Несколько замечаний в формате «Разбор полетов» о прошедшей акции.

Кажется, впервые со времен «Маршей несогласных» (2007—2008 гг.) нижегородские оппозиционеры столкнулись с таким уровнем противодействия — тотальный запрет проведения митинга-встречи с Алексеем Навальным на любых площадках, превентивные аресты главного участника и основных организаторов, кампания запугивания активистов и их родственников посредством ментов (назвать этих животных полицейскими не поворачивается язык), а населения — посредством СМИ, блокада штаба с еще не арестованными организаторами за три часа до акции и их последующее задержание при попытке выхода, арест имущества организаторов, включая сцену, оперативная постановка на месте встречи дорогостоящей имитации городского праздника с тотальным огораживанием площади и прилегающих территорий, установкой на входах блокпостов с тотальным досмотром граждан, включение оглушительной попсы, что сделало невозможным не только публичные выступления, но крайне затрудняло даже простую словесную коммуникацию между потенциальными участниками. Только вот окон активистам по ночам не били, но, думаю, все еще впереди.

После того, как в Москве был арестован Навальный, а в Нижнем — Волков и собранная ночью сцена, стало ясно, что намеченную ранее встречу нужно срочно переформатировать в акцию протеста. Отказ от такого сценария означал бы признание нами собственного бессилия и морального поражения перед лицом ликующей путинской гопоты. Задачей властей было исключить в намеченные часы любую заметную протестную активность в центре города, показать, что мы морально раздавлены и они полностью контролируют ситуацию. Нашей задачей было показать городу и миру, что мы живы, не деморализованы, что нас много, и мы не боимся сукиных детей. В какой степени сторонам удалось достичь намеченных целей, кто выиграл в этой битве?

Я полагаю, что прошедшее справедливо оценить в качестве ничьей. Результат противника: встреча с Навальным сорвана, число протестующих оказалось значительно меньшим, чем, скажем, 26 марта. Наш результат: акцию, и все-таки относительно многочисленную, провести удалось, несмотря на беспрецедентное противодействие — холкинский балаган с дешевыми паяцами и дрессированными ментами мы, все-таки, слегка подпортили.

Вот как я все это увидел. Проведя утром рекогносцировку, я понял, что соваться внутрь загона — провальная тактика. Они там все будут контролировать. Зато рядом — на отрезке Рождественской в районе ресторана «Безухов» от Ивановской церкви до первого ментовского блокпоста — была прекрасная площадка, освобожденная от транспорта, где спокойно могли бы мирно, без оружия, собраться 3–4 тысячи человек и показать, кто в доме хозяин: мы или тараканы. Прибыв в штаб, я предложил изменить место сбора и был поддержан Анной (Петкогло, координатором предвыборного штаба Алексея Навального — ОВД-Инфо) и собравшимися активистами. Возникла короткая дискуссия — когда информировать людей о том, что собираемся вне ограждений и в загон не идем? Решили, что не раньше, чем за час до мероприятия. Был ли сделан такой анонс и если да, то во сколько — мне не известно. Я предупредил собравшихся, что по моему опыту штаб будет заблокирован за несколько часов до мероприятия, и лучше всем отсюда как можно быстрее уйти, если мы хотим дойти до места проведения акции. После чего я сам быстро слинял, но сделал глупость, отправившись к себе в офис, то есть в такую же ловушку. Никаких провокаций у меня в офисе не было года так с 2013, если не считать всяких НОДовских камланий под дверью, поэтому я, дурак, расслабился. Между 15 и 16 позвонила Анна, сообщила, что большинство активистов ушло из штаба, но они уйти не успели, и их заблокировали — всех, кто выходит, задерживают. Попросила меня быть организатором акции. Я согласился, увы, понимая, что у меня нет фактически никаких инструментов и времени для координации действий. Через полчаса после этого разговора и в мой офис начали барабанить менты, и я едва оттуда выбрался. Моей заслуги тут нет — только благодаря исключительному ротозейству долбоящеров из ЦПЭ (говорят, в это подразделение ссылают самых тупых ментов со всей области, под стать начальнику — полковнику Алексею Трифонову) удалось мне оттуда выбраться и доехать до Рождественской. Там я увидел, что на оговоренном отрезке Рождественской практически никого нет — собралось нас там человек 20, не больше. Как я понял, информация об изменении места сбора так и не была широко распространена. Потом мне позвонила Аня Степанова и сообщила, что она в центре загона на Маркина, и там собралось довольно много активистов. Поэтому мы пошли туда.

Там было довольно много народа, часть из них водила хоровод. Музыка все заглушала, говорить можно было, только крича в ухо собеседника. Я достал куклу Путина и плакат со стихами Надсона о «стране без прав и без закона». Минут 15 у меня ушло на осознание того, что все присутствующие вообще — наши сторонники, что кроме них и ментов на площади вообще никого нет. Моя жена говорит, что тоже не сразу это поняла. Я видел пустую сцену с колонками, откуда ревела музыка. Разведка сообщила, что у сцены 4 охранника, и не составит труда ее занять, отключить музыку и начать митинг. Я попросил передать по рядам — идем к сцене. Минуты через две-три хоровод переформатировался, и люди направились в сторону сцены… однако прошли мимо нее по Рождественской в сторону моста. И тут я понял, что моя информация не достигла цели, люди организовались сами. Но началось скандирование «Путин-вор» и т. п., это было круто, музыка уже не заглушала нас. У блокопоста народ развернулся и пошел назад, опять мимо сцены и…зачем-то вернулся к месту хоровода, в центр загона, где продолжала орать музыка. Тогда я попытался развернуть колонну, встал впереди и сказал, что мы идем гулять к Минину и Пожарскому. После чего на меня набросились менты. Стоявшие рядом попытались построить сцепку, но безуспешно. Меня пытались не отдать ментам жена, дочка; сцепку попытались организовать Илья Мясковский, Дмитрий Калинычев и Владимир Кравцов, и, кажется, еще несколько человек — трое последних в итоге оказались в автозаке вместе со мной.

Ну, дальше всем известно.

Итого, наши успехи:

Все-таки мы провели заметную акцию протеста и сорвали благостный сценарий холкиных-антоновых.

Отличная идея с хороводом: менты оказались совершенно к ней не готовы и не понимали своими тупыми башками, чего вообще в этой ситуации делать. Отдельное спасибо Анне Степановой, которая, как я потом понял, и организовала все это действо.

В отличие от 26 марта, никто из задержанных не пошел в автозак своими ногами. Крепим чувство собственного достоинства.

Итого, наши недоработки:

Штаб и активисты до самого последнего момента исходили из одного единственного сценария — беспрепятственная встреча с Навальным, сцена, отсутствие серьезного противодействия. Мы оказались совершенно не готовы к сценарию жесткого противостояния. Даже группа безопасности прорабатывала только сценарий отпора провокаторам, но не исходила из ситуации, в которой основным противником будут менты.

Хоровод — отличный ход, позволивший сплотить протестующих и дезориентировать противника. Но нужно было гораздо быстрее менять формат-либо занимать сцену, либо идти «гулять» по городу.

Не умеем строить сцепки и не отдавать своих. Это очень плохо. Главный принцип — своих не отдаем! А у нас одного в автозак волокут, а пятеро это фотографируют. Позор! Это не значит, что надо дубасить ментов и подставляться под уголовку. Но это значит — держать своих за руки и за ноги, виснуть на них телом, использовать по полной программе все ненасильственные способы противостояния и коллективной защиты.

Почему сдулся протест после задержаний? Надо было идти по меньшей мере к ОП-5, благо это рядом, и опыт уже наработан с марта, и требовать освобождения всех задержанных, начиная с Волкова. Дяденьку мента испугались, который грозил карами? Не надо забывать главный принцип — внимательно выслушай то, чего хочет от тебя мент (не путать с полицейским), и сделай ровно наоборот.

Все ждут лидера, который поведет за собой всех. Это ошибка. Каждый должен стараться стать лидером на своем месте, здесь и сейчас.

Ну и самое главное: мне кажется, в ходе этих всех событий, наших успехов и провалов, начинает складываться настоящая команда. Команда, включающая в себя тех, кто уже много лет участвует в борьбе с воровским режимом, и тех, кто только еще вливается в протест. Команда, которая способна синтезировать горечь прошлых поражений, опыт успеха, и энтузиазм неофитов. Так победим!

Оригинал

24 сентября в Москве прошли очередные «Маяковские чтения», в этот раз под пристальным наблюдением полиции — приехали два автозака и три патрульных машины. Видимо, им поступила информация о скоплении граждан, решили проверить.

Как всегда, в последнее воскресенье месяца на Триумфальной площади у памятника Маяковскому собрались поэты, чтобы почитать стихи. Как только народ сгруппировался, к площади подъехала полиция. Полицейские сообщили, что они проверяют подозрительное массовое скопление граждан, а также слушают, чтобы в стихах не было экстремизма и прочих призывов к свержению конституционного строя.

Также к площади подогнали автозаки, полные сотрудников ОМОНа. ОМОНовцы тоже пришли на площадь, чтобы прослушивать стихи на наличие экстремизма. Несмотря на такую суровую охрану, чтения завершились без задержаний — собравшиеся не испугались всеслышащего уха правоохранителей и свободно декламировали стихи.

Омоновцы сказали, что им вообще пофиг, типа работа такая, стоять и ждать приказа. Они слушали стихи, на мат в них не реагировали. Сказали, что политические стихи запрещено читать без уведомления, но, видимо, не могли уловить суть стихов.

Я — волонтер предвыборной кампании Алексея Навального, ну и вообще известный в Тамбове общественный деятель. И это иногда играет со мной злые шутки.

5 сентября я шел после работы и по дороге раздавал агитационные газеты Навального. Так получилось, что мой путь проходил недалеко от акции в честь юбилея нашего города. Ее проводили активисты «Молодой Гвардии» в рамках предвыборной кампании кандидата в депутаты от партии «Единая Россия».

Люди начали приходить до начала этого мероприятия, и некоторые из них брали у меня газеты. После того, как я простоял там 5 минут, и уже собирался уходить, меня догнали двое сотрудников ППС. Они остановили меня, но причин задержания не объяснили и отпускать не собирались. При этом сотрудники постоянно с кем-то созванивались — будто советовались, что со мной делать дальше.

Через час они попросили меня пройти в машину. Потом приехал участковый, с которым решили, что объяснительной в этой ситуации будет достаточно. Пока я ее писал, к машине подошел знакомый мне единорос и куда-то позвал участкового. Я обратил внимание на то, что они что-то записывают.

Я пробыл в машине ППС еще полтора часа — пока не закончилась акция «Молодой Гвардии». После меня отвезли в опорный пункт полиции № 2. Там я узнал, что совершил мелкое хулиганство.

На самом деле, меня это нисколько не удивило — подобным образом я уже «хулиганил». Местные единоросы при поддержке «свидетелей» из «Молодой Гвардии» уже писали на меня доносы о том, что я якобы «ругался матом и размахивал руками». После того случая меня оштрафовали на одну тысячу рублей. Позже подобная ситуация повторилась: только жалобу написали другие люди, и наказание было строже — меня арестовали на сутки.

Все последующие вечер и ночь я провел в отделе полиции. На следующий день мне назначили суд. Во время него местная активистка Юлия Жмаева заявила, что я обругал ее вместе с подругами из «Молодой Гвардии» из-за того, что они поинтересовались у меня, что за газеты я раздаю.

Кроме нее и полицейского, который составил на меня протокол, свидетелей не было. Судья отказалась пригласить патрульных, задержавших меня, и приобщить к делу видеозапись, которую я делал в процессе общения с ними. Исходя из всего этого, обвинения показались логичными и обоснованными, а мои оправдания — всего лишь попыткой уйти от ответственности. Итог — 8 суток ареста. В общем, схема сработала уже три раза. Связка «Единая Россия — полиция — суд» работает как часы!

Поначалу пришлось познакомиться. Но в нарушение 85-го приказа МВД у гражданина не оказалось удостоверения. Он его, оказывается, оставил в машине. Со мной такие номера не прокатывают, и «товарищу» нехотя пришлось со второго этажа спуститься в машину за документом. Дальше я объяснил майору, что я являюсь гражданином СССР, и он не имеет права меня допрашивать без представителя консульства моего государства. (Паспорт я, конечно, менял на аусвайс эРэФовский. А вот гражданство не менял никто из 143 миллионов граждан. Но это другая тема. Майор мне пытался впарить, что в Совете безопасности ООН эРэФия. А я ему — документ. Там черным по белому — «Союз Советских Социалистических Республик». Никакой эРэФии там в помине нет.) Когда же я объяснил, что он совершает преступление по ст. 64 УК РСФСР — измена Родине, он понял, что дело имеет не с дилетантом. Потом меня отвели вниз, где заставили вывернуть карманы и выложить свои вещи в шкафчик. Даже пустой чехол от телефона. Я знаю, что ничего с собой брать нельзя во избежание провокаций. Поэтому взял с собой только ксерокопию паспорта и ключ от двери машины. Остальное оставил в багажнике автомобиля, сообщив сыну, где припарковал.

Итак я всё (почти) сложил в шкафчик. Майор меня проверил металлоискателем. Но плохо искал. В плавках я спрятал диктофон, который впоследствии и писал все происходящее.

Начались вопросы: я ли организатор митинга, знаю ли Ирину Бондаренко, знаю ли, что Мальцев возглавляет движение «АРТПОДГОТОВКА», знаю ли, что означает на белом флаге красная галочка… И т. п. На все вопросы я отвечал однозначно: «Статья 51 Конституции РФ». Порядка 10 вопросов и столько же ответов — «Статья 51 Конституции РФ».

Кто написал кляузу и что в ней — следователь мне не сказал, сославшись на «Статью 51 Конституции РФ». Я попытался ему объяснить, что он должностное лицо и ст. 51 в данном случае на него как на гражданина не распространяется.

Видимо, правоохранительные органы уже понимают, что скоро будет смена власти. Потому ни на меня, ни на Ирину ни какого давления оказано не было. Опрос прошел в дружеской (если так можно сказать) обстановке. Чай, правда, ни мне, ни Ирине не предлагали. Майор попытался перевернуть несколько вопросов, чтоб вывести меня из-под 51-й статьи, но попытки не увенчались успехом. Я как профсоюзник с немалым стажем тоже стал неплохим психологом. Приходится на несколько шагов предвидеть ходы работодателей, чтоб защищать интересы работников. Майор сказал, что официально запросит у меня учредительные документы «МОЛОТа». Возможно, попробуют воздействовать с другой стороны. Например, объявить наш профсоюз экстремистским. Хотя профсоюз ни к митингам, ни к оппозиции никакого отношения не имеет. Как говорится, «мухи отдельно, котлеты отдельно». Ну, этой власти все равно — лишь бы зацепиться. Надеюсь, что в органах еще нормальные люди. Да и майор сказал, что прошли аттестацию. Встреча закончилась смешной сценой — я встаю со стула, и диктофон выпадает на пол. Думаю, у следователя в тот момент пронесся в голове весь час нашего общения — не наговорил ли он чего лишнего. Меня встретила Ирина Бондаренко, и мы поехали в другое место, назначенное ей майором для встречи. Ирина в отдел не согласилась идти, поэтому договорились они встретиться в кабинете участкового. После первого же заявления Ирины 51-й статьи майору стало понятно, что беседа будет аналогичной.

Кстати, я спасибо сказал майору за то, что он меня пропиарил. Потом до него дошло, что если б нас не пригласил, то и информационного повода бы не было. Я на своей голодовке 12 июня говорил заместителю начальника ГУ МВД, что их коллеги идиоты. Не трогали бы они Дашу с плакатиком 26 марта — не было бы столько интереса к прогулке. (Среди задержанных в Тольятти была активистка Дарья Рыкова. — ОВД-Инфо) Нас там было меньше тысячи в «Парке Победы». Народу бы стало скучно, и он разошелся бы. А тут полковник решил прогнуться. В результате все прохожие подтянулись. И нас оказалось больше 1,5 тысячи. Я майору предложил посадить меня на 15 суток. А еще лучше — по 282. Они начали понимать, что сроки, которыми они раньше людей пугали, стали показателем крутизны. Время такое: кто садится по политике, тот герой. А кто сажает — гады.

По данным ОВД-Инфо, на беседу в Центр «Э» был также вызван депутат законодательного собрания одного из районов Самарской области, который выступал на митинге. Однако он отказался отвечать на вопросы ОВД-Инфо о беседе.

На антикоррупционной акции 12 июня в Москве задержали 866 человек. Среди них была и режиссер Театра.doc Зарема Заудинова, которая пришла на акцию в костюме леопарда, но, если верить рапортам полицейских, задержали ее все равно в «брюках и куртке». 27 июля судья Тверского районного суда Александр Меркулов оштрафовал Заудинову на 15 тысяч рублей по ч. 5 ст. 20.2 КоАП (нарушение порядка проведения публичного мероприятия). Нестыковки и странности, попавшие в административное дело из-за лени сотрудников полиции, судья не заметил. ОВД-Инфо публикует рассказ о том, как у режиссера-документалиста украли реальность.

Отмена события. Как у меня украли реальность.

Если до 12 июня я могла представляться как захочу: «режиссер», «чеченская княжна», и много чего еще, то после — только «здравствуйте, я леопард». Я тот человек, которого задержали на Тверском бульваре в костюме леопарда.

— Я работаю в Театре.doc, реальность — моя профессия, но иногда она причиняет боль. Так случилось 12 июня 2017 года, — примерно так начинался мой монолог в зале суда.

Учитывая, что мы — неисправимые театралы, терять нам нечего, то пусть в зале буду не только я в костюме леопарда, но еще актриса, которая будет профессионально оплакивать российское правосудие. И это будут не показания, а монологи. А все — драматургический материал. В результате в зале суда собралась команда молодости нашей: я в роли леопарда-документалиста, актриса со слезами на глазах, политзек Алексей Полихович и корреспондент-свидетель Александр Черных в футболке «Чечня». И адвокат Денис Шедов. Вообще мы хотели еще билеты продавать на заседание, но потом поняли, что партизанский театр — обязательно со свободным входом, поэтому от билетов отказались.

Но сегодня в России сложно с профессией режиссера, потому что у нас отобрали все: театр абсурда, парадокса и жестокости, — это наша реальность, это уже не из области искусства. Про общество спектакля вообще бессмысленно говорить, потому что Ги Дебор умер, а мы еще нет. Но мало того, что отобрали жанры, теперь еще и инструментарий. Есть такое актерское и драматургическое понятие как «отмена события». Вот случился ад, а актер играет так, как будто не было ада. Или герой в пьесе — «не было ничего». В жизни мы тоже часто так делаем: переспал с кем-то, наутро удивился, расстроился, подумал — «отмена события». Иногда спасает.

Но только не тогда, когда судья отменяет твою реальность. К тому же без твоего согласия.

— В протоколах написано, что меня задержали два омоновца 1993 и 1994 года рождения. Но меня задержал один высокий усатый за сорок — и свидетель это подтвердит.

— Отмена события.

— Я была в костюме леопарда, вот фото с бульвара и из автозака, а в протоколах написано, что меня задержали «в брюках, куртке и ботинках».

— Отмена события.

На столе у секретарши коробка жвачек «Love is…" и розовая ручка с розовым пушком. Все сошлись на том, что судья с нездешним загаром мог бы быть похож на итальянского актера, если бы не был судьей. И вообще — после обвинительного решения перестаешь замечать чувственные губы и классную задницу (по коридору он ходит без мантии, можно заметить).

— Тут написано, что задержали на Тверской улице в компании из 500 человек, но меня задержали на Тверском бульваре, и там столько человек не было, даже если викингов посчитать.

— Отмена события.

В протоколе значится список лозунгов, которые написали всем под копирку. С вербатимом у полицейских явно все не очень. Но зачем им вербатим, если они создают свою собственную реальность, наплевав на существующую. Так политическое становится эстетическим. Но это ничего не меняет.

Адвокат Денис Шедов говорит о том, что с протоколами все очень плохо. А даже если допустить, что хорошо, то вообще-то я ничего не нарушала, исходя из закона.

— Отмена события. 15 тысяч штраф.

***

Вечером Черных спросит:

— А как так вышло, что какой-то мужик в платье просто взял и отменил реальность?

Как-то так вышло, Саша. И мы не отследили, почему сегодня это — норма. Если в режиссуре нулевых (с попыткой дать имя поколению) говорили про «новых тихих», то сегодня можно сказать про «новых никаких» — нас отменили. Я не режиссeр, я правонарушитель.

В Тверском районном суде Москвы 10 августа вынесут приговор по «Делу ’’Армии воли народа‘‘». На скамье подсудимых оказались четыре человека — их обвиняют в том, что под видом подготовки к референдуму они продолжали деятельность запрещенной организации «Армия воли народа». АВН запретили за листовку, в которой говорилось о необходимости провести референдум и включить в Конституцию статью о подотчетности чиновников населению.

Один из обвиняемых, Александр Соколов, — журналист-расследователь. Он писал в РБК о коррупции, кроме того, он автор резонансного расследования о строительстве космодрома «Восточный». Почти два года Соколов находится в СИЗО.

ОВД-Инфо публикует последнее слово Соколова. Орфография и пунктуация сохранены.

Запрет референдума — это экстремизм!

Уважаемые участники! Дорогие друзья!

Завершается процесс по делу против Инициативной группы по проведению референдума «За ответственную власть» (ИГПР «ЗОВ»), по которому уже длительное время я вместе с известным публицистом Юрием Мухиным, подполковником ВВС Кириллом Барабашом, журналистом и инженером Валерием Парфеновым лишены свободы. Оказался этот процесс, мягко скажем, уникальным и по-оруэлловски антиутопичным.

Впервые в истории России и демократических стран уже 2 года безнаказанно пытают тюрьмой и собираются дать ещё 2 года лагерей за инициативу референдума, на котором предполагалось поставить вопрос об установлении механизма прямой ответственности власти перед народом.

Впервые преследуют за мысль о принятии закона «Об оценке президента и депутатов народом России», согласно которому избиратели могли бы наградить органы власти.

Впервые хотят осудить по совершенно неадекватному обвинению в экстремизме, тогда как собранные по делу доказательства говорят о том, что тяжкое экстремистское преступление (по ст. 141 УК РФ — воспрепятствование референдуму) и другие злодеяния совершаются как раз против преследуемых.

Кто в реальности экстремисты? Мы или те т. н. «правоохранители», которые путем фабрикации уголовного дела и лишением свободы воспрепятствуют подготовке и проведению референдума, а также журналистской деятельности? Думаю, всем, кто внимательно следил за процессом, ответ на данный вопрос очевиден.

Собственно, и начать я хочу с выражения искренней признательности всем тем, кто на протяжении 2 лет следил за нашим делом, переживал за нас и поддерживал.

Один за всех, и все за одного!

В первую очередь, я благодарен нашим родным и близким, которые переживают эту пытку тюрьмой вместе с нами. Держитесь и берегите себя! Мне повезло встретить любимого человека, который, несмотря на мой арест и наступившую неизвестность, стала моей женой. Оказывается, даже длящаяся 5 минут свадьба может сделать человека самым счастливым. Столь высокая честь и оказанное доверие укрепило в уверенности, что совесть моя чиста.

Благодарю своих товарищей за стойкость и выдержку, готовность всегда поддержать и словом, и делом. Горжусь быть плечом к плечу рядом с настоящими патриотами России и по-настоящему свободными людьми — с теми, кого не удалось, да и невозможно сломить.

Большое спасибо нашим защитникам, которые, в условиях жесткого противодействие, с риском для карьеры и за копейки защищали нас эти годы. Несмотря на то, что спустя неделю после ареста т. н. «следователь» Наталья Талаева беззаконно и под нелепым предлогом отвела выбранного нами защитника Алексея Чернышева, он не бросил нас и продолжил бороться за возвращение в процесс. В итоге Верховный суд и Мосгорсуд признали данный отвод незаконным и нарушающим наше право на защиту, и спустя 10 месяцев Алексей вновь был допущен к защите. Примечательно, что добытые в этот период (с 3 августа 2015 по 9 июня 2016) доказательства (в первую очередь, экспертизы) оказываются недопустимыми, так как были получены с нарушением закона, и уже по этой причине обвинительный приговор будет незаконным.

В отместку нас решили лишить возможности платить своим защитникам. Банковские карты были заблокированы, сбор средств для юридической помощи подло объявлен следствием «финансированием экстремистской деятельности», и даже возбуждается дело по ст. 282.3 УК РФ в расчете на то, что люди испугаются делать пожертвования. Но несмотря на все это, наши защитники продолжили практически на голом энтузиазме защищать нас в суде, выдерживая вместе с нами издевательства, в т. ч. попытки незаконных отводов (как в случае с Николаем Курьяновичем) и даже избиения (как в случае с Алексеем Сухановым). Это пример не только профессионализма, но и гражданского мужества.

Благодарю участников и сторонников Инициативной группы по проведению референдума «За ответственную власть» (ИГПР «ЗОВ»), которые прибывали со всех концов страны, с Урала и Камчатки, поддержать нас или выступить в суде в качестве свидетелей. Несмотря на фабрикуемое параллельно уголовное дело по ч.2 ст. 282.2 об участии в экстремистской организации и запугивания со стороны «полиции мыслей», не побоялись дать честные показания и подтвердили на суде факт абсолютной законности деятельности инициативной группы референдума десятки участников ИГПР «ЗОВ». В связи с этим ещё больше активистов были лишены судом возможности выступить с показаниями.

Рад был встретить на судебных заседаниях и познакомится в письмах с массой новых общественно активных граждан, которые оказались неравнодушны к беззаконию. Спасибо вам!

Нашли свободное время и не побоялись выступить на суде ряд специалистов и известных политиков со своим независимым профессиональным мнением: лингвисты Елена Борисова и Ирина Левонтина, политолог Степан Сулакшин, один из лидеров партии РОТ Фронт Александр Батов, активисты Михаил Аншаков и Николай Тишин, публицисты Борис Миронов и Максим Калашников, бывшие депутаты Госдумы Сергей Бабурин, Юрий Болдырев, Дарья Митина, кандидат в президенты Алексей Навальный и многие другие. Все они также полностью опровергли ложь обвинения о каком-либо экстремизме в деятельности ИГПР «ЗОВ» или подсудимых.

Также благодарю за поддержку бывшую уполномоченную по правам человека, а ныне председателя ЦИК РФ Эллу Памфилову, которая выступила против содержания Юрия Мухина в тюрьме, спасая его тем самым от верной гибели, а также выступила против незаконного лишения нас защитника. В разное время в нашу поддержку или солидарность также выступали депутат Госдумы Сергей Шаргунов, кандидат на пост главы Новороссии Игорь Стрелков, лидер партии «Другая Россия» Эдуард Лимонов, партии РОТ Фронт, Великая Россия, Русская коалиция действия, общественный деятель Яков Джугашвили, правозащитники Совета при Президенте по правам человека, центра Мемориал, СОВА, Открытой России, а также Елена Рохлина, Людмила Алексеева, Лев Пономарев и многие другие. Спасибо за это!

Отдельно хочу также поблагодарить своего научного руководителя Руслана Дзарасова, также Романа Баданина, Елизавету Осетинскую и других бывших и нынешних руководителей, редакторов и сотрудников РБК. Несмотря на длительное преследование они не оставили в беде и продолжают помогать чем могут. Как мне сообщили, 282 (а впоследствии более 300) журналиста по инициативе Профсоюза журналистов выступили в нашу поддержку с обращением. Благодарю их за гражданскую смелость и профессиональную солидарность. Столь широкая общественная поддержка со стороны людей, профессионально занятых в сфере информации, явно говорит о неадекватности обвинения в распространении каких-либо экстремистских материалов. Все мои или моих товарищей публикации в открытом доступе, и любой может с ними ознакомиться и убедиться в отсутствии в них какого-либо экстремизма.

Также выражаю признательность коллегам из Медиазоны, Дождя, газеты Завтра, РОД-Право, ОВД-Инфо, Медузы, Форума-мск, Snob, МК, Коммерсанта, Ведомостей, Новой газеты, Эхо Москвы, Colta, Рабкор, РОЙ-ТВ и многих других изданий и ресурсов, которые участвовали в заседаниях, следили за процессом и старались объективно освещать его.

Столь широкая и разнообразная общественная поддержка, мне кажется, говорит о том, что никакой общественной опасности со стороны инициативной группы «За ответственную власть» или подсудимых не было и нет.

Наоборот, общественная опасность исходит как раз от действий преследователей, нагло попирающих свободу слова и мысли и конституционные права граждан выражать свою волю на референдуме и оценивать органы власти. Путем осуждения нас четверых хотят не только объявить потенциальными экстремистами множество общественно активных граждан, но и признать экстремистскими целый ряд гражданских прав и свобод. Если сегодня бросают в тюрьму за мысль ответственности власти и инициативу референдума (итогом которого к тому же могло стать награждение президента), то это говорит о том, что на пути к установлению фашистского режима мы уже зашли слишком далеко: посадить, значит, уже могут по обвинению в чем угодно, за любые мысли. Отрадно, что гражданское общество осознает, что остановить такое сползание в бездну произвола и безнаказанности полиции мыслей можно только всем вместе, вне зависимости от личных убеждений.

Голое обвинение

Что нужно знать о журналисте Александре Соколове

Каков бы ни был формальный приговор по этому заказному делу, полагаю, что можно констатировать одержание полной моральной победы, причем еще на стадии следствия. Почему?

Вспомните, уголовное дело было возбуждено и расследовалось по факту организации деятельности ИГПР «ЗОВ» по подготовке референдума. Предлогом послужило то, что эту заведомо законную инициативу референдума преследователи сочли похожей на заведомо законную инициативу референдума межрегионального общественного движения «Армия Воли Народа» (МОД «АВН»), запрещённого в октябре 2010 года как экстремистская организация. Сотрудники Центра «Э» и СК по ЦАО оказались настолько «компетентны», что даже не удосужились почитать текст решения Мосгорсуда и посмотреть, за что именно суд запретил «АВН». Эти «юристы» на полном серьезе полагали, что Мосгорсуд мог запретить «АВН» за подготовку референдума. Поэтому продолжением деятельности запрещенной организации и преступлением по ч.1 ст. 282.2 УК РФ они и сочли подготовку якобы похожего референдума, и год собирали доказательства (заказывали экспертизы, допрашивали свидетелей, писали рапорта и т. д.) по обвинению именно в этом. Сторона защиты год объясняла этим горе-правоохранителям, что инициатива референдума не является экстремизмом, а запретили МОД «АВН» по совершенно другому основанию — за распространение неугодной листовки, а не за его программную деятельность. За год всё-таки дошло, само следствие признало деятельность ИГПР «ЗОВ», а значит и подсудимых по подготовке референдума «благовидной», то есть законной [т. 19 — л. д. 177, 198, 223, 251].

Казалось бы, должно быть тут же закрыто дело, принесены извинения, а следователь СК по ЦАО Наталья Талаева, надев на себя наручники, должна идти сдаваться по факту преступления по ст. 141 УК РФ. Ведь она сама собственными руками собрала более 450 документов, являющихся доказательствами нашей невиновности и ее собственного экстремизма!

Но вместо извинений следствие, словно фиговым листком, прикрывается голословными домыслами о якобы «осознавании» подсудимыми в качестве «истинной» цели стремления распространять экстремистские материалы. Мол, ладно, инициатива референдума — это хорошо, но на самом деле вы хотели другого — распространить запрещенные материалы, то есть совершить аж целое административное правонарушение. Правда, более чем за 4,5 года ни одного такого материала распространено не было («преступный умысел… не доведен до конца…»), а все основные «доказательства обвинения» свидельствуют именно о подготовке референдума, то есть реализации законной («благовидной») цели… Но ведь в суде по привычке дело никто смотреть не будет, и прокуроры, судьи и официальные СМИ тупо протиражируют без всякой проверки любое вранье, что им подсунут. Зачем стараться? И так сойдет! Посадить на 4 года!

То есть осознавая преступность своих действий по воспрепятствованию референдуму и заведомую невиновность своих жертв, сторона преследования решила ещё более рьяно и нелепо фабриковать заказное уголовное дело, будучи уверенной в своей безнаказанности.

Рассмотрим подробнее, что из этого вышло.

Адвокат Ольга Чавдар: «Видимо, Соколов стал кому-то поперек горла»



Фабрикуй не фабрикуй…

Обращаю внимание на следующие ключевые основания, требующие вынесения оправдательного приговора:

1) Доказано ли, что имело место быть событие преступления?

Нет. Уже хотя бы потому, что сторона гособвинения сама не знает, в чем преступление преследуемых, и многократно уклонялась от разъяснения существа обвинения. В первую очередь, от разъяснения:

• в организации деятельности какого именно объединения обвиняются подсудимые
• какие именно экстремистские деяния, предусмотренные ч.1 ст. 1 № 114-ФЗ, нам вменяются

Это лишило сторону защиты возможности защищаться, заставило гадать о том, в чем именно нас обвиняют юридически безграмотные мыслеследователи и мыслепрокуроры, вынудило самим доказывать свою невиновность во всем, в чем бы ни заключалось обвинение.

Например.

2) Если подсудимые обвиняются в организации деятельности Межрегионального общественного движения «Армия Воли Народа» (МОД «АВН») после вступления 21.06.2011 в силу решения Мосгорсуда о ее запрете, то суду не представлено ни одного доказательства того, что подсудимые продолжили или возобновили деятельность, за которую запретили МОД «АВН», — распространение экстремистских материалов — или даже какую-либо иную законную деятельность МОД «АВН» от его имени или в её интересах.

Наоборот, суду представлены никем и ничем не опровергнутые доказательства того, что деятельность «АВН» была прекращена в соответствии с требованиями закона в результате общего голосования в феврале 2011 года. Это следует даже из свидетельств агентов полиции, а также заключения специалиста № 2241/10/4 с данными голосования. Так, 96% бывших участников проголосовали за роспуск «АВН», после чего организация прекратила свою деятельность и самораспустилась, о чем было объявлено публично на пресс-конференции и на сайте «АВН» armiavn.com.

3) Может быть, подсудимые обвиняются в организации деятельности Инициативной группы по проведению референдума «За ответственную власть» (ИГПР «ЗОВ»)?

Именно на это более, чем в 150 документах дела прямо указывает следователь. Именно это фактически следует из собранных по делу материалов и даже текста обвинительного заключения: в них говорится только о деятельности от имени или в интересах ИГПР «ЗОВ», а не «Армии Воли Народа» после запрета МОД «АВН».

Но дело в том, что ИГПР «ЗОВ» не запрещалась каким-либо судом, даже несмотря на инициирование такого запрета следователем Талаевой Н.А. в сентябре 2015 года [т.2 — л. д. 210–212]. То есть данное объединение по определению не является экстремистской организацией, а значит, деятельность данного объединения в принципе не образует состава преступления по ст. 282.2 УК РФ.

4) Может быть, преследуемые обвиняются в организации деятельности ИГПР «ЗОВ», которая «на самом деле» является «формально переименованной» «Армией Воли Народа» или, с чьей-то субъективной точки зрения, чем-то «похожим с «АВН» объединением?

Но, во-первых, самим следствием представлено суду в материалах дела более 300 документов, доказывающих, что ИГПР «ЗОВ» и МОД «АВН» — это разные объединения, а уголовное дело возбуждено и расследуется по обвинению в организации деятельности именно ИГПР «ЗОВ», а не МОД «АВН». Ещё около 40 доказательств и свидетельств различия этих организаций представлено стороной защиты.

Во-вторых, диспозиция ч.1 ст. 282.2 УК РФ предполагает организацию деятельности именно той организации, которая запрещена судом и внесена в Федеральный список экстремистских организаций после запрета, а не «формально переименованных», чем-то схожих и т. п. структур.

В-третьих, и самим следствием, и стороной защиты представлены неопровержимые доказательства того, что ИГПР «ЗОВ» была организована не подсудимыми, а зарегистрированным 27.06.2008 Межрегиональным общественным движением «За ответственную власть» (МОД «ЗОВ» — ОГРН 1 087 799 027 700) уже в июле 2009, то есть ещё за 2 года до вступления в силу решения о запрета «АВН». Следовательно, никакого «формального переименования» «АВН» в «ЗОВ» никогда не было и быть не могло, поскольку данные объединения продолжительное время действовали параллельно. МОД «ЗОВ» — это материнская организация для ИГПР «ЗОВ». Причем каких-либо претензий со стороны правоохранительных органов или Минюста к ИГПР «ЗОВ» (МОД «ЗОВ») никогда не было.

5) Обвиняются ли подсудимые в массовом распространении неких экстремистских материалов?

Если обвинение в этом, то, во-первых, это не является экстремизмом. Поскольку в соответствии с п. 10 ч.1 ст. 1 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» экстремизмом является распространение лишь заведомо экстремистских материалов, то есть уже запрещенных судом и размещенных в специальном Федеральном списке.

Во-вторых, ни одного признанного судом экстремистским материала подсудимыми не было ни создано, ни распространено в рассматриваемый следствием период с 2010 года. Ни в обвинительном заключении, ни в материалах дела суду не представлено никаких сведений об этом: ни названия, ни места, ни времени, ни иных обстоятельств распространения кем-либо каких-либо экстремистских (запрещенных) материалов не выявлено.

Более того, согласно представленным справкам Роскомнадзора и Минюста, ни одного материала моего авторства никогда не запрещалось, ни одному СМИ претензий в связи с публикацией моих статей не выносилось.

В-третьих, из представленных суду более 138 доказательств и свидетельств (103 из которых собраны самим следствием) следует, что единственной целью деятельности ИГПР «За ответственную власть», а значит, и подсудимых в рамках данного объединения, является реализация инициативы проведения референдума по вопросу принятия поправок в ст. ст. 93 и 109 Конституции и ФКЗ «Об оценке Президента и членов ФС РФ народом России».

Даже использовавшиеся участниками ИГПР «ЗОВ» символы в виде двух разнонаправленных стрелок, кулаков, изображений звезды-двери-наручников («Достойны поощрения» — «Заслуживают наказания») обозначили именно эту законную («благовидную») цель по проведению референдума с установлением права граждан оценивать, в том числе награждать органы власти.

6) Может быть, подсудимые вели сайт какой-то экстремистской организации или распространяли в сети Интернет какие-либо экстремистские материалы?

Но никаких сведений о том, что кто-либо из подсудимых администрировал сайт запрещенной «АВН» (если речь идёт о ней) armiavn.com или какой-либо сайт иной запрещенной организации суду не представлено. Это даже не предъявляется!

Также в материалах дела нет объективных данных об администрировании кем-либо из подсудимых сайтов igpr.ru, igpr.info, igpr.net, упоминающихся в обвинительном заключении, или размещении на этих сайтах каких-либо материалов, дате, месте, времени, обстоятельствах их размещения.

Впрочем, это и не имеет значения, поскольку, во-первых, данные сайты не являются ресурсами какой-либо экстремистской организации, запрещенной судом. В частности, сайты igpr.ru, igpr.info, igpr.net даже не упоминаются в решении Мосгорсуда о запрета МОД «АВН».

Во-вторых, согласно представленным суду справкам Роскомнадзора и Минюста, ни одного экстремистского материала на упомянутых сайтах igpr.ru, igpr.info, igpr.net никогда не размещалось, ни одной страницы данных сайтов не внесено в Единый реестр заблокированных страниц (с запрещенной информацией) Роскомнадзора, ни один материал сайтов не запрещался. Наоборот, продемонстрировано добросовестное ведение данных сайтов, ответственное управление информацией, кто бы это ни выполнял. К примеру, как следует из сообщения Роскомнадзора, даже незаконное требование этого органа по удалению незапрещенной вступившим в законную силу решением суда информации (книги Ю.Мухина «За державу обидно!») было выполнено беспрекословно, практически сразу после получения соответствующего оповещения.

В-третьих, протокол осмотра сайта igpr.ru и другие материалы дела показывают, что базовый раздел сайта («О нас») посвящен единственной цели ИГПР «ЗОВ» по подготовке и проведению референдума, то есть совершенно законной деятельности.

Мы — обвинители, вы — преступники!

7) Так может быть, подсудимые обвиняются в том, что готовили референдум, который показался кому-то похожим на заведомо законную инициативу референдума МОД «АВН»?

Более 138 представленных суду материалов дела, в том числе все т. н. «доказательства обвинения» (экспертизы, свидетели) говорят о том, что подсудимых преследовали и обвиняют именно за инициативу референдума. В частности, в обвинительном заключении об этом говорится прямо («упоминание о Соколове А.А. как организаторе референдума ИГПР «ЗОВ»). То есть, похоже, это так.

Но, во-первых, участие в подготовке референдума не является ни экстремизмом, ни каким-либо правонарушением. Наоборот, это воспрепятствование участникам ИГПР «ЗОВ» и подсудимым в праве на реализацию инициативы референдума путем заведомо незаконного преследования и пытки тюрьмой, учитывая положения п. 11, 12 ч.2 ст. 4 № 5-ФКЗ «О референдуме РФ», является наглым попранием ст. ст. 3, 32 Конституции РФ и уголовным преступлением по ч.2 ст. 141 УК РФ.

8) Совершено ли преследуемыми хоть какое-то экстремистское деяние?

Нет, ни о какой экстремистской деятельности, предусмотренной ч.1 ст. 1 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» даже не говорится в обвинении. Упоминающееся и как бы вменяемое распространение неких неизвестных экстремистских материалов не является экстремизмом (повторим, согласно п. 10 ч.1 ст. 1 № 114-ФЗ, экстремистской деятельностью является лишь распространение заведомо экстремистских материалов).

Зато в отношении преследуемых, участников ИГПР «ЗОВ» и многих других граждан России как раз совершается тяжкое экстремистское преступление. Поскольку в соответствии с п. 6 ч.1 ст. 1 № 114-ФЗ, воспрепятствование праву на участие в законных действиях по подготовке и проведению референдума, соединенное с насилием путем пытки тюрьмой либо угрозами такого насилия, — это и есть самый настоящий экстремизм.

9) Совершено ли подсудимыми хоть какое-то правонарушение в рамках деятельности в ИГПР «За ответственную власть»?

Нет, каких-либо сведений об этом суду не представлено. Наоборот, и подсудимые, и участники ИГПР «ЗОВ» всегда осуществляли подчеркнуто законную деятельность. Начиная с того, что требования закона в связи с беззаконным запретом МОД «АВН» были выполнены, деятельность организации была прекращена. Заканчивая тем, что в период с 2010 года мною и другими подсудимыми не было совершено даже административного правонарушения по ст. 20.29 КоАП РФ (распространение экстремистских материалов), о чем в частности суду была представлена справка ЗИЦ МВД. Ни один материал ИГПР «ЗОВ» не признавался экстремистским. При этом личные выступления подсудимых по каким-либо вопросам, не связанным с подготовкой референдума (например, о приобретении в рамках закона оружия), само по себе не относимо к позиции или деятельности всей группы «ЗОВ», а значит, и к остальным подсудимым, и к уголовному преследованию.

Зато как было показано в прениях, в отношении подсудимых экстремистским сообществом, организовавшим и осуществлявшим заведомо незаконное преследование и пытки тюрьмой, за 2 года совершен целый ряд преступлений, предусмотренных ст. ст. 210, 282.1, 141, 144, 128, 136, 275, 285, 285.1, 286, 299, 301, 302, 303, 305, 307 и др. статьям УК РФ, максимальный срок по которым в совокупности превышает 100 лет заключения.

Материалы дела ни суд, ни прокуратура практически не исследовали, ограничившись пролистыванием бумаг. А зря! Как уже отмечалось, в материалах дела самим следствием собраны более 463 документов, свидетельствующих о фабрикации уголовного дела и заведомой невиновности подсудимых. Ещё 50 материалов и свидетельств в копилку доказательств незаконности нашего преследования внесено защитой. Всего таких доказательств суду представлено более 510, каждое из которых в отдельности является основанием для оправдания и немедленного привлечения самих преследователей к ответственности.

В злодеяниях указанного организованного преступного сообщества оказались замешаны мыслеполицаи, мыслеследователи, мыслепрокуроры, мыслесудьи, продажные эксперты — всего более 130 лиц, которые в угоду своих алчных карьерных интересов преступно подорвали проведение референдума об ответственности власти.

Примечательно, что некоторые из членов этого экстремистского сообщества (как-то начавший преследование следователь Бычков, начальство следователя СК по ЦАО Талаевой в лице Крамаренко, Хурцилавы, Никандрова) оказались замешанными в коррупционном скандале вокруг освобождения из-под стражи за взятку в €1 млн криминального авторитета «Итальянца».

10) Может быть, кто-либо из подсудимых не выполнял профилактических требований правоохранительных органов?

Согласно № 114-ФЗ профилактические меры по предотвращению экстремизма (требования, предупреждения и пр.) необходимо проводить в первоочередном порядке. Однако никаких подобных мер никогда не применялось ни к подсудимым, ни к ИГПР «ЗОВ» (МОД «ЗОВ»), что доказывает заведомо законный характер их деятельности.

Награждение президента — это экстремизм?

11) Представляет ли деятельность ИГПР «ЗОВ» и преследуемых какую-либо общественную опасность?

Ничего подобного установлено не было. Даже базовые «доказательства обвинения» (экспертизы и показания агентов полиции), однозначно показывают, что единственной целью ИГПР «ЗОВ», а значит и подсудимых в рамках данного объединения является реализация инициативы референдума по установлению механизма ответственности органов власти перед избирателями. О необходимости подобных механизмов неоднократно заявляли высшие лица государства, в том числе президент и премьер-министр. Введение предлагаемого ИГПР «ЗОВ» законопроекта об оценке гражданами органов власти позволило бы укрепить российское государство, повысило бы легитимность президента и Госдумы, снизило бы риски коррупции. Это подтвердили в суде свидетели обвинения, это доказывается заключениями экспертов и специалистов.

Более того, никакой общественной опасности не нашло и само следствие, признав программную цель ИГПР «За ответственную власть» «благовидной» (то есть законной) деятельностью [т. 19 — л. д. 177, 198, 223, 251]. «Благовидными» тем самым признаны и использовавшиеся участниками ИГПР символы обратной связи и шкалы оценки органов власти в виде двух стрелок или кулаков.

То есть никакой общественной опасности не было и нет. Наоборот, запрет референдума ИГПР «ЗОВ» под предлогом борьбы с экстремизмом как раз и является общественно опасным злодеянием, попирает конституционные права граждан, подрывает легитимность органов власти и референдумов в Крыму и на Донбассе.

12) Наконец, какое событие предлагает пресечь гособвинение? От чего именно гособвинение предлагает исправлять подсудимых 4-мя годами лагерей?

Формально сторона преследования как бы предотвратила готовившееся, но так и не совершённое якобы намерение подсудимых распространить некие экстремистские материалы, то есть «доблестно» предотвратила аж целое административное правонарушение по ст. 20.29 КоАП, за которое полагается 5 тыс. руб. штрафа или до 15 суток ареста. Предлагается исправлять меня и других от этого? Но само следствие признаёт, что ни одного материала, запрещённого судом, распространено не было («преступный умысел… не доведён до конца» — [т.19 — л. д. 228, 256]. Исправляться не от чего, даже такого правонарушения не совершено!

Может быть, предлагается исправлять от участия в деятельности МОД «Армия Воли Народа»? Но на суде было доказано, что преследуемые ещё 23.02.2011 приняли публичное решение прекратить деятельность «АВН», и эта деятельность была прекращена. От чего здесь исправлять?

Или же сторона преследования хочет исправить меня и других подсудимых от мысли, что народ России является высшим источником власти, что народ России имеет право выражать свою волю на референдуме по любым вопросам, что народ России имеет право и даже обязанность не только выбирать, но и оценивать работу своих избираемых слуг, президента и депутатов, по итогам их правления? Исправить от мысли, что выборы должны быть честными, коррупционеры, какую бы должность они ни занимали, наказываться по закону, а высшие органы власти — нести ответственность перед народом за результаты правления?

Видимо, от этого нас хотят исправить, от этих мыслей. Ведь фактически сторона преследования и гособвинения предотвращает принятие на референдуме в том или ином виде механизма оценки народом органов власти. По опросам случайных прохожих на улицах, более 80% граждан поддержали бы установление подобного механизма на референдуме, то есть законопроект ИГПР «ЗОВ» «Об оценке президента и членов ФС РФ народом России» был бы наверняка принят.

Но дело в том, что, если верить официальным рейтингам ВЦИОМ, около 85% граждан России положительно оценивают деятельность президента РФ В. В. Путина, а примерно 50% одобряют работу Госдумы. То есть в случае оценки народом деятельности власти в соответствии со ст. 6, 7 проекта закона ИГПР «ЗОВ» «Об оценке…» большинство избирателей выставили бы оценку «Достоин поощрения». А значит, фактически наиболее вероятным конечным итогом реализации единственной цели ИГПР «За ответственную власть» в нынешних условиях стало бы награждение президента и даже депутатов Госдумы званиями Героев. И именно это гособвинение хочет признать преступлением и экстремизмом. В реальности именно награждение нынешних президента и депутатов по итогам всенародной оценки «героически» предотвращает сторона преследования. Это значит, что обвинительный приговор против нас будет явным попранием не только закона и совести, но и здравого смысла.

Присвоение жизни

Возникает вопрос: почему власти готовы плевать на подрыв своей легитимности и ликвидируют не только законные, но и полезные для государства инициативы? Мне видятся следующие причины.

Во-первых, В результате уничтожения Советского союза и расстрела Верховного совета в октябре 1993 года удалось провести преступные реформы, лишившие народа национальных богатств в пользу узкой группы олигархов, обслуживающих интересы западных стран. Этот факт является общепринятым, не буду на нем подробно останавливаться. Отмечу только, что принятие закона об ответственности власти, сформулированного ещё в 1993 году, позволило бы как раз не допустить подобного развития событий. Менее очевидным является то, что для сохранения своих богатств компрадорская элита выстроила систему, призванную сохранить присвоенные капиталы под контролем узкой группы лиц и стабильность обслуживания интересов метрополии. Для реализации этой задачи нынешний режим не побоялся запятнать себя даже расстрелом из танков парламента, что уж там говорить о таких «мелочах», как систематическое подавление гражданских прав и свобод, преследование политически активных граждан, манипуляция массовым сознанием и т. д. Примеры других полуколониальных зависимых режимов Латинской Америки или Азии показывают, что им также свойственно силовое подавление власти народа и любых форм его самоорганизации и выражения воли.

Во-вторых, взамен плановой была установлена периферийно-сырьевая экономическая модель, основанная на краткосрочных целях присвоения, то есть, грубо говоря, паразитировании на национальных богатствах. Особенность такой модели в том, что принцип присвоения распространяется в других сферах жизни общества. Особенно опасно, когда ренториентированное поведение воспроизводится в сфере государственного управления и тем более в системе правоохранения. Здесь объектом рентоориентированного поведения становятся жизни и имущество граждан, а механизмом — производство и администрирование такого специфического продукта, как уголовное дело. Формы паразитирования на обществе здесь могут быть как полукриминальные (когда дела фабрикуется просто ради званий, премий, «палок» в отчетах), так и абсолютно криминальные (когда замешивается дополнительно прямая коррупция).

Мы же наблюдаем это уже 2 года, встретили массу живых свидетельств. Так, грубо скажем, в Москве 1 год жизни стоит примерно 0,5 млн руб при задержании, 1 млн руб. — на стадии следствия, и превышает 2,5 млн руб. в судах. Именно таких порядков требуется взятка, чтобы избежать лишения свободы. То есть, к примеру, если тебе грозит преследование или уже завели дело, по которому светит 3 года лишения свободы, то чтобы избежать наказания, будь добр занеси соответственно 1,5, 3, и 7,5 млн руб. И может быть дадут условный срок. Если ты предприниматель, то аппетиты т. н. следователей, прокуроров, судей возрастают пропорционально объему ваших активов. С подобной коррупцией сталкиваются, на мой взгляд, не менее 10% преследуемых.

Господствует не только система и коррупционного кругооборота, но и неформальной ведомственной поруки. Честно доказать свою правоту в судах невозможно, так как судей нет. Есть цех штамповки нужных, заранее заданных решений, не более того. Ваши доводы, даже самые безупречные, просто никому не интересны. Представьте теперь, какого качества служащие набиваются на эти паразитические должности! Но именно такая корпорация «правосудия» и нужна нынешней власти. Ведь она позволяет легко фабриковать заказные дела и осуждать по ним неугодных невиновных людей.

В-третьих, безответственность правоохранителей перед обществом и смещение вектора подчинения с интересов граждан и требований закона на требования начальства также приводит к деградации госслужбы. В результате госструктура начинает способствовать или сама выполнять роль того зла, с которым, по идее, призвана бороться. Это мы видим на примере нашего дела, когда группа «правоохранителей» под предлогом противодействия экстремизму сама оформилась в экстремистское сообщество, сама совершает тяжкое экстремистское преступление по воспрепятствованию референдуму путем фабрикации уголовного дела и пытки тюрьмой. Причем экстремизм этой группы прогрессирует.

Нынешний режим в России часто использует либеральную, патриотическую или просоветскую риторику в целях, мягко скажем, воздействия на массовое сознание. Обвинительный приговор против ИГПР «ЗОВ» заставит полагать, что это в реальности полицейско-олигархический режим, глубоко антидемократичный, антинародный и антисоветский, «достойный» отпрыск кровавого расстрела Верховного совета и защитников Конституции в октябре 1993 года.

Итак, началось все с ликвидации совершенно мирного и законного движения «Армия Воли Народа», добивавшегося единственной цели по проведению референдума по своему вопросу. Заканчивается все ликвидацией самих участников референдума.

Речь идёт именно о ликвидации, то есть впору говорить о дополнительном злодеянии организованного преступного сообщества, к тем, что уже упоминались выше, — покушении на убийство (ст. 105 через ст. 30).

Так, к Кириллу Барабашу в камеру на 12,5 м² подсадили человека с туберкулезного корпуса «Матросской тишины». Валерий Парфенов за 2 года тюрьмы уже полностью ослеп на один глаз, зрение второго продолжает падать. Юрию Мухину собираются дать 4,5 года тюрьмы, прекрасно зная, что он инвалид-сердечник, перенесший клиническую смерть и тяжелую операцию, и в свои почти 70 лет может просто умереть в тюрьме, где всем глубоко плевать на твоё здоровье. Это именно подготовка убийства, медленного и подлого убийства мыслеполицаями патриотов России.

Ну что же, я наверное выражу солидарную позицию. Если для того, чтобы народ России скорее осознал своё право как высшего источника власти не только выбирать, но оценивать работу своих избираемых слуг, нам суждено быть принесенными в жертву, пусть так оно и будет.

Власть должна быть ответственной перед народом!

Истина дороже

Наконец, поговорим о такой возможной причине преследования, как антикоррупционная и иная журналистская деятельность подсудимых, которая могла задеть высоких чиновников и оказаться неугодной полиции мыслей.

Многие считают, что уголовному преследованию способствовали написание диссертации на тему рентоориентированного поведения в госкорпорациях Ростех, Росатом, Роснано, Олимпстрой, а также антикоррупционные расследования в РБК, в частности по теме строительства космодром «Восточный». Нисколько не хочу преувеличивать значение своих трудов, но, у меня сложилось такое же мнение ещё после первых обысков в начале 2014 года, а в дальнейшем оно только укрепилось. Тогда были изъяты все материалы диссертации, сотрудники «Центра Э» дали прямо понять, что повод силовых мер именно в этом, а моего научного руководителя начали таскать на допрос как свидетеля «свидетеля» для выяснения обстоятельств исследования на такую тему.

В связи с этим часто возникает вопрос, сожалею ли я, что взялся за неугодные темы, и что бы сделал, зная о последствиях.

С моей точки зрения, смыслом научной деятельности и журналистики является, соответственно, поиск и донесение истины. Долгом журналиста является не обслуживание алчных репутационных интересов бюрократии, олигархии и т. п., а обеспечение граждан актуальной, объективной и основанной на фактах информации, даже если она неугодна этим лицам. Иначе общество лишается возможности принимать объективные жизненно важные решения, становится «стадом, которое могут повести на убой». То, что наблюдается в телевизоре, говорит о тотальный деградации СМИ, их превращении в инструмент самой примитивной пропаганды. К этому состоянию, судя по всему, ведут и Интернет-СМИ, устраиваются одна зачистка за другой, напоминающие по духу сожжение нацистами на ритуальных кострах неугодных книг. Не удивительно, что согласно опросам ВЦИОМ, уровень доверия граждан к СМИ едва ли не меньше, чем к полиции и даже судьям!

В таких условиях вполне естественно ожидать противодействие любому независимому слову и мысли, которые бы одним своим существованием были бы упреком пропаганде официальных СМИ.

Пасование перед страхом потери работы, тюремного заключения или физической расправы, является, пожалуй, шагом в сторону предательства правды и самокоррумпирования. В поисках истины не должно бояться лишения свободы.

Поэтому отвечу так: написал бы снова все ровно в том же виде. Более того, основные положения исследований были впоследствии только подтверждены дополнительными фактами. Скажем, в тюрьме удалось встретить менеджеров компаний, связанных с реализацией проекта по строительству космодрома «Восточный», и, как оказалось, все гораздо хуже, чем описывалось в последнем расследовании.

Не сожалею ни об одном написанном слове. К тому же, и диссертация о госкорпорациях, и исследования в РБК были продуктом коллективной работы. И я очень рад, что мне повезло встретить такого научного руководителя и работать в такой команде журналистов, где поощрялось самостоятельное и творческое мышление. Без этого, думаю, чего-либо значимого создать было бы невозможно.

Единственное, о чем можно сожалеть, так это утрата ценной информации и времени. Данные с расчетами по новым темам оказались под замком у следователя, так как были изъяты все жёсткие диски (имевшие в итоге нулевое значение для уголовного дела).

Будет ли развитие без ответственности?

Поскольку по понятным причинам не ясно, вернут ли мне выкраденные данные и когда я выйду на свободу предлагаю экономистам и исследователям следующие важные темы и наработки для дальнейшего изучения:

• 25 лет периферийного капитализма. Если на основании данных статистики провести сравнение масштабов демографических, экономических, социальных и иных альтернативных потерь России в период 1941–1945 и 1991–2016 гг., то выводы выглядят устрашающими: 25 лет олигархического капитализма нанесли нашей стране во многом больше потерь, чем гитлеровская оккупация. Несмотря на многократный рост цен на нефтересурсы, до сих пор не достигнут уровень производства 1990 года. В чем основная причина столь масштабных потерь «мирного» времени?
• Олигархичность экономики и полицейский режим. Если сравнить страны мира по степени олигархичности экономики (отношение совокупного состояния группы миллиардеров к ВВП страны), то оказывается, что этот показатель в СНГ один из самых высоких в мире. Так, состояние топ-40 миллиардеров в России достигало на 2014 год примерно 15% ВВП. Для сравнения, насколько я помню, в Китае — 3%, США — 6%, Тайланд и Саудовская Аравия — 22%, Украина — 30%. Причем более 80% российских миллиардеров являются именно олигархами в полном смысле слова, поскольку, в отличие, например от китайских или западных богачей, нажили богатства преимущественно за счёт преступной приватизации и неформальных связей с высшими чиновниками. Социальное расслоение в России также на уровне латиноамериканских и азиатских стран: доходы 10% самых богатых в 15 раз превышают доходы самых бедных. Насколько данные факторы наряду с сырьевой ориентацией экономики способствуют формированию полицейского режима, подавлению народовластия и рискам революционных потрясений?
• ЧМ-2018. Средняя стоимость строительства футбольных стадионов в мировой практике составляет около $4–6 тыс./место вместимости (в ценах 2014 года) (данные на основе анализа более 50 объектов). Однако стоимость строительства футбольных стадионов к ЧМ-2018 в России превысила $10 тыс./место, а по некоторым объектам — $15–20 тыс. С одной стороны, в мировой практике стадионы могут получаться и дороже, например, сложные объекты с раздвижными крышами. С другой стороны, российские объекты не отличаются высокой степенью сложности. В чем же основная причина перерасхода бюджетных средств и какова степень влияния на перерасход неформального (инсайдерского) контроля над финансовыми потоками, сопровождающегося неконкурентными закупками, «откатами» и фиктивными сделками.
• Керченский мост. Средняя стоимость строительства мостов в мировой практике составляет около $6–12 тыс./м2 (в ценах 2014 года) (данные основаны на анализе стоимости более 60 современных объектов). Бывают очень сложные и дорогие объекты (висячие мосты), стоимость которых в 2 и более раз дороже. В то же время строящийся в Крыму мост не отличается сверхсложностью, однако его стоимость уже составляет $17 тыс./м2, а строительство также сопровождается коррупционными скандалами. Львиная доля связанных с проектом закупок так же являются неконкурентными, а фирмы — фиктивными и сомнительными. Почему даже при реализации важнейших государственных проектов не удается избежать потерь от неформального контроля и извлечения инсайдерской ренты?
• Применение опыта планирования. Прискорбно, но ещё не так давно благодаря системе планирования и контроля реализация даже по-настоящему масштабных инвестиционных проектов и государственных программ не составляла серьезной проблемы. Даже несмотря на ряд недостатков, удавалось в кратчайшие сроки достигать выдающихся результатов. Более того, и западные корпорации, и Китай, и многие другие страны активно перенимали у нас опыт. Может быть, и нам есть смысл поучиться у самих себя и найти формы и пути применения опыта советского государственного планирования и контроля для повышения эффективности реализации мегапроектов.

Правда, и здесь мы возвращаемся к самому началу — вопросу прямой ответственности органов власти перед народом за результаты правления. Ведь только по-настоящему ответственное руководство будет заинтересовано в долгосрочном планомерном развитии России.

Соколов Александр

20.07.17

21 июня ко мне домой пришли два сотрудника полиции — один в форме, другой в штатском. Они попросили меня проехать с ними, потому что я похож на человека, который недавно обокрал машину. Добавили, что с меня нужно снять отпечатки пальцев. Пойти с ними я никак не мог, потому что в этот момент собирался с друзьями поехать на музыкальный фестиваль. На что сотрудники ответили, что меня могут задержать и даже подать в розыск. Я решил пойти на компромисс и предложил, что сам могу прийти к ним в понедельник.

Утром 26 июня в 10:30, как по будильнику, мне позвонил сотрудник ФСБ и снова попросил посетить их.

Я пришел туда днем. Меня встретил молодой человек, которого представили как «сотрудника ФСБ». Он вежливо и учтиво сказал, что того вора они нашли, но со мной хотят поговорить по другому поводу. «Сотрудник ФСБ» признался, что ему неловко допрашивать мужчину, который старше него. Но все-таки он решился и спросил меня по поводу фотографии магнитов на холодильнике, что, мол, не очень хорошее дело получается. Я сказал, что фотографию эту удалю. «Сотрудник ФСБ» согласился, а потом опросил и записал показания по обоим случаям. После проводил и даже пожал мне руку.

Примерно через неделю позвонил прокурор и попросил прийти на беседу. Прокурор этот три года назад завел на меня дело по поводу видео «Невинность мусульман», которое было на моей странице в социальной сети. В тот раз мы с моим другом усиленно поработали: предоставили все доказательства моей невиновности и неоднократно обжаловали приговор. Но наши старания не принесли никаких результатов. Убедившись, что попытки оправдать себя в суде бесполезны, я решил не трепать себе нервы и в этот раз признать свою вину. А потом подать жалобу в ЕСПЧ и ждать несколько лет, пока ее рассмотрят.

Я снова пришел на встречу, где меня ждали прокурор и тот самый «сотрудник ФСБ». Когда они увидели меня, то закрылись у себя в кабинете, а потом позвали к себе. Прокурор сказал, что я доигрался: это уже второй случай, а значит, можно заводить уголовное дело. «Тюрьмы разные бывают, мы можем устроить и похуже, и получше» — сказал он. Сотрудник ФСБ заострил внимание на видео с «приморскими партизанами». Особенно его возмутила подпись под видео — «Герои нашего времени». Он начал закидывать вопросами: неужто я за то, чтобы полицейских убивали? Я ответил, что выступаю за мирное решение проблем, и вообще, подпись могла сохраниться при добавлении видео с другой страницы.

На вопрос, чего они от меня хотят, сказали, что им нужно признание моей неправоты. Тогда я в очередной раз напомнил, что после предупреждения сразу удалил то фото и видео. Но для них этого оказалось недостаточно. Сотрудники снова намекнули, что по закону на меня можно завести уголовное дело. Потом поставили меня перед выбором: какое дело заводить — административное или уголовное? Я сказал, что, конечно же, административное. Тогда они обещали что-нибудь придумать. Потом «сотрудник ФСБ» ушел, и прокурор заметно подобрел. Мы поговорили с ним про Украину, а потом он поделился, что недавно ездил на родину — в Грузию. По прокурор напомнил мне, что мне нужно прийти на суд. Но не дал никакую повестку.

Вообще во время разговора они вели себя очень шаблонно — то пошутят со мной, то начинают злиться. Происходящее напоминало демонстрацию знаний из учебника по проведению допросов.

В назначенный прокурором день я пришел в суд. Перед началом слушания ко мне подходит взволнованный прокурор и осторожно предупреждает, что судья сегодня очень зла и настроена дать мне арест. Я решил на это никак не реагировать. Но прокурор продолжил: сказал, что попытается сделать все возможное, но напомнил, что самое главное сейчас — это мое признание вины. Еще он посоветовал соглашаться со всем, что говорит судья. Я и до этой беседы решил признать вину — не хотелось снова погружаться в судебную нервотрепку. Да и те видео с фото я удалил.

Вызвала судья. Это оказалась совсем не злая, а даже веселая женщина, которая сразу же сказала мне: «Ну что же вы, взрослый мужчина, где такие магниты нашли?» Магниты мои друзья мне подарили в Украине — я этого никогда и не скрывал. Позже стали рассматривать два отдельных дела. За первое, где меня обвиняли в размещении на своей странице ролика с «приморскими партизанами», дали штраф две тысячи рублей. Второе — за опубликованное в социальной сети фото магнитов на холодильнике. Судья уточнила, что сами магниты — ничего страшного, но вот их фото, выложенное в интернет — уже дело серьезное. За фото меня оштрафовали на одну тысячу рублей.

Потом судья вдруг вспомнила про мой прошлый штраф за видео и спросила о его погашении. С того момента прошло три года, и, естественно, никаких бумаг у меня не осталось. Но я сказал, что она может проверить погашение на портале «Госуслуги». Судья приняла это во внимание и добавила, чтобы новый штраф я оплатил в течение ближайшего времени. Я сказал, что сначала дождусь его появления на «Госуслугах». На что она ответила, что не стоит ждать, когда появится, а лучше оплатить сейчас. Это показалось мне очень подозрительным.

После окончания заседания меня попросили не рассказывать СМИ о суде и всей ситуации в целом. Объяснили это тем, что в прокуратуре принято сначала выкладывать новости на их сайте, но они постараются, чтобы этого не произошло. Но для меня это никакой роли не играет.

С момента суда прошло уже больше недели, но штраф на портал «Госуслуги» мне так и не пришел.

«Операция по моей вербовке началась 12 июля, когда моему сыну Александру вручили повестку о явке в следственный комитет. 14 июля имел желание встретить с представителем рода Паньковых старший следователь Александр Шпагин для проведения следственных действий, так было указано в повестке.

Но получается, что должностное лицо следственного комитета обмануло моего сына, поскольку все следственные действия проводятся после возбуждения уголовного дела, а дела нет до настоящего времени.

На мнимое следственное действие Александр прибыл с адвокатом Владимиром Кабаевым. В кабинете был еще один сотрудник ФСБ, видимо, инициатор этой инсценировки.

Моему сыну предъявили видеоклип с названием „Ненависть — фундамент „русского мира““, размещенный на Ютюбе. Основной смысл этого ролика: критика антисемитизма, ксенофобии, национализма и национальной ненависти. В нем нет ничего, что возбуждает ненависть либо вражду, или унижает человеческое достоинство.

Второе „преступное деяние“, на которое указали пользователю Интернета, просмотр ролика „русская мечта на букву х…“. В этом ролике автор смеется над великой русской мечтой — жить на халяву. Начинается клип сюжетом „косметика с поля“, с поля падения малайзийского Боинга сбитого летом 2014 года, когда российско-украинские мародёры собирали „халявную“ косметику жертв теракта. Клип выдержан в стиле анекдота с включением выступлений Михаила Задорнова (ну тупые они, американцы).

Я слышал много анекдотов про евреев, чукчей, армян, но почему-то до настоящего времени рассказчиков фольклорного жанра не привлекали к уголовной ответственности по ст. 282 УК РФ „Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства“. Это упущение, видимо, намерен исправить следователь Шпагин.

После рандеву моего сына со следователем Шпагиным я никуда не обращался, поскольку доверяю ему и знаю, что он не может сделать какую-либо глупость. Но у вербовщиков из ФСБ были другие планы. Их „младшие братья“ из центра по противодействию экстремизму настойчиво приглашали меня на беседу 19 и 20 июля. Я заявлял, будет свободное время — приду. Для большей убедительности мне позвонил сам организатор хитрой схемы, и предложил не избегать встречи, поскольку это в моих интересах.

Встретили меня в центре „э“ с соблюдением всех мыслимых мер предосторожности. Обшмонали как положено, нашли диктофон и фотоаппарат и предложили все электронные приборы оставить в другой комнате. Хозяин — барин, с ними не поспоришь.

Разговор состоял из двух частей. Первая часть — приманка, т. е. разговор для прикрытия основной части. Основная часть — это вербовка. Чтобы склонить к сотрудничеству, нужно нагнать жути. Опер Олег, мой тезка, стал рассказывать как серьезно „влип“ мой сын, что они могут возбудить уголовное дело. Его могут уволить с работы. В общем, все плохо и судьба моего сына в моих руках. На раздумья мне дали одни сутки.

Сначала я был ошарашен и воспринимал все серьезно. Связался с московским штабом Навального, сообщил, что меня вербуют, и попросил информационной поддержки в случае возбуждения уголовного дела в отношении моего сына. Сразу пришли на ум истории из 37-го года, когда были „враги народа“ и сын за отца, якобы, не отвечал. Ситуация тогда воспринималась мною как трагическая.

Но уныние продолжалось недолго, пока я не посмотрел „экстремистские“ материалы, за которые прикопались к моему сыну. Все тучи мигом развеялись, трагедия превратилась в комедию или фарс.
Когда опер ФСБ позвонил мне с вопросом, когда будим встречаться? Я ответил, что нет темы для встречи.

Вот так сорвалась операция по вербовке главного оппозиционера Комсомольска-на-Амуре».

Оригинал

В советские дни моей молодости всюду висели немного озадачивавшие меня своим содержанием плакаты. Типа такого: «Интересная профессия — водитель троллейбуса!».

А вспомнил я о них, когда начал соображать, как бы назвать эту пьесу из жизни. Вот она:

Рисковая профессия — защитник по административкам.

Маленькая драма в двух сценах и постановлении суда.

Место действия: зал № 15 Тверского суда.
Время действия: 21 июля 2017

Действующие лица:
Судья, дама приятная во всех отношениях.
«Правонарушитель» чуть моложе 40, без бороды, без седины и без лысины.
Защитник. Это я — за 60, седой, бородатый и лысый.
Девушка-секретарь.
Девушка-помощник.
Полицейский № 1, сержант, искушенный.
Полицейский № 2, рядовой боец, необученный.

Слушается дело о правонарушении на «митинге» 12 июня.

Сцена первая. ​

Судья. И что делал нарушитель?
Полицейский № 1. Нарушал общественный порядок на массовом мероприятии.
Судья. Как нарушал?
Полицейский № 1. Давно было, не помню. Я многих задерживал. В рапорте написано.
Судья. У защиты есть вопросы?
Защитник. Есть, ваша честь. Мой подзащитный был с плакатом?
Полицейский № 1 (неуверенно). Нет.
Защитник. Выкрикивал лозунги?
Полицейский № 1 (еще менее уверенно). Нет.
Защитник. А на каком основании вы решили, что он вообще участник митинга?
Полицейский № 1 (чеканя слог). С нами проводят занятия, чтобы мы точно могли определять сразу.
Судья. И ошибок быть не может?
Полицейский № 1 (абсолютно уверенно). Нет!

Сцена вторая.

Судья. Вам кто-нибудь из присутствующих знаком?
Полицейский № 2 (твердо). Так точно!
Судья. Вы когда с ним познакомились?
Полицейский № 2 (не колеблясь). Когда протокол на него составлял в ОВД.
Судья. А до того?
Полицейский № 2. Нет.
Судья. А вы его задерживали?
Полицейский № 2 (всё еще твердо). Я многих задерживал.
Судья. А его?
Полицейский № 2. Я на него рапорт писал.
Судья. У защитника (именно так!) есть вопросы?
Защитник. Есть, ваша честь. Где именно вы задерживали?
Полицейский № 2 (слегка тушуясь). Где в рапорте написано, там вас и задерживал.
Защитник. И сопротивлялся?
Полицейский № 2 (с досадой). Да не сопротивлялись вы!

Девушка-секретарь и девушка-помощник начинают хихикать.

Защитник (с каменным лицом). Лозунги выкрикивал?
Полицейский № 2. Не выкрикивали вы.

Девушка-секретарь и девушка-помощник давятся со смеху, судья закрывает лицо, подзащитный утирает слезы.

Защитник (держась изо всех сил). И за что же задерживали?
Полицейский № 2 (уже раздражаясь на непонятливость). Вас задерживали за стояние!
Защитник. Где стояние?
Полицейский № 2 («Ну что за идиоты попались?»). На тротуаре. Мешали проходу вы другим…
Судья. Это защитник. Тот, кого вы задерживали, рядом сидит.
Полицейский № 2 (в праведном гневе указывает на защитника). Да нет, я вот его задерживал!
Судья. Это защитник.
Полицейский № 2 (указывая на защитника). Да нет, это его за 
стояние!
Судья. Не его.

Все уже смеются в голос, защитник тоже не выдерживает.

Полицейский № 2 (вдруг). Точно?
Судья.Точно!
Полицейский № 2 (озадаченно). Ошибка что ли вышла?
Судья. Похоже.

Постановление.

«…Вина нарушителя доказывается совокупностью доказательств… показаниями полицейских… Признать виновным, штраф 10 тысяч рублей».

Штраф все же подзащитному, а не защитнику.

P. S. Это я легко отделался. Вот адвоката Константина Маркина, защищавшего по 26 марта, суд в постановлении признал виновным. И на апелляции в Мосгорсуде это решение — правильно! — устояло. Хотя штраф назначили его подзащитному.
Но это пока.
Скоро по уголовным делам адвокаты за своих подзащитных срока мотать будут, если дальше так пойдёт.

ОВД-Инфо публикует рассказ Станислава Коренюгина — задержанного на Тверской в Москве 26 марта. О том, что на самом деле делал Юрий Кулий, первый осужденный по уголовной статье за насилие в отношении полицейского на «Антидимоне».

Моя история практически ничем не отличается от многих других, за исключением одного момента, о котором пойдет речь дальше. 26 марта был на митинге, снимал острые моменты происходящего, заранее понимая возможные последствия, камеру брать не стал, снимал на телефон. Был задержан сотрудником ОМОНа. Сначала он заломал меня со спины, но так как я не сопротивлялся, он ослабил хватку, и мы вдвоем следовали к автозаку. На вопрос, за что меня задержали, он говорил: «Акция не согласована с властями».

Перед автобусом встречали сотрудники, которые потом писали лживые рапорта о том, как происходило мое задержание. Когда я сказал, что журналист, освободили руки и уже почти отпустили, но я начал возмущаться: я же преступник, уже задержали, теперь отпускают. Вероятно, это и повлияло на очень внимательное отношение к моей пресс-карте, которую я как раз достал из бумажника. Полицейские заметили, что она просрочена, и все-таки «упаковали в коробочку».

Это было в три часа дня. В автозаке было очень жарко. В какой-то момент заволокли мальчика лет 16-ти и так швырнули в автобус, что он упал и с диким грохотом впечатался головой в дверь секции для задержанных. Все начали возмущаться и кричать, что так нельзя. У мальчишки была паническая атака, он плакал и кричал, что хочет к маме. Так или иначе, через несколько минут его вывели: может, испугавшись за себя, может, за него. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Затем отвезли в Дорогомиловский отдел и держали в автозаке особенно долго тех, кто заявил об участии адвоката. Потом оформили, взяли объяснения, ближе к ночи приехали следователи из СК. Освободили только в час ночи. В целом, не учитывая типичных нарушений, все цивильно. Было время и поболтать с сотрудниками, некоторые поддерживают, но большинство, как один, уверены, что мы все на митингах за деньги.

Потом суд, аппеляция, и вот, по двум рапортам полицейских, которых там не было, я уже должен 15 тысяч своему государству.

Так вот, самое главное, почему я решил написать свою историю, это тот факт, что мне посчастливилось пересечься на митинге с Юрой Кулием, тем самым, которого первого осудили по уголовной статье за причинение боли сотруднику, и именно в этот самый момент. Добродушный, рыжеволосый, кудрявый, высокий, так еще и в белой куртке, ну как такого не опознать? Он искренне помогал «гражданину» в погонах, которого чуть не затоптала ногами толпа, когда он рухнул наземь после попыток заломать 14-летнего мальчишку просто так.

Через пару минут подоспели бравые полицаи и начали бить всех, кто был рядом с валяющимся полицейским. И, конечно же, летело в первую очередь тем, кто искренне пытался помочь, в том числе пожилому дедушке, который от удара потерял сознание. Юра крикнул: «Поднимите дедушку!» Но в этот момент его с невероятной злобой ударили дубинкой. Он попытался поднять деда, но Юрия попытались повалить полицейские, так как им не понравился этот жест, и он, теряя равновесие, оперся на плечо одного из полицейских. В этот момент вокруг было около десятка сотрудников, и никому и в голову не пришло, что налицо — уголовное преступление. И его, конечно же, никто и не пытался задерживать. Конечно же, и я не придал значения произошедшему. Но был там не только я, но и тот самый оператор, по материалам которого решили эту ситуацию раскрутить.

Меня вскоре задержали. И я ничего не предполагал, до того дня как его (Юрия Кулия — ОВД-Инфо) уже осудили, и я узнал его из фото в новостной ленте. Я пересмотрел отснятые видео, и это, действительно, был он. Позвонив адвокату, узнал, что дело рассматривалось в особом порядке и мои показания уже никак не помогут.

Это была личностная трагедия: я знал правду и был готов под присягой давать показания в защиту этого честного человека, но не мог.

Коротко о моей агитации на (станции метро — ОВД-Инфо) «Кантемировской». Я начал агитировать с двенадцати, до тринадцати часов все было нормально, не считая погоды. Где-то в это время ко мне подошел чувак в форме полицейского и спрашивает, чем я тут занимаюсь.

Я у него спрашиваю: «А вы кто?» Он говорит: «А что, не видно?» Я говорю, что нет, и прошу документы предъявить. Он говорит: «Пройдемте для уточнения вашей личности». Я говорю: «Давайте тут уточним, у меня с собой паспорт». Он говорит, что нет, и нужно проехать в отделение. Я говорю: «Ну ок, сейчас», — и начинаю писать в чат о задержании.

Не успел я дописать, как этот человек выдергивает мой телефон и говорит: «Пошли со мной». Я немного в шоке от произошедшего, спрашиваю «Что вы делаете?» Он молчит. Говорит только: «Пройдемте». Делать нечего, ибо жалко телефон, проехали с ним в отделение. Посадил меня в кабинет, где я один сидел около полутора часов. Потом приходит другой человек и начинает свою песню про Кубок конфедераций, про указ (ограничивающий проведение массовых мероприятий во время Кубка конфедераций по футболу — ОВД-Инфо)…

Я говорю ему: «Вы закон почитайте»… Он мне говорит: «Против чего вы вышли?» Я ему говорю: «Против того, чтобы полицейские хотя бы не отнимали телефон на улице». Ушел молча, приходит через полчаса с бумажкой какой-то, говорит: «Подпишите». Я читаю эту бумажку — там такой ржач! Написано какое-то заявление на пропажу телефона, и мне мой телефон приносят, спрашивают: «Ваш?» Я говорю: «Ну да, мой, вы же сами забрали». А там, где я должен комментировать заявление, все зачеркнуто буквой «z», поэтому я не смог ничего дописать. Говорю: «Давайте иное заявление составим, это не совсем правдивое». Он говорит: «Так это ваш телефон? Если да, то подписывайте». Так как ничего криминального там не было, пришлось подписать, не охота телефон терять. После этого говорят, мол, вы свободны. Я в шоке просто.

На антикоррупционном митинге 26 марта 2017 года, организованном Алексеем Навальным, присутствовали несколько человек с «Торфянки», в том числе я, поскольку считаю, что проблема застройки парков стала столь обширна именно благодаря коррупции. Так и было написано на моем плакате, который я раскрыла напротив Пушкинской площади. Простоять с ним я смогла примерно полчаса.

В 15:00 к нашей стороне улицы подъехал автозак. Группа полицейских в касках двинулась сквозь толпу ко мне. Поскольку я стояла достаточно высоко, взять меня за плечо и увести не представлялось возможным, поэтому полицейский схватил меня за ногу и начал дергать. Быть уроненной на спину после рывка мне не хотелось, поэтому я спрыгнула и первой зашла в автозак, не сопротивляясь.

Я не знаю точно, что происходило в тот момент на Пушкинской площади, но, думаю, на нашей стороне улицы меня задержали первой, так как вокруг людей с плакатами я не видела.

Автозак начал быстро наполняться задержанными. Людей заталкивали очень грубо, как будто нарочно пытаясь ударить кого-нибудь головой о клетку.

Одного из задержанных уронили на пол, закрыв дверь вместе с капюшоном. Позволили освободиться только после неоднократных требований с нашей стороны.

Какого-то велосипедиста полицаи пытались затолкнуть в автозак без его велосипеда. Вот так просто — выбросить велосипед, затолкнуть человека. Получилось как в сказке — пытаясь выбросить, полицейские вцепились в велосипед, парень вцепился в велосипед, чтобы его сохранить, а ребята из нашего автозаказа вцепились в парня, чтобы зашел либо он со своей собственностью, либо никто. Наши победили — велосипед выбросили вместе с хозяином.

Всего в автозаке оказалось около 18–20 задержанных, примерно половине пришлось стоять в течение всего времени. Среди задержанных также была журналистка «Открытой России» Софико Арифджанова. Были и несовершеннолетние.

Мы простояли в районе Пушкинской площади около полутора часов — куда повезут, конечно, не сообщали, на просьбы отвести в туалет не реагировали.

К 17:00, через два часа после задержания, нас доставили в ОВД «Строгино», посадили в большой зал, собрали паспорта.

Около 15 полицейских начали заниматься написанием рапортов, другие требовали каких-то письменных объяснений от нас. Некоторые задержанные начали сразу писать объяснительные, некоторые находились в растерянности.

Примерно в 17:30 мне позвонил участник «Движения 14%» Сергей Ожич, сообщил, что он вместе с еще одной участницей Верой Макаровой направляется в наш ОВД для оказания юридической помощи.

После этого я попросила полицейских предоставить мне лист бумаги для ходатайства о допуске защитников — мою просьбу проигнорировали, но вслух я сообщила, что защитники к нам направляются.

После на нас начали давить, требовать написания объяснительных. Несколько человек собрались вокруг меня, спрашивали совета. Я сообщила, что писать ничего не буду, поскольку обязанность изложить обстоятельства лежит на задерживающих, а не на задержанных. Некоторые последовали моему совету. Один из полицейских потребовал, чтобы мы, отказавшиеся писать объяснительные, пересели в дальний конец зала — искал способ хоть как-то наказать, очевидно. Никто не двинулся и после нескольких настойчивых попыток он сдался.

Напряжение нарастало, я чувствовала ответственность за тех, кому советовала «не сотрудничать со следствием». Наконец прибыли Сергей и Вера, привезли воду. Это очень помогло психологически и мне, и остальным.

Тем временем с момента задержания прошли те самые три часа для получения протокола — на эту норму, разумеется, все в ОВД «Строгино» наплевали, как и везде в тот день по Москве.

Примерно к 20:00 начали появляться первые протоколы. Они были все одинаковы слово в слово — всем помимо прочего приписали выход на проезжую часть, создание помех транспорту. У всех — статья 20.2 часть 6.1.

Также полицейские сообщили, что всем, кто желает освободиться, необходимо сфотографироваться и пройти дактилоскопию. Возражение о том, что это требование незаконно, не возымело эффекта.

Постепенно задержанные освобождались, а до полицейских рук дошел мой паспорт.

Очень довольные, они заявили мне: «Кузьмина, у вас уже было правонарушение в сентябре, поэтому получите 8 часть» (повторное нарушение правил проведения публичных мероприятий — ОВД-Инфо). Я возразила, что они не вправе заявлять такое, поскольку обжалованное решение Тверского суда еще не вступило в силу, так как я ждала слушания в Мосгорсуде через два дня. Несмотря на это, мне сообщили, что я буду задержана до суда.

Пока я пыталась как-то свыкнуться с мыслью, что останусь ночевать в клетке в этом отвратительном месте, стало известно о том, что по факту травмы одного из полицейских на митинге возбуждено уголовное дело, в наш ОВД направляется следователь и все оставшиеся на тот момент задержанные, около восьми человек, будут допрошены.

Сергей и Вера, которые все это время находились с нами, сказали, что не смогут помочь и присутствовать на допросе, напомнили про 51 статью Конституции (дающую право не свидетельствовать против себя — ОВД-Инфо).

0:00 27 марта, 9 часов с момента задержания — меня приглашают на допрос, несмотря на то, что по закону допросы можно проводить только до 23:00 (я вспомнила об этом позже, к сожалению).

Я отказываюсь давать показания, ссылаясь на 51 статью.

Следователь заявляет, что права отказаться у меня нет и я понесу уголовную ответственность за отказ от дачи показаний, пригласил понятых. Это оказалось инсценировкой для запугивания меня.

Я говорю ему, что сейчас нахожусь в состоянии стресса, хочу спать — он говорит, что это не основание для отказа.

Я говорю, что хотела бы получить заблаговременное уведомление о вызове на допрос — он говорит, что имеет право допросить меня и без уведомления.

Я говорю, что не буду говорить без своего защитника — он спрашивает, сможет ли мой защитник прибыть за пять минут. На мой отрицательный ответ сообщает, что ждать защитника не намерен.

В тот момент я действительно была очень уставшей и на нервах, поэтому ответила на интересующие его вопросы, поскольку они были достаточно поверхностными и не имели ко мне прямого отношения. Протокол допроса я подписала, копию мне следователь не выдал.

После этого один из полицейских зачитал мне протокол о правонарушении, при этом зачем-то снимая меня на телефон. Подписывая протокол, я написала, что не согласна с предъявленным обвинением, и попросила уведомить моего защитника о предстоящем судебном заседании (этого, разумеется, никто не сделал).

В плане условий содержания жаловаться не на что, во всяком случае, в сравнении с тем, как проводили ночи в ОВД задержанные 12 июня. Я получила все, что нужно для нормального сна, хотя посреди ночи меня зачем-то разбудили, посветив фонариком в лицо, чтобы спросить, не замужем ли я.

На следующий день, 27 марта примерно в 15:00 меня вывели из камеры для доставления в суд.

Вернули шнурки, телефон. В машине я связалась со своим защитником — выяснилось, что ему, конечно, никто не звонил.

Защитник чудом успел на мой суд.

По несчастливой случайности я попала все к той же судье Ореховой (судья Тверского районного суда Москвы Алеся Орехова, неоднократно рассматривала административные дела против оппозиционеров — ОВД-Инфо).

Она выслушала доводы защиты, что вменять мне 8 часть (повторное нарушение) некорректно, после чего подтвердила это, получив факс из Московского городского суда о предстоящем судебном заседании.

Я очень надеялась на освобождение, но у судьи были другие планы на меня.

Она переквалифицировала мое обвинение с 8 части (повторное нарушение) на часть 6.1 (нарушение с выходом на проезжую часть) и назначила наказание в виде 10 суток ареста.

Судья также сообщила полицейским, что на них возложена обязанность конвоировать меня в Московский городской суд на следующий день, 28 марта.

Сразу после этого полицейские на надевают на меня наручники.

На возражение защиты о том, что к арестованным по административной статье запрещено применять спецсредства, полицейские ответили: «Вдруг она побежит!»

В наручниках меня везли обратно в ОВД. Там дактилоскопировали. Снова в наручниках везли уже в спецприемник на улице Мневники, где в тот момент уже сидел Навальный. Внутри освободили. Еще раз дактилоскопировали. Изъяли шнурки, мобильный телефон, осмотрели вещи, вскрыли все пачки печенья, все бутылки с водой.

Худой врач спецприемника, напоминающий доктора Менгеле, с улыбкой спросил, не страдаю ли я какими-нибудь смертельными заболеваниями.

Отвели в ужасно прокуренную камеру. Сотруднику спецприемника я сообщила, что мне нужна камера для некурящих. Он ответил, что таких камер у них нет, и вообще — это единственная женская камера.

На следующий день четыре сотрудника полиции ОВД «Строгино» меня конвоировали в суд, определять мою вину по делу 17 сентября.

Судья Мосгорсуда Селиверстова удовлетворила ходатайство о приобщении видеозаписи моего задержания, а также ходатайство о допросе свидетелей. Сотрудники полиции пытались оправдать несоответствие своих слов происходящему на видео. Оболгали меня, сказав, что со мной пикетировал второй участник, который внезапно скрылся на глазах у полиции, не попав на видеозапись. Обычное дело, в общем.

В итоге судья отменила постановления судьи Ореховой за отсутствием доказательств моей вины.

Это было довольно неожиданно для всех.

Случись суд на несколько дней раньше, я бы не провела ночь в отделении полиции и, возможно, не была бы арестована.

В здании суда я рассказала своему защитнику об условиях содержания, в частности о том, что я нахожусь в камере для курящих. Он предложил мне написать жалобу на имя начальника спецприемника, поскольку это «нарушение моих прав и создает пыточные условия».

Меня вернули в спецприемник. Вечером того же дня, 28 марта, в камеру, где находилась я и еще одна женщина, завели новую арестантку. Это оказалась молодая женщина, наркоманка, арестованная за хранение наркотиков. Назовем ее Е.

Удивительно, что при оформлении в спецприемник меня и мои предметы обыскивали гораздо тщательнее, чем женщину, употребляющую и хранившую дома наркотики. Так вот, оказалось, что Е. пронесла в камеру шприц и достаточно большое количество наркотиков у себя во влагалище. Вместе с другой моей сокамерницей они начали колоться, ходили с перевязанными руками прямо перед камерой наблюдения, висевшей в нашей камере.

Кстати, позже моя первая сокамерница освободилась и заодно украла большую часть препаратов у Е. Такая вот драма и тюремная дружба.

Утром 29 марта я отправилась к начальнику спецприемника, сообщила ему, что хочу написать жалобу в связи с содержанием в камере для курящих. Он это воспринял достаточно агрессивно, заявил, что у меня нет прав на такие «особые» условия, но жалобу принял и подписал.

В этот же день в Мосгорсуде должна была рассматриваться моя апелляция по поводу 26 марта.

Меня повез в суд конвой во главе с полицаем, который больше остальных нервировал нас в ОВД «Строгино» и во время моего ночного пребывания там позволял себе насилие, мат и ужасные оскорбления по отношению к другим задержанным.

В здании суда я рассказала своему защитнику о новых подробностях моего содержания.

Помимо всего прочего, оставшаяся со мной наедине Е. поведала мне, что она больна гепатитом С, о чем она сообщила сразу же при попадании в спецприемник. Об этом мы также решили подать жалобу, поскольку арестованные, имеющие такие опасные заболевания, должны содержаться отдельно от других арестованных (в соответствии с приказом МВД).

На этот раз вновь судившая меня судья Селиверстова также допросила свидетелей, посмотрела видеозапись задержания. Уже здесь всплыли несоответствия в словах полицейских, протоколах и действительности.

Мой защитник просил хотя бы смягчить наказание, поскольку это было первое мое правонарушение и на тот момент я уже трое суток находилась под арестом.

Судья надолго удалилась и решила, что Тверской суд осудил и арестовал меня правильно.

Вероятно, она консультировалась с кем-то по поводу того, какое решение спущено сверху…

После оглашения постановления я разнервничалась, в результате чего случился конфликт с сотрудниками полиции, поскольку они не позволили мне взять с собой расческу, переданную мне мужем в суде. При передаче в спецприемнике ее почему-то не приняли (хотя такую же позволили иметь Е., пронесла в руках на этот раз) и он привез ее с собой в суд, чтобы вновь не стоять два часа в очереди на передачу.

Полицай из ОВД «Строгино» был очень доволен тем, что смог меня обломать.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки перед тем, как вновь оказаться с ним наедине для конвоирования назад в клетку.

В качестве ответной меры на мою первую жалобу начальник спецприемника приказал перевести меня в изолятор. Первую ночь там я провела при полной иллюминации — в камере не выключали свет, несмотря на мой стук.

Единственное общение, которое мне доставалось, это 15 минут в день по телефону и по 10 минут во время завтрака, обеда и ужина с Е. Вообще мне было ее жаль — красивая молодая женщина, плотно попавшая в зависимость от своего образа жизни. Без наркотиков, привезенных ею «с воли», она выглядела все хуже и хуже с каждым разом, когда я ее видела, и вечером 30 марта Е. отправили в другой спецприемник.

Я ощутила нехватку Е., так как на безрыбье она была достаточно желанным собеседником.

Так я осталась единственной женщиной в спецприемнике.

Мне оставалось еще провести шесть дней в одиночке.

Я много читала — неплохо заходили рассказы Джека Лондона, «Записки юного врача» Булгакова, романы Набокова, Ремарка, Гете. Дальше пошли в ход научные издания о светскости государства. Когда книги заканчивались, я готова была начать читать упаковки от влажных салфеток.

Один раз я виделась в холле с Алексеем Навальным. Он спросил: «Ты с митинга, что ли?» — и мрачно покачал головой, когда я ответила утвердительно. После этого мне пришла в голову идея написать ему письмо с вопросами как кандидату в президенты. Сначала я потратила какое-то время на написание вопросов — я спрашивала про бутерброд, национализм, права человека и многое другое, около 30 вопросов получилось.

На следующий день я переписывала их на чистые листы тетради, 13 листов.

Это было достаточно увлекательно, как и все, что помогает интересно провести время в одиночке.

Я искала способ передать вопросы так, чтобы они не сгинули в руках у начальника спецприемника.

Гарантированного способа сделать это не было. В итоге я передала письмо через волонтера, работающего на кухне, и он мне божился, что все сделано. Почему-то я ему верю, несмотря на то, что Алексей мне не ответил, увы.

Впрочем, сейчас, после двух крупных митингов и их последствий, я думаю, что это вполне в духе Алексея.

В конце концов, молчание красноречивее ответа, поскольку один президент, не ведущий диалог, у нас уже есть.

Помимо чтения, я занималась спортом, насколько это было возможно в камере.

Пыталась писать стихи, рисовать. Безуспешно. А больше ничего.

На прогулки я не ходила — поскольку я была единственной арестованной женского пола в спецприемнике, мне казалось, моя прогулка вызовет нездоровое внимание со стороны других арестантов.

Проверить это не удалось, так как вышла погулять я лишь однажды, поздно вечером перед освобождением, и меня никто не заметил.

Освободили меня 5 апреля в 17:10. Срок ареста принято считать с момента задержания и если бы полицейские не записали время доставления в ОВД вместо времени задержания, то я бы вышла на пару часов раньше.

Жалобу по поводу содержания в одной камере с больной женщиной я подала только перед выходом, так как опасалась, что из-за новой жалобы мое пребывание в спецприемнике ухудшилось бы.

Ответ пришел именно по ней.

Как видно, весь упор в ответе сделан на способ передачи гепатита С как невероятный в условиях спецприемника.

Интересно, что бы сказал Д. В. Сухов, если бы Е. ткнула меня своим гепатитным шприцем?

Первое задержание происходило так. У нас была назначена репетиция до концерта. Я подошел где-то в 16.30, а до этого, как выяснилось, еще с утра на рабочее место ко мне приходил полицейский, в 10 утра. Потом мне директор сказал, что полицейский снова пришел где-то в 16.20 или 16.30. Он зашел в зал, где мы репетировали. Я в принципе был к этому готов, до этого мне приходила некая повестка — не повестка, там не было конкретно ничего указано, юридически неправильно была оформлена. Спрашивал еще у адвоката: стоит, не стоит ходить? Он говорил — пока нет.

Но, видимо, решили привод оформить и доставили в ОВД по делу о митинге, который был 26 марта.

Репетиция была 31 марта, а суд 1 апреля — в день дурака. Суд был по статье 19.3 КоАП (Неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции — ОВД-Инфо). Выписали штраф 500 рублей, я оплатил. А сейчас меня вызывают по тому же 26 марта, но уже другая статья — часть 5 статьи 20.2 КоАП (Нарушение участником публичного мероприятия установленного порядка проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования — ОВД-Инфо).

29 июня сотрудники пришли снова ко мне на работу, но дождались конца репетиции, встретили у входа, снимали на видео вручение повестки в суд. Основание дела — якобы я не подчинился организатору митинга Варлашкину (заявитель митинга 26 марта «Раздельный сбор бытовых отходов» — ОВД-Инфо). Он кричал: мы вас не приглашали, идите отсюда. Полное безобразие. Что значит «не приглашали»? Митинг открытый. Пришла тысяча человек! Кто не хочет — тот не заходит, все зашли. Кто хотел выступить — тот идет выступать. Я тоже выступил, ничего противозаконного не сделал. Чушь какую-то говорят (организаторы — ОВД-Инфо)! Причем, кстати, по закону у нас все было полностью разрешено — тематика митинга разрешается не только та, которая указана заявителями, но и смежная. А мы за чистоту не только на улицах, но и во власти! Документы (в расследовании «Он вам не Димон» — ОВД-Инфо) видели? Слов нет. Раздражает.

За привод первый, по 19.3 КоАП, на работе мне был объявлен выговор — директор сказал, что сам региональный министр культуры ему дал указание, чтобы меня нигде на работу не брали, хотели меня «выбросить», уволить. Но не знаю, кто там постарался, — не уволили. А выговор был оформлен так: три акта они составили — сначала от руки написанный мне хотели вручить, потом напечатали, а потом вывели на гербовую бумагу. Там указано, что я сорвал репетицию, кричал, что Дмитрий Анатольевич Медведев — вор, вел себя неподобающе. Но это не так. Само задержание длилось две минуты.

Зашел полицейский, сказал — пройдемте, я не сопротивлялся, все есть на видеозаписи. Полицейский мог подождать пятнадцать минут, пока репетиция закончится — нет, это он по-хамски зашел, в шапке, безобразие полное. И теперь еще на меня хотят все сбросить — видимо, руководство боится лишиться должностей. Тем более я не «единорос», нахожусь в оппозиции режиму. Если захотят меня уволить — уволят. Конечно, это будет противозаконно.

Коллеги все меня поддержали, ни один не сказал — что-то нехорошо ты сделал. Ну, кроме директора, да даже и он говорил: «Тебя вот хотят из Министерства уволить, у меня приказ» (но в итоге обошелся выговором). Он в безвыходном положении — вроде, как и поддержать хочет, музыкантов не хватает, а с другой стороны его «тюкает» — давай, мол, увольняй — этот министр.

Я буду участвовать и дальше в согласованных митингах — что, мне могут запретить куда-то ходить? Я ничего не нарушил. На их-то взгляд, конечно, расстрелять на месте сразу на акциях против Путина и Медведева.

В отделении полиция вела себя культурно — но с другой стороны, как она должна себя проявлять? Вежливо разговаривали.

Первый суд длился три-три с половиной часа. Нервы мне помотали и выписали штраф. К сожалению, ни один из двоих представителей в суде не смогли присутствовать — я сам себя защищал, ну как защищал — я же музыкант, а не юрист. Рассказал всю правду. Поддержать приходила активистка Лена Блинова из «Артподготовки», я тоже на их акции хожу, мы ничего не нарушаем, полностью в рамках закона проходит все.

Суд просмотрел видеозапись с акции. Митинг — это обсуждение, собрание. Мы (на митинге — ОВД-Инфо) обсудили политическую ситуацию в стране. Политическая ситуация отвратительная, ужасная, катастрофическая.

Вчера ночью полицией был захвачен штаб А.Навального в Москве. Так получилось, что в ту ночь в штабе дежурил мой друг, Саша Туровский. Не сказав ничего кроме «здрасте», полицейский его ударил по лицу, затем Сашу швырнули на пол и десять минут избивали ногами (в рапорте они написали «не выполнил законные требования полиции, отказавшись предъявить паспорт», для пресечения чего «применили приёмы САМБО»). После этого 8 часов избитый он провёл в автозаке и камере для административно задержанных. Потом эти садисты повели Сашу (как позднее оказалось с сотрясением мозга) пешком из ОВД Замоскворечье в суд, при чём часть конвоя ехала рядом на машине.

Из суда Сашу на скорой увезли в институт Склифасовского. Где ему сделали МРТ, КТ, по результатам чего провели диагностическую операцию на мозге. Все это время конвой из четырёх жлобов в форме активно вмешивался в работу медиков, заходил в диагностические кабинеты, чуть ли не в операционную вламывались. Они требовали немедленной выписки, и врач поддался на их требования («у них же есть справка с печатью МВД, а у вас есть?»). Охрана больницы перекрыла целое отделение так, что даже мед.персонал не мог туда попасть.

Мед.сестра и полицейские кричали на человека, 20 минут назад перенесшего операцию, чтобы он немедленно одевался. Только нечеловеческие усилия защитников, шум в прессе и соц.сетях и порядочность одного из врачей отделения позволили оставить Сашу на эту ночь в стационаре (после операции!).

Прямо сейчас, когда я пишу этот текст, в половине второго ночи, в палате у Саши сидят три мента, издеваются над ним, оскорбляют, не дают спать.

Еще раз: В больничной палате. После операции. Три мента. Оскорбляют. Не дают спать.

Ранее мед.сестра кинула в Сашу шприц (со снотворным по всей видимости), а потом заявила, что ей «испортили дежурство».

Да, один день отсрочки мы получили, но этого мало. Просто надо посмотреть на Сашу, чтобы понять, что этого мало. Ему просто нельзя в таком состоянии ехать в антисанитарные условия спец.приемника или КАЗа: без должного ухода у него могут быть осложнения. Нам нужно еще хотя бы несколько дней в стационаре.

Я понимаю, насколько жалко и убого это звучит, (когда мы говорим об избитом полицией невиновном человеке) что я уже не требую справедливого суда и наказания преступников в погонах, а просто хочу чтобы Сане дали спокойно долечиться. Вы даже не представляете, как мне стыдно, что я вынужден это писать, как мои руки сжимаются от бессильной злобы (простите за пафос).

Режим в нашей стране подлый, жестокий и отвратительный, а Саня честный, порядочный и небезразличный. Он не из тех людей, которые, случайно попав под каток полицейского произвола и репрессий, начинают изумляться «ой, а меня-то за что?», а потом «людидобрыечтоделается?!" Да, он понимал, на что идёт, участвуя в оппозиционных делах, но по-другому он просто не может. Но и тем более мы должны хоть как-то помочь.

У нас нет дубинок, водомётов, автозаков и автомобилей для разгона митингов «Каратель». Наше оружие — это гласность, честность и открытость. Вы можете помочь просто поделившись этим текстом.

Если вы журналист, расскажите вашим читателям об этом всём (телефон Саши я дам при необходимости).

Есть вещи, о которых нельзя молчать. Это — одна из них.

Источник

Я поехала на железнодорожную станцию в город Чехов, раздавать газету «Долой». Подошел ко мне сотрудник милиции. Сначала он вроде бы отпустил меня — я сказала ему, что у меня ребенок дома один… Потом подошли еще четверо — и автобус мой ушел, я не успела уехать… Они подвели меня к месту, где стояла машина еще одного нашего. Столько было милиции! Наверное, в улье меньше пчел, чем было милиции. И были еще — с собаками. Меня в туалет провожали — с собакой.

Потом мне опять в туалет захотелось — я что, в туалет спрашиваться должна? Я встала и пошла. Они на меня как налетели, откуда-то машина появилась, и они давай меня в эту машину. Я сопротивлялась. Привезли меня в отдел — говорят, мы тебе вызвали скорую, чтобы сделать кардиограмму сердца. Я, дура, согласилась и пошла. Скорая сразу поехала. А был приказ, данный начальником милиции, чтобы меня сразу в дурку. Я думала, в больницу, они меня — в дурку. Не знаю, зачем они так решили сделать.

Там я провела два дня, на третий день, во второй половине дня, меня выпустили. Я боялась, как бы меня там не напичкали чем, я не пила и не ела. Я как легла на постель, так и лежала. Приносить поесть — приносили, но я не ела. В палате было 18 человек. Люди там — бешенные. И по ночам ходят, и днем ходят, и ругаются, и все на свете делают.

Отпустили меня, когда адвокат приехал, ребята приехали. Врачи сразу сказали, что не хотят меня держать, но отпустить были согласны, только если за мной сын приедет. У них правило такое — отдают только родственникам. Запись о том, что я там была, врачи сделали. Не знаю, какой диагноз мне поставили.

UPD: Ольга Чурикова также написала заявление в Следственный комитет:

Александра Старкова, Санкт-Петербург: «Хлебная кошка ест голубей»

12.06. 14:22. Зашла в автобус после долгих препирательств. Желала услышать фамилии людей, меня укравших с этого праздника жизни. В ответ прилетела угроза: «Девушка, вы что хотите, чтобы мы вас скрутили?». Посмотрели мой рюкзачок. Там был пирог еще теплый. Предложила открыть, дать понюхать. Люди в черном отказались. Девушка-волонтер раздавала пакет бумаг с полезной информацией по поводу задержания.

Пока ждала полной загрузки нашего автобуса, высунулась в окно. Другая добрая душа — темноволосая барышня — подала мне мисочку фиолетовую, в которой были льняные семечки. Предложила угоститься, я отказать не смогла. Подбежал мальчик в форме полицейского, закрыл окно и спросил, что это такое. Я пояснила. Он недружелюбно взглянул на меня, я продолжила есть семечки. Подумала, какой же он дурачок. Небось, березу от сосны не отличит. Ну и вопросы!

Едем. Куда едем? С галерки слышится: «Передаем за проезд!» Смотрим по картам в смартфоне, куда мчимся. На север. Вот уже скоро Мурино. Вздыхаю, думаю, хорошо, до дома недалеко.

Едем долго. Начинаю раздавать пирог. В пироге яйца и кефир. Обнаруживаю двоих вегетарианцев. Протягиваю им яблоки. Один соглашается, второй отказывается. Ем яблоко за него.

Стоим около 15 ОП. Стоим. Стоим еще. Начинают выводить первых людей. Пока была сумятица, один человек сумел сбежать, не доходя до отдела. Всячески ему респектуем. Собрали всех несовершеннолетних в количестве 10 штук. Увели. Приехал Вишневский (Борис Вишневский, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга — ОВД-Инфо) . Когда меня заводили в ОП вместе с Машей Лакертиан, он стоял у двери. Поздоровалась.

— Ну, давай по 51 (статье Конституции, дающей возможность не свидетельствовать против себя — ОВД-Инфо), чтобы мне поменьше писать? — спрашивает мужчина в форме полицейского с вполне приятными чертами лица.

— Да, давайте.

— Бинго! — Вскрикивает мужчина, трясет моим паспортом и добавляет, — Первая петербурженка, Невский район.

— Чо, все приезжие?

— Ага.

— Понятно.

Перемещаемся в комнату за серой металлической дверью. Барышня в штатском с голосом продавщицы рыбного отдела:

— Имя, Фамилия?

— Старкова Александра. Стар-ко-ва А-лек-са-ндра.

— Номер телефона?

Диктую. Интересно, понравилась ли я им, позвонят ли мне? Жду уже 11 день. Думаю, что даже с днем рождения не поздравят.

— Телефон с собой?

— Конечно.

— На стол.

— Почему?

Из-за стойки толстый мужчина:

— Девушка, ваш телефон никому не нужен.

А зачем же тогда его забирать, интересно? Ну да ладно.

— Встаем около двери по очереди — диктует мужчина в синем пиджачке и джинсах с аккуратной стрижкой и с айфоном в руках.

— Фотографировать вы не имеете права без моего согласия, — выпаливает Мария.

Закрываем лица руками. Этот прохвост фотографирует все равно и без ростомера.

Подходит второй лощеный мужчина в голубой рубашке:

— Как ты докатилась до жизни такой?

— Это беседа под протокол? Если нет, то говорить мне с вами не хочется.

— Да какой протокол? — ухмыляется он.

— Здесь никто с вами общаться не собирается, — добавляет Маша.

— Да с тобой ясно все. Я с ней говорю — кивает головой на меня.

— Ну, хорошо, общайтесь со мной. Только я ещё раз сообщаю, что ни слова не скажу.

Пришли в конференц-зал. Досмотр сумок. Открываю свой рюкзак. Там море всего. Я не готова была. Была бы готова — наложила бы туда тонну прокладок. Забавно было бы на их лица посмотреть. Мужчина темноволосый, 24–27 лет сообщает, что я выиграла конкурс на самую интересную сумку. На ее наполнение, если точнее.

Пытаюсь убить время. Самое страшное и мучительное — незнание того, что будет. Когда мы отсюда поедем хоть куда-нибудь? Хоть в суд. Когда? Необходимо понять. Но никто ничего не знает. Даже Господь Бог не властен над решениями «сверху».

Прошусь в туалет. До меня, оказывается, очередь. Еще 3 человека. Наконец-то дождалась. Вышла.

— Стой тут.

— Хорошо.

Разговорились с парнем, который рассказал, что когда у него брали объяснительную, то написали все верно, кроме отсебятины, мол, он на митинг Навального пришел. Хотя такого не было. Я сказала, что подписывать это не стоило. Парень ответил, что он сторговался, и слова «Навальный» и «митинг» были убраны. Мужчина в полицейской форме:

— А ты из «Весны»?

Хочу отметить особенность всех товарищей из 15 ОП. Общаются со всеми так, будто водку с нами пили. Видимо, вся культура осталась за порогом этого чудного заведения.

— Нет, не из «Весны».

— Сколько лет? Первый раз задерживаешься?

— 20. Впервые.

— А что такое «Весна»?

— Я не знаю, спросите у «Весны».

— А если я найду, что ты связана с «Весной»?

— Ну, поищите, попробуйте.

Прошло не знаю сколько времени. Приехали из ОНК. Зафиксировали нарушения. В том числе то, что Тимофея Городилова раздели полностью в поисках телефона. Спасибо, что не при всех, а в отдельном кабинете. А у Марии смартфон вырвали из рук, то есть отобрали силой.

Спустя полчаса молодой человек в форме полицейского принес пакет с четырьмя бутылками воды и скопом стаканчиков. Все накинулись, как звери на ручей среди пустыни.

Вот уже вечер. Общаемся с ребятами, думаем о том, как хреново, если отпустят позже 00:00, потому что до дома придется брать такси. Смеемся со всего. Ответная реакция на стресс, иначе можно сойти с ума. Столы стоят так, что нам приходит идея разыграть тайную вечерю. Тем более, что глас Божий среди нас — отец Александр (священник Ассоциации христианских евхаристических общин, открытый гей, постоянно участвует в различных протестах и несколько раз был задеражн — ОВД-Инфо).

Ночь. Никаких спальных мест. Лежим на полу, стульях, столах, под столами. Полностью не дают выключить свет. Отключалась три раза в сумме часа на полтора-два. Нашла бобину скотча «Надоел». Отдала в надежные руки. На стене появилась желтая утка. Столы также все в этом скотче. Веселимся как можем.

Утро. На стол вываливается «Доширак». Многие отказываются, так как это еда от ментов. Те, кто взяли еду, сильно пожалели, потому что фэ. Лично у меня впечатление, что кинули, как свиньям. Также отказываюсь. Объявляем с гражданином Казахстана сухую голодовку в знак протеста против нашего незаконного задержания. До сих пор не видели ни одного подтверждения, что мы задержаны, а не находимся в заложниках. Никто не показывает удостоверение сотрудника полиции, фамилий не называет, протоколы не составлены, а пошли уже вторые сутки.

13.06. Ужасно плохо. Не спала. Без еды и воды еще можно прожить, а вот сон — самое ценное благо, которое у меня отобрали насильственным путем. Прошу вызвать скорую. Еле передвигаюсь. Доползла в комнату для допросов, где меня оставили ожидать медиков. Приехали. Женщина и парень. Но, извиняюсь, это не женщина. Это самая настоящая тетка. Стала мне предъявлять, что я трачу ее рабочее время, в ужасно грубой форме. На ее крики прибежал мужчина в форме сотрудника полиции. Я стала объяснять, что мне плохо, так как не сплю уже вторые сутки. Рассказала про условия: пол и столы со стульями.

— Вы, девушка, просто не работали никогда. И не знаете, что такое настоящая усталость, когда заснешь даже стоя.

— А мне и не надо знать, я спать могла бы дома сейчас и вас не дергать.

Мужчина в костюме полицейского:

— Девушка, я не сплю уже 36 часов.

— И?

— Да ей все равно, что мы не спали. Ей на нас наплевать! — обращается дама к нему.

— Вам деньги за это платят. А я здесь не знаю как и зачем. Где хотя бы протоколы?

— Какие протоколы? Мы вас можем вообще 48 часов держать.

Тут я размякаю на стуле, хочется умереть прямо тут, чтобы им вломили люлей за труп. Слушаю оры. Отказываюсь от госпитализации.

Скорая выходит. Молодой человек нежно смотрит на меня и прощается. Видимо, в этом тандеме вся чуткость в нем, а борзость и хамоватость — в этой женщине. Злой медик, добрый медик. Поднимаюсь обратно в конференц-зал.

Ура. Нас везут в суд. Спустились вниз.

— Подписывайте протоколы, мы вам возвращаем телефон. Тут и тут, — симпатичная девушка-блондиночка тыкает пальцем.

— Я сначала прочту.

— Читайте, — крикнула барышня с видом тигрицы, хватающей добычу.

— Я подписываюсь под тем, что вы мне выдали копию протокола. Копии я тут не вижу.

— Ну, вы подпишите, мы потом откопируем и вам отдадим.

— Нет, сначала сделайте. Я потом оба протокола подпишу.

Телефон отдали, пока копировали. Принесли копию:

— Подпишите.

— Нет.

Я не подписываю документы, когда не могу понять, что там. А когда не спал сутки, не понимаешь вообще ничего.

Посадили в автобус. Едем в суд. Нас сопровождают мигалки. Два раза чуть не задавили людей на зебре. Мы, видимо, очень важные ребята.

Калининский районный суд. Приехали в Бобруйск.

— Ста-ри-ков. СТА-РИ-КОВ. Это кто?

Смотрю на товарища закадычного.

— Девушка, какая у вас фамилия?

— Не говори ему, молчи — шикает Петр Трофимов.

Молчу. Мужчина открывает папку с моим делом, заглядывает в паспорт.

— Пройдемте в 402 зал.

Суд идет. Ходатайствую о правозащитнике и об ознакомлении с делом. В первом отказывают, во втором — передают папочку. Читаю. В постановлении позже напишут, что ходатайств, кроме об ознакомлении с делом, не было заявлено.

Нахожу два рапорта о пресечении правонарушения со стороны гражданки Стариковой А. С. Сообщаю суду, что такой человек мне неизвестен. Суд признает это технической ошибкой. В полусне распаляюсь, еле держась на ногах, о том, как красив город. И я вообще по натуре художник. Меня манит в те края, где много людей, обожаю общение. Спрашиваю судью, спала ли она когда-либо на полу. Заявляю о пытках. Она говорит: «Это вы потом расскажете, не мне, давайте сейчас по делу». А что по делу-то надо ей? Понять не могу.

— Суд удаляется для вынесения постановления, есть у вас еще что-то по существу?

— Когда вы будете смотреть это видео, там картинка маленькая такая будет. Но пусть она оставит тепло в вашем сердечке.

(В материалах дела, доказывающего мою виновность, наличествует диск с видеозаписью с коптера).

Суд пришел. Я поспала. Сквозь сон слышала разговор помощниц о том, что судья очень торопится домой. У нее там дочка маленькая.

Пришел суд и тихо, скороговоркой огласил постановление. Пять суток.

Вторая статья.

Суд:

— Ходатайства есть?

Тут я, право, отключилась на минуты две и пришла в себя только после громкого кашля мадам-полицейской.

— Нет, ходатайств нет.

— Может быть, хотите с материалами дела ознакомиться?

— А, нет, спасибо.

— У вас все хорошо? Может, вам воды?

— Нет, спасибо. Мне бы поспать.

— Объяснения будете давать?

— Ну, давайте я по 51 пойду, чтобы вам писать поменьше.

Суд ушел. Суд пришел. Позвал помощницу, плохо пропечаталось постановление. Бешеный принтер сломался. Напечатали. Десять тысяч рублей.

Едем в душегубке втроем. Я на коленочках у Михаила, напротив отец Александр. Куда едем? Среди ночи сдавать отпечатки. Я вроде визу не собиралась получать.

Похихикали с мужчиной, который у меня их собирал, мол, конкурсы у вас интересные. Спросила, нормально ли, что я так слабо левую руку отпечатала. Он махнул рукой, проводил к раковине.

Раковина полна воды. На унитазе вижу бумажную плошку от доширака. Вычерпываю часть воды и сливаю в унитаз, чтобы вся эта грязь не потекла на мою обувь и платье. Прямо реально конкурсы. Когда будем карандаш в бутылку опускать?

Снова едем в душегубке. На этот раз вдвоем с мужчиной из 14 (вроде бы) ОП. Рассказывает, как их кормили макаронами с сосиской и салатом. Потом заговорили про археологию. Он увлекается поиском всяких монеток и прочей мелочи. Разговор, честно говоря, помню смутно, так как ужасно рубило. Но мешало уснуть то, что нас периодически подбрасывало на ухабах и лежачих полицейских. Да так, что мозг ударялся о череп.

Приехали в родненький Калининский спецприемник. Ооо. Ему я могу посвятить оды.

Но сначала мы (человек десять) около часа проторчали на маленьком промозглом дожде. Я в одном платье. Температура — градусов десять. Приходилось садиться на корточки, чтобы греть попой остальную часть ног.

Уже 14.06.

Зашли. Посетила туалет. Бумаги туалетной не оказалось. Полицейский извинился. Нас по очереди сфотографировали. Улыбалась, как только могла. Меня и девочку-блондиночку, которой дали 10 суток, повели в камеры, мальчиков оставили в условной прихожей.

Разговорились с лысым высоким полицейским:

— Ничего, что я с вами на ты? Просто привычнее так. Если вам некомфортно, могу на вы.

— Да нет, давайте на ты. От вас это приятно слышать, а вот в 15 ОП, когда попросила общаться со мной корректнее, ответили, что не доросла еще.

— Как так? В любом возрасте же личность! Так что, рассказывайте, как попали-то?

— Ножками пришли.

Девушка-блондинка выглядела явно растерянно, а я собрала все свои бессильные силы в кулак и улыбалась.

— У нас тут две девочки, знакомься. Эта случайно попала, а эта сама пришла, — крикнул он полицейскому на третьем этаже.

Поднялись на третий этаж.

— Фамилия как ваша?

— Старкова.

— А инициалы?

— Как у Пушкина.

Товарищ задумался, я сразу его огородила от ошибок:

— А-ЭС.

— 145, проходи.

Дали одеяло, матрац, постельное, щетку, мыло и пасту. Даже прокладки, если надо. Вот это сервис. В целом, ощущения, что едешь в поезде. Только отобрали вещи, кроме одежды и обуви. А, постановления еще оставили.

Номер мой был двухместный, но заселили меня одну. Застелила нары. Уснула срочно. Проснулась от стука. Завтрак. Каша и целиком батон. Положила на сидение. Легла дальше спать. Проснулась. Чай. Из жидкостей только он, в котором сахара больше половины стакана. 200 мл на один прием пищи. Постучала в кормушку. Сообщила, что ненормально в день потреблять 600 мл жидкости. Еще и дико сладкой.

Полицейский принес литровую бутылку воды и сказал, улыбаясь:

— Подарок тебе от ОНК.

— Спасибо. А дайте еще бумаги лист.

— Что будешь делать? Стихи писать?

— Да, может, порисую. А в библиотеку пустите?

— Пустим, но ты ж пойми, вас так много. И все в библиотеку.

— Поняятно.

Обувь моя издавала неприятные феромоны. Решила ее помыть. А пол весь в побелке. Камеры после ремонта. На столе были желтые журналы. Про Поклонскую и «Матильду» статья неплохая. Но мне пришлось листы порвать и сделать себе дорожку от двери, мимо кровати и до туалета, чтобы ходить в носках.

Приехали из ОНК. Спрашивали, как дела. Я смогла воспользоваться этим положением и выскочить в библиотеку. Она этажом ниже. По рассказам, раньше она была большая. Но потом к ним завезли товарищей из ближнего зарубежья, которые принесли клопов. И пришлось сжечь большую часть книг. Нашла Ключевского. Взяла его. Понравилась статья «О взгляде художников на обстановку и убор изображаемого им лица».

Обед. Первое, второе. И буханка хлеба.

Обход. Тот лысый мужчина, что и вчера:

— О, это Саша-человек — сказал он своему товарищу, который вчера вспомнил инициалы Пушкина, — платья шьёт. А что черевички стоят?

— А они воняли, я их постирала.

— Ну ты же человек искусства. Не воняли, а пахли.

— Ну, можно и так. А тряпку дадите, а то у меня тут полоса препятствий!

— Дадим, дадим.

Тряпку мне дали только через день. Как и бумагу.

Ужин. Целый батон и в контейнере куча всего. Ставлю на стул ко всей еде.

Стучу в кормушку. Надо позвонить друзьям. Как и всем. Позже высчитываю, сколько времени понадобится, чтобы все могли поговорить положенные 15 минут, используя один телефон, исходя из той информации, которую мне сообщил лысый мужчина. Что нас привезли 182 человека. Вышло 2730 минут. 1,8958(3) суток.

Засыпаю.

Просыпаюсь от шороха. Что-то поставили около моей комнаты. Два пакета. 15.06. Ночь.

— Подпиши тут «получила полностью». И подпись тут. Здесь также, — мужчина подает второй лист, — «получила полностью» и подпись, ага. Может тебе свет полный включить?

— Да, нет, спасибо, я вижу все.

— Ну, хорошо. Так, все. Молодец, дочь моя.

Дверь закрывается. Два пакета. Вещи. Просила штаны привезти. Чьи это штаны, Господи? А это что? ЕЩЕ БАТОН. АААА. Зубные щетки, шампуни. Что? Зачем? Ладно, спасибо. Книжка. «Триумфальная арка». Интересно. Каждое слово отсылало меня обратно в тот дождливый вечер. Я прокрутила все слова судьи. Все свои слова.

Заснула. Проснулась. Все еще 15.06. Завтрак. Батон, святая корова. У меня их уже 4 штуки. Из хлебного мякиша делаю кошек, выставляю на кормушку. Хоть как-то разбавляю свой досуг.

Обед. Половина буханки хлеба. Вот мы и встретились.

Скрипит ключ. Входит девушка с короткой стрижкой. Это ко мне. Она жила с Машей Лакертиан, Машу выпустили (3 суток), а у их соседей засорился туалет. Так что их соседей в тот номер, а Настю ко мне.

Ну наконец-то я смогу с кем-то поговорить! Настя из Самары. Учится тут в тряпке (Санкт-Петербургский университет технологии и дизайна — ОВД-Инфо). Очень красиво рисует. У нее есть сестра-близнец.

Делаю из бумаги треугольный тейбл-тент. Пишу на нем интересный факт:

ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВСЕ ЗАКЛЮЧЁННЫЕ (182) ВОСПОЛЬЗОВАЛИСЬ ТЕЛЕФОНАМИ, СОБЛЮДАЯ НОРМАТИВЫ (15 минут), НУЖНО ПОТРАТИТЬ 1,8958 СУТОК. И выставляю его на кормушку вместе с хлебными кошками.

Уже скоро будет ночь. Кричу, высовываясь из кормушки, мол, когда телефон дадут, уже время позднее. Ответили, что белые ночи вообще-то. Резонно.

Принес телефон молодой человек. Прочитал мой факт дня. Поправил, что у них не один телефон, а три. Переделывать не стала. Я сторонник сферического коня в вакууме.

После ужина гуляли заключенные, разносящие еду, предлагали еще чайку. Один из мужчин, например, ехал на машине без прав. Так тут и оказался. Как пошутила барышня с кудрявыми короткими волосами и в сандаликах, мы тут по тем же причинам. Были без прав, вот нас и задержали.

Этот бесправный мужчина помог нам обменять четыре бисквитных пирожных и две пачки юбилейного на бутылку швепса. А потом он же дал пять конфет, пачку чая и стаканов немножко. Рассказал, что вот-вот уходит, поэтому ему это не нужно.

16.06. Этот день прошел как и все дни. Придумывали смешные картинки. Одна из них — пирамида Маслоу, у которой в основе находятся батоны, а чуть выше влажные салфетки, которых нам просто тонны навезли. Мы, кстати, ими пол помыли, так как тряпку нам так и не дали. Она будет позже, когда швепс выльется на пол, и я, потеряв терпение, начну долбить с этой просьбой в дверь три минуты. Тут такая форма челобитных.

Пишу бумажку «НЕ НАДО ХЛЕБА!!! и булок тоже». Кладу на кормушку. В обед снова половина буханки хлеба. Наши мольбы не были услышаны. И даже в письменном виде.

Полицейский проходит мимо нашей кормушки, видит на нем кота, забирает и уносит, оставляя слово «Не положено». Составляю объявление о пропаже кота. Описываю: 5–6 см, кот из хлеба, верните за вознаграждение — творожную булочку. Для того, чтобы обратили внимание, забиваю всю кормушку батонами, которые нам давали тут и передавали в передачках. Приходит полицейский и прокурор. Рассказываем, что чувствуем себя хорошо. Больше ничего от нас им и не нужно.

— А кошку не вернем.

— Почему? Куда вы ее дели?

— Она на улице ест голубей (!).

— Что? — тут я начинаю заливаться смехом как и двое мужчин, пришедших нас проведать.

— Ну, вы ее хлебом закормили, надоело, пошла искать мясо. А батоны вы отдайте тем, кто будет ужин разносить.

В общем, легкое сумасшествие — нормальное состояние организма. Хлебная кошка ест голубей, ага.

На ужин батоны не забирают, естественно.

Построили из них какую-то странную вещицу. Похожа на Исаакий. Рисую табличку «ИСААКИЙ — ГОРОДУ», ставлю на постройку. Теперь у нас посреди комнаты пикетирует хлеб. Смеемся со всяких дурных идей, подобной этой.

17.06. Утром солнце красиво падает на пол и стену. Умываюсь. Лучи обнимают за плечи. Это последний день. Настя поздно легла, чтобы проснуться под выход, я думаю. У нее тоже пять суток. Ничего не происходит. Просто жду. Выхожу. Цветы, солнце. Жарко.

Владимир Федоров, Санкт-Петербург: «В моем наборе вода была просрочена»

12 июня в 15 часов я вышел с остановки «Летний Сад» и прошел в центр Марсового поля. Видя большое скопление людей в несколько тысяч человек, я не получал предупреждений разойтись ни по громкоговорителю, ни лично, о чем свидетельствует 18-минутная видеозапись в моем видеоблоге «Вова Casper» на ютубе. На памятники я тоже не вставал и лозунгов никаких не выкрикивал. В центре Марсового поля я развернул плакат, формата А2, с черной надписью «Хватит врать и воровать» на белом фоне, поднял вверх над головой, вытянув как можно выше руки и молча держал.

Через три минуты на меня неожиданно сзади напали неизвестные в бронежилетах, касках и, с применением грубой физической силы, заломали руки за спину и без каких бы то ни было объяснений, не представившись, повели меня из центра Марсового поля. На мои просьбы представиться и объяснить, за что меня задерживают, объяснений не дали. Их нагрудные знаки полицейских были закрыты, ФИО и должности не сообщили, установить личности не удается.

У дома номер три на Марсовом поле, на песочной дорожке стоял пассажирский городской автобус, на лобовом стекле которого указан маршрут «Марсово поле» — «Удельный парк» с другими задержанными. В нем уже другие молчаливые полицейские повезли всех 44-х задержанных, включая меня, вдоль Невы. Интернет на телефоне улучшился, нажал «Красную кнопку» в приложении и позвонил в ОВД-Инфо. Рассказал им о случившемся, опрашивал и диктовал ФИО «пассажиров».

Я вел ютуб-трансляцию пока везли. Автобус приехал к 70 отделу полиции, половину задержанных, включая меня, завели. В 15:49 в холле ОП сотрудник полиции Колесов Владимир Николаевич (нагрудный знак 010937) сказал, что сотрудники, которые нас из автобуса привезли, берут по одному человеку, составляют документ, по которому сюда привезли, передают его сотрудникам ОП 70, те с нами работают-отпускают, и что, думает, в течение трех часов закончат. Но это было совершенно не так.

Нас было 23 человека. Двое несовершеннолетних, плюс одного еще увели, еще одного нерезидента депортировали — осталось 19. Мой паспорт взял сотрудник Кутуков В.В. для заполнения документов по задержанию, передал кому-то в другие помещения и не возвращал на протяжении пяти часов. А на мой вопрос почему, указал на последнюю страницу (после 19-ой паспорта) где абзац с пункт 22 «Запрещается изъятие у гражданина паспорта, кроме случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации», считая, что данный случай предусмотрен законодательством. Я написал заявление на возврат моего паспорта и передал полицейским.

Спустя три часа я не подписал протокол: говорят, что по истечении трех часов они недействительны. Глубокой ночью в 2:10 меня повели в кабинет на подписание протокола, я очередной раз потребовал свой паспорт, и сотрудник Кондратенко Герман Сергеевич сходил куда-то вернуть мне мой личный документ. Составил протокол по ст. 20.2 (КоАП, наршуение порядка проведения митинга — ОВД-Инфо) Колесов В.Н. — это не тот сотрудник, что меня задерживал, по протоколу мне вменяется, что я скандировал лозунги «Путин вор», «Путин надоел», " Позор, беспредел», но я не скандировал вовсе. Так же что были предупреждения с помощью звукоусиливающей аппаратуры, которых я не слышал, тому есть видеоподтверждение.

В свидетелях были указаны Кутуков В.В. и Киричек В.Н. — это сотрудники полиции, что удерживали нас в ОП, заодно им сказали написать по нам рапорта и объяснительные, которые по всем задержанным были все как один. У меня есть свои свидетели произошедшего, которые были в непосредственной близки и снимали на видео противозаконные действия в отношении меня, но это мало кого волновало. Ознакомиться с материалами, прилагающимися к протоколу, я просил, и на мой запрос работник инспекции по административному надзору Михаил (фамилию не назвал) отказал. Написав объяснения на двух листах, подписал протокол, указав на все нарушения в отношении меня.

Мой паспорт вернул мне Кондратенко Г.С.,без паспорта я находился 7 часов, при этом работник инспекции по административному надзору Михаил говорил, что паспорт не вернут до суда, чтобы паспорта никуда не делись. Сотрудники полиции, находившиеся ночью, не были довольны тем, что работают ночью. Те, что заполняли рапорта и объяснительные, делали это в одном помещении с нами, к ним периодически спускались другие сотрудники и говорили, что и как писать на задержанных, одного из тех, что говорил, как писать, звали Тимур, это то, что я видел.

После оформления протокола по ст. 20.2 сотрудник Кондратенко Г.С. сообщил, что мне будут оформлять протокол и по 19.3 (КоАП, неповиновение полицейскому — ОВД-Инфо) и привел меня к Михаилу, о котором писал выше. Видимо, Михаил прочитал мое объяснение к предыдущему протоколу и был недоволен, он спросил: «Юрист, что ли, по образованию? Где учитесь?» Я сказал, что отучился. Он: «Не учитесь, работаете?» Говорю: «Работаю», — а он: «Хорошо, работайте… пока», — что звучало, как намек, будто он мне разрешает работать. А через некоторое время добавил: «Знаете, господин Федоров, я не знаю, кто вас надоумил на это, но явно не очень умный человек. Поумничать можно там, где более менее что-то соображаешь, где ты видишь — в принципе, шаг влево, шаг вправо особого вреда не принесет».

Окна выходили на улицу с видом на гаражи, стоял Т-образный стол, а на стене висели фотографии глав отделений МВД, сотрудники готовили материалы для суда по мне и всем задержанным в этом отделении. Рапорта, объяснительные, протоколы — все в двух экземплярах. Также приобщили DVD-диски с видеоматериалами полиции. Мой второй протокол по ст. 19.3 распечатывал Михаил, он, в целом, вместе с сотрудником Тимуром и руководил комплектацией документов по остальным задержанным. Ознакомившись со вторым протоколом, понял, что вменяются те же лживые факты, что и в предыдущем, при этом указано, что в 16:00 я находился уже в ОП № 70, о чем свидетельствует предыдущий протокол. Протоколы по времени друг другу противоречат и содержат помимо прочего такие ошибки лексические, как «скандировала», что не может быть применено к парню.

Считаю, что решение составить протокол по 19.3 КоАП было принято сотрудниками после понимания того, что в течение трех часов оформить нас они не успеют, и в качестве обоснования для задержания на большее время должен быть протокол, который даст право держать нас до 48 часов, а не потому, что с моей стороны было неповиновение сотруднику полиции, о чем и гласит статья 19.3.

Сопротивления при задержании я никакое не оказывал. Когда было необходимо подписать протокол со стороны сотрудника, Михаил отнес его и принес подписанный, при этом сотрудника Кондратенко Г.С. во время составления протокола 19.3 я не видел. А в момент заполнения объяснения к протоколу я просил дополнительный лист А4, чтобы описать полностью свою версию происходящего. Мне отказали предоставить чистый лист. Когда я вышел за рамки строк, отведенных для объяснения, Михаил и сидевший рядом полицейский ругали меня, что я испортил протокол.

Замечу, что в протоколе 20.2 указано время и место рассмотрения по первому требованию — Дзержинский суд, хотя заседание там не состоялось, а состоялось в Невском суде. Поэтому мое ходатайство об отложении суда для последующего рассмотрения дела с адвокатом Чаплыгиным А.А., пришлось переписывать.

Да, нам выдавали еду: был «Доширак», воздушные слайсы, паштет, вода 0.5. В моем наборе вода 0,5 была просрочена.

Была и другая вода, не просроченная, я выбрал более свежую.

Где-то в 15 часов 13 июня нас вывели в автобус. Мы находились в автобусе долго время, сначала он стоял полтора часа, затем проехал к Невскому районному суду на улице Ольги Берггольц. Опять сотрудник Михаил собрал паспорта и отнес непосредственно судье. Автобус стоял так, что жаркое июньское солнце освещало половину мест и они нагревались. Задержанные собрали куртки и связали их вместо занавесок, которых не было. К автобусу подходил активист Лев Дмитриев, спросил, хотим ли мы еды, затем ушел и вернулся с двумя пакетами, полными печенья, фруктов, нарезанного батона и колбасы, водой. Сотрудники полиции передали передачку.

Последующие передачки передавать отказывались. Постепенно к вечеру по одному человеку с автобуса начали водить к судье на суд. Подготовиться к суду толком нельзя было в таком режиме. Мой заряд на телефоне сел, в отделении полиции я не спал. Ну и как я могу собрать доказательства когда находился против своей воли в отделении полиции, как могу предоставить характеристику с работы, перебросить записи на DVD и подписать соглашение с адвокатом?

Все 19 задержанных из автобуса возвращались попрощаться и сообщали, что им дали штраф, кому 10000 500 рублей, кому 10000 1000 рублей. Что показательно. Другие суды, насколько всем известно, помимо таких штрафов давали аресты. У нас арест дали только одному задержанному, который отказался подписывать протокол. Мне также дали штраф 11000 рублей, ареста не было. Было ощущение: что ни говори, что ни приводи, решение предопределено судьей до суда.

На суде присутствовал я, судья и ее секретарь. Свидетелей не было. Я ходатайствовал о том, чтобы меня защищал адвокат и чтобы перенесли суд на срок не ранее 16 июня, в ходатайстве судья отказала, объяснив это тем, что было достаточно времени заключить соглашение с адвокатом. Так соглашение было заключено, устное. Я был в полиции и подписать что-либо мне не дали возможности. Судья разговаривал со мной с позиции обвинителя, а не как судья, желая пристыдить меня за то, что я выхожу на Марсово поле на несанкционированный митинг, при том что Конституция дает право собираться мирно, что я и делал. На все мои доводы о незаконных действиях полиции судья меня перебивала вопросами на другие темы. Мои слова судье о том, что у меня есть видео, подтверждающие незаконные действия полицейских, были проигнорованы.

Юрий, Санкт-Петербург: «Это был лучший виски с колой, который я когда-либо пил».

На Марсово поле я пришел с девушкой за час до начала мероприятия. Ходили слухи, что будут задерживать чуть ли не у метро, поэтому все значки мы поснимали, плакаты спрятали, чтобы ничем не отличаться от обычных жителей города или туристов. День был многообещающим: 12 июня я с нетерпением ждал с момента анонса Навального, и еще так вышло, что в этот день мы с К. праздновали месяц, как мы вместе. Мы обменялись подарками и стали гулять по Марсову полю, чтобы найти кого-то из друзей и знакомых.

Наши друзья, ребята из «Весны», планировали привезти на митинг огромную желтую утку, я, конечно, согласился им помочь, идея мне очень понравилась, хотя и понимал, что есть вероятность задержания.

В 14:10 мы отошли к краю Марсова поля, ждали машину с уткой. Толпой в 6–7 человек вытащили утку из машины и побежали к митингу. На подходе я увидел, что рядом с собравшимися людьми уже стоит куча ОМОНа, понял, что сейчас всех нас задержат. Под аплодисменты мы вбежали в толпу с уткой. Через пару секунд меня с двух сторон схватили за руки люди в черном. Я понимал, что все равно всем будут рисовать 19.3 (КоАП — сопротивление полиции — ОВД-Инфо) и попытался сесть на землю, чтобы прибавить им работы. В итоге получилось лишь поджать ноги, и они меня просто несли под крики «позор». Больше всего беспокоился за К. — очень не хотелось, чтобы ее задержали… В итоге в автобусе оказались почти все, кто тащил утку. К. не задержали, что стало для меня, в некотором роде облегчением.

С нами в автобусе оказался китайский турист, который вообще не понимал, что происходит, был очень напуган, не знал русский язык, английским тоже владел с трудом. Мы сразу начали взывать к благоразумию ментов, чтобы они его отпустили. Благоразумие проснулось не сразу, а только когда на пару километров отъехали от Марсова поля.

Далее настало время проводить ликбез по поведению в отделе полиции для тех, кто там ни разу не бывал и вообще первый раз на митинге. Я раздал памятки для задержанных и вместе с другими активистами стал рассказывать, что делать можно, что нельзя, что менты делать могут, что нет. Ребята внимательно слушали и снимали нас на видео, чтобы не забыть. Также пустили по задержанным лист, где просили написать, как зовут и номер, чтобы передать информацию правозащитникам и в ОВД-Инфо.

Везли нас очень далеко, пока ехали, одна из задержанных предложила всем попробовать зеленые кексики собственного приготовления. Было очень вкусно!

— А может, ментов угостишь?

— Нет, они в магазин сходить могут, а нам еще в отделе сидеть.

Приехали к 15 отделу, долго ждали. Подоспели первые желающие передать еду и воду, передавали в окно автобуса.

В стрессовой ситуации лично я не чувствую голода, но съедаю все, что попадается под руки, от этого становится чуть-чуть легче.

В отделе нас ожидал кривоносый дежурный, тот еще урод! Начал у нас изымать телефоны.

— Так, давайте свои телефоны.

— Нет.

— В смысле нет? Отдавай телефон, я сказал.

— Нет, почему я это должен делать?

— Тут дежурная часть, вдруг вы тут все снимать будете.

— Ну вот когда будем снимать, тогда и заберете.

— Отдавай телефон! Че, умный самый?

— А почему у вас тут презумпция вины, это антиконституционно!

— За невыполнение законного требования…

— Оно незаконное, обоснуйте его.

В итоге телефон все-таки забрали под какой-то акт.

Всех отвели на второй этаж в актовый зал. Сидели, конечно, больше трех часов. Пока не пришли ОНК, нам не хотели передавать еду и воду.

В какой-то момент, часов в 10 вечера, когда мы все еще надеялись, что нас не оставят на ночь и мы с подругой обсуждали, как будем выпивать после освобождения, к нам подошел парень и сказал, что у него в рюкзаке бутылка с колой и виски, но он опасается это тут распивать. Мы с нескрываемым восторгом сказали, что если боится, пускай отдаст нам, мы с его бутылкой справимся. В итоге впятером выпили за то, что «Россия будет свободной» и за «свободу собраний всегда и везде». Это был лучший виски с колой, который я когда-либо пил.

Богдан Василенко, Москва: «Поздравлял людей с днем России, пока меня тащили в автозак. За что получил от ОМОНа под ребра».

12 июня меня задержал ОМОН на Тверской улице, недалеко от выхода из метро «Тверская», где проходил мирный протест против коррупции. Первая волна задержаний, когда выхватывали наиболее активных людей, уже прошла, и все было довольно спокойно. В какой-то момент мы думали, что они про нас, наконец, забыли. Но оказалось, у них просто закончились автозаки, и тут они подогнали еще. Тогда стали ловить всех подряд: кто им понравился, того и берут. На меня прыгнули сзади вчетвером, порвали мне рубашку. Я решил посмеяться: поздравлял людей с днем России, пока меня тащили в автозак. За что получил от ОМОНа под ребра.

После часа катаний по Москве, приблизительно около 18 часов, мы были доставлены в ОВД Алексеевский. У всех задержанных забрали паспорта и сказали ожидать. Все время ожидания мы находились на улице, на внутренней площадке ОВД, в течение всего времени ожидания нам не было дано никаких разъяснений относительно нашего правового статуса. Представитель правозащитной организации был допущен на территорию на незначительный промежуток времени, после чего его заставили покинуть территорию ОВД. Однако нам успели передать продукты и питьевую воду, за что мы были очень благодарны. Позже один из сотрудников полиции, куря с коллегами неподалеку, при взгляде на пакеты с едой с иронией бросил: «За шоколадку продались». Эти же сотрудники пару раз подзывали к себе некоторых задержанных и начинали спрашивать «за жизнь». Ближе к ночи на улице стало довольно холодно, однако у одного из задержанных была куртка, и мы надевали ее по очереди.

Мой протокол об административном нарушении был составлен приблизительно в час ночи. Таким образом, с момента доставления прошло уже около семи часов. Адвоката от правозащитной организации пустили на территорию ОВД, но, кажется, не пустили в здание, где составлялись протоколы, поэтому все задержанные общались с полицейскими «один на один». В ходе составления протокола сотрудником ОВД мне было сказано, что если я не подписываю все документы, не даю согласие на добровольную подписку на СМС-информирование и обязательство явиться в суд, не сдаю отпечатки пальцев, не фотографируюсь или не сделаю хоть что-то из сказанного сотрудниками, меня оставят в ОВД на ночь, а так как камер на всех не хватает, то есть вероятность заночевать на улице, на территории ОВД. Трое из задержанных в итоге провели ночь именно так, а еще семеро ночевали в здании, но условия были все равно плохие — некоторые спали на партах и стульях. После службы в армии мои отпечатки уже были в базе, поэтому я выполнил все их не совсем законные требования. Грамотно заполнив все документы и пройдя дактилоскопию, но отказавшись от СМС-информирования по причине якобы «разбитого телефона», приблизительно в полвторого ночи я был отпущен на свободу.

С момента задержания я общался по телефону с представителями правозащитных организаций, поэтому сразу после освобождения я сообщил о текущем положении дел в отделении и поехал домой — заряжать телефон и готовиться к грядущему суду, который, со слов полицейских, должен был быть в этот же день. Суда в итоге 13 числа не было, а ребят, оставленных на ночь, освободили лишь к девяти вечера, и то после того, как туда выехали представители ОНК.

Сейчас мне вменяется ст. 19.3.1, а в протоколе написано, что я якобы «прорывал оцепление, отталкивал сотрудников полиции, при этом выкрикивая лозунги и не воспринимая требования прекратить противоправные действия». Естественно, ничего из этого я не делал, но иллюзий по поводу грядущего решения суда не питаю, переживаю только за меру наказания — сидеть 15 суток, да еще и ни за что, совершенно не хочется.

Сергей Обидин, Москва: «Увидел Росгвардию и ОМОН, ну и решил сфоткать».

Приехал я в 14:30 примерно, вышел из метро «Чеховская» и пошел в сторону Тверской, дошел до пересечения, где стояли «Камазы» и увидел Росгвардию и ОМОН, ну решил сфоткать… Когда опустил телефон, меня скрутил ОМОН и засунул в автозак в 14:50. Нас набили туда 30 человек и в 15:30 повезли в отделение Нагатино-Садовники, туда мы приехали в 16:15, еще минут 40 нас держали в автозаке, затем выпустили в курилку ждать оформления. К нам приезжали разные люди, привозили еды и воды, дальнобойщики приезжали поддержать. В 20:45 меня вызвали и дали бумажки на подпись, но копий не дали, хотя расписаться уговорили (сказали, типа еще дольше проторчу там) и в 21:40 меня выпустили. Написано там было, что я кричал лозунги и махал плакатом, и у всех, кого задержали, одно и то же было написано.

С., Москва: «Учусь в военном учебном центре. По этому поводу пока даже не вызывали».

Мы с другом поехали в центр города, чтобы посмотреть на исторические инсталляции в честь дня России. Там было много людей, большинство из них выкрикивали политические лозунги и стояли с плакатами, их позже задерживали сотрудники ОМОН. Мы хотели, но не могли уехать, потому что в метро не пускали. Мы просто сели на лавочку недалеко от входа, после чего меня задержали и написали в протоколе, что у меня был плакат, и я выкрикивал лозунги «Путин вор», «Долой коррупцию». Был суд, меня оштрафовали на 10 тысяч рублей. Судиться больше не буду — надоело. Учитывая, что я учусь в военном учебном центре, мне грозит не очень приятная история в личное дело. Пока меня даже не вызывали по этому поводу. Если что, преподаватели обещают, что будут за меня.

Александр Турбин, Санкт-Петербург: «Отказывались отпускать задержанных, объявив, что мы все „пришли на собрание“».

Я был задержан на Марсовом поле около 14:15. Задержание прошло без применения насилия, тем не менее, сотрудник отказался представиться и объяснить причину задержания. Я был сопровожден в автобус, который позже доставил нас в 6 отдел полиции по Калининскому району Санкт-Петербурга. Нас было около 30 человек, трое несовершеннолетних, трое пожилых людей. Около 15:20 начали заводить людей в отделение. Задержанных пытались дактилоскопировать и фотографировать, но большинство отказались, сославшись на возможность идентифицировать личность по паспорту.

Держали нас в конференц-зале. Отношение было корректным, выпускали в туалет, а далее — и курить. Правозащитники были допущены. Полиция достаточно быстро предоставила воду, но горячее питание по истечении трех часов предоставлено не было, его полиция организовала только во второй день. По истечении трех часов сотрудники отказывались выпускать задержанных, сначала объявив, что мы все «пришли на собрание», и лишь затем объявив, что мы задержаны по статьям, по которым можно содержать до двух суток. Тем не менее, о каких статьях идет речь, не сообщалось. Другим задержанным, которые упорствовали в попытках покинуть отделение полиции, одним из сотрудников полиции были высказана угроза создать сложности, в дальнейшем один из этих задержанных, насколько я помню, действительно получил 15 суток ареста и большой штраф (впрочем, это может быть связано и с его поведением непосредственно в суде, не могу утверждать).

В первый вечер сотрудники полиции сообщали, что нас должны повезти в суд, что якобы ждут неких пятерых судей. Что это значит, не пояснялось. К ночи постельное белье выдано не было, задержанные спали поперек кресел в конференц-зале, некоторые спали на полу. С вечера людей начали вызывать в кабинеты, предлагали написать объяснительные. В моем случае мне было разъяснено, что в соответствии с 51 статьей (Конституции — ОВД-Инфо) я имею право не свидетельствовать против себя.

Только к вечеру второго дня я был вызван для ознакомления с протоколами и другими материалами. С протоколами меня знакомил не тот сотрудник, который меня задерживал. Он не мог объяснить мне мои права, настаивал на том, чтобы я подписывал документы не читая, очень торопил. Я ознакомился с протоколом об административном задержании по ст. 20.2 (КоАП, нарушение порядка проведения мероприятия — ОВД-Инфо), однако сотрудники отказались предоставить мне его копию. Протокол о задержании в деле по ст. 20.2 я подписывать отказался в связи с фактическими ошибками. После этого сотрудник отказался ознакомить меня с протоколом об административном правонарушении по ст. 19.3, мотивировав это тем, что «ты все равно не подпишешь».

Вечером 13 июня я и около 10 человек были отвезены в Калининский районный суд Санкт-Петербурга. Мои дела начали рассматривать в десятом часу ночи, закончили почти ровно в полночь. Ходатайство о переносе дела по месту регистрации поддержано не было, но с материалами по делу ознакомиться дали. В возможности посмотреть видеозапись, приложенную к делу, мне было отказано. В остальных документах было значительное количество ошибок — неверные данные, отсутствие необходимых подписей сотрудников и т. д. Кроме того, из приложенных документов следовало, что я задержан двумя инспекторами ДПС ГИБДД, что не соответствует действительности. Тем не менее, по обоим делам суд вынес положительное решение. По ст. 20.2 суд постановил назначить наказание в 10 суток ареста, по ст. 19.3 — 5 суток. Однако, когда меня собрались уводить, я был возвращен в зал суда, оба постановления были переделаны. По новым постановлениям мне было назначено 5 суток ареста и 10 000 рублей штрафа, что меня, скорее, устроило.

После суда я и еще несколько человек были доставлены в какое-то отделение, где нас дактилоскопировали, мотивировав это тем, что без этого нас не примут в Захарьевском спецприемнике. Попытка отказаться была пресечена угрозой составления еще одного протокола по ст. 19.3. После нас долго возили по городу в душной кабине, и лишь ближе к рассвету доставили к спецприемнику на Захарьевской. Людей заводили в порядке очереди. Нас выпустили из машин, и мы более часа мерзли у входа, особенно плохо пришлось девушке, которая была в платье.

После того как нас завели в спецприемник, сфотографировали и осмотрели у врача, мы были переведены в клетки на первом этаже, где мы провели долгое время в сильнейшем холоде, пока тянулась очередь. К этому моменту все были истощены, кто-то не спал уже около двух суток. Из-за холода спать на узких лавках было практически невозможно без риска застудить органы, потому людям пришлось ходить по клетке туда-сюда, чтобы хоть как-то согреться.

После распределения по двухместным камерам в спецприемнике были созданы хорошие условия. Было выдано постельное белье и гигиенические принадлежности. В камерах было достаточно тепло, был умывальник с горячей водой. Предоставлялось трехразовое питание, людей выводили на прогулку, давали звонить по 15 минут в день, пускали в библиотеку. Отбыв положенный срок, 17 июня я был выпущен из спецприемника в установленное время.

Кроме того, за день до этого, в пятницу, я был вывезен в Санкт-Петербургский городской суд для рассмотрения жалобы по делу по ст. 19.3. Адвокат не смог присутствовать на слушании ввиду того, что дела пяти его подзащитных рассматривались одновременно в разных залах суда. Мне дали ознакомиться с делом, но снова отказали в возможности посмотреть видео, приложенное в качестве доказательства. Я повторил все то же самое, что и в Калининском суде — сообщил об ошибках в документах, о нарушениях во время задержания, о том факте, что фигурировавшие в деле сотрудники ДПС меня не задерживали, также выразил несогласие с материалами дела и решением суда нижестоящей инстанции. Несмотря на это, решение Калининского районного суда было оставлено без изменений.

Акции против коррупции охватили беспрецедентное количество городов — сравнимая география протестов была у митингов против КПСС в конце 80-х и у «Рельсовой войны» 1998 года. 12 июня люди вышли на улицу в около 200 городах России, полицейские задержали как минимум 1720 человек. Совместно с Meduza мы продолжаем подводить итоги Дня России, а также собираем рассказы задержанных. Сегодня мы публикуем пять свидетельств из Москвы, по одному — из Санкт-Петербурга и Благовещенска.

Дарья Кошелева, Благовещенск, несовершеннолетняя: на меня набросился ниндзя с погонами

Иду я по 50 лет Октября, с одной руки веду трансляцию в «Перископ», в другой несу Конституцию РФ. Начинается гул, я пробираюсь посмотреть, и тут на меня внезапно набрасывается ниндзя с погонами. Естественно, он не представился и не сказал, что вообще происходит.

После небольшой борьбы, отбил меня от людей, которые шли от меня неподалеку. Я попыталась вырваться, он выкидывает меня на дорогу, по которой ехало большое количество машин и автобусов. Меня завели в автобус вместе с еще одним парнем (Никитой Бурманиным), там находилось около 10 полицейских. Дружной компанией под маты какого-то мужика с погонами нас довезли до «Меги» и пересадили в «Жигуль» без каких-либо обозначений.

Отвезли в ОВД, проводили на третий этаж, на входе в актовый зал, где уже находилось пару человек, у нас попросили паспорта для отсветки, мы отдали и только потом опомнились, что этого делать нельзя. Но все хорошо, нам их вернули минут через 15–20. Взяли объяснительную. Долго ждали мою мать. Пока ждали, когда освободиться кабинет, до меня нагло докопалась тетечка, как гопник прям, задавала странные вопросы про пирсинг, пыталась пристыдить и унизить. Затем нас отвели в какую-то «комнату пыток», которая наглухо пропахла мочой, с грязным столом со следами снятия отпечатков пальцев.

Там составили протокол, параллельно вели беседу, втирали полную дичь. Говорили, что коррупция не наше дело, эта проблема не актуальна, занялись бы лучше действительно достойными и интересными делами, и прочее. Протокол, кстати, надиктовывал тот самый, кто схватил меня на улице, а другой писал. Пригрозили штрафом от 10 тысяч, постановлением на учет в комиссию по делам несовершеннолетних, возможностью применить наказание к родителям — за то, что плохо выполняют свои родительские обязанности.

Оформили 20.2 ч. 5 КоАП (нарушение порядка проведения публичного мероприятия — ОВД-Инфо).

Егор Новусов, Санкт-Петербург, несовершеннолетний: неподчинение полиции — потому что не ушел с Марсового Поля

Придя на Марсово Поле, мы удивились огромному, по сравнению с 26 марта, количеству сотрудников правоохранительных органов. Нас было четыре человека, все несовершеннолетние. Первые полчаса наблюдали классическую для мероприятий в этом месте ситуацию: полиция выгоняла людей с памятников, только делала это в более агрессивной манере, чем было в прошлый раз.

И вот, спустя час после начала, толпу начали сгонять в кольцо. Началась давка, одному дедуле кто-то случайно рассек лицо, в толпе нашелся человек, у которого были пластыри. И к тому времени кольцо уже было построено, а нам повезло не успеть оттуда сбежать. Первые минут пять можно было сбежать, перепрыгнув через памятник при должной сноровке, но потом на него встали два сотрудника полиции. Прессу выпустили из кольца. Спустя полчаса образовался коридор, через который сотрудники полиции начали бесцеремонно и без разбору выводить по одному человеку к автобусам. И хотя мы не оказывали сопротивления и добровольно пошли в автобус, позже нам будут вменять статью КоАП 19.3 (сопротивление полицейскому — ОВД-Инфо).

Оказавшись в автобусе, мы поняли, что обстановка тут будет не самая печальная, настрой у людей был веселый. Сотрудники полиции при задержании не представились, не разъяснили права и мой статус. Позже указал это в протоколе.

Спустя час езды, мы подъехали вроде как к 64 отделению полиции. Видимо, нам там места не хватило, так как почти сразу после парковки мы двинулись в путь. Спустя еще час мы оказались у ОВД номер 8. И тут начался трэш и веселье: с помощью аварийного механизма открытия дверей двое человек внезапно сбегают, полицаи выбегают на улицу, но уже не успевают догнать беглецов.

Автобус двинулся дальше, так как места в восьмом отделе нам тоже не нашлось. Только теперь у каждой двери стояло по два полицейских.

В общей сложности, возили нас по городу около четырех часов. Следует учитывать, что за это время ни разу никого не выпустили в туалет. По сути, это был элемент пытки. Сотрудники на возмущения ехидно отвечали: «Подождите». Завершением нашего невероятного странствия, обзорной экскурсии по югу Петербурга стал 55 отдел полиции. И вот тут начали мало-помалу отпускать измучившихся людей в туалет. Не без попытки побега: беглеца поймали и приволокли за ноги и руки назад в автобус.

Как только нас вызвали в отдел, хотели заставить писать объяснительные, но узнав, что мы несовершеннолетние, лишь сфотографировали наши паспорта и нас (лично я закрыл лицо).

Как узналось позже, мужчины, сидевшие в аудитории без формы, — сотрудники Центра «Э». Вели себя особенно нагло и по-хамски.

Затем нас всех погнали на второй этаж. Составили под копирку рапорты на меня и еще одного человека и выслали ждать в коридоре на диванчике приезда инспектора по делам несовершеннолетних. Ждали еще полтора часа. На то, что мне было необходимо принять антибиотик, всем плевать.

По прибытию инспектора меня пригласили в кабинет. Началось с формального опроса: место жительства, дата рождения и т. п. Спустя 10 минут приехала мама, которую в отдел сначала отказывались пускать. Все сотрудники не стеснялись у участников митинга спрашивать, «сколько заплатили».

Инспектор заявила, что каждому студенту и школьнику выплачивали около тысячи рублей за участие, этим, по ее словам, хотели повысить численность мероприятия. Якобы у следствия есть доказательства, и скоро будет расследование.

Когда мне дали прочитать рапорт, с удивлением обнаружил, что мне вменяется 19.3: неподчинение законным требованиям сотрудника полиции. На мое вполне закономерное возмущение, мне сказали, что неподчинение в моем случае — то, что я не ушел с Марсового поля, когда сотрудники полиции говорили об этом в мегафон. Инспектору все равно, что я мог находиться на другом краю поля и не слышать это. Подписал несогласие с обвинением в протоколе.

После еще нескольких формальностей нас отпустили и по, напоминанию адвоката, пообещали в течение 5 минут сделать ксерокопии протоколов. Ждали в итоге полчаса.

Ксерокопии рапортов отдавать отказались. Говорят, нужен «письменный запрос, и уже потом мы его рассмотрим».

В общей сложности, наше «лишение свободы» с момента задержания до освобождения составило 8 часов 20 минут. Родителей вызвали в школу на беседу с директором.

Савва Карпов, Москва: у России должен быть хозяин

Меня задержали одним из первых — потому что у меня была листовка. Ко мне подбежал ОМОНовец, вырвал и скомкал листовку, схватил за руку и перекинул остальным. Я решил не сопротивляться, мне заломали руки и оттащили к автозаку. При задержании у меня выпали и потерялись ключи.

Я был одним из первых «поселенцев» автозака. Затем туда стали сваливать ребят, часто сильно избитых и несовершеннолетних. Некоторые вообще не понимали, что происходит: их задержали за флаг с надписью «Вперед, Россия!». Они, видимо, были с реконструкторского фестиваля. Один 13-летний мальчик, очень напуганный, повторял:

— Как? Где? Куда вы меня везете?

— В ОВД «Рязанский».

— Что? В Рязань?

Рядом стоял автозак, я видел, как рядом с ним одного задерживаемого прямо серьезно били. В наш автозак людей запихивали постепенно, одним из последних — Ильдара Дадина. В автозак набили 23 человека, было тесно.

Нас привезли к ОВД и оставили в автозаке. Мы видели, что стоим рядом с ОВД. Минут через 15 мы начали чего-то требовать: кто-то хотел в туалет, кто-то хотел пить. Нас еще поудерживали, после того, как мы начали раскачивать автозак, начали выпускать в туалет.

Менты в ОВД были недовольны: это не мы вас задержали, а ОМОН, вас к нам привезли, мы должны вас оформить, но не знаем, как это делать. Наша хата с краю.

Такое ощущение, что у них было указание держать нас до последнего, чтобы мы не попали на метро. Я вышел одним из первых, а практически все остальные опоздали на метро. И это — окраина, Рязанский проспект. Меня выпустили в 00:20, остальных — по одному, примерно через каждые десять минут.

Причем постоянно говорили:

— Мы сейчас вас отпустим.

— Сейчас — это когда?

— Ну вы нас поймите, у нас протоколы…

Менты пытались вести идеологические споры, но зарядка у них была не так высока, как у активистов. Кроме «я теперь получаю хорошую зарплату» и «у России должен быть хозяин», я ничего от ментов существенного не услышал. Мент, который со мной говорил, понял, что у него не хватает квалификации читать нам воспитательную беседу, и прекратил разговор.

У нас не изъяли телефоны. У кого-то телефоны сели, у меня был полностью заряжен, и я звонил в ОВД-Инфо. Мы записали все фамилии, в том числе несовершеннолетних. Менты начали кричать, что «мы нарушаем закон», «используем данные несовершеннолетних, чтобы звать их на несанкционированные акции». То, что несовершеннолетних задерживали, таская по асфальту — у одного была содрана рука — это, видимо, законно.

Менты пытались нам предъявить, что мы нассали в автозаке. Но это товарищ с ободраной рукой пытался промыть рану, там осталась лужица воды. Мы им это объяснили, они вроде успокоились.

Дадин качал права по полной! Его, в числе самых шебутных, потом увезли в ОВД «Нижегородский». У меня при задержании изъяли газовый баллончик и потом не вернули. Причем в ОВД я расписался, что у меня ничего не изымали. Мне сказали, что изымали-то у меня не они, а ОМОН, и его вот прямо сейчас вернут…

Вообще в автозаке на трех ментов было 23 задержанных — были реальные варианты из автозака выйти… Но когда мы заехали на территорию ОВД, то это уже было более затруднительно.

Мы имеем права не давать отпечатки, но менты убеждали нас, что из-за этого они нас еще дольше будут держать. В отличие от Ильдара, я не вступал с ментами в сложные юридические споры, просто говорил, что жду юриста. Когда ко мне приехал адвокат, они использовали все возможности, чтобы его не пускать, но потом вынуждены были пусть его, и вскоре освободили.

Антоний Павлов, Москва: подпортили впечатление от столицы

В Москве хватали всех кого попало, без разбора. Даже за станцию метро или две от места, где был митинг. Меня как раз задержали на входе в метро и составили протокол как и на всех, что я участвовал в митинге и тому подобное.

Плюс ко всему, в отделении полиции — адрес, если не ошибаюсь, Новочеремушкинская 24/2 — при составлении протокола выражались нецензурно и угрожали физической расправой, если я дальше буду задавать столько вопросов. Я спрашивал про все, что, подписывал, что не понимал — отказывался подписывать.

Сотруднику это не понравилось, и он сказал, что дальнейшее мое оформление будет проводить в самую последнюю очередь. В итоге половина людей, прошедшая после меня, вышла из отделения первей, а я вышел самым последним в третьем часу ночи, хотя задержали около пяти-шести часов вечера. Ко всему прочему, я не местный и даже не понимал, где нахожусь, сотрудники не удосужились подумать, что мне делать дальше, если задержать в ОВД после закрытия метро. А мой дом в полутора тысячах километрах, так что идти домой вариантов не было.

Я неоднократно говорил, что болит голова и вообще неважно себя чувствую, все было пропущено мимо ушей. Когда я спросил фамилию сотрудника, который мне угрожал, он соврал (потом через другого человека я спросил его фамилию у его сослуживца). Было еще много неприятных моментов, и в целом впечатление о Москве мне подпортили. Сам я из Краснодарского края, город Туапсе, мне 20 лет.

Р., Москва: я шел в торговый центр

Я с товарищами вышел из метро на Пушкинской площади, мы направлялись в сторону Охотного ряда, в торговый центр. Мы увидели, что сотрудники полиции перекрыли улицу. Мы спросили, как нам пройти, полицейские сказали спускаться в метро. Но в метро было не пройти, и через дворы не обойти — все вокруг было перекрыто. Мы стояли с товарищами у ограждения, думали, это рассосется, и в один момент патруль из человек шести отодвинул ограждение, направился непосредственно ко мне, и, с заламыванием рук, повел меня к автобусу.

Меня посадили в автобус, и там уже были люди. Мы не отъезжали минут сорок, пока не заполнился весь автобус. Нас повезли в ОВД «Восточное Дегунино». Задержание происходило без каких-либо объяснений, права мои не сказали, что я такого правонарушающего сделал — тоже. Не представились. В автобусе не было кислорода, он был полностью запечатан. Форточки открывать отказались.

Нас привезли в ОВД и по два человека запускали в отделение. Нам сказали ждать, пока не составят протокол. Я прочитал протокол, расписался, написал, в чем был не согласен. Нас посадили в какой-то учебный класс в ОВД. В протоколе была написана часть 2 статьи 20.2 (проведение публичного мероприятия без уведомления — ОВД-Инфо). Я взял копию, попросил товарища капитана расписаться, что она верна.

В нем написано: «являлся участником публичных мероприятий, нарушил установленный порядок проведения собраний, митингов, демонстраций, шествий». Формулировка мне не до конца понятна, но они отказывались ее комментировать. По формулировке этой статьи получается, что я вообще организовывал это мероприятие… Кого-то забирали с плакатом, кого-то еще с чем-то, а меня — совсем ни за что, я мирно гулял.

Я знал, что был День России, мы с друзьями шли на Манежную площадь, в Охотный ряд.

Я слышал о мероприятии Навального, слышал, что-то может быть, но не знал, что окажусь в эпицентре. Я не понимал, что вообще происходит. Митинг, в моем понимании, это нечто с публичными выступлениями, а я видел только сотрудников полиции, которые все перекрыли.

Н. Москва, несовершеннолетний: Я просто расспрашивал людей

Я не участвовал в митинге — мне было интересно, я пришел и расспрашивал людей, чего они добиваются. Я начал спрашивать, но через 10 минут появился ОМОН. Толпа начала разбегаться — невозможно было пройти сквозь нее. ОМОН вошел в толпу и окружил нас, не давал выйти. Затем пришли полицейские в бело-серой одежде и начали забирать. Одного человека, я видел, положили на асфальт и надели наручники.

Меня вытащили за шкирку, можно сказать, за воротник, сделали захват и понесли. Они дергали меня за рубашку, я попросил этого не делать. Они перестали дергать, но сделали захват на мою руку намного сильнее. В автозаке мы простояли минут пять, затем поехали в отделение Рязанского района.

Мы приехали к зданию ОВД и простояли в автозаке около полутора часов. Нас не выпускали в туалет, оставили в этом автозаке и чего-то ждали, просто издевались над нами. Только когда мы начали кричать, качать автозак, стучать по решеткам, к нам пришли и сказали: «Ведите себя прилично, и мы вас отпустим». После этого по одному начали выпускать в туалет — в сопровождении полицейского.

Я написал объяснение, в котором сказал, что я в митинге не участвовал. Оно так и есть. Я просто был в толпе. Когда я спросил инспектора по делам несовершеннолетних, могу ли я отказаться от объяснения, ответа я не услышал. Объяснение у меня брали в присутствии мамы. В кабинете было девять человек: четыре несовершеннолетних, один полицейский и родители.

Мои родители написали расписку — или как это называется. Эту бумагу отнесли в комиссию по делам несовершеннолетних. Через месяц они поговорят с моей мамой и решат, ставить меня на учет или нет. Полицейский говорил, что не надо так больше делать, что это отразиться на нашем будущем, но я верю, что все это бред, и нас просто запугивают.

Павел Ч., Москва, записано вечером 12 июня: били, как одного из задержанных

Я вышел из метро, я искал туалет — шел в «Макдоналдс». Я вообще ехал не в центр. Мне приспичило, я выбежал из метро, меня на выходе из метро скрутили. Я не знал, что сегодня акция.

Пока вели среди людей — не били, когда завели в автозак, где не было камер… Били просто — как одного из задержанных. При мне в автозаке был один человек, у него лицо было расцарапано слегка. Меня один раз шокером ударили в бедро и несколько раз дубинкой по ребрам — тычками. Уже в ОВД вызвали скорую. Врачи сказали, есть небольшая гематома, ничего серьезного, госпитализация не требуется. Мы пока сидим в ОВД, протоколы нам не дают, мурыжат нас уже третий час. Не ясно, что будет дальше.

Почему били именно меня — не знаю, я не сопротивлялся. Мне плохо до сих пор.

Сашунь, привет, опять попал под раздачу, определили на отдых трудоголика. Кратенько опишу происходящие события, данные мне судьбой. 24.05.2017 приходит мне по почте послание из местного СК о том, что в отношении меня возбуждено уголовное дело по ст. 150 ч. 1 УК РФ — ну я как-то недопонял, что это такое, ну и перед этим заметил, что дня три за мною ведется слежка (как в кино). Я решил разъяснить ситуацию и сам съездить в СК, разобраться, что почем. 25.05.2017 как чувствовал неладное, подбил все делопроизводство, приготовил к отправке писем 15 по разным вопросам в разные органы, написал жалобу в прокуратуру об отмене постановления о возбуждении уголовного дела по основаниям того, что я не общался с теми несовершеннолетними братьями, которых якобы я привлекал к преступлениям.

Разъясняю тебе, что эти два брата живут в начале улицы, где мой сгоревший дом, по жизни в деревне они фуфлыжники, мало с кем общаются, как живут, я даже не знал. Года два назад у них током убило мать, отец у них ушел и семьи давно и их не касался, ну и два года они, наверное, жили как-то сами, я об их существовании даже никогда не думал. Так вот они, не знаю, как и за что пока, были взяты ментами, им вменили 11 эпизодов краж по статье 158, стрельбу по 213 и оружие по 222 УК. Ну вот 2 месяца их было не слышно не видно, а я даже не знал об их истории — а вот сейчас и обнаружилось, где они и что они — ну, наверное, так как они беззащитные сироты — мусора попрессовали, и они дали показания, что я их учил совершать кражи, и они мне отдавали половину награбленного, а в двух случаях даже я участвовал с ними в ограблении магазина. Я, конечно же, сомневаюсь, что они могли совершить все эти 11 краж, так как дерзости у них нет, валенки по жизни, гвоздя забить не могли. Но тем не менее, все складно сложили менты, и они подписали, одного братца закрыли, а второго взяли под охрану и где-то прячут менты.

Ну так вот 26.05.2017 я собрался сам ехать в Усмань с этим вопросом, и меня как раз на эту дату вызывал по повестке в ментовку следователь по какому-то делу, где я потерпевший — то ли по сгоревшему дому, то ли по краже пилорамы — чему я удивился. Собираясь выезжать в Усмань, заметил, что в 9 часов утра машина, которая вела за мной слежку, уже находилась в кустах напротив дома. Обычно они подъезжали часам к 12, а в этот день рано. Я сразу понял, что будут меня брать, но не знал, за что.

Ну поехал в Усмань, успел закинуть письма на почту, жалобу в прокуратуру, приехал в ментовку, захожу на порог, навстречу мент. Говорит: «Ты к следаку Артемовой?». «Да», — говорю. «Ее не будет сегодня». Я говорю: «Как не будет, она мне (действительно) утром звонила, уточняла, приеду ли я или нет и говорила, что будет ждать». «Ну нет ее», — говорит.

Ну я развернулся и пошел напротив на остановку, чтоб доехать до СК. Минут десять посидел на лавочке и читай здесь началось кино. Подлетает к остановке, где я сижу напротив ментовки, микроавтобус «Форд» серебристого цвета, оттуда выскакивают два орла в масках, с криками «Лежать, полиция, сука» и тому подобное, подлетают ко мне. Чуть вдалеке был еще какой-то мужик на остановке, глянул на него, он вообще потерялся. Ну меня валят на землю, волокут в автобус этот, бросают на пол, на голову надевают шапку, на руки — наручники, и поехали до ж/д вокзала в Усмани. Там остановились, мне в руку поочередно всунули сначала, как позже выяснилось, ручку пистолета 5.4 калибра, а затем пакет с наркотой. Все это рассовали по карманам, подняли мою голову, разжали рот и залили в рот жидкость граммов 200 на вкус подслащенной воды, пришлось хлебнуть, после этого часа полтора пролежал на полу, после чего вывели на задержание, приехал из СК следователь. Ну, естественно, все по-организованному грамотно составили, и меня закрыли по 91 УПК РФ. 29.05.2017 приходит следак на ИВС и кидает мне уже постановление о предъявлении обвинения по ст. 150 ч. 1 пп. «а, б», ч. 2 ст. 158, ч. 2 ст. 228, ч. 1 ст. 222 УК РФ — таким образом, укомплектовав меня полностью. Проводят обыск без меня у Галки (гражданской жены Осмачкина Галины Ярцевой — ОВД-Инфо) дома и, естественно, там «находят» в моих брюках 11 патронов к пистолету, который у меня «изъяли» во время задержания.

Ну я, естественно, — заяву на ментов о совершении в отношении меня преступления по ст. 126 (похищение человека) и ст. 286 (превышение должностных полномочий) УК. Суд об избрании меры пресечения был 29.05.2017. Ну я, конечно, сильно психанул, им всем предъявил, благо у меня имелись документы, в которых я предупреждал о подобных действиях в отношении меня прокуратуру, ну и еще в знак протеста против подобного произвола, а я уже четвертый человек в Усмани, кому подброс такой делают, я об этом также предупреждал и начальника липецкой полиции, и липецкого прокурора месяца полтора назад.

Я сел на голодовку, уже 4 дня не ем, воду из-под крана так изредка похлебываю, и никто не обращает внимания, хотя везде и всюду я всех поставил в известность. Ну так вот, прокурор на суде, прикинь, — и судья сам был новый председатель суда, и прокурор новый — прокурор заявляет после моего кипиша всего изложенного и обоснованного и в отводах им, и в том, что они являются составной частью криминогенного сообщества правоохранительной системы Липецкой области — встает и заявляет судье отложить рассмотрение дела еще на 72 часа, дабы проверить мои доводы о моем похищении и всем действиям, которым я подвергался.

Ты знаешь, вот эти действия — это целенаправленная, хорошо организованная акция по запугиванию людей, и разрешение на ее проведение принимают высокие чины, не боясь ответственности — ведь действуют нагло и открыто и все всё понимают, а молчат. Тем троим хоть подбросили одни наркотики, а мне накидали от души. Ну сильно духом не упал, злости, конечно, хоть отбавляй, сижу в камере один, ИВС нормальная обслуга тоже. Адвоката дали сами следаки, привезли по назначению из Липецка молодого пацана, ну толку от него, как и от остальных. Его следаки сами возят в Усмань из Липецка и обратно. Судья красавец тоже, я ему отвод забомбил, а он у адвоката спрашивает: «Ваша позиция?». Адвокат говорит: «На усмотрение суда». Судья ему: «Вы че, пришли защищать своего подопечного и не разделяете его позицию? Тогда вам здесь нечего делать». Я ошалел, этот адвокат перепугался, сразу говорит: «Поддерживаю».

Сань, ты че там, по-возможности в Москве помоги, а тут я сам тебя буду в курсе держать, по письмам бумаги отсылать. Надо добиться возбуждения уголовного дела в отношении ментов по 127 и 293 УК ПФ, заявы я подал, но тут это невозможно, примут решение об отказе — вышлю их тебе. Ну и обжалую, конечно.

Да, забыл еще, мусора когда меня похитили, мастерка со мной была и папка черная с документами разными, в мастерке был паспорт, удостоверение ООД «За права человека», водительское удостоверение, права и деньги. Все как и ранее — походу, одна и та же шайка действует — счеты со мной сводят. Когда оформляли на ЖД вокзале, съехался почти весь отдел Усманского РОВД из оперов и начальство — праздник у них был, как люди говорят, во как их достал бумажками — сила в пере есть, оказывается, так что молчать не следует.

Я последнее время что-то сильно писаниной увлекся, за многие дела боролся по обращениям людей и в основном пострадавших от ментов и СК — это и есть основная причина возникновения данного дела. Не так давно, недели две назад, я делал бумаги одной жене пострадавшего в подбросе наркотиков, она с ними ездила в Москву на прием в МВД и Госдуму — посмотрим, стрельнет или нет, но пока все тихо.

Четвертый день на голодовке, пока чувствую себя нормально, на животе пирожок небольшой жировой был — пропадает на глазах — впору писать рецепт, как похудеть.

Я знаю, что поступил опрометчиво, и знаю, что совершил в данной ситуации много ошибок. Далее я расскажу о полиции и о том, как меня и моего друга задержали 31 мая. Я проснулся с утра от стука в окно, ко мне пришел еще один организатор митинга, спал я часа три. Я вышел с ним поговорить, он сказал, что сегодня его вызывали в отделение полиции, и он должен приехать в отделение.

После того, как разговор закончился, он ушел домой. Я потерял связь с ним, а потом узнал что его забрали в полицию, где на него оказывалось давление.

После этого полицейские приехали и ко мне, стали стучаться, вышла моя бабушка, они сказали ей, что они просто хотят со мной поговорить. Моя бабушка им поверила и позвала меня.

Я подумал, деваться уже некуда, и вышел, стал разговаривать с ними через калитку. Они попросили меня выйти, а я согласился, допустил ошибку. Сделал я это, так как поначалу они были вежливы и культурны, говорили, что мне нечего бояться, что на меня не будет оказываться давление, и что их требования законны.

Я знаю, я поступил как полный дурак…

Они настойчиво звали меня поехать с ними. Говорили, что «с тобой просто хотят пообщаться и понять, не из ИГИЛ ли ты». Я настойчиво отказывался. Далее я сказал, что уйду в туалет. Я отошел, чтобы позвонить. Позвонил в Краснодарский штаб Навального проконсультироваться насчёт того, должен я с ними ехать или нет, мне сказали, что их действия неправомерные.

Я вышел и сказал, что поеду только когда на это будут правовые основания. Я думал они не будут применять ко мне силу. И я опять ошибся, они взяли меня под руки. Но я понял что сопротивление бесполезно, не стал сопротивляться. Меня посадили в их машину, ещё со мной решила поехать моя бабушка, они сказали что не против, и взяли её.

Далее мы приехали в отдел, куда меня завели одного и стали со мной «разговаривать».

Я сказал что мои действия не противоречат закону, на что мне ответили: «Был бы человек, а дело найдётся — вот ты сейчас задел тапочком диван, а это уже можно расценивать как порчу имущества».

Или вот еще диалог:
Полицейский: «Ты вчера наркотой обдолбался».
Я: «Нет, я не чего не употреблял».
Полицейский: «А мы по крови проверим».
Я: «Ищите вы ничего не найдёте».
Полицейский: «Если захотим мы найдём».

Я ничем не «обдалбывался», и мне было забавно от того, как полиция пыталась подловить меня за то, что я не делал.

Далее меня проводили для того, чтобы написать объяснительную, я писал её не сам, но писалась она с моих слов, меня полностью допросили о том, кто я, чем занимаюсь, какая цель митинга…

После меня отпустили. Я приехал домой, где мои родственники стали рассказывать о том, что меня скоро посадят, и я не должен этим заниматься, так как мне от этого никакой пользы.

Это был худший день в моей жизни. Я начинающий организатор митингов, но я знаю, что это не последний раз, и что все еще впереди.

Хотел бы обратиться ко всем с советом и просьбой: будьте аккуратнее, не идите на контакт с сотрудниками полиции, чего бы они вам не обещали: всё ложь. С вами не будут просто говорить, вас задержат, даже против вашей воли, вас отвезут в отдел, где на вас будет оказываться давление. Репрессии не изменят того, что люди недовольны жизнью, и они не изменят желание недовольных людей сделать жизнь в нашей стране лучше. По крайне мере, моё точно. Я натерпелся, но для меня это не повод останавливаться.

В новостной ленте крупных СМИ не было никакой информации о митинге против коррупции, поэтому заранее о месте и времени я не знал. Узнал о нем случайно через мелкий новостной канал, когда митинг уже начался. Включил трансляцию в реальном времени на youtube и просто смотрел. И везде была вполне приемлемая картина - люди выходят с заявленной целью, не устраивают беспорядки, полиция не сильно кошмарит митингующих. Смотрел до момента задержания Навального и минут 30–40 еще после. Хотел убедиться, что после задержания толпа не устроит беспорядки. Досмотрел до момента, как ПАЗик с Навальным при помощи ОМОНа и «Росгвардии» благополучно сломил сопротивление толпы и уехал в отдел, а сам Алексей призвал не предпринимать попытки освободить его. Казалось, все почти прилично и корректно - можно, не опасаясь за свое здоровье и безопасность, поддержать митингующих, выразить свое отношение к коррупции и бездействию российской прокуратуры.

План был такой  - пройтись от метро «Тверская» до метро «Охотный ряд» и обратно, не выкрикивать лозунги и не совершать провокационных действий, поддерживать порядок, но вместе с тем не допускать нарушение собственных прав. Но несмотря на это, следующие 15 ночей моя кровать была несколько жестче, чем обычно, телефон, интернет, музыка и душ стали роскошью, а нарушения со стороны правоохранительных органов и судебной системы превратились в обыденность.

Сразу отвечу на два самых популярных вопроса. Вопрос первый (абсолютно абсурдный)  - «Почему ты вышел за Навального?». Ответ — я шел на митинг против коррупции во власти, мое требование, как и требование других участников — инициирование прокуратурой расследования сведений о коррупционных схемах из фильма ФБК «Он вам не Димон». Вопрос второй (очень здравый) — «Почему ты пришел на Тверскую, ведь власти не согласовали это место, предложив парк Сокольники?». Ответ — организатор митинга объявил, что органы власти предложили альтернативное место проведения спустя 10 суток с момента получения заявки на митинг, что является нарушением предельно допустимого срока (по закону альтернативное место проведения митинга должно быть предложено не позднее трех суток). Тут сработало чувство справедливости и желание, как это ни парадоксально, защитить закон (он предписывает в данном случае считать затребованное организаторами место разрешенным) - именно поэтому я пошел на Тверскую, а не в Сокольники.

В целом прогулка почти удалась — я шел в плотном людском потоке, фотографировал кордоны полиции, ОМОНа и вертолет. Услышал разговор случайных прохожих:

— Что у тебя тот иностранец спросил?

— Он спросил, против чего мы митингуем.

— А ты что ответил?

— Что нам запретили иметь более одного медведя на семью.

Мне оставалось пройти еще около 500 метров, чтобы оказаться в метро и отправиться домой, но тут полиция поставила жирный крест на моих планах — перекрыли Тверскую улицу. Самое логичное было пробираться дворами на Страстной бульвар с тем, чтобы зайти в метро на станции «Чеховская». Немного прошелся по Козицкому переулку, нырнул во дворы и вышел через арочку на Страстной бульвар. Спасительное метро теперь метрах в 80 справа от меня, но там же справа я вижу спины полиции — они теснят толпу, и мне совсем не хочется оказаться среди этих людей. Я хочу просто подождать, пока ряды полицейских продвинутся дальше и мне откроется доступ к метро. Через минуту ко мне подходят правоохранительные органы, начинают толкаться, пытаюсь поговорить.

— Прекратите меня толкать. Представьтесь и объясните, что вам нужно?

— Иди вперед. Ты что, не понимаешь?

— Я хочу остаться тут. Представьтесь, кто вы. Я задержан?

Случилось чудо — от меня отстали. Но ненадолго, далее подошли омоновцы — они уже не говорили, просто молча толкали до тех пор, пока не пропихнули через кордон полицейских к людям, которых оттесняли.

Там меня ждали тычки дубинками, привычные требования идти вперед, молчание в ответ на требование представиться. Начали скрывать лица от камеры телефона. Чувствуешь себя эдаким барашком — впереди стадо (люди), позади пастухи (силовики), которые требуют идти вперед и тычут в тебя дубинками. Время от времени происходили задержания — я не видел сами моменты задержания, видел только, что людей выводят откуда-то из глубины толпы и конвоируют в автозаки. Обстановку в какой-то момент разрядил маргинальный товарищ лет 60-ти со стаканчиком пива — он вышел перед строем полиции и прокричал «Путин - педофил! Смерть педофилу Путину», ОМОН сработал четко — через несколько секунд его повалили и унесли в автозак. Никаких других выкриков и провокационных действий я не видел. Да их и не могло быть, основной контингент — молодые люди интеллигентного вида, без алкогольных напитков, плакатов и прочего.

В какой-то момент прозвучало требование в мегафон сойти с проезжей части на тротуар — я, как и большинство, выполнил это требование. Тут же на тротуаре образовалось значительное скопление людей, затем меня окружил ОМОН, начали толкаться, на мое требование представиться старший ответил «В автозак захотел?», я ответил «Нет», он отдал приказ о задержании. Я сказал, что самостоятельно дойду до автозака, и мне не стали выкручивать руки, просто сопровождали, держа за рукав пальто. Возле автозака ОМОН передал меня полиции, все это время никто не представлялся и не называл причины моего задержания. В кузове автозака было двое: парень лет 20–22 и тот самый маргинал  -  он уже засыпал, растянувшись на лавке. Минут через 10–20 к нам завели еще одного парня лет 20. В таком составе мы и отправились в ОМВД «Красносельский».

Доставили нас к семи вечера, затем около часа держали в автозаке перед входом. Это время мы провели, объясняя полицейскими, чего хотели люди, пришедшие на Тверскую. Весь наш длинный разговор можно сократить до следующих реплик:

— И зачем выходили? Любой воровать будет, у кого власть, ничего тут не сделаешь.

— Нужно менять систему: сделать так, чтобы абсолютная власть не сосредотачивалась в одних руках, чтобы была система сдержек и противовесов, чтобы власть была сменяемой.

Затем нас завели внутрь. И тут хочется огромное спасибо сказать юридической поддержке, которую нам оказывало ОВД-Инфо. От них мы узнали о своем праве отказаться от дактилоскопии и фотографирования, узнали, что лучше писать в протоколах, а позже получили адвокатов. Мы сидели в комнате вместе с полицейскими из автозака, беседовали с ними обо всем произошедшем. Я в какой-то момент поинтересовался:

— Рапорта вы писать будете?

— Да.

— Но меня ведь ОМОН задерживал, а не вы… Хотя бы писать того, чего я не делал, не станете?

— Не станем.

Они и не стали, написав в рапортах формулировку «сопротивление при задержании не оказывал». Вместо них это сделал сотрудник ОМВД. Он составил протокол «под копирку», игнорируя рапорта сотрудников, которые хоть и не задерживали, но находились в районе места задержания и теоретически могли все видеть. В результате в протоколе, который должен был составляться на основании рапортов, появилась формулировка «активно сопротивлялся при задержании, вырывался», а также «выкрикивал лозунги», хотя в рапортах не было ни слова об этом. Объяснить причину задержания и ознакомиться с делом нам соизволили только после полуночи. Далее обещали скорый суд утром и любезно предложили проследовать в обезьянник.

Обезьянник — это такая камера, в которой из мебели есть только сооружения из досок, похожие на ящики — именно на них вы и спите. Причем не когда хотите, а только ночью — днем матрас у вас забирают и спать на жестких ящиках становится проблематично. На следующий день суда не было. Друзья и активисты принесли нам не менее семи пакетов с продуктами, но дежурный выдал лишь малую часть от всего - хватило, чтобы утолить голод. По словам дежурного, все остальное поместили в холодильник и выдадут «потом». Ага, поверили… День пролетел за игрой в данетки и прочие словесные игры. На следующее утро началась отправка в суд.

Отдельно хочется упомянуть процесс доставки. Рано утром нас будят и отправляют, попутно возмущаясь требованию посетить уборную и выдать пакеты с продуктами. Ну да ладно — мы уже привыкли к роли бесправных хомячков…

— А что насчет наших продуктов?

— Какие еще продукты? Ничего на вас нет.

— Нам сказали, что положили пакеты с продуктами в холодильник, верните их нам.

— У нас тут нет холодильника, собирайтесь быстрее.

На суде у меня было два защитника. До меня уже прошло множество процессов, и мы знали, что скорее всего дадут 10 суток административного ареста. И все же мы были настроены оптимистично: уповали на положительную характеристику с работы, наличие нарушений со стороны сотрудников при задержании, явные противоречия в рапортах и протоколах. Но мне дали не стандартные 10, а 15 суток — максимально возможный срок по данной статье. Возможно, именно наличие не одного, а сразу двух защитников сыграло свою роковую роль — нечего было так наглеть.

Дальше — доставка в отдел и отправка в спецприемник № 1 — именно там мне и предстояло провести оставшийся срок ареста. По дороге гуглим картинки и описание нашего нового «дома»: выглядит неплохо, точно лучше, чем обезьянник. Прямо перед заездом в спецприемник его посетил Федотов Михаил Александрович (советник Президента РФ по правам человека). Когда он выходил, меня как раз принимали — видно было, что этот человек пользуется уважением у служащих спецприемника. После его ухода сотрудники ведут себя подчеркнуто вежливо — вот она та самая система сдержек и противовесов на живом примере… Немножко пообщались с сотрудниками:

— Ну и чего ты за Навального вышел?

— Я не за Навального, мне коррупция не нравится. С ней нужно бороться, еще нужно, чтобы ваши коллеги не лгали в протоколах, как в этот раз было.

— Ну, с этим не сделать ничего, пойми. Увольнять, что ли, всех? Полицию распускать?

— Нет, конечно, куда вам идти, если распустить…

— То-то и оно — вы это все затеваете, а о нас даже не думаете…

Камера или «хата» рассчитана на 14 человек: в ней находятся семь двухъярусных кроватей, умывальник, туалет, общая тумбочка. Встречали меня восемь пар любопытных глаз, окружили, молчат — немного не по себе даже стало. Но в реальности все были настроены доброжелательно, мне помогли расположиться — выбрал верхнюю койку над добродушным дагестанцем Гаджи. Среди здешних обитателей был один человек якобы из команды ФБК. В действительности это был звукач, которого ФБК просто взяли по договору подряда на время проведения youtube-трансляции акции. Его схватили в офисе ФБК вместе с постоянными работниками фонда. Когда было уже за полночь, в камеру стали одного за другим заводить других «политических». Знакомились, делились историями задержания, суда, новостями.

С наступлением утра жизнь потекла своим чередом: мы вникали в лагерный распорядок, общались, играли в интеллектуальные игры (словесные, шашки, шахматы, эрудит), шутили. В спецприемнике была сносная пища на 2, сотрудники вели себя достаточно корректно, водили звонить (на звонки отводится 15 минут в сутки). Существенным недостатком камеры было отсутствие работающей вентиляции, ввиду чего некурящие арестанты подвергались круглосуточной табачной атаке. Особенно хочется поблагодарить активистов и друзей, которые приносили продукты, одежду, книги, игры, открытки со словами поддержки, зарядки и аккумуляторы для мобильников. Я успел прочитать «Одноэтажную Америку» Познера, «Искру жизни» Ремарка, «Зону» Довлатова и начал читать «Поправку 22» Хеллера.

Во время заключения почти все подали на апелляцию в вышестоящий суд, но это был все тот же фарс, что и предыдущий судебный процесс. Мне повезло чуть больше, чем остальным: в суд ехал закованным в наручники и не в автозаке, а в полицейском форде с мигалкой. Говорю это без малейшего сарказма, так как моя доставка в суд и обратно прошла феноменально быстро. Уже в спецприемнике, после апелляции, по дороге в камеру включаюсь в разговор фельдшера с полицейским.

Фельдшер:

— А кто мне дверь в кабинет откроет?

Полицейский:

— У нас тут вся власть принадлежит дежурному. Так что это к нему

Я:

— Вся власть принадлежит дежурному… Хорошо, что он у вас хотя бы сменяется ежедневно.

Смеемся…

Остальные дни в спецприемнике проходили достаточно однообразно, атмосфера походила на подростковый лагерь — у нас даже вожатые (надзиратели) были. Из веселых моментов запомнились пошлые анекдоты Николая (попал в спецприемник за нахождение в состоянии алкогольного опьянения, сопротивление при задержании) и момент, когда нам включили радио, а из динамика послышалась песня Эдуарда Сурового «Мы сидим без Дим».

Обстановка поменялась, когда почти все «политические» были освобождены, а мне оставалось отбыть еще 5 суток. После этого в камеру заселили обычных арестантов: кто за вождение без прав или в нетрезвом виде, кто за наркотики, кто за хищение. Срока более 10 суток не было ни у кого из них. Были среди них и ранее осужденные лица, в том числе за убийства и кражи. Темы разговоров сменились, конечно, но атмосфера в нашей камере по-прежнему оставалась доброжелательной. За пару дней до освобождения мне то ли в шутку, то ли всерьез предложили стать «смотрящим за хатой» — я любезно отказался, сославшись на скорое освобождение и на то, что нам не к чему выстраивать тут обстановку реальной зоны.

Чем огорчен больше всего: тем, что наделенные властью люди массово «срезают углы» при исполнении, заставляют своих подчиненных идти против совести и присяги. Чему рад: новым знакомствам, интересным мыслям, прочитанным книжкам, возможности пообщаться с обычными ментами, услышать их мысли. Чего хотел бы: вовсе не «крови», разборок и наказаний, а кропотливой и эффективной работы над ошибками системы.

Список подмеченных нарушений

До задержания

— игнорирование требований представиться

— применение физической силы (толчки, тычки дубинкой, удары ногами по голени)

Во время задержания

— не представлялись

— не объясняли причину задержания

— не перечисляли права

Во время составления протоколов и рапортов

— рапорта составляли полицейские, которые не участвовали в задержании

— время и место задержания в рапортах указаны неверные

— в протоколе административного задержания содержатся сведения, противоречащие рапортам

— причина задержания была озвучена спустя более трех часов после доставления в отдел

Во время нахождения в отделе

— «пропали» передачки (продукты)

— отклоняли требование предоставить возможность написать заявление о пропаже передачек

На суде

— не учитывались смягчающие обстоятельства (характеристика личности, отсутствие судимостей)

— не учитывались значительные расхождения сведений, содержащихся в протоколе административного задержания и рапортах

В спецприемнике

— в камере отсутствовал информационный стенд с правилами содержания арестованных и их правами

— в камере не работала вентиляция

Я посмотрел видео Навального и понял, что это просто верхушка айсберга. Коррупцией, к сожалению, пронизаны все сферы жизни обычного человека. Друзья у меня не оппозиционных взглядов, пассивные в политическом плане. На митинг я поехал один.

Я приехал и увидел, что люди просто идут от Тверской к Охотному ряду. Иногда они начинали хлопать, и я не понимал, что происходит, а потом смотрю — человека ведут с заломанными руками. Это хлопали тем, кого задерживают.

Потом ОМОН рассек толпу, людей начали вытеснять с Тверской. Я смог дойти до «Чеховской», там лестница есть, я на нее встал и просто смотрел на людей. Потом решил пойти уже с митинга, спустился, и внизу меня задержали. Подошли, взяли под руки и потащили к автозаку. Полицейский у автозака стал кричать, мол, «ноги на ширину плеч», потом начал бить меня по ноге.

Захожу в ПАЗик, там люди уже общаются между собой. На митинге никто не делал ничего противозаконного, закинули всех, кто просто под руку попался. Я в окно смотрю, а там полицейский изображает, как он кого-то дубинкой бьет (видео есть в распоряжении редакции — ОВД-Инфо), и ОМОНовцы все смеются.

Когда Кулий у нас образовался в автозаке, стало очень весело. Он все время шутил про полицейских, всех развлекал. Позитивный парень. Я так понял, он не отчаивался. Потому что у нас в автозаке был другой парень, он все сидел, и у него лицо такое было, как будто сейчас заплачет.

ПАЗик развернулся, но все не ехал. Кулий начал называть водителя «Гагарин», потому что космонавт, в шлеме. Говорил: «Эй, Гагарин, давай, трогаемся! Погнали, ямщик!» Кстати, он упомянул, что он запорожский казак и что два раза убегал от полицейских, а на третий раз они его увидели и закричали: «Вот тот мудак рыжий!» — и поймали. Рассказывал, что видел, как пожилого мужчину бьют, и что пытался его защитить от ОМОНовца.

Пока мы ехали, Кулий все кричал на полицейских. Ему несколько человек говорили: «Что ты так кричишь, вдруг тебе статью какую дадут, зачем нагнетать». Ну, он вроде прислушался, перестал.

Нас довезли в ОВД «Богородское». Там забор, колючая проволока. Боятся, видимо, что к ним перелезут, или это чтоб сотрудники не убегали с работы.

У нас сразу начали забирать телефоны. Самым последним из автозака выходил Алексей Миняйло, он стал просить сотрудников представиться и объяснить причину задержания. Они ему не отвечали и завели обратно в автозак. Где-то через минуту мы слышим: «Ааа, помогите, бьют!» И мужчина, такой лысый, в пиджаке, подходит к ПАЗику и говорит: «Выпустите его». А нам говорит: «Что вы все молчите? Сейчас так всех и начнут прессовать по одному». Кулий как самый бойкий начал требовать у сотрудников, чтоб они выяснили, чего он кричит. Сотрудники ему ответили, что он просто на публику играет. Он там так и сидел один все время.

Потом от нас отделили 10 или 12 человек и оставили в «Богородском». А нам ничего не говорят, мы стоим, 25 человек, и Кулий начинает полицейским затирать: «Вы тут за 15 тысяч рублей в месяц работаете, а знаете, сколько в Канаде полицейские получают?». Это его коронная фраза была, он весь вечер во всех отделениях всем полицейским говорил, мол, «знаете, сколько в Канаде полицейские получают? Это вам не 20 тысяч, как тут (полицейские в Канаде получают от 50,674 до 82,108 канадских долларов в год — ОВД-Инфо). Мы ради вас стараемся, на митинги ходим, отстаиваем позицию гражданскую. Что вы эту власть защищаете? Сегодня она вас использует, а дальше пинком под зад. Вот вы нас задержали, но мы же не преступники, ничего не сломали, никого не убили». И один полицейский говорит: «Да, ты прав, но приказ есть приказ».

Четыре часа мы стояли, свои истории рассказывали. Кулий говорил, что завтра поедет машину покупать. Предлагал полицейским достать проходки на спектакли в театр, сказал, у него связи есть. Полицейские заинтересовались, но отнеслись недоверчиво и отказались. Может, он это делал, чтоб они помягче к нему относились. Говорил, что ГИТИС закончил (высшее театральное учебное заведение — ОВД-Инфо). Он еще говорил, что ему надо ехать на дачу. У него там собака, вроде мастино неаполитано, ему кормить ее надо.

Спустя четыре с половиной часа к нам подошли двое полицейских и сказали, что мы поедем в другое отделение. Минут через десять-пятнадцать нас завели в автозак. Мы заходим, у Миняйло спрашиваем: «Нормально все?» Он: «Да-да, все нормально». Сказал, что ничего страшного не произошло (по словам Миняйло, полицейский схватил его за шею, «применил болевой прием» и отпустил после того, как активист закричал — ОВД-Инфо).

Нас повезли в «Метрогородок», там десять человек у нас изъяли, и мы поехали дальше в ОВД «Гольяново», там тоже места не оказалось. Потом нас привезли в ОВД «Ивановское», но не говорили, где мы. Кто-то из ребят узнал у прохожего. Пошел снег.

Нас завели в отделение, посадили в актовый зал. Следователи приехали где-то в полвторого. Из зала нас вызывали по одному в коридор оформлять протокол. Я плохо помню этот момент, потому что после девяти часов задержания голова начинает отключаться, не понимаешь ничего. После оформления протокола звали к следователю. Сотрудники Следственного комитета спрашивали: «Как ты оказался на митинге? Зачем туда ехал? Почему не ушел, когда услышал предупреждения, что там несанкционированный митинг?» Давления следователи не оказывали, скорее пытались как-то втереться в доверие, говорили, что машину перевернули, а одного сотрудника убили.

В итоге я сказал, как есть: проходил мимо, налетели двое сотрудников, не представились, не объяснили причину задержания, возили нас по всем отделениям. Следователь все это записала, хотя поначалу просила это пропустить.

Возможно, на Кулия завели дело, потому что у него внешность такая яркая, сложно спутать. И еще перед тем как нас оформить, начальник ОВД сказал сотрудникам: «Их оформлять по 20.2 часть 6.1 (участие в несанкционированном митинге, создающем помехи функционированию объектов жизнеобеспечения — ОВД-Инфо). Всех сфотографировать и взять отпечатки пальцев». И нас повели фотографироваться. Я спросил сотрудника, можно ли не снимать отпечатки, и он сказал, что можно, но надо написать заявление, что отказываюсь от отпечатков. Я написал и выяснилось, что от фотографирования тоже можно отказаться. И кто-то говорит Кулию: «Может, нафиг, не фотографируйся? Нафиг тебе это надо?» Он говорит: «Да ладно, ничего страшного». Наверное, они просматривали фотографии, смотрели, кто там себя активно проявлял. И когда его увидели — о, вот он, короче, пытался дедулю защищать, давайте его раскрутим. Возможно, это тоже сыграло.

Там у них была неразбериха, они распечатали административный кодекс и полицейский читает: «20.2 6 — что-то тут, — говорит, — от ста тысяч штраф. Чего-то я не понял, что за штраф такой бешеный. Пойду спрошу». И пошел у начальника, спросил, что за штраф-то вообще, такая сумма? Начальник сказал не по части 6 оформлять, а по 6.1. Тот смотрит, что там от десяти до тридцати тысяч штраф, и говорит: «От десяти тысяч? Чего такие конские цены?» Начальник говорит: «Да нефига на митинги ходить». Потом сотрудник оформил протоколы доставления, задержания и выдал нам квитки, что какого-то числа в Тверском суде будет заседание по рассмотрению дела. Отпустили нас только в шесть утра.

В суде мне десять тысяч присудили. И как я понял, я не могу апелляцию подать, только штраф выплатить, потому что признал вину.

• После задержания на акции Кулий уже предстал 28 марта перед судом. Его оштрафовали по ч. 6.1 ст. 20.2 КоАП (участие в несанкционированном митинге, повлекшем создание помех функционированию объектов жизнеобеспечения). Кулия повторно задержали 4 апреля на даче, 6 апреля у него состоялся суд по мере пресечения. Его взяли под стражу и поместили в СИЗО «Водник» на два месяца. В интервью телеканалу «Дождь» он сказал, что не является сторонником Навального и выходил «за то, чтобы финансировали культуру, выступал против зверских цен в магазинах». Кроме того, он рассказал, что спускаясь со ступеней памятника Пушкину, полицейский упал на пожилого человека, и когда люди бросились его поднимать, на них накинулась Росгвардия. Ему инкриминируют резкую боль в локте полицейского.

Я шокирован был, что Кулию за то, что он на плечо полицейскому руку положил, могут дать реальный срок. Такой пацан вроде хороший, никого не убил, не ударил, просто руку положил и, как они пишут, сжал плечо, чем причинил боль сотруднику полиции. То есть они ищут любую зацепку. Скоро, видимо, до того дойдет, что нельзя будет в сторону сотрудника полиции смотреть, чтоб, не дай бог, своим взглядом не оскорбить.

Увидев вот это все изнутри, только какой-то трусливый человек скажет: «Не-не, я буду дома сидеть». У меня даже брат и мама, все, кто через это со мной прошел, все начали интересоваться политикой. На митинги это не останавливает ходить.

Исторические корни с этим районом у меня еще от бабушек и дедушек. Они жили на Ивановских бараках. Там родились мои родители. Рядом с парком «Дубки» я родился, на улице Марины Расковой. Потом родителям дали квартиру в Отрадном, но в этом районе оставались родственники. Здесь я даже больше времени проводил, чем в Отрадном.

Потом я вернулся в этот район жить. В Великую Отечественную мой дед пошел добровольцем и пропал без вести, и в парке стоит памятник погибшим воинам — можно сказать, и ему тоже. Мои дети здесь родились, в этом парке они сделали свои первые шаги. Получается, с парком связана вся жизнь.

О возбуждении на меня уголовного дела я узнал случайно. Мне об этом рассказал человек, которого вызывали в качестве свидетеля. Мне самому об этом никто из полицейских не позвонил и не сказал. Второе подтверждение, что дело против меня возбуждено, я получил позже, когда в полиции писал очередное заявление. Меня увидела следователь и сказала: «На вас заведено дело, когда понадобится, я вас вызову». Никакого письменного подтверждения мне не дала. Первый раз допросили в конце августа.

Меня пытаются выставить хулиганом, хотя очевидно, что я не пришел конкретно 12 мая похулиганить, а я там находился каждый день — и не я один. Мы препятствовали именно нарушению закона. Мы вызывали полицию, просили, чтобы составили протоколы, писали жалобы — мы действовали всеми доступными законными методами. Мы пытались отстоять закон, который наглым образом нарушался.

Мы встречались с муниципальными депутатами, они нам говорили, какие нужны документы. Мы собрали более восьми тысяч живых подписей… То есть мы пришли похулиганить, а перед этим — подписи собрали, подали заявки на прием к мэру и его заместителю, отнесли письма к президенту… О хулиганстве не может быть и речи.

Заказы по работе я мог обрабатывать дома, потому мог активно участвовать в защите парка. Естественно, много заказов я потерял, потерял часть работы. Первый раз на защите парка «Дубки» я появился в марте 2016 года, числа девятого. С тех пор безотлучно там был, только когда меня на скорой увозили в больницу. В апреле ЧОПовцы зажали мне ногу машиной, в другой раз сотрудники полиции меня пытались запихнуть в машину, ударили по ноге и сломали ее. Я провел 10 дней в Боткинской больнице. По числам уже точно не помню. В апреле еще были столкновения, меня увозили в травмпункт.

Сотрудники ЧОП повредили мне ту же правую ногу, которая почти заживала — на 16 апреля был назначен контрольный снимок. После этого я еще месяц проходил в ортезе. Есть один фигурант в моем деле, Монастырский — прораб. Он утверждает, что белый и пушистый, ни к кому никогда не применял силовых мер воздействия. Оказывается, он меня взял под руку и пытался чуть ли не спасти мою жизнь, убирая меня от движущегося транспорта. Хотя все прекрасно знают, что, по правилам дорожного движения, если перед транспортом есть пешеход, транспорт обязан остановиться, пропустить пешехода. Почему транспорт двигался? Прежде, чем двигаться, он должен был убедиться, что дорога свободна.

Есть прекрасное видео, на котором показано, как меня ударом руки этот самый Монастырский сбивает с ног, я падаю, ударяюсь головой. После чего меня увозит скорая, и пять дней я провел, опять же, в больнице Боткина с сотрясением головного мозга. Монастырский же выставляет себя белым и пушистым, что это его избили. Зная его прошлое — он десантник, подготовленный военный… И я якобы мог нанести ему травмы.

Судя по материалам дела, я ударил его по руке, а боль у него как-то перешла в шею — это совершенно непонятно. На приобщенных к делу видео видно, что я стою, а на меня первого нападают. Я никого не трогаю, ничего не выкрикиваю, а не размахиваю костылями, как написано в деле.

В уголовном деле — эпизод от 12 мая. На нас напали ЧОПовцы — на меня и женщин. К тому моменту мне повредили ногу во второй раз — и неизвестно, что еще со мной могли сделать. Я только что месяц отходил в гипсе, я испугался за свое здоровье и воспользовался газовым баллончиком. Не то, что он у меня был в руках, он у меня был убран далеко в куртку. Это отражено в деле, я не просто достал и начал применять, а предупредил, что его распылю. Они не прекратили свои действия, я и воспользовался. Мои действия не рассматривают как самооборону, хотя экспертиза показала, что мои действия не могли спровоцировать длительный ущерб для здоровья.

Мы пытались помешать завозу материалов на стройку. Мы знали, что у них не было документов. На каком основании туда завозили бетон, когда бетонные работы были запрещены? ЧОП — и это отражено в деле — попытался сделать прорыв до приезда полиции. Если у вас все документы в порядке, почему вы полицию не дождались, чтобы показать им документы?

2 апреля в районе 5 часов утра неизвестные активисты вывесили баннер напротив белорусского посольства с надписью «Свободу! белорусским анархистам» через дорогу от посольства — чтобы его хорошо было видно из окон. Я снимала его со стороны главного входа в здание, возле которого как раз стояла полицейская будка.

Я подбежала к парадному крыльцу всего на несколько секунд раньше полицейского. С самого начала было понятно, что я едва ли смогу избежать общения с ним, но я не считала это проблемой. Для полицейского ситуация, конечно, неприятная, но я-то не могла рассказать ничего интересного. Помню только, что активисты были в черном. Еще помню, что лиц не было видно. Они связались со мной через секретный чат в телеграме.

Проблемой стала малознакомая камера в руках, а, точнее, то, что я не воспользовалась имевшимся в запасе временем, чтобы получше освоить ее. И даже когда полицейский из будки стал рассказывать своим подъехавшим коллегам, что я сначала помогла повесить баннер на заборе, а уже потом перебежала дорогу и стала фотографировать его, я продолжала больше переживать о том, что фотографии, скорей всего, получились отвратительными. Причем баннер висел не меньше 10 минут — полицейские догадались снять его, когда из посольства уже выбежали его возмущенные сотрудники.

В ОВД Басманном я довольно быстро от руки написала объяснение, и пока все-таки задержавший меня старший лейтенант Роман дописывал рапорт, пара других сотрудников полиции пыталась понять, почему на моей камере нет ни одной фотографии. Они долго ее крутили, щелкали на разные кнопочки, вращали фокусировочное кольцо, вчитывались в буквенно-численные надписи, но на дисплее светилось одно и то же: «Вставьте карту памяти».

Вскоре мне отдали фотоаппарат и оставили меня ждать. Через несколько часов за мной прибежал бешеный от злости старший лейтенант Роман:

— Ты! Быстро пошла за мной. Мы идем в уголовный отдел.

Пока мы шли, я начала вызванивать на помощь. Я была измотана, и ситуация обострилась так внезапно, а Роман при этом так упорно игнорировал мои вопросы, что меня стала охватывать болезненная тревога — я чувствовала, что начинается паническая атака. В конце концов со мной заговорил напарник Романа, когда меня уже завели в отдельный кабинет:

— Уже поймали двух твоих сообщников! Они признались, что это ты организовала акцию. Если ты не признаешь вину, мы заведем на тебя уголовное дело!

Роман сел за компьютер и быстро напечатал и сунул мне какую-то бумагу: «Подпиши». Сквозь подступающее удушье я отказала ему, реакция оказалась бурной:

— Совсем о**ела, что ли? Это же 51 статья, читать не умеешь?! Тупая…

К этому моменту я совсем перестала справляться с панической атакой. Я просто согнулась пополам, сидя на стуле, и пыталась дышать, пока Роман приказывал мне «не вы**ываться»: говорит, надо было глаза сильнее потереть, тогда смотрелось бы натуральнее.

Когда от приступа у меня уже начало жечь легкие, я попросила вызвать врача.

— Пока не подпишешь, скорую не вызовем. Давай, я жду, — Роман надеялся, что я испугаюсь. Моя тревога, конечно, давно стала неконтролируемой, но возникшее удушье не вызывало у меня никаких опасений, в отличие от сомнительных документов, которые меня заставляют подписать под угрозой уголовного дела. Так что я просто сосредоточилась на том, чтобы вдохи отдавали меньшей болью в груди. Так я и сидела, задыхаясь, пока Роман материл меня.

В какой-то момент его напарник решил, что у меня приступ астмы, и все же вызвал скорую помощь. Ему не удалось скрыть досады, когда врачи сообщили ему о настоящей причине моей бешеной одышки.

Едва врачи привели меня в чувство и уехали, ко мне прибежали двое молодых парней в штатском. Настойчиво доказывая мне, что они на моей стороне, ребята рассказали, что специально проверили все документы моего дела (дела?!) на наличие нарушений. Все, по их словам, было в порядке, кроме одного: я почему-то не подписалась под объяснением, напечатанным с моих слов. Добрые полицейские дважды переспросили меня, когда я, едва не срываясь на крик, сказала, что я все написала собственноручно, еще только попав в отделение. Тут мне стали звонить журналисты. Я как можно громче стала рассказывать им о происходящем, и вскоре поверх рапортов уже лежало мое объяснение. Протокола не было. Оставалось только подписать обязательство о явке.

Я позвонила трем разным правозащитникам, чтобы узнать, можно ли подписывать этот квиточек. Параллельно добрые полицейские, едва не срываясь на визг, рассказывали мне, что из-за меня они опаздывают домой к голодным детям, при этом поднимая дикий шум каждый раз, когда я пыталась поговорить по телефону. В итоге я повторно позвонила одному из правозащитников. В четвертый раз меня убедили, что, кажется, полицейские действительно больше не хотят сваливать на меня, удачно подвернувшуюся, ответственность за политическую акцию и теперь пытаются просто замять дело. Я подписала.

На улице уже было светло и тихо. Отойдя подальше от отделения, я стала рыться по карманам. Паническая атака сопровождалась дереализацией, так что у меня запросто могла пропасть карта памяти от фотоаппарата, которую я спрятала, когда Роман еще не успел вызвать подкрепление. Фотографии вышли правда дурацкими. Утешает лишь то, что кто-то облажался гораздо сильнее.