча.

Спросили, почему нас забрали. Никто не знает. Ни кто забирал, ни кто оформлял. Когда пристали к ним с этим вопросом настойчиво, сказали, что похожи на фотороботы преступников. Они такие неразборчивые, вот и задержали проверить.

— Что, прямо все 19 похожи?

— Было бы вас 30, и 30 были бы похожи.

— Вы хоть сами понимаете, что это маразм?

В глазах понимание, просьба не провоцировать и мольба уйти поскорее. Ладно, ушла.

Двое отказывались подписывать что бы то ни было и показывать паспорт. Их должны были оставить до выяснения, еще на час. Мы решили остаться. Выпустили всех.

Пошли в кафе общаться. Очень хорошая теплая компания. Автозаки — место встречи настоящих людей)

Случайно попавшие девушки теперь тоже наши)

Спасибо за всё Жене Левковичу.

Что стоит: выходя на акцию брать воду и бутерброды. После многочасового мотания мужчины наши были ну очень голодные.

Друзья-россияне (москвичи это уже делают), при каждом нарушении ваших прав, связанным с визитом в органы, сообщайте, пожалуйста, в http://ovdinfo.org/

Посмотрите, на примере, что там написано про нас и про других. Все очень оперативно. Друзья и родственники узнают сразу. А друзья у вас везде и волнуются. К тому же, известность — лишняя защита.

И вот, наверняка же читают ФСБшники. Это вам.

1) Каждое задержание — точка сплочения оппозиции. Мы до этого были почти все незнакомы, теперь — будем встречаться. С каждым разом мы сильнее.

2) Случайно попавшие прохожие скорее будут сочувствовать нам, чем вам.

3) Нас распиарят так, что если бы вы нас не трогали, шуму было бы меньше.

4) Сам факт задержания ни за что — играет против вас. Народ испугается, что могут забрать и их тоже, недовольство только усилится.

5) Ваши сотрудники понимают, насколько это всё фарс. Не сможете им хорошо платить — не будут защищать ваши интересы. А ведь экономический кризис…

6) Спасибо за вежливое обращение.

7) А сами вы чего хотите?

Видео задержания можно посмотреть здесь

«5 мая 2014 года в отношении меня было возбуждено уголовное дело в связи с размещенным мною в Интернете видеоролика „Артамонов — покровитель или растяпа“. Дело было возбуждено на основании заявления пяти граждан, посчитавших, что опубликованный материал ущемляет их честь, достоинство и деловую репутацию и усмотревших в видеоролике экстремистские высказывания.

Содержание ролика было направлено на то, чтобы привлечь внимание общественности к действиям группы калужан, в том числе и заявителей по делу, напоминающим по целому ряду признаков действия украинской националистической организации „Правый сектор“. Особую тревогу вызывал тот факт, что некоторые из героев ролика на различных протестных акциях, прошедших в Калуге и Москве в 2013–2014 годы, выражали активную поддержку губернатору Артамонову. Один из них, лидер незарегистрированной политической партии „Правые за европейское развитие“, даже выехал в Киев для участия в Майдане, регулярно публиковал отчеты о своем пребывании там и даже призывал россиян поддержать действия „Правого сектора“.

5 мая у меня на квартире и в лютеранском храме, пастором которого я являюсь, были проведены обыски, в ходе которых полиция изъяла все информационные носители — от компьютеров до USB-накопителей. Основание — необходимость изучить содержащуюся информацию на предмет наличия в ней экстремистских материалов. В ходе обыска в храме, где с этой точки зрения искать было нечего, поскольку там нет ни одного компьютера, в стоящем в трапезной кресле оперативники обнаружили пластмассовую коробочку, в которой, как потом оказалось, находился пакет с наркотическим веществом.

По данному факту было заведено еще одно уголовное дело.

Пресс-служба областного УМВД поспешила сообщить гражданам о моем задержании силами полиции. Что не соответствовало действительности. Затем было заявлено, что я скрылся и объявлен в розыск. Что также являлось ложью. Однако негативная информация обо мне как о фигуранте двух уголовных дел тут же была растиражирована газетами „Весть“, „Калужская Неделя“, оказалась в лентах федеральных информационных агентств и в „Новой газете“.

Полгода правоохранительные органы проводили всевозможные проверки, экспертизы, допросы. Полгода нервотрепки для меня, моих родных и близких. Полгода расходов на адвокатов, независимые экспертизы, приобретение оргтехники взамен изъятой в ходе обысков. Полгода грязи в бюджетных СМИ.

И вот 7 ноября 2014 года все закончилось. Письмом за № 4/9779 УМВД России по Калужской области известило о прекращении уголовного преследования в отношении меня и моем праве на реабилитацию. В том числе в СМИ, которые по моему требованию обязаны сделать сообщение об этом.

Еще до возбуждения уголовного дела до меня доходили различные сигналы о том, что против меня готовится некая провокация. И не только сигналы. Не раз в словах тех или иных чиновников звучали „дружеские предупреждения“ в мой адрес в связи с занимаемой мною активной гражданской позицией. В отношении подобного рода „предупреждений“ со стороны губернатора Калужской области Анатолия Артамонова я даже направлял заявление в полицию. Проверка по заявлению не выявила в действиях и словах гражданина Артамонова злого умысла.

Однако уголовное дело под совершенно надуманным предлогом было все-таки возбуждено. Не могу утверждать с полной уверенностью, было ли на это личное указание губернатора или переусердствовали его ретивые подчиненные.

Надо отдать должное работникам правоохранительных органов, которые смогли разобраться в ситуации и вынести единственно правильное решение, несмотря на возможное недовольство со стороны областного руководства. Я прекрасно понимаю, как непросто им это далось. В глазах обычных граждан такая принципиальная позиция может вызывать только уважение.

Многие СМИ помогли придать мою ситуацию гласности. Думаю, это сыграло свою роль. Помог председатель комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Госдумы Ярослав Нилов. Он направил запросы в Генеральную прокуратуру и СКР.

Теперь дело за малым. Найти заказчика дела и вывести его на чистую воду».

«Врачам как раздавали пачками уведомления на увольнения, так и раздают. Мое мнение, даже немного форсируют этот процесс, говорят, что с 1 января всё будет закрыто.

Врачей сильно запугивали перед митингом 2 ноября. Вызывали и говорили: кого увидим на митинге, уволим прям на утро. Пока я не знаю, есть такие случаи или нет. Кого-то уволили ещё до митинга.

Давление идет на нескольких врачей, которые больше всего появлялись в прессе: проверки начались на местах, где они работают, карты досконально перебирают, изучают время их прихода и ухода с работы. Они пока просят не называть свои имена. Мы пока отслеживаем действия администраций их больниц.

Врачи очень боятся. Они мне шлют уведомления о своих увольнениях, но при этом до смерти боятся и просят убирать их фамилии. Для меня это нонсенс: тебя же всё равно выгоняют? Не надо, я боюсь.

Те, кого еще не уволили, точно молчат. Хотя вторая волна увольнений ожидается в феврале, если мы это не остановим сейчас. В официальных документах речь идет о сокращении 7 тысяч медработников в Москве. По нашим подсчетам, речь может идти о 20 тысячах — только в Москве. Не только врачей: увольняют работников регистратур, медсестер, санитаров.

У врачей сложная система сертификатов. Врача можно не просто уволить, а и лишить сертификата. Тогда ты врачом больше не будешь, пока не пройдешь переаттестацию. А проходить ее нужно за свой счет, занимает это от полугода до года, и в это время ты не можешь работать по профессии.

Мне угрожали и перед митингом, и после. Я не знаю, кто это. На мобильном номер не определяется, он идет как скрытый, а последний раз мне звонили на городской. Говорят: что вам надо, чего вы лезете? Работайте, воспитывайте дочь, и всё будет хорошо. Возможно, это инициатива „с мест“: я такое проходила, когда боролась за свою поликлинику и больницу. Может, сумасшедшие звонят — у меня телефоны в открытом доступе.

Сама я и близко не являюсь врачом: я инженер-технолог, закончила Бауманский. В марте 2012 года у меня в районе стали закрывать детскую поликлинику. Так просто: сказали, что через пять дней поликлинику закрывают, дети поедут в четыре других поликлиники. В эту поликлинику меня еще мать водила 40 лет назад. Мы с жителями стали ее защищать. Потом боролись против закрытия местной больницы… Так всё и началось.

Поликлинику мы отстояли. Больницу по некоторым пунктам мы отстояли. Заставили достроить новый корпус больницы, добились увеличения бюджета поликлиники. Когда по закону стараешься доказывать — да, это тяжело. Неправильно, что приходится, например, год биться. Но уж как есть. Я просто хочу, чтобы люди не страдали. Я вдова — я знаю, что такое медицина. Что такое плохой врач, что такое хороший врач, как много зависит от того, чтобы была хорошая организация медицинской помощи. Я хочу, чтобы люди никогда не чувствовали того, что почувствовала я в день, когда осталась вдовой. Если бы мне пять лет назад сказали, что я буду заниматься защитой врачей, я подумала бы, что это говорит сумасшедший».

19 октября в Москве был проведен автопробег против новой транспортной политики, связанной с расширением зоны платных парковок. Участники автопробега были задержаны. ОВД-Инфо публикует рассказ одной из участниц, директора фонда помощи и поддержки населения «Социальный запрос» Марии Гайдар.

Мы ехали какое-то время от «Маяковской», успели не очень долго проехать, нас остановили у МИДа сотрудники ДПС, стали просить у нас документы. Когда мы стали выяснять, на каком основании нас остановили, они никак не могли придумать какие-то основания, в том числе, говорили, что проверяют документы за то, что мы стоим на проезжей части — собственно, где они нас и остановили. Они нас ждали, как они потом сказали. Но зачем ждали, они не знали, сказали, что это им сверху распорядились. Говорили: «Что мы можем сделать? Мы понимаем все, сочувствуем, поддерживаем». Кроме того, следует отметить, что они брали проверять документы, но после этого их не вернули. Позднее они передали их полиции, и совершенно непонятно, какие у них были к этому основания. При этом они, не зная, как быть и что делать, предлагали нам: «Давайте вы как-то, может быть, быстренько уедете». Мы говорим: «Как мы уедем без документов?» Потом уже они потребовали, чтобы мы поехали за документами в ОВД «Арбат», потому что других способов получить документы не было. Получается, что сотрудники ДПС по какой-то причине похитили наши документы, взяли их в заложники.

Мы стояли так примерно полчаса или час, они вели всю эту проверку. В какой-то момент приехала целая машина ОМОНа, подогнали ПАЗик. Надо сказать, что он подъехал, очень резко затормозив, оставив мощный тормозной путь. Моя машина стояла сзади, и мне казалось, что он в нее врежется, — еле-еле не врезался. Мы сказали, что с ними не поедем, спрашивали, что мы нарушили. Они сказали, что если мы не поедем, нас будут вытаскивать из машин. И мы поехали в ОВД «Арбат». Мы поехали на своих машинах, они во все машины посадили сотрудников ОМОНа. Мы спрашивали, как мы будем вести без прав. Они сказали, что если с ними, то можно без прав. До этого Садовое кольцо перекрывали для Лаврова, теперь перекрыли для нас. Я не хотела ехать на красный свет, но они начали орать и требовать, чтобы я ехала на красный.

В ОВД всем оформляли по 20.2, часть пятая — незаконное проведение митинга. Часть людей они отпустили, причем почему-то тех, у кого были обнаружены какие-то нарушения с правами — у кого-то, например, была просрочена страховка на один день. Всего у нас было автомобилей десять, а человек двадцать-тридцать. Протоколы написали человек на двенадцать. В ОВД мы спрашивали, какое все это имеет отношение к тому, что у нас отобрали права, что мы якобы нарушили правила дорожного движения. На это у них не было ответа. Они показывали на какого-то молодого человека в штатском и говорили, что он здесь всем командует. В остальном все прошло, как обычно. Оформление длилось дольше, чем три часа. В три часа дня нашу колонну остановили, в ОВД мы оказались в пять и вышли оттуда в десять часов вечера. Суд, видимо, назначат в ближайшее время.

Сергея Удальцова «за Болотную» сажали тогда, когда он уже не представлял никакой угрозы для Кремля, когда от волны протеста, на гребне которой он оказался, не осталось и ряби. Так и «лидера антифы» Сутугу посадили, когда антифа находится, мягко говоря, в замороженном состоянии — из-за серьезного спада активности своих оппонентов, наци.

Ну и, конечно, Донбасс бесследно не прошел и для антифа. Например (забегая вперед), приговор Сутуга слушал в майке с символикой болельщиков киевского футбольного клуба «Арсенал», который поддерживают местные антифашисты. Летом несколько фанатов «Арсенала» записались добровольцами в АТО и отправились на фронт, их товарищи всячески им помогают. А вот московский антифа Антон Фатулаев, получивший авторитет в своей среде после того, как отсидел за поножовщину с ультраправыми, поехал добровольцем воевать по другую линию фронта и погиб в Луганской области. Проблема «бандеровцев и ватников» большинство антифа сейчас интересует куда больше, чем козни Александра Поткина и Дмитрия Демушкина. Еще большой вопрос, можно ли говорить сейчас об антифа как о едином сообществе.

Посадка что Удальцова, что Сутуги — не «акт самозащиты» полицейского государства. Это просто нежелание останавливать репрессивный механизм, когда он уже запущен.

На приговор пришли сестра и отец Алексея Сутуги, всегдашний заступник политзеков Владимир Акименков и десятка два соратников Сутуги и журналистов — большей частью тоже сочувствующих. Когда подсудимого повели в зал, аплодировали ему все. Белыми воронами были полнотелые журналистка и оператор НТВ, которых собравшиеся дружно посылали в ответ на просьбы дать комментарии.

Приговор неожиданно назначили на вторник, хотя еще в понедельник было последнее слово обвиняемого. Теплилась надежда, что не приговор написан заранее, а дело отправят на доследование — куда ему и дорога.

Но судья полускороговоркой пробубнила приговор, осудив Сутугу по части второй статьи 213 УК — хулиганство группой лиц по предварительному сговору.

По версии Сутуги, события 2 января 2014 года развивались так: он оказался в компании молодых людей — их имена он не назвал и утверждает, что познакомился с ними случайно, они зашли в кафе «Сбарро» рядом с метро «Октябрьская». Там у этой компании вышла драка с оказавшейся в том же кафе компанией националистов. Сутуга пытался разнять дерущихся и даже признал, что ударил кого-то в процессе растаскивания.

Судя же по приговору, Сутуга был активным участником нападения на националистов. Нанес несколько ударов стулом, десяток ударов ногами и почти столько же — самодельным молотком. О молотке один из потерпевших дал показания, что им орудовал Сутуга, а второй — что не может это утверждать. Суд поверил первому.

Два десятка ударов, якобы нанесенных Сутугой (мужчина весом под 100 килограмм, работал грузчиком, строителем, охранником, занимался регби и единоборствами), а ведь еще били и другие антифа — а у потерпевших всего несколько ссадин, которые даже следствие характеризовало как побои, а не телесные повреждения.

Суд эта ситуация не заинтересовала — даже учитывая то, что между националистами в деле распределены роли потерпевших и свидетелей, видеозаписи драки в кафе в центре Москвы в деле нет, не найдено непредвзятых свидетелей драки.

Сутуга выглядит таким же здоровяком, как и до посадки, но резкий болезненный кашель выдает в нем обитателя «Бутырки». Он с презрением посматривал на судью и с теплотой — в зал, на знакомые и не очень лица.

Судья, конечно, учла, что у Сутуги трехлетний сын, к уголовной ответственности обвиняемый привлекается впервые и у него есть положительные характеристики. И назначила три года и один месяц лишения свободы вместо четырех лет и двух месяцев, как просил прокурор.

Судьей в процессе была Елена Коробченко. Следующий политический приговор, который ей предстоит вынести, — по делу братьев Навальных и «Ив Роше».