«Нельзя вообще ничего говорить, понимаете?» Как пенсионерка из Волгограда дает интервью, а на нее за это открывают дела о дискредитации

73-летняя жительница Волгограда Наталья Дорожнова дала комментарий журналисту — и ее оштрафовали на 15 тысяч рублей за дискредитацию армии. После этого она снова пообщалась с журналистом — и к ней пришли с обыском, а затем опять оштрафовали за дискредитацию, на этот раз на 30 тысяч рублей. Пенсионерка, которая с 1990 года издает феминистскую газету, а с 2010-го — ходит на протестные акции, рассказала ОВД-Инфо, чем ей понравился первый суд и не понравился второй.

В 1990 году, когда еще был Михаил Сергеевич Горбачев, я учредила феминистскую газету и назвала ее «Женские игры». Она неплохо шла в Волгограде. С 2000 года у нас ООО, имеем право на торгово-закупочную деятельность, на распространение и в России, и за рубежом. Хотя по нашим законам новым «за рубежом» — это только в Африке, наверное.

Сама же я в свое время активно читала «Новую газету». Очень интересная, правдивая, грамотная. И вот в одном из номеров [2010 года] выступал Гарри Каспаров и приглашал всех желающих к себе на конференцию. Я откликнулась. На конференции Гарри Каспаров рассказывал, почему у нас назначают губернаторов сверху, а не выборами людей.

Ну и после этого мы с группой активистов таких же воззрений, как у меня, начали стоять с плакатами, митинги организовывали. Тогда это было разрешено, даже полиция охраняла нас. Рядовые полицейские сочувствовали, многие говорили: «Мы с вами согласны».

Наталья Дорожнова в пикете в 2013 году / Фото: социальные сети Натальи

А последние несколько лет это все запретили уже. Все погасили, все придушили, притерли. Прижали. И стало не только невозможно стоять с плакатами, но даже слова нельзя сказать. Полицейские, которые сочувствовали, когда это разрешено было, встали на сторону властей, когда [митинги] запретили. Зависят люди, конечно, что теперь сделаешь?

Не знаю, может быть, кого-то мы побудили к каким-то мыслям. Потому что многие, [когда мы стояли с плакатами], показывали нам палец вверх, что мы молодцы. А кто-то ругал, драться лез. Ну, вот видите, к чему сейчас мы пришли. 

«Высказалась от души»

В основном в нашей группе [активистов] все лет на десять помоложе меня. Никто [из страны] не уехал. Сейчас мы созваниваемся, видимся. Но выходить [в пикеты] и даже говорить пока, видите, нельзя. Прекратили все свои желания и сидели дома. Потому что не хочется сидеть в застенках.

Ну, а в душе все закипает. Накапливается протест. И когда [активистка] Галя Тихенко на День Конституции 12 декабря вышла с плакатом, мы с другой женщиной тоже подошли. И как раз Слава Ященко подошел брать интервью: «Кто хочет сказать?» Я без задней мысли думаю: как хорошо, дай хоть сейчас скажу свою правду. Оказывается, это кому-то не понравилось. Оказывается, наши органы не спят. Видите, схлопотала. То есть нельзя вообще ничего говорить, понимаете?

Скриншот из интервью Натальи, 12 декабря 2023 года / Источник: Кавказский Узел

Меня пригласили [в суд] уже на 14 декабря. Спасибо ОВД-Инфо, пришла инструкция: требуйте защитника, чтобы они перенесли [заседание]. Я попросила судью, он согласился и перенес на 9 января. 

Судья неплохое впечатление произвел. Задумчивый такой. Ему доказываешь — он прислушивается. И штраф дал меньше минимума: 15 [тысяч рублей] (минимальный штраф по статье 20.3.3 КоАП «о дискредитации Вооруженных сил РФ» составляет 30 тысяч рублей — ОВД-Инфо). [Апелляцию] я не писала. Как-то мне понравился судья этот. Я обратилась в «РОСштраф» (правозащитный проект, созданный по инициативе политолога Федора Крашенинникова — ОВД-Инфо), они обещают [оплатить штраф].

Свидетелем на суде был Слава Ященко. И когда мы вышли с ним из суда, он сказал: «Давай сейчас еще расскажи [на камеру], как все прошло». Я подумала: «Как хорошо, опять слово дают!» И опять высказалась от души. Опять кому-то не понравилось. Сразу же зафиксировали. Вот работенка у них непыльная.

«Ну зачем вы высказываетесь?»

Я уже забыла про [второе интервью], и вдруг 17 января — стук в дверь. «Открывайте, обыск у вас». Я перепугалась, побежала прямо в рубашке (но рубашка теплая, с длинным рукавом).

Вошли [полицейские] — двое мужчин и женщина средних лет. Я сейчас живу с двумя соседями, временно снимаю комнату. Соседей они пригласили понятыми. Сами полицейские, спасибо, хоть вежливые были. Стульчик предлагали. [Полицейский спросил]: «Знаете ли вы [Евгения] Кочегина (бывший координатор штаба Навального в Волгограде — ОВД-Инфо)?» Я думаю, ну вы вспомнили, это когда было, еще при Навальном. «Нет, не знаю».

У меня за шкафом были плакаты, с которыми мы раньше стояли. Например: «Как в стране, победившей фашизм, Росгвардия может бить людей?!» [Полицейские] их достали, сфотографировали. Неприятное ощущение, когда вламываются в твое жилье и нахально лазят по всем углам. Но так они нерачительно немножко [подошли]: не взяли телефон, нетбук тоже.

Лазили-лазили. Думаю, сейчас уйдут, наверное. «Так, теперь мы вас должны в ОВД отвезти». Если бы я знала закон, я бы потребовала повестку. Ну вот, не знаем мы законов.

Повезли в Центральное РУВД. Там капитан, женщина молодая, даже сочувственно [отнеслась], типа, «ну зачем, Наталья Борисовна, вы высказываетесь? Сейчас пока административное [дело], а дальше будет уголовное, учтите (если в течение года после вступившего в силу штрафа по административной статье 20.3.3 человека вновь привлекают за дискредитацию, против него возбуждают дело по статье 280.3 УК; наказание по ней предусматривает до пяти лет лишения свободы — ОВД-Инфо)». 

Там были еще две девчонки-[полицейские], я у них спрашиваю: «Вы хотите многоженство в стране?» Они: «Ой, нет-нет, не хотим». Но если мужиков убивают, так оно и будет. Унижение женщин, манипулирование избытком женщин будет. Одних в жены, других в любовницы, третьих в проституцию. Все очень просто.

У судьи, которая вела второй процесс [по делу о дискредитации], вид какой-то равнодушный был. Ни к чему она не прислушивалась. Сидела отрешенно совершенно. Вышла, потом [назначила] 30 тысяч штрафа, все, до свидания. И прямо меня это задело. Думаю, дай апелляционное в областной суд [подам].

«Ну, ты дождешься, тебя посадят»

Сейчас я совершенно без денег осталась. Подрабатываю кое-где и на эти деньги выпускаю раз в год газету [«Женские игры»] небольшого формата, А4. Остались номера за 2021 и 2023 годы. Может, кто-то возьмет на распространение?

Выпуск газеты «Женские игры» за 2021 год / Фото предоставлено Натальей Дорожновой

Считаю, что номера у нас интересные. Темы, например, такие: «Что такое феминизм?», «Уровень цивилизации зависит от отношения к женщине», «Что такое настоящая любовь?», «Имеет ли право мужчина ударить женщину?», «Сексизм в наших средствах массовой информации», «Мужчины и женщины: Почему нас так тянет друг к другу?». Потому что мы из животного мира произошли.

Дочь моя меня понимает. Ты, говорит, теперь у нас прославилась. А бывший муж — весь в телевизоре. Начал: «Ну, ты дождешься, тебя посадят». 

Мне кажется, очень многие люди у нас индифферентно ко всему относятся. С другой стороны, как-то у нас в автобусе запустили анонс [контрактной службы]: «Объявляется набор… Вы герои…» Я подсела к одному парню, говорю: «Ты что, пойдешь?» А он: «Я что, дурак?» То есть люди тоже многие понимают, но молчат.

Записала Галя Сова

22.02.2024, 16:43

«Я сказала: раздевать и обыскивать себя не позволю»

Монолог Валерии Гнусаревой, 83-летней учительницы, задержанной на панихиде по Алексею Навальному у Соловецкого камня в Санкт-Петербурге.

«Знаете, вы душу мою не растопчете» 

[Об убийстве Алексея Навального] я узнала днем того 16 февраля. Увидела в канале у [журналиста] Александра Плющева. Я была настолько расстроена, что ничего не могла делать — душили слезы. 

Я очень уважаю Навального. Я знаю столько людей, которые его презирали, какие только гадости о нем не говорили! Что это — зависть? Не понимаю. Для нашей семьи, меня и моей дочери, он значит очень много. Узнав, что с ним случилась беда, я сразу подумала, что его убили или отравили. Еще 15-го числа у него был суд, и он на нем выступал. Как [Борис] Немцов, который незадолго до смерти был на «Эхе». 

Все это было очень неожиданно, хотя, конечно, он сидел в ужасных условиях, над ним так издевались, власти мечтали скорее стереть его с лица земли, чтобы он им не мешал. И кто теперь заменит этого человека? Я сейчас слушала Жанну Немцову, и она тоже задавалась этим вопросом: кто сможет заменить Алексея, который всегда был с улыбкой, как бы ему ни было горько. «Привет, это Навальный!»

Я выхожу на акции и марши, начиная с перестройки. Едва узнав о смерти Алексея, я поняла, что не останусь дома. Потом прочла, что священник Григорий Михнов-Вайтенко проведет панихиду. Я заранее сделала плакат: собираю вырезки из журналов и среди них нашла его фотографию, улыбающегося мальчика (речь об Алексее Навальном — ОВД-Инфо). И написала: «Он не умер. Его убили». 

Ранним утром 17 февраля я купила розы и поехала [к памятнику жертвам политических репрессий — Соловецкому камню]. Дочка в это время была на работе. На улице было невозможно скользко, я добиралась очень долго, едва не ползком. 

Подошла — вдалеке стоят полицейские. Так как я уже искушенная, развернулась, чтобы они не видели меня с плакатом. Я еще ношу на сумке значок «Нет войне». Каждый в метро, в автобусе обращает внимание. Однажды молодой человек в метро сорвал его и стыдил на весь вагон: мол, какое я имею право выступать? Я начала его поднимать, он оттолкнул меня и начал топтать этот значок. Я сказала: «Знаете, вы душу мою не растопчете». Хорошо, что не сдали никуда. Сделала новый значок, снова прикрепила. 

«Не дотрагивайтесь до меня, я пойду сама»

[У Соловецкого камня] людей было много, шли друг за другом, возлагали цветы, все было нормально. И полицейские стояли вдалеке, не подходили. Вдруг вижу, начали окружать. Рядом со мной стояла такая симпатичная девочка. Как я позже узнала, зовут Варя, ее задержали вместе со мной. У нее был плакат «Не сдавайся!». Я подошла к полицейским, спросила: «Почему вы девочку забираете?»

Через какое-то время подошли и ко мне. Я не успела убежать. Когда полицейский меня повел, я попросила не тащить. Там кругом была вода по щиколотку и скользко, а он тянул меня по лужам. Я сказала: «Не дотрагивайтесь до меня, я пойду сама, никуда не убегу». Когда меня арестовывают (Валерию Андреевну уже неоднократно задерживали на акциях в Санкт-Петербурге — ОВД-Инфо), я всегда прошу меня не трогать — брезгую.

Задержание Валерии Гнусаревой у Соловецкого камня, Санкт-Петербург, 17 февраля 2024 года / Фото: MR7 | Новости Петербурга

Нас 19 человек в этом автобусе сидели, в закрытой маленькой конуре. И все такие прекрасные! И художники, и поэты, и писатели, и кинорежиссеры. Я попала в такую компанию, к таким чудесным людям! И [сын] Арсения Рогинского [председателя правления Общества «Мемориал»] тоже был вместе со мной арестован, он был такой растерянный, как ребенок. Мы сидели в автозаке с половины первого дня — около часа. Потом нас повезли в отделение. Приехав, стояли еще около часа.   

Вывели меня и еще одну женщину 1950 года рождения. Нас сразу завели в комнату, куда пришли три женщины, молодые девочки. Одна постарше и две совсем молоденькие. Нас начали заставлять раздеваться, чтобы провести обыск. Я сказала, что этого не сделаю: раздеваться и обыскивать себя не позволю. Сказала, что у меня есть человеческое достоинство.  

Но женщина, с которой меня вывели, разделась до майки. У нее были домашние брючки на шнуровке, шнурок не вынимался — его отрезали. Она осталась в штанах, которые сваливались. Представляете, какое это унижение? Я сказала: «Девочки, как вам не стыдно? Я — учитель, у меня занималось столько детей, я никогда не видела такого!» Я 40 лет работала учительницей начальных классов, «отличник народного образования», это моя любимая работа, ко мне и сейчас ходят ученики. «Нет, раздевайтесь и все». Я сказала, что не буду этого делать. Хоть убейте. «Тогда мы вас сейчас посадим в камеру, и будете там сидеть до суда». Сажайте. И пальцы откатывать я не дам.   

Они сказали: «Если вы нам не дадитесь, те, кто сейчас в автозаке, будут сидеть там до тех пор, пока мы вас не обыщем». Мне, конечно, их жалко, но я не могу пойти на это. Через какое-то время они отстали. Пришли какие-то сотрудники, я не знаю их звания, и сказали, что этого делать не надо. И больше никого не обыскивали. Но телефоны все равно у всех отняли. 

«Мы молимся — за мир и свободу» 

Нас стали заводить в комнату, похожую на тренажерный зал для полицейских. Мы сидели там и ждали, они вызывали нас по одному, чтобы составлять протоколы. Потом возвращали в зал. Оказывается, к нам не пускали адвоката. Еду сначала тоже никому не передавали. 

Когда ко мне все же попала адвокат, я была ей очень благодарна. Она посмотрела протокол, подсказала мне, как себя вести. [Полицейские] сказали, что у меня должен быть суд. Потом меня заставили подписать бумагу, что я отказалась от обыска и откатывать пальцы. За мной приехала дочка, мы стали ждать, когда мне выдадут протокол. Ждали, ждали, ждали — протокола нет. Когда мы спросили, сколько еще ждать, нам сказали: «Он потерялся, мы не знаем, где он». Так ничего нам и не дали, я ушла без протокола и теперь даже не знаю, в каком я статусе (адвокат сообщила ОВД-Инфо, что Валерию Андреевну отпустили без протокола). 

Все это длилось до девяти часов вечера. Потом полицейские сказали, что посадят нас в свою машину и отвезут домой. Мы отказывались, мы не желали этого. Они сказали: «У нас приказ». Мне не было страшно. Но я боялась за молоденьких, которые были в участке в первый раз. Когда я выходила оттуда, их как раз заводили за железную дверь и стали разводить по камерам — мальчиков, девочек и мужчин, — а там ужасно, там не на чем спать, в этих камерах такие страшные туалеты. Кто-то, видимо, их друзья, принесли им пенки. Мне стало так горько. Не знаю, как у них позже прошел суд: кого оставили, кого — выпустили.  

Дай Бог нашей стране. Мне 83 года, когда мне было три, мою маму объявили врагом народа и репрессировали, забрали из дома беременную в 1944 году. Больше я ее не видела и не слышала — она была без права переписки. Незадолго до этого отец вернулся с Финской войны и был весь обморожен. Нас осталось трое детей. Сестре —  тринадцать, брату — десять. Мы были во вшах, в голоде и холоде, никому не нужные. Я ничего прекрасного не видела, кроме перестройки, когда я немного вдохнула воздуха, — тогда все стало по-другому, а потом скатилось туда же, стало еще хуже. 

Я — католичка. Я все время за наших священников боюсь, говорю им: «Будьте осторожны, люди ведь разные!» Когда я вошла в церковь, наши священники так меня встретили! Я спросила, правильно ли поступила, они сказали: «Да. Ведь Господь Бог сказал, что люди должны быть свободными, должен быть мир». И мы молимся — за мир и свободу. И обязательно —  за политзаключенных.

Записала Марина-Майя Говзман

«Говорили, что я „пидорас“ и „проститутка“, потом приставили к голове пистолет». Избиение и угрозы после задержания за цветы в Сургуте

Бакыта Карыпбаева из Сургута избивали и оскорбляли после задержания во время возложения цветов в память об Алексее Навальном. ОВД-Инфо публикует историю Бакыта.

«Вы поддерживаете хохлов?» 

В 17 часов я узнал о смерти [Алексея Навального]. Почувствовал горечь. Навальный очень храбрый человек, который боролся за благополучие России. Я и раньше считал его героем, но в 2021-м году, когда он решил вернуться в Россию после отравления, ощутил это особенно сильно. Конечно, я предполагал, что такое может случиться (убийство — ОВД-Инфо), но все равно это было неожиданно. Поэтому я хотел отдать ему дань уважения.

Первый день я провел за чтением новостей. На следующее утро решил, что должен пойти и возложить цветы, потому что увидел, что в других городах люди несут их к памятникам жертвам политических репрессий. Посмотрел на карте, где в Сургуте есть такой памятник, и решил туда поехать.

Когда я пришел, там уже были цветы, и позже со мной в отделении оказалось человек двенадцать. Я подошел к памятнику со своими цветами и увидел, как трое мужчин в штатском уже бегут ко мне. Когда я положил цветы, они подошли ко мне, показали удостоверения, я не запомнил, что там было написано, представились и спросили, с какой целью я пришел.

Цветы у памятника жертвам политических репрессий в Сургуте, 16 февраля 2024 года / Фото: Varlamov News

Меня попросили пойти с ними. Посадили в автомобиль. Вместе со мной задержали еще одну девушку. Она не успела возложить цветы, ей велели их выбросить. Пока ехали, они спрашивали, почему мы не возложили цветы в память о жертвах обстрелов в Белгороде, говорили: «Вы поддерживаете хохлов?»  

Когда мы приехали, они велели не пользоваться телефонами, чтобы ничего в них не удалить. Мы сдали все вещи. Нас повели на дачу объяснений. Мы с другими задержанными ждали своей очереди. 

В участке были сотрудники. Сначала — местные, потом приехали люди в военной форме, человек пять, и еще двое в штатском. Они просили местных сотрудников представиться. Люди в военной форме допрашивали тех, кто зашел до меня, а со мной говорили люди в гражданской одежде. Может, это были те же люди, просто переоделись — не знаю. Я был последним. 

«Ты хочешь по-хорошему или по-плохому?» 

Во время допроса я стал говорить, что просто гулял и решил возложить цветы в память обо всех жертвах репрессий. Меня спросили, знаю ли я, кому этот памятник посвящен. Я ответил, что репрессированным в Советском Союзе. После этого мне сказали: «Ты хочешь по-хорошему или по-плохому? Давай тут, не держи нас за дураков, мы знаем, почему ты это сделал». 

Тут вошел мужчина. С ненавистью в голосе и криками, что я — фашист, потому что поддерживаю «фашиста Навального», он начал меня бить ладонями по голове. Потом достал пистолет, взял его и начал тыкать им мне в голову. После этого мне сказали лечь на живот и завести руки за спину. Стали тянуть мои руки вверх. После этого я сознался и сказал, что я решил возложить цветы в память об Алексее Навальном.  

Они стали материть меня, говорили, что я «пидорас» и «проститутка». Один сотрудник, не тот, что избивал, оскорблял меня больше других. Говорил, что если бы Россия не начала «СВО», то в Украине были бы базы НАТО. Спрашивал, что бы я делал, если бы войска НАТО были в Сургуте: «Наши пацаны погибают, чтобы ты тут ходил мирно».

Они спросили, где я родился, и я ответил, что в Кыргызстане, в Бишкеке, но вырос в России. В детский сад, школу и университет я ходил тут, в этой стране прошла вся моя жизнь. Они не поверили и спрашивали, когда я получил гражданство Российской Федерации. Объяснил, что оно у меня по праву рождения. Стали говорить, что я вру. Не понимали, что в России действует принцип права крови: есть хотя бы у одного из родителей есть российское гражданство, ребенок автоматически становится гражданином страны.  

После избиения меня повели в кабинет, где стали задавать вопросы и записывать мои объяснения: где я купил цветы, когда узнал об акции, откуда узнал, сколько там [у памятника] находился. Записывали в компьютер мой рассказ.

«Не являются друзьями тем полицейским» 

Мы все проходили как [очевидцы], потому что нет закона, который запрещает возлагать цветы. Заставили подписать предупреждения, я его не читал, просто подписал. Сказали, что, если еще раз заметят подобные действия, возбудят уголовное дело. Потом я подписал, что объяснение «с моих слов записано верно, мною прочитано». Сняли отпечатки пальцев, ладони и подошвы обуви.

Я вернулся к остальным и спросил, били ли их на допросе. Оказывается, избили только меня. Мне посочувствовали. Около пяти часов вечера нам выдали вещи и отпустили без протоколов. На руки никаких документов не дали, так как мы все проходили как свидетели.

Вчера я был в травматологии и зафиксировал травмы. После избиения у меня болит поясница и мышца левой ноги. Когда меня били по голове, они делали это с умеренной силой, чтобы не было следов. Но когда я рассказывал об этом медикам, они написали про ушиб головы. 

Я боюсь жаловаться на действия полиции, но врачи из травматологии по своей инструкции сообщили о случившемся в полицию. Вчера мне звонили из того отделения и спросили, когда я буду в городе, чтобы я дал объяснения. 

Спросил их, обязан ли это делать. Мне сказали, что могу не давать. Сегодня мне звонили сотрудники полиции, которые, по их словам, занимаются расследованием превышений должностных полномочий. Я у них спросил, на что повлияет мой ответ. Они сказали, что хотят взять у меня объяснения. Стали заверять, что «не являются друзьями тем полицейским», хотя сами сотрудники полиции и, мол, не допустят, чтобы меня преследовали. Сказали, что могут ко мне приехать, чтобы я прямо в их машине рассказал о произошедшем. 

Сейчас я ощущаю тревожность и принимаю успокоительные. Я не ожидал, что вся эта история так обернется. Я опасаюсь, что из-за моего рассказа меня будут преследовать.

Записала Марина-Майя Говзман

«Нужно испить эту чашу». Как живет Александр Правдин из поселка Сиверский, на которого составили 19 протоколов

Александру Правдину из поселка Сиверский Ленинградской области 73 года. Полвека назад его направили в поселок работать врачом-психиатром. С тех пор он успел выстроить в Сиверском два необычных здания и благоустроить сквер перед ними, а сейчас регулярно выходит в одиночные пикеты. На него составили уже 19 протоколов, из которых 13 — по статье о «дискредитации» армии РФ (ст.20.3.3 ч.1 КоАП РФ), еще пять — за «мелкое хулиганство» (ст.20.1 ч.3 и ст. 20.1 ч.2 КоАП РФ) и один — за «возбуждение ненависти или вражды» (ст.20.3.1 КоАП РФ). Рассказываем, как живет активист из Сиверского, который ни дня не проводит без акций, несмотря на задержания, административные протоколы и косые взгляды односельчан.

Похвастаться мне сейчас особо нечем. Вот уже два месяца практически не выхожу из дома: стоит выйти, как за мной сразу же выезжает полицейская машина, отвозят в местное отделение полиции № 106 и оформляют протокол о хулиганстве (на сегодняшний день на Александра составлено уже пять протоколов о «мелком хулиганстве» — ОВД-Инфо). За последние несколько месяцев такое случалось несколько раз. Будто стоит задача — изолировать меня от жителей поселка.

8 ноября прошлого года меня задержали сотрудники Центра «Э» — я ехал на велосипеде по Сиверскому. Отвезли меня в отделение и составили протокол, что я якобы нецензурно бранился и оказывал им сопротивление. Продержали меня там часа три, у меня поднялось давление, они вызвали «скорую» — меня привезли в местную больницу, откуда я потом ушел домой. 

Через пару дней мне пришлось ехать в шиномонтаж — полицейские меня снова задержали и привезли в участок, где опять составили протокол и снова вызвали «скорую», но перед этим участковый Александр Игоревич сказал: «Если подпишете протокол, мы вам разрешим вызвать „скорую“, и вас отвезут в больницу, а если не подпишете, будете сидеть в камере, пока не сдохнете». 

Этот участковый — молодой человек, он на первый взгляд показался мне очень здравомыслящим, но протокол все равно сфальсифицировали, и я теперь хулиган, который, прожив тут 50 лет, неожиданно стал грязно ругаться на улице.

За это время, как оказалось, на меня состряпали протокол о дискредитации (ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП), и 14 декабря Ленинский суд Петербурга присудил мне штраф — 30 000 рублей.

У полицейских, которые задерживали меня все эти разы, было основное требование — перестать вести телеграм-канал «Сиверская ворона». Но я продолжаю его вести и каждый день выхожу с плакатами — ненадолго и недалеко от дома, чтобы никто не успел меня задержать. Свободное пространство у меня сузилось.

Александр Правдин с сегодняшним (15 февраля 2024 года) плакатом с цитатой режиссерки Жени Беркович, находящейся в СИЗО по делу о публичном оправдании терроризма / Фото: телеграм-канал «Сиверская ворона»

Рождение «Сиверской вороны»

Я родился в ссыльном краю, в селе Парабель Томской области. В школу ходил с детьми ссыльных немцев и латышей. Потом мы с мамой уехали в Ленинград, где я окончил школу и поступил в медицинский институт, а оттуда по распределению отправился в поселок Сиверский — это 60 километров от Санкт-Петербурга. Так и живу тут уже 50 лет. 

Сначала 20 лет работал врачом в Дружносельской психиатрической больнице, но в 1995 году, когда там перестали платить, пошел в предпринимательство — нанял архитектора Николая Макарова и построил здесь два здания в голландском стиле, благоустроил местный сквер. Перед этим мне книгу о Голландии подарили, и я полюбил эту архитектуру. Сейчас здания выглядит заброшенными, на стенах — граффити. Когда мы начинали работу, современных построек в округе еще не было, а бабушки с непривычки, проходя мимо, крестились и возмущались: «Куда власть смотрит, это же на нас упадет!»

Комиссия лазала по этажам, но глава [поселка] был творческий, говорил, что пока он тут — пускай строится. А когда ушел в Москву, меня стали долбать по новой, но тогда здание «выстрелило»: летом приехал главный архитектор Ленинградской области. Потом начали фотографировать, открытки, магнитики делать.

Здания эти у меня отобрали. По решению Арбитражного суда Санкт-Петербурга в 2021 году их признали незаконной постройкой и должны были снести, но до сих пор стоят. Если бы я себя по-другому вел и поддерживал власть, наверное, мог все эти вопросы «порешать». Но я для них раздражитель, поэтому надежды нет. Жалко, я вложил в эти здания много сил.

Сквер и здание, построенное Александром в поселке Сиверский / Фото: телеграм-канал «Сиверская ворона»

Все началось десять лет назад, когда аннексировали Крым. Я воспринял это очень эмоционально и всем говорил, что выступаю против. Тогда еще можно было свободнее говорить, что думаешь, и я со всеми это обсуждал. Но люди вокруг поддерживали аннексию. В нашем поселке процентов 80% — за действующую власть.

В 2020 году, когда было голосование по поправкам в Конституцию и обнуление президентских сроков, я стал активно писать плакаты и выражать несогласие с политикой, которую проводит власть. Тогда «заговорила» ворона — самодельный памятник, который по моему заказу перед голландскими домами сделал местный кузнец. Он же потом вырезал из металла макет Конституции, написал на нем «Спаси и сохрани» и вставил в клюв птице.

Табличку по распоряжению местных властей убирали, но кузнец каждый день вырезал новую. Потом я попросил его приварить вороне в клюв штырь, чтобы железку нельзя было снять. На второй табличке было написано только одно слово — «Нет». Затем появилась еще одна: «Зенит — чемпион». С лета 2020 года моя птица уже постоянно высказывалась на самые разные темы — у нее в клюве появлялись плакаты. Она поддерживала Фургала и Навального, защищала Конституцию, поздравляла жителей поселка с днем парашютиста. В первый раз за высказывания вороны меня задержали в том же 2020 году. Пригрозили штрафом за оскорбление государственных символов из-за макета Конституции.

Мой самый острый плакат был, пожалуй, со словами «Ты не Петр I, ты Адольф II». Это был ответ на сравнение Путина с Петром I. Тот плакат недолго провисел на вороне, его быстро сорвали. Некоторые плакаты появляются эмоционально или как отклик на решения власти или конкретные репрессии, бывает реакция на какие-то новости.

Ворона с антивоенным плакатом до повторного демонтажа, 1 мая 2023 года / Фото: телеграм-канал «Сиверская ворона»

Как-то ночью в 2022 году ворону по распоряжению администрации сняли. Потом появилась вторая — ее тоже сняли. Сейчас на том месте ничего нет. Просто камень в снегу. Когда ворона пропала, я сам стал выходить в одиночные пикеты. 

«Великая прекрасная Россия» 

Мне кажется, люди сейчас стали более злобно и раздраженно реагировать на мои плакаты. Основная масса все-таки поддерживает власть. Раньше люди, глядя на меня, улыбались и проходили мимо, кто-то даже радовался. Сейчас те, кто меня поддерживает, делают это тихо, потому что напуганы, и мне говорят, чтобы был осторожен. 

В июле 2022 года меня задержали на улице из-за плаката «Русские, вы нелюди» и отвезли в отделение полиции, где завели дело по статье о возбуждении ненависти либо вражды (ст. 20.3.1 КоАП). Моя супруга просила сотрудников поехать со мной — ей разрешили, она сидела со мной в отделении. 

Потом, когда они стали ее оттуда выгонять, она сказала, что не уйдет, и ее избили у меня на глазах, а потом завели уголовное дело за «применение насилия к полицейским» (ч. 1 ст. 318 УК). Этому делу скоро будет полтора года, оно зависло. Полицейские ничего не могут доказать, потому что на самом деле не она избила их, а наоборот. Они направили ее на психиатрическую экспертизу, и она провела там целый месяц. По заключению психиатров моя жена признана вменяемой и психически здоровой. Мое дело тогда продолжения не получило, его вернули в отдел полиции. И не уехать никуда, потому что она под подпиской о невыезде. Так и сидим. 

В сентябре того же года на меня снова составили протокол. Силовикам не понравился плакат с картиной художника Васи Ложкина, где была «великая прекрасная Россия», — снова возбуждение ненависти (ст. 20.3.1 КоАП)». 

«Куда я уеду?» 

Я стараюсь с каким-то плакатом выходить практически каждый день и продолжаю вести телеграм-канал «Сиверская ворона». Вчера (10 декабря — ОВД-Инфо) у меня был плакат в поддержку Евгения Куракина. Потом в своем канале выкладывал пост, как у нас в поселке z-вандалы испортили скульптуру Дон Кихота — погнули копье, а на щите нарисовали букву Z.

Немногие меня поддерживают. Своего сына я стараюсь в это дело не втягивать. Когда мою ворону второй раз демонтировали, накануне у дома дежурила полиция. Мы с сыном живем рядом, все это ему доставляет неудобства, и я с ним на политические темы практически не общаюсь. Мне очень помогает дочь Зоя, хотя уже и она в последнее время стала говорить, чтобы я остановился, потому что считает мои акции бесполезными. Ей приходится вытаскивать меня из полиции — конечно, ей тоже тяжело. Она все понимает, но считает, что я ничего не добьюсь. 

Я и сам спрашиваю себя, почему продолжаю это делать. Но кто-то же должен объяснять людям, что происходящее — это неправильно. Конечно, я понимаю, что ничем хорошим это не кончится, но я так выхожу уже года два и стараюсь писать не об армии или боевых действиях, чтобы не подпасть под закон, а делать что-то более емкое: например, писать о политзаключенных. Стараюсь всем доказать, что еще есть 29-я статья Конституции о том, что каждому гарантируется свобода мысли и слова, — чтобы люди могли самовыражаться.

9 февраля 2024 года стало известно, что Правдина оштрафовали на 30 тысяч рублей по статье об оскорблении власти из-за двух постов в телеграм-канале «Сиверская Ворона». В одном из них была опубликована фотография памятника Ленину с плакатом «ВАМ ПИЗДЕЦ» / Фото: телеграм-канал «Сиверская Ворона»

Когда-то были мысли об отъезде. Но куда я уеду? Я пятьдесят лет платил здесь налоги, здесь построил свой дом, голландские здания, здесь живут мои дети. Вы же здесь, и я пока здесь. Нужно испить мне эту чашу до конца. Бывает тяжело, а потом пообщаюсь с нормальными людьми, отдохну. 

Вот Елена Андреевна Осипова. Я на одном из митингов еще давным-давно встретил ее возле Гостиного двора в Питере, увидел ее глаза, плакат, с которым она пришла. Елена Андреевна для меня пример мужества и гражданской позиции.

Вот сегодня утром проснулся, кофе выпил, придумал новый плакат. А вы, вы же журналист? Ну вот, я и за вас плакат напишу.

Записала Марина-Майя Говзман

«Я живу в пост-России»: Монолог воронежца, которого оштрафовали за дискредитацию армии после разговора с инспектором ДПС

Григорий Северин, кандидат физико-математических наук из Воронежа, провел год в колонии-поселении за два слова во «ВКонтакте». Выйдя в прошлом августе, он получил два штрафа за дискредитацию армии. Первый — за разговор в колонии, второй — за разговор в автоинспекции. Григорий рассказал, что это были за беседы.

«Какой еще экстремизм-терроризм?!»

В середине октября [2023-го] я возвращался с передачки политзаключенным из СИЗО-3 [в Воронеже]. Ну и выехал на встречную полосу, объезжая препятствие — коробку картонную. 

Остановили гаишники, составили протокол, и я говорю, мол, почему по четвертой части [статьи 12.15 КоАП] (выезд на встречную полосу — ОВД-Инфо)? Там или штраф пять тысяч [рублей], или лишение прав от четырех до шести месяцев. Думаю, как-то ненормально это, мне ведь семью возить надо. 

Говорю, составляйте давайте по третьей части (выезд на встречную полосу при объезде препятствия; штраф до полутора тысяч рублей — ОВД-Инфо). Они говорят: «Нет, это будет решать ГИБДД, приходите и будете разбираться там с начальником».

Записали [в отделение автоинспекции] на 25 октября. Пришел. Привели меня к замначальнику. Он начал спрашивать: «А почему вы штрафы не платите?» (в базе судебных приставов на момент подготовки материала есть 13 исполнительных листов на Северина — ОВД-Инфо

«Ну, слушайте, я тут год просидел в колонии-поселении. По этим штрафам уже прошел срок давности, даже приставы от них отказались. Дальше, я внесен в список экстремистов и террористов (Григория внесли туда в 2021 году; в перечне он под номером 10567 — ОВД-Инфо). Как я могу заплатить, если у меня заблокированы карточки, счета? Я вообще как бы не рублевый резидент».

Григорий Северин в одиночном пикете. За этот же плакат в январе 2021 года его арестовали на пять суток (ч. 8 ст. 20.2 КоАП РФ) / Фото: Свободные Люди Воронежа

Я-то думал, что они [обо мне] знают, а он: «Какой еще экстремизм-терроризм?!» Чуть ли не за пистолет начал хвататься. Я: «Да все нормально, есть список Росфинмониторинга, вы залезьте в интернет, посмотрите».

И вот он дальше начал выходить в коридор, я так понял, советовался с кем-то, что делать. Дальше стал задавать вопросы: «А почему [сидел]?» «Статья 280 [УК, призывы к экстремистской деятельности] за комментарий в интернете, который я не совершал». «Ну, вы, наверное, и Путина не любите?» «Не люблю». И все в таком духе. То есть я отвечал на его вопросы.

Он начал что-то говорить про армию, а я прочитал ему краткий курс про РККА: «Вот вы празднуете 23 февраля, а знаете, что российскую армию, тогда еще Рабоче-крестьянскую Красную армию, в 1918 году создал Троцкий, чтобы распространить идеи коммунизма на весь земной шар?» Они, оказывается, этот мой рассказ неспешный записывали [на аудио].

Через какое-то время пришли участковый с помощницей, сказали: «Будем сейчас составлять протокол по 20.3.3 [КоАП, дискредитация Вооруженных сил РФ]». Ну, хорошо. Я посадил к себе в машину участкового, мы доехали до отдела полиции, там составили как-то протокол, какое-то объяснение взяли… И вот 16 января был суд, судья Гусельникова вынесла мне штраф 35 тысяч рублей.

Кстати, [в автоинспекции] отказались переквалифицировать [статью за нарушение ПДД] на часть третью. И суд мировой отказался. Вынесли пять тысяч рублей штрафа. Я не стал обжаловать, оплатил 2,5 тысячи: если в течение 20 дней оплачивать, там половина цены.

«Понятно, что скучные собеседники»

Есть еще более пестрая история. В колонии я просился работать, чтобы меня на помидоры вывезли или на пилораму. Но мне отказывали: «Нет, вы экстремист и будете распространять какие-то экстремистские идеи». И я все время находился в ШИЗО, в штрафном изоляторе, на меня постоянно заводили [дисциплинарные взыскания]: то руки за спиной не держал, то не поздоровался с сотрудниками. 

А я на поверке здоровался с ними таким образом: «Здоровенькі були, шановні друзі!» (здравствуйте, дорогие друзья) или «Здоровенькі були, пан гетьман» (здравствуйте, господин начальник). Они сначала смеялись, а потом на одной из дисциплинарных комиссий составили материал, что я якобы дискредитировал армию, и передали дело в Панинский МВД (отдел в Воронежской области — ОВД-Инфо).

Видео с комиссии ФКУ КП-10 Перелешино, 14.07.2023 / Из материалов дела Григория Северина о дискредитации армии (ст. 20.3.3 КоАП)

Свидетельницей была одна из осужденных (в колонии-поселении, где отбывал наказание Северин, есть женский барак — ОВД-Инфо). У нее у самой статья 264, часть 4 [УК]. То есть человек пьяный сел за руль, кого-то сбил насмерть, получил четыре года. И пишет, что я критиковал вооруженные силы России.

Я успел освободиться, они меня потеряли, не уведомили. Панинский [районный] суд провели без меня, вынесли штраф 30 тысяч. То есть я вообще не знал, что [решение] есть. Когда узнал, мы обжаловали в Воронежском областном суде, но штраф оставили в силе. Теперь мы на кассацию будем подавать.

В ШИЗО ко мне подсаживали то одного человека, то другого. И эти люди потом мне признавались, что с них спрашивали, что я там втираю. А кто сидит в колонии-поселении? Кто колбасу украл, кто — люки канализационные. Понятно, что скучные собеседники. Ну, все равно же сидим, приходится разговаривать о чем-то. Я им рассказываю, кто такие Сахаров, Солженицын. Про диссидентов, про Хельсинскую группу. Кто-то из них высказывал [неприятие]. Но в основном слушали и внимали.

Кстати, можно выразить благодарность психологу Анастасии. Она приносила в ШИЗО «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, «Россию в концлагере» Солоневича. Эти книги читали и заключенные, и сотрудники на ночном дежурстве.

Конечно, я стараюсь вокруг себя чистить фон, чтобы не попадать в ватные болота. Но это не всегда возможно. Вот, допустим, та же колония: там и работники, и медицинские сотрудники, и заключенные — [ватные]. Но, может быть, в этом и моя заслуга, что, посидев со мной, человек не пойдет вербоваться в «Шторм Z». Нет, были и непробиваемые. То есть ему говоришь, [а он]: «Я за Россиюшку!» Ну, записались [на контрактную службу]. В мае это было. Их там [на спецоперации] уже погибло несколько человек.

Вагнеровский мятеж меня очень пестро застал. Приходит начальник, у него аж губа трясется: «Граждане осужденные, введено контртеррористическое положение». Реальный страх на лицах у ребят из ФСИН. Потому что я им до этого говорил: «А как вы относитесь к тому, что, допустим, авианосцы НАТО войдут в Черное море?» Их очень выбешивали эти разговоры. Они их приучали [к мысли], что такая реальность тоже возможна. Смотришь, через месяц [сотрудник колонии] ведет тебя на прогулку и признается, что всей семьей посмотрел Невзорова. Уже хорошо, уже достижение. 

«Большинство считает, что я какой-то враг»

Кассационный суд еще в июне [2023-го] определил, что я не досидел 84 дня, потому что судья неправильно посчитал мне домашний арест. Теперь они, наверное, должны будут устранить нарушения, но повезут уже не в колонию-поселение, а в колонию общего режима как злостного нарушителя.

Отсижу — выйду. Не отсижу — буду здесь барахтаться на воле, налаживать как-то жизнь, быт.

В свободное время Северин построил у себя в квартире аудиосистему. В 2021 году в этой квартире прошел обыск, следователи приложили к протоколу снимок с характерной композицией: Григорий стоит в арке между усилителями, слева и справа от него позируют понятые. С аудиосистемой всё в порядке, Северин продолжает ею пользоваться / Фото предоставлены Григорием Севериным

У меня есть ученики по математике, физике. Но с ними не заведешь долговременных связей. Я им должен честно сказать, что меня могут в любой момент посадить. Могут на следующей неделе, а может быть, еще три месяца погуляю. А может быть, не посадят. Поэтому, конечно, учеников у меня сейчас меньше, чем раньше.

Я остаюсь в Воронеже. Даже загранпаспорт не получил да и, наверное, не буду получать. Вокруг меня много женщин: жена, дочь, теща. Мать больна, я не могу ее оставить.

Ну как [семья относится к активизму]? Плохо относится. Но они понимают, что ничего не сделаешь. С мамой у меня хорошие отношения. Она смотрит телевизор, Соловьева. Она хоть и ватник, но не совсем: наверное, за Путина не будет голосовать. Ну и в то же время она не поддерживает меня. Она меня считает каким-то соросовским выкормышем. Не любящим Россию, не понимающим особенную стать России. Но до антагонизма не доходит. Примерно так же ко мне и теща относится.

Теоретически я [залег на дно], то есть не высказываюсь. Я не хожу в пикеты, с плакатами не стою. Но, допустим, сегодня был в суде областном, [на заседании по делу] Вегана Христолюба Божьего. Очень острое было выступление. Не зря сходил.

Понимаете, для меня будущее уже наступило, я уже живу в пост-России. Некоторые люди меня понимают, большинство считают, что я какой-то враг, какой-то провокатор. Ну, у меня есть оружие — слово. Хотя я косноязычный. Но если я могу кого-то убедить — буду убеждать.

Записала Галя Сова

01.02.2024, 13:35

«А людям все равно, потому что здесь им не до протеста». Монолог антивоенного активиста из Алтайского края

В декабре 2023-го Алтайский краевой суд отказал в иске рубцовчанину Денису Губицкому: активист подавал жалобу на местных полицейских. После одиночного пикета 15 июня силовики удерживали его в отделе более трех часов, читали личные переписки в телефоне и угрозами принудили к дактилоскопии. С составлением жалобы Губицкому помогала юристка Ольга Нечаева, сотрудничающая с «ОВД-Инфо». Публикуем историю Дениса.

Рубцовск — городок небольшой и печальный. Люди вокруг не то, чтобы угрюмые, но сказывается на их лицах и отсутствие работы, и непонимание, как свою жизнь дальше в этом городке выстраивать. Все, кто помоложе, уезжают в крупные города неподалеку — в Барнаул, Новосибирск. У меня почти все друзья уехали.

Раньше, в советское время еще, здесь можно было деньги заработать: заводы работали, производства. А сейчас работы много только в исправительных колониях — их вокруг нашего города аж пять. Ну, еще продавцы и уборщицы здесь трудятся, средняя зарплата — 20 тысяч рублей. МРОТ, конечно, платят, но… Это не то, к чему жители города стремились.

Есть, конечно, частники: мебель делают, хлеб тоже на частном предприятии пекут. Но чтобы заработать, надо искать удаленную работу. Я сам работаю в техподдержке, помогаю абонентам мобильного оператора решать их проблемы со связью. Мне нравится: и с людьми разными общаюсь, и из дома выходить не надо. Да и выйти-то особо некуда. 

Город [после 24 февраля] не сильно изменился. Даже не встречаются на каждом углу эти билборды с рекламой военной службы, как в мегаполисах. Видел только огромный плакат, во всю стену, с портретом солдата: на здании, где живут медики и военные — но это социальное жилье, где им от государства выдают квартиры.

В целом, за последний год городские службы даже начали ремонтировать общественные пространства, какие-то бордюры восстанавливают, пытаются город облагородить. Но гулять здесь все равно особо негде, есть кинотеатр и компьютерный клуб — но это у меня и дома есть.

Выйдешь пройтись по улицам — домой вернешься по колено в грязи, дороги разрушены — обувь разваливается через полгода. Хотя, здесь и вещи-то продают некачественные. И это я в центре города живу, не окраины. Знаете, есть спальные районы в крупных городах, а у нас весь город такой — спальный…

А я и по улицам-то особо не хожу. Я домосед. Мне нравится сидеть за компьютером и играть в игры. Я и всеми событиями, которые в стране происходят, заинтересовался благодаря им: любил скачивать бесплатно пиратские версии, а потом начали появляться новые законы, запрещающие скачивать бесплатно игры, регулирующие свободу в интернете, цензура контента появилась.

Служба ЖКХ устанавливает новогоднюю елку на главной площади г. Рубцовска, 14 декабря 2023 года / Фото: группа «Типичный Рубцовск, Алтайский край. Барнаул» во «ВКонтакте»

Тогда я начал обращать больше внимания на независимые СМИ, подписываться на каналы, которые государство пытается блокировать. 

Позже я стал интересоваться политикой и вышел на пикет против поправок в конституцию. Просто потому, что из всех прав, которых нас лишили, право выйти на улицу пока что оставалось — так почему бы им не воспользоваться?..

Семья меня поддержала. Вообще, взгляды у нас во многом совпадают, просто старшие родственники за меня переживают. Нет доверия к государству, к правоохранительным органам — их внимание вызывает страх. 

Дома и телевизора-то нет. Да я бы и не позволил маме своей смотреть федеральные каналы: она одна меня растила, постараюсь оградить ее от этого. В крайнем случае, авторитетом своим воспользуюсь — я единственный мужчина в семье.

Друзья у меня тоже служить не идут, даже повестки эти приходят — нет, молодежь все прекрасно понимает, уезжают многие. Не на фронт.

Вообще, ярых патриотов среди моего окружения нет. Есть те, кто патриотизм воспринимает по-своему — не с точки зрения государства и какой-то идеологии, а в том ключе, что мы все в одной стране здесь живем.

Пикет против «обнуления» сроков Путина в г. Рубцовске, 17 марта 2020 года / Фото: Сибирь.Реалии

Сам я человек не очень общительный, но иногда, путешествуя поездом в другие города, разговариваю с незнакомцами. И сколько бы ни спрашивал, и бабушек, и молодых людей — все против [происходящего]. 

Специально дату пикета я не выбирал, просто шел мимо магазина канцелярии. А там ватманы продаются. Думаю, лето же — тепло, можно постоять подольше в пикете. Правда, постоять подольше не получилось. Полчаса я где-то простоял. 

Людей вокруг мало было: какие-то подростки меня сфотографировали, бабушка пальцем погрозила. Машины мимо проезжали и мне одобрительно сигналили. А потом меня охранник возле мэрии заметил, я думаю, он полицию и вызвал. Он прогнать меня пытался, но я не ушел.

Приехали оперативники на обычной машине. Номера гражданские. Я их еще, помню, спросил: а как это вы меня на этой машине задерживать-то приехали? Но они ответили, что она служебная. Идти я поначалу с ними отказался, мало ли, куда отвезут — документы у них хоть и были, но они мне очень быстро их показали. Пригрозили тогда, что составят протокол о неповиновении полиции. А еще спросили, почему пикет свой не согласовал. Но я права-то свои знаю — пикеты не нужно согласовывать, закона такого нет.

Наручники начали доставать, но я согласился в отделение поехать. Телефон у меня тут же забрали. В отделение мы приехали быстро — город же маленький, здесь все рядом. Меня сразу же в комнату для задержаний проводили. Атмосфера там тяжелая, даже психологически находиться в таком помещении сложно: все какое-то старое, стены все обшарпанные, интерьер советский…

Сотрудники вели себя грубо. Начали каверзные вопросики мне задавать, шутки шутить издевательские — на Бахмут меня предлагали отправить. В тот момент как раз бои шли в том городе. 

Плакат мой с надписью «Нет войне» полицейские показали всем коллегам — мол, смотрите-ка, совсем ничего не боится. Те удивленно смотрели на меня и смеялись, мне очень некомфортно было из-за их поведения. Людей вокруг меня было много, человек десять, и все были настроены враждебно. Все они — работники участка, как я понял, а сотрудник ФСБ пришел позже.

Вообще, разницу я сильно почувствовал с тем, как меня в 2021 году задерживали: тогда подошли двое сотрудников патрульной службы, культурно со мной поговорили и взяли объяснительную, а сейчас — запугивать граждан полицейские пытаются.

Отпечатки пальцев в отделении у меня взяли незаконно, сотрудники полиции мне угрожали: «Мы тебя сейчас кинем в обезьянник, для установления личности…» Хотя паспорт при себе у меня был, они его сами во время задержания забрали. 

Здание администрации города, рядом с которым Денис стоял с пикетом / Фото: Wikipedia

Я не хотел в этом участвовать, но оперативник сам мою руку засунул в этот аппарат для дактилоскопии. Зачем-то обыскивали меня, искали «жучки»: думали, кто-то наш разговор прослушивает. 

Даже обувь мою сфотографировали — сняли с меня кроссовок и фейс-профиль с табличкой снимали, но я отвернулся спиной к камере. 

Тогда мне начали угрожать, что «закроют на 15 суток» — а я же не мог такого допустить, я же работаю, поставят прогул и увольнение. Пришлось в добровольно-принудительном порядке в этом участвовать. Не знаю, почему люди такие злые в полиции работают.

Адвоката мне не предоставили. А на все мои возражения ответили только, что дело не уголовное и поэтому мне он не положен. Связи с правозащитниками у меня не было, поэтому я пытался как-то родителей попросить помочь мне. 

Мобильный телефон у меня с паролем, а полицейским очень хотелось мои переписки почитать. Но на смартфоне у меня стоит пароль, можно только отпечатком пальца дисплей разблокировать. И на сим-картах тоже пароли стоят: я все-таки в сфере мобильной связи работаю и в цифровой безопасности кое-то понимаю. 

Дознаватели начали угрожать: мол, устроим обыск дома, заберем у тебя всю технику на три месяца и сами здесь будем проверять ее. Тогда я согласился из своих рук показать им свои профили в социальных сетях — ничего криминального, за что можно было бы меня посадить, там не удалось дознавателям обнаружить.

Сотрудник ФСБ, который присутствовал при беседе, будто бы заподозрил что-то неладное: его смутило, что в мессенджере пароль стоит — его интересовал только Телеграм. Он почему-то был уверен, что я связан с организациями-иноагентами, и даже предположил, что они мне платят деньги за публичные акции.

На мой вопрос: «А что, россияне только за иностранные деньги на уличные протесты выходят?» — он ответил: «А ты еще кого-то здесь видишь? Ты же здесь один». То есть он даже не допускает мысли о том, что люди могут быть чем-то недовольны и из-за событий в стране выходить на улицы.

Но я знаю, что я такой не один: пикеты антивоенные уже случались в Рубцовске. Просто у нас здесь это некому освещать, СМИ об этом не пишут. А людям все равно, потому что здесь им не до протеста — денег нет, и все думают о том, как бы до зарплаты выжить…

А еще во время опроса я отказался разговаривать и взял 51-ю статью: это их взбесило. Оперативники сразу отреагировали: «Да что ты заладил, кто тебе платил, объясни просто…» Пытались найти каких-то людей, которые меня на этот пикет якобы отправили. Их очень задело, что я заявил о правовых нарушениях.

Протокол я подписал, но только в том месте, где о его вручении отметка. При этом, когда я увидел документы в суде, оказалось, что мои подписи там стоят — я сделал вывод, что полицейские их подделали. Копия протокола — та, что выдали мне — отличалась от их бумаг кардинально. Адвокат обратил на это внимание, и мы подали жалобу в кассационный суд, но никаких признаков нарушения люди в мантиях там не нашли и в почерковедческой экспертизе мне отказали, хотя мы настаивали. 

Подписи свидетелей, что интересно, в документах оперативников оказались одинаковые — хотя это были двое разных людей. В протоколе ручкой зачем-то, от руки, поверх распечатанного текста прописью так и написал следователь: «Подпись свидетеля», а уже ниже — имя того, кто якобы расписывался. Я первый раз такое в судебных документах увидел.

Защита опиралась на то, что мои права были нарушены: подделка подписей, принудительная дактилоскопия, все эти фото в отделении — все эти процедуры не по закону со мной проводились.

Иллюзий насчет суда я не питал. Доказать, что полицейские вели себя некорректно, мне не удалось — в отделении не было понятых, а смартфон у меня забрали. Ни видео, ни аудио я записать не мог. 

Удивился ли я вердикту?.. Наверное, нет. Меня сам процесс удивил, когда инспектор не смогла ответить на вопросы судьи по делу, даже к заседанию не подготовилась.

Смысла в гражданском протесте я для себя больше не вижу: если раньше можно было выйти на улицу и просто выразить свое мнение, то сейчас это становится опасно. Но я вышел, потому что я — пацифист, а молчать было уже совестно. Да просто в будущем дети вдруг спросят: «А почему ты молчал?»

А я не молчал…

Записала Маша Руднева

11.01.2024, 17:31

«Не плакать же!» Как петербургская правозащитница отсудила у МВД и Минфина 100 тысяч рублей за «телефонное» дело

Сразу после начала войны петербургская правозащитница Мария Малышева стала одной из фигуранток сфабрикованного дела о телефонном терроризме. В качестве вещдока у нее изъяли сборник советских анекдотов. А потом дело прекратили и Марии присудили 100 тысяч рублей моральной компенсации. Она рассказала ОВД-Инфо, как ей это удалось, и передала привет задержавшим ее оперативникам: «Дима и Артем, вы нормальные мужчины».

До отъезда из России я работала юристом в разных частных компаниях. С 2011 года стала выходить на массовые акции протеста; с 2015-го — в одиночные пикеты; с 2017-го занималась правозащитной деятельностью. Я защищала задержанных на массовых акциях протеста в Петербурге, волонтеров штабов Навального (на тот момент еще не ликвидированных), активистов так называемого «Бессрочного протеста».

Правозащитой я занималась в свободное от работы время, всегда принципиально pro bono. Это, конечно, не спасло меня от обвинений про «печеньки Госдепа» со стороны некоторых правоохранителей и даже судей. Так как много политических заседаний проходило по выходным и поздними вечерами или даже ночами, совмещать правозащиту с работой было вполне возможно, хоть и не всегда легко.

Помню, после акции 5 мая 2018-го «Он нам не царь» я вышла из Октябрьского районного суда в пять утра, поспала пару часов и пошла на работу. Иногда я в свободное время писала письменные позиции, жалобы, документы, а в суды ходили коллеги по правозащитной работе.

Еще я была ЧПРГ (членом участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса — ОВД-Инфо) и в этом качестве выявляла нарушения на выборах.

На одиночных пикетах меня задерживали девять раз, но это никогда ничем не заканчивалось. Меня ни разу не привлекли к административной ответственности по политической статье. Более того, три моих задержания суды признали незаконными, и от полиции трижды приходили извинения.

«Это анекдоты про Брежнева, нас в интернете засмеют»

26 февраля 2022 года я случайно оказалась на Гостином дворе и встретила там знакомого сотрудника полиции. Он фактически прямым текстом сказал, что против меня готовится что-то нехорошее. Ранее этот же человек намеком предупреждал меня о планируемом задержании перед акцией [в поддержку Алексея Навального] в январе 2021 года. Его мотивацию я до сих пор не знаю.

Не могу сказать, что после предупреждения я стала готовиться. Вообще-то пятого марта я должна была улететь через Таллин в Лондон в давно запланированный отпуск. Причем я купила билеты в два конца, потому что была абсолютно уверена, что вернусь в Петербург.

Неделя до моего задержания была нервной. Я защищала активиста Андрея Карелина, которого задержали за антивоенную акцию. В отделе полиции на меня орали, что я тоже предатель Родины и скоро нас всех посадят.

Мария Малышева с Андреем Карелиным. 27 февраля Карелин растянул на перилах Аничкова моста баннер с надписью: «Путин — это война и кризис Б. Немцов». За пикет он получил 8 суток ареста / Фото из личного архива Марии Малышевой

В день обыска, пятого марта, я проснулась в семь утра. Лежала в кровати, почему-то было неспокойно. Накануне у меня в гостях были подруги, и одна из них, Аня, осталась ночевать. Когда в дверь начали сильно долбить, я сразу все поняла. Пошла будить подругу. Она спала как убитая. За год до этого в ее квартире тоже был обыск (Аня, как и я, активистка) — и ей очень долго стучали в дверь, потому что она ничего не слышала.

В глазок я увидела СОБРовцев в балаклавах. Сказала им, чтобы подождали, я сейчас открою. Они не стали ждать и уже через минуту начали спиливать дверь. Понимая, что если меня куда-то выведут, квартира останется незапертой, я им открыла.

Вошли трое СОБРовцев, следователь, двое оперативников и двое понятых. Понятые были настоящие — кто-то из соседей. Мне показалось, что они были немного в шоке от происходящего.

По моей просьбе все надели бахилы, уточнив: «Ну что, ждала нас?» Кстати, рекомендую обзавестись большим количеством бахил, если ожидаете обыск. Если у [опергруппы] нет установки все перевернуть и нанести вам ущерб, они, возможно, согласятся надеть.

Оперативники были обычные, не «политические». Они мне сами признались, что занимаются ерундой и ничего не могут с этим поделать. «Вот нам сказали изъять что-то политическое, а мы не знаем, что». В итоге в качестве «чего-то политического» они изъяли изданный за границей в 1980-е сборник советских политических анекдотов. При этом между двумя оперативниками произошел такой диалог:

— Дим, может, не будем изымать, это анекдоты про Брежнева, нас в интернете засмеют.

— Да нас и так засмеют.

Помимо анекдотов они изъяли всю технику и распечатку с новостью о задержании девушки, которую я защищала в суде: на фото она стояла с плакатом, на котором было что-то написано про войну и Украину.

Мы с Аней подбадривали друг друга. Нельзя было исключать, что ее тоже задержат, поэтому когда обыск стал подходить к концу, Аня ушла.

«А ничего поумнее вы не могли придумать?»

Районное управление МВД находится за углом моего дома. Мы шли туда пешком, мило болтали — я уверена, что случайные прохожие думали, будто это просто компания друзей. В управлении состоялся формальный допрос: «Известно ли вам про звонки с заведомо ложными сообщениями о терактах?» «Естественно, нет». После допроса мне сказали, что я могу идти. И я пошла.

Шла и думала, что же делать. У меня билеты на самолет, а я без мобильного телефона, без техники. Восстанавливать сим-карту и все-таки лететь в отпуск? У входа в дом меня ждал друг, адвокат Георгий Мелков. Когда я подходила, нагнали эти оперативники, Дима с Артемом. Сказали: «Нам жаль, но надо вернуться». Я так разозлилась! Сказала, что никуда не пойду, я голодная, отстаньте. «Нет проблем, пойдемте в кафе!» И мы вчетвером пошли. Это было похоже на что угодно, только не на задержание.

Когда мы приехали из кафе в Управление, вышел тот же следователь и сказал, что я подозреваемая по уголовному делу. Из-за всей этой атмосферы с походом в кафе и сборником анекдотов меня разобрал смех. Я совершенно искренне спросила: «А ничего поумнее вы не могли придумать?»

В коридоре сидел какой-то эшник. Я не видела его лица, но он меня, очевидно, узнал по митингам. У меня веселый характер, на акциях я смеялась, шутила. И в Управлении начала говорить что-то в духе «могли бы и лучше подготовиться». Эшник мне из коридора крикнул: «Ну ты в своем репертуаре». Я ответила: «Не плакать же!»

С полудня примерно до пяти вечера мы просто сидели в кабинете с адвокатом, следователем и операми. Часа два я провела в наручниках, но они были застегнуты чисто символически. На мой вопрос, что за цирк происходит, следователь сначала куда-то вышел поговорить, а вернувшись, предложил рассказать любимый анекдот из изъятого сборника.

У меня также был личный обыск, и ради него они пригласили с улицы двух девушек в качестве понятых. Я находилась в каком-то экстазе и прямо при оперативнице звала их на митинг 6 марта. Они пообещали прийти, но не знаю, сдержали ли обещание.

Вечером мы с оперативником Димой спустились по лестнице в изолятор Петроградского управления. Там, помимо денег и ценных вещей, у меня отобрали золотой крестик. Меня это очень возмутило, хотя формально они действовали по инструкции. Да, изделия из драгметаллов в изолятор нельзя — но это же не украшение, а религиозный символ. В общем, я поругалась с каким-то сотрудником, и он тут же начал мне рассказывать про «где вы были восемь лет». Я ему ответила, что все восемь лет протестовала против преступного режима, который развязал кровавую войну.

Мария Малышева во время «Марша материнского гнева» в Санкт-Петербурге, 10 февраля 2019 года / Фото: Елена Лукьянова, «Новая в Петербурге»

Спустя примерно час меня перевезли в изолятор на Захарьевскую. Мы почему-то очень долго ехали, еще дольше стояли и просто ждали. В камеру меня завели в ночь на 6 марта, и я сразу легла спать. Выпустили седьмого марта.

«Буду думать, что он честный человек»

Через пять месяцев, второго июля, было вынесено постановление о прекращении моего уголовного дела. Я про это узнала только в августе.

Уже в апреле 2022 года мы с моим адвокатом Даниилом Семеновым обжаловали и обыск, и задержание. Успешно получилось только с задержанием: два дня в ИВС были признаны незаконными. Думаю, в значительной степени мне повезло: насколько я знаю, другим подозреваемым по этому и аналогичным делам при очень похожих на мою жалобах отказали в признании их задержаний незаконными.

Наверное, сыграло роль и поведение следователя. Он долго уклонялся от явки в Ленинский районный суд (77 отдел полиции, о заминировании которого якобы сообщала Мария, находится в Адмиралтейском районе, как и Ленинский суд — ОВД-Инфо), ссылаясь на занятость. Пришел только 5 июля (тогда же суд вынес решение).

Сказал, что он меня задержал, потому что руководитель следственной группы отдал такое распоряжение. Никакими доказательствами моей причастности к уголовному делу он не располагал. Связаны ли показания следователя с его повышенной честностью или с пониженными интеллектуальными способностями? Я не в курсе. Предполагая в людях лучшее, буду думать, что он честный человек.

18 июля уже Петроградский районный суд (по месту нахождения соответчика — Управления федерального казначейства, то есть Минфина — ОВД-Инфо) принял решение о взыскании в мою пользу компенсации морального вреда. У него два основания: прекращение уголовного дела по реабилитирующим обстоятельствам и признание Ленинским судом моего задержания незаконным.

В исковых требованиях [по моральному вреду] мы заявляли миллион рублей — поровну за незаконное задержание и незаконное уголовное преследование. Присудили 100 тысяч (по 50 тысяч с МВД и Минфина). Ну, ладно. Важна не столько сумма, сколько сама идея компенсации. Размер мы не обжаловали. МВД подало апелляцию, и 14 декабря 2023 года Санкт-Петербургский городской суд оставил в силе решение Петроградского суда.

Параллельно в Октябрьском районном суде рассматривается мой иск о взыскании материального вреда. Общий размер заявленных требований по материальному вреду — 51 802 рублей. Решения еще нет.

Помимо компенсации морального и материального вреда, реабилитированный имеет право на уничтожение его отпечатков пальцев из базы спустя год после прекращения дела. В ответ на мое заявление из ГУ МВД мне написали, что отпечатки уничтожили, но это, конечно, никак не проверить.

Год назад передо мной извинилась прокуратура — естественно, не по своей инициативе: чтобы получить формальные извинения, я написала две жалобы.

Через месяц после обыска, в начале апреля 2022 года я уехала из России. У меня был очень сложный выбор: оставаться, продолжая делать и говорить все, что я считаю нужным, и, наверное, сесть — или уехать. Я выбрала второе. Не знаю, правильно ли поступила.

Мария Малышева выступает на митинге у Посольства России в Лондоне, 10 декабря 2022 года / Фото предоставлено Марией Малышевой

Про судьбу оперативников, которые участвовали в обыске и задержании, я ничего не знаю. Дима и Артем, если вы это читаете, передаю привет. Вы нормальные мужчины — жаль, что таких людей привлекают к неблаговидных делам.

Человека, который предупредил меня о задержании, насколько я знаю, серьезно повысили.

Всю изъятую при обыске технику мне вернули. Знакомый, который ее проверил, сказал, что там прослушка. В любом случае я уже не находилась в стране и возвращенной техникой не пользовалась.

Советские политические анекдоты мне тоже вернули.

Все юристы, наверное, знают про книгу известного немецкого правоведа Рудольфа фон Иеринга «Борьба за право». Понятно, что в нашей стране очень сложно бороться за право. Но если каждый не будет делать хотя бы маленький шажочек, все еще быстрее деградирует. Поэтому никогда не надо прекращать делать все, что мы можем.

Записала Галя Сова

«Лучше мне будет страшно сейчас, чем в десять раз страшнее потом»: Монолог фемактивистки из Челябинска, задержанной после одиночного пикета

Второго ноября в Челябинске задержали активистку «Уральской феминистской инициативы», которая вышла к стеле «Нулевая верста» в центре города с одиночным пикетом. Девушка стояла с плакатом «Хватит покушаться на репродуктивные права женщин!» После задержания ее доставили в отдел полиции и через несколько часов отпустили, выдав письменное предостережение. Мы публикуем историю активистки, в целях безопасности не называя ее имени.

Я обратилась к феминизму, потому что в определенный момент все мое окружение представилось мне как ужасно нетолерантное и нетерпимое по отношению к женщинам.

Чтобы почувствовать хотя бы какой-то комфорт и безопасность, я начала искать дружественные сообщества в интернете. Через несколько лет штудирования разных пабликов пришла к выводу, что я действительно готова участвовать в чем-то лично, не только онлайн, но и оффлайн. Если кто-то занимается активизмом в интернете, то, как правило, это происходит среди лояльной аудитории. А мне очень важно, чтобы акции были направлены на широкие массы людей, точнее, в первую очередь, конечно же, людинь, которые действительно смогут, возможно, ни разу еще толком не слышав о феминизме, заинтересоваться подобными вопросами, увидев, например, мой пикет на улице Кирова.

Мне кажется, это также более заметные акции и для властей. Мы же в основном проводим свои акции потому, что не согласны с определенными законопроектами, которые хочется некоторым людям продвигать очень-очень незаметно, осторожно, делая вид, что на самом деле это никого не волнует и не интересует.

В конце весны этого года я открыла для себя «Уральскую феминистскую инициативу» (УФИ), и с тех пор я там состою и стараюсь максимально по возможности вносить вклад в общее дело.

УФИ — феминистская организация Челябинска, Екатеринбурга и других городов Урала, которая придерживается позиций радикального феминизма. Мы занимаемся расклейкой листовок, связанных с женским вопросом, распространением петиций (например, о принятии закона о домашнем насилии), проводим одиночные и массовые пикеты — массовые мы согласуем всегда с администрацией города, так как стараемся действовать исключительно в правовом поле.

Согласованный пикет УФИ в парке им. Тищенко, Челябинск, 21 мая 2023 г. / Фото: «Уральская феминистская инициатива»

Мы развешиваем растяжки, пишем статьи, проводим дебаты, круглые столы, организуем феминистские кружки для обсуждения тематической литературы и теории радикального феминизма.

Про репродуктивное насилие и демографию

На данный момент государство не может напрямую запретить прерывание беременности, но оно всячески пытается усложнить процесс проведения аборта. То есть все эти недели тишины, консультации с психологом, который, конечно же, будет транслировать идею о том, что аборт — это грех, если не что-нибудь похуже. Мне кажется, что допускать давление на женщину в такой уязвимый период ее жизни, как беременность, нельзя. Когда женщины боятся жить, они вряд ли готовы будут какую-то новую жизнь пускать в мир, в котором им самим страшно находиться.

У нас есть еще довольно дикие инициативы — частично реализованные уже, как, например, ставить на строгий контроль часть экстренной контрацепции. То есть это даже не столько аборт, сколько исключительно контрацепция. Мне кажется, странно запрещать женщинам распоряжаться своим телом до такой степени, что даже применение средств контрацепции остается под вопросом в будущем.

Плюс некоторые — например, РПЦ — высказываются о том, что женщина должна рожать ребенка даже после изнасилования. У меня лично вызывают отвращение даже слова подобные в одном предложении. Если бы еще это было только высказыванием, но тут уже поступают предложения сократить срок, на котором возможно прерывание беременности — в том числе после изнасилования.

То есть наше государство очень коварным образом, по сути, пытается ограничить возможности для женщин распоряжаться собственным телом.

Демографию улучшить подобными мерами не удастся, потому что если у нас запретят аборты или слишком сильно усложнят к ним доступ, то будет очень-очень высокий уровень подпольных абортов и, следовательно, высокий уровень женской смертности. А это никоим образом не скажется положительно на демографии.

На акции

Я считаю, что, если не выходить на улицу, возможно, всем женщинам придется рисковать в будущем, когда они будут соглашаться на небезопасный аборт. Я просто выбираю меньшее из двух зол: лучше мне будет страшно сейчас, чем в десять раз страшнее потом. Это мое личное видение, я никого не заставляю подвергать себя опасности, это исключительно взвешенное решение должно быть.

Я подготовила плакат вручную, выбрала время, предполагающее достаточно большое количество людей, которые смогут увидеть мой пикет. Морально тоже настраивалась. Пикетировать встала в центре Челябинска около семи часов вечера.

Одиночный пикет активистки УФИ, Челябинск, 2 ноября 2023 г. / Фото: «Уральская феминистская инициатива»

Прохожие останавливались, многие подходили фотографироваться, кто-то очень сильно хотел встать рядом, чтобы выразить солидарность с моим мнением. Мне нескольким людям пришлось с извинениями объяснять, что с точки зрения законности это будет уже несогласованным мероприятием, если кто-то присоединится ко мне. И все, кто предлагал постоять рядом, обычно сразу понимали, о чем я говорю, извинялись и отходили чуть подальше.

Самую, наверное, большую отдачу я получила от молодежи, но я видела заинтересованные взгляды и людей более старшего поколения. Мне было приятно видеть это понимание и поддержку, сильно порадовала пара девушек, которые подошли ко мне, чтобы поддержать, с обнимашками, это было очень трогательно.

На самом деле, это, наверное, моя любимая часть одиночных пикетов, когда какие-то неравнодушные женщины подходят, чтобы выразить солидарность. Это позволяет мне почувствовать себя на своем месте.

Были и те, кто напрямую мне говорил, что, мол, я ничего не поменяю этим. Я считаю, что многие привыкли думать, что ничего нельзя поменять, и отсюда проблема пассивности. Но кому это больше всех выгодно? Естественно, тем, кто пытается продвигать подобные законы. Чем больше шума вокруг законопроекта, тем сложнее его втихую продвинуть.

Еще я столкнулась на этом пикете с провокатором — это был подвыпивший мужчина, который, видимо, очень сильно скучал в тот вечер и решил со мной поговорить. Он высказывал мысли, например, что это недостаточно серьезная проблема, что нужно пользоваться презервативами и тогда вообще никаких проблем не будет. Я сразу же ему напомнила, что у нас проблемы не только с абортами, но еще и с экстренной контрацепцией, ведь он же говорил что-то о контрацепции, так вот, пусть послушает еще и о том, что у нас ее хотят ограничивать.

Он вел себя достаточно неприлично — особенно по отношению к девочкам подросткового возраста, которые стояли напротив меня в качестве зрительниц. Он посчитал нормальным приобнять двух девушек, которые на вид были где-то в конце средней школы, причем еще с очень недвусмысленными предложениями пойти погулять. Обычно люди, которые не считают важными репродуктивные права женщин, в принципе права женщин особо важными не считают и уважать их не стремятся.

Потом ко мне подошел так называемый казак — человек в зеленой форме, аккуратненько показал удостоверение и попросил меня отойти. Я отказалась и сказала ему, что стою на одиночном пикете, что его не нужно согласовывать с администрацией, что я имею полное право здесь находиться. Затем он в мягкой форме дал мне понять, что если я не уйду, то приедет полиция.

Потом подошла еще пара людей в такой же форме. Они не придумали ничего лучше, чем буквально загородить мой плакат собственными спинами, и примерно в такой комбинации мы простояли до самого приезда полиции. Я, конечно, старалась держать плакат чуть повыше, но у меня не особо получалось. Но мне кажется, что у них получилось произвести абсолютно противоположный эффект, потому что люди, наоборот, более заинтересованно подходили ко мне, увидев, что какая-то реальная движуха происходит.

Казаки потом начали настоятельно просить всех прохожих отходить от меня подальше, говорили о том, что сюда скоро приедет полиция, и, в общем, давление они оказывали довольно сильное. Меня позабавил тот факт, что полиция достаточно долгое время не приезжала. Не знаю, почему так получилось, но они сами между собой уже начали переговариваться о том, что их сильно раздражает, что полиция не приезжает.

Казаки мешают проведению одиночного пикета активистки УФИ, Челябинск, 2 ноября 2023 г. / Фото: «Уральская феминистская инициатива»

В отделении

Когда приехала машина, меня вежливо попросили проехать в отделение. Я была к этому готова: показала документы, попросила их сложить мне плакат в тубус — там была очень сильная влажность из-за тумана. И после этого мы поехали в отделение. В участке они заполнили какой-то документ с информацией о том, что я делала, почему я здесь оказалась и все в этом роде. Мне его показали только мельком.

Часть сотрудников полиции разговаривала со мной откровенно грубо, с использованием нецензурной лексики, особо не церемонясь. Это, конечно, очень неприятно, но скорее просто раздражает. Я была к этому всему готова.

После заполнения документа меня оставили ждать в коридоре, где я просидела около часа или даже двух. Потом приехал дежурный, им оказался сотрудник из отдела по борьбе с наркотиками. Во время беседы с ним я чувствовала себя ужасно дискомфортно, потому что на меня оказывали достаточно сильное психологическое давление. Он заставил меня выключить телефон и положить его на край стола, аргументируя это тем, что я могу начать вести видеосъемку.

Задавали вопросы о месте работы, месте учебы, об адресе прописки, адресе проживания, о том, с какими людьми я живу, где работают мои родители, номера их телефонов и так далее. То есть у меня мягко пытались выуживать личную информацию.

Они продолжали манипулировать, утверждая, что вся эта информация есть у них в базе, что они просто так проверяют мою готовность «сотрудничать», как они выразились. Что если я отвечу на эти вопросы, они не будут расспрашивать меня про акцию. Я настаивала, что есть 51-я статья и я не буду свидетельствовать против себя. Я старалась ни на какие вопросы не отвечать. Потому что понимала, что, несмотря на все обещания, если я начну более охотно с ними разговаривать, они перейдут к вопросам про УФИ, а мне этого ужасно не хотелось, я боялась сказать что-то лишнее, боялась, что будут собирать информацию про участниц нашей организации, имена, адреса и т. д.

Одним словом, это было ужасно-ужасно некомфортно. Я была, на самом деле, отчасти не готова морально к такому давлению. Я была предоставлена там абсолютно самой себе — и тому сотруднику, которому очень хотелось от меня узнать побольше информации. Этот разговор длился около часа. Периодически в кабинет заходил какой-то другой сотрудник, он не представился, но, как я поняла, он был из отдела, который занимается митингами и т. д. Он спрашивал у дежурного, как проходит разговор, потом снова уходил.

В итоге по прошествии трех часов мне выдали предупреждение (предупреждение о недопущении нарушения требований Федерального закона от 19.06.2004 № 54-ФЗ «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествии и пикетированиях» — ОВД-Инфо). Довольно абсурден тот факт, что одиночный пикет в принципе не нужно ни с кем согласовывать, а в этом предупреждении, по сути, речь идет именно про организацию каких-то массовых мероприятий. И, если честно, я и не знаю, как они это себе объясняют.

Сейчас я хоть и волнуюсь, переживаю, но считаю, что оно того стоило. Но в эмоциональном плане это, конечно, очень серьезная встряска. У меня была истерика после того, как меня отпустили, потому что я очень сильно боялась сказать что-нибудь личное про себя, не знала, как потом это отразится на дальнейшей моей активистской деятельности. И именно этот факт, наверное, очень серьезно на меня давил.

Естественно, после пикета и моего задержания никто меня не бросил в растерянных чувствах. Мы всегда встречаем у отдела задержанных участниц коллектива, провожаем их до дома. Меня тоже встретили и проводили. Я была полностью обеспечена поддержкой, пониманием со стороны единомышленниц. Я рада, что решилась на эту акцию.

«Мы хотим жить». Как власти преследуют многодетную мать из-за протеста против строительства свалки

4 ноября Екатерина возвращалась домой с младшим сыном, на лестничной клетке ее ждали семь человек. Поводом стала фотография перед зданием районной администрации в поселке Китово Ивановской области. Екатерина Ядыкова и две ее дочери сфотографировались с плакатами «Китово против полигона», «Мы хотим жить» и «Статья 42 Конституции РФ. Каждый имеет право на благоприятную среду». Публикуем рассказ женщины о произошедшем.

Про строительство мусорного полигона рядом с нами я узнала от старшей по дому 18 октября, а на следующий день уже пошла на слушание в Шуйскую районную администрацию.

Там услышала, что под полигон отводится 42 га земли, будут свозить отходы первого и второго класса опасности. Некоторые земельные участки, которые были розданы для многодетных семей, находятся в 880 м от полигона, строительство уже идет. До моего дома 3-4 километра.

Я переживаю в первую очередь за экологию, мы воду пьем с нашей местной водокачки, то есть непосредственно из недр земли. Даже из Шуи приезжают набирать нашу воду. Мусор будут утилизировать, закапывать в землю, а вредные вещества могут просочиться в почву и так попасть в питьевую воду.

Часть мусора на полигонах сжигается, вонь от сжигания мусора пойдет вся на нас, у нас ветры с той стороны дуют. Рядом с полигоном находится детский оздоровительный лагерь «Огонек», в него дети из городов ездят дышать лесным воздухом. Мои дети тоже там отдыхают. Если будет свалка, лагерь придется закрывать.

Жители Китово протестуют против строительства полигона / Фото: страница «Творческая студия „ТЕЗА“» во ВКонтакте

Я открыто выражала несогласие: подписывала петиции, рассказывала о ситуации в социальных сетях, давала интервью для телевидения. Помимо этого, с другими мамами мы решили сделать флешмоб с фотографиями.

В четверг 26 октября я взяла с собой распечатанные на А4 надписи: «Китово против полигона», «Мы хотим жить» и «Статья 42 Конституции РФ. Каждый имеет право на благоприятную среду».

Я повезла дочерей на занятия — они проходят рядом с Шуйской районной администрацией: в соседнем доме детская школа искусств, в ней учится старшая дочка игре на скрипке, и еще через здание — центр детского творчества, в который средняя дочь ходит на танцы.

Мы приехали, до начала занятий еще оставалось время, я попросила старшую дочку сфотографировать меня с плакатом.

Дети заинтересовались, что у меня за плакаты, почитали и изъявили желание сфотографироваться: «Мама, можно, мы тоже с тобой сфотографируемся?» Честно, я не посчитала это каким-то правонарушением, у меня даже мысли такой не возникло.

Мы перешли дорогу от парковки к администрации, мимо проходила девушка, я ее попросила нас сфотографировать. Подошли к крылечку, встали перед ним, девушка начала фотографировать.

В этот момент во двор заезжает машина и встает у крыльца. Выходит женщина и, ни слова не говоря, достает телефон и начинает снимать нас. При этом девушка, которая нас фотографировала, в кадр не попала. Я спросила женщину: «С какой целью вы производите фотографию?» Она ответила: «Покажу главе администрации, что здесь происходит».

Было 15:30, я отвела детей на занятия, затем вернулась с ними домой. Часов в восемь вечера ко мне уже пришел полицейский, вероятно дежурный, так как во дворе стояла дежурная машина.

У него была бумажка: «Шуйская районная администрация просит провести проверку в отношении неустановленных лиц в количестве 3 человека». На что я ему сказала, что мы были там, сфотографировались в личных целях, фото в интернет не выставляли и выставлять не собираемся. Фото с детьми я не собиралась выставлять.

Полицейский записал мои слова и удалился. Он спокойно совершенно со мной разговаривал, к нему претензий нет.

«Я детей якобы заставила идти на пикет, раздала им листочки, назначила место, куда нужно встать»

На следующий день, 27-го числа, в районе обеда мне позвонили. Девушка не представилась, но сказала, что из полиции, попросила дать данные детей для объяснения насчет пикета.

Я отказалась давать данные детей по телефону, предложила приехать в отделение. Полицейская фыркнула: «Приезжайте, Советская 11», — и бросила трубку. Через время опять звонок, я ей сказала, что приеду, если у меня будет повестка. Женщина пообещала привезти повестку мне домой лично в два часа дня.

В три часа позвонили в домофон: «Полиция». Я открыла, в подъезд поднялись четыре человека. Они приехали с уже составленным протоколом по «митинговой» статье (ст. 20.2 КоАП). Уговаривали подписать протокол, но я отказалась, так как не была согласна с тем, что в нем написано. Никакой акции не было, мы только сфотографировались, и это заняло одну минуту.

Когда зачитывали протокол, я потребовала, чтобы сотрудники представились, тогда сотрудница Тимофеева одна показала удостоверение, остальные так и не показали документы.

Потом я уже узнала, что среди них был участковый, инспектор по делам несовершеннолетних, начальник отдела по делам несовершеннолетних.

Позже подошел еще один человек, подполковник полиции, угрожал, что у меня арестная статья и они имеют право меня скрутить и увести в отделение для дачи показаний.

Они пробыли около часа и уехали. Осталась инспектор по делам несовершеннолетних, попросила: «Хотя бы скажите мне, что случилось, потому что я вообще не понимаю, зачем меня сюда позвали». Я ей ситуацию объяснила, она записала, я подписываться не стала. Как стало позже известно, она составила протокол по статье о ненадлежащем исполнении родительских обязанностей (ст. 5.35 КоАП), отправила его в комиссию по делам несовершеннолетних. Я его в глаза не видела. Заседание назначили на 14 ноября.

В тот же вечер через полчаса сотрудники вернулись с повесткой в суд по статье 20.2 КоАП. Я расписалась. Это была пятница 27 октября, а 30 октября уже нужно было явиться в суд.

30 октября утром мы пошли в суд вместе с местным правозащитником Алексеем Лапшиным, чтобы ознакомиться с материалами дела. В суде их не оказалось, нам сказали ехать в ОИАЗ, к Тимофеевой, которая составила протокол.

Оттуда нас отфутболили, хотя мы написали ходатайство об ознакомлении с материалами дела, сказали идти к главному в отдел на Советскую 11. Там нам тоже не подписали ходатайство, сказали ехать в участковый пункт полиции на Вихрева 67.

Там сотрудники от нас убегали, их по полчаса-часу не было, потом возвращались. Наконец начальница отдела по делам несовершеннолетних сказала, что дела у них нет, его уже увезли в суд.

Мы поехали обратно в суд, в суде наше дело никак не могли найти, потом нашли, но не отдавали нам на ознакомление. Уже за полчаса до суда подполковник Савченко и начальник отдела по несовершеннолетним выходили из суда, мы их поймали, поехали в участок, и там уже нам дали посмотреть дело. Суда в тот день не было.

3 ноября приехали трое человек, в том числе инспектор Тимофеева, просили подписать уже другой протокол по статье о вовлечении несовершеннолетних в участие в пикете (ч. 1.1 ст. 20.2 КоАП). Я детей якобы заставила идти на пикет, раздала им листочки, назначила место, куда нужно встать, и дети от этого получили психологическую травму.

Я была на связи с адвокатом из ОВД-Инфо Оскаром Черджиевым, сказала, что ничего подписывать не буду, пускай присылают повестку. Они согласились, что отправят повестку почтой, и ушли.

На следующий день, четвертого ноября, я возвращаюсь с младшим ребенком после бассейна, соседка с первого этажа стучит в окно, говорит, что снова приехали ко мне. Я поднимаюсь на этаж, там вся лестница в полицейских, семь человек. Причем общаются с моей старшей дочерью через дверь. Спросили ее, есть ли дома взрослые и где мама.

Семь сотрудников полиции возле квартиры Екатерины, один из них в штатском / Скриншоты видео из личного архива Екатерины

В этот момент я подошла, отпираю дверь, завожу младшего, хотела закрыть дверь, чтобы раздеть ребенка. Одна из полицейских в гражданском поставила ногу, не дала мне закрыть дверь квартиры. Я просила ее убрать ногу, она не убирала, пришлось поднимать крик, что у меня ребенок.

Только после этого сотрудница убрала ногу, а я смогла закрыть дверь. Я раздела ребенка, позвонила адвокату, он сказал узнать, по какой статье они пришли и запереться дома, пускай присылают повестку. Я вышла к ним на лестничную клетку узнать статью, но вернуться в квартиру не получилось. Уже другой сотрудник припер дверь плечом.

В этот раз сотрудники вели себя по-хамски. Я начала снимать ситуацию на видео, это их немного сдержало. Сотрудник отошел от двери, а другая сотрудница стала зачитывать протокол. Я подписывать отказалась и ждала, когда ко мне приедет адвокат. Вместе с адвокатом приехали и журналисты от партии «Яблоко», пришли с камерами, от чего полицейским стало неловко, что их так много ко мне пришло. И соседи тоже понабежали.

Полицейские стали общаться мягче, записали мои объяснения и выписали повестку для детей, чтобы они дали показания седьмого ноября. Всего они пробыли там около два часов.

«Когда они уехали, меня трясло, приезжала скорая, зафиксировали паническую атаку»

Раньше с сотрудниками полиции я не общалась. Только было такое — соседи сверху буянили, полицию вызываешь, они приезжают через 2-4 часа. Или кто-то пьяный ломился в дверь, я вызывала полицию, они являлись через час.

Когда нужна их помощь, их не было, зато из-за фотографии перед зданием администрации все подскочили.

Теперь, когда вижу машины полиции, у меня мысли, что за мной едут, доходит до паники. Четвертого числа, когда они уехали, меня трясло, приезжала скорая, зафиксировали паническую атаку. Была у невролога, она тоже подтвердила, что это реакция на стресс.

Младший сын после четвертого две ночи просыпается и плачет, не хочет в садик, хотя раньше нормально ходил. Старшая дочь спросила, как учиться на адвоката.

С детьми общалась та же инспектор ИАЗ Романова, что ранее ногой держала дверь в мою квартиру. Дети ей сказали, что мама их не заставляла, они сами захотели сфотографироваться.

После этого сотрудница составила такой же протокол, с которым они приходили 3-4 числа, только поменяла фамилию с Тимофеевой на Романову. Я написала, что не согласна с протоколом.

Далее мы с адвокатом хотели ознакомиться с материалами дела, и нам опять отказали, сказали писать ходатайство и идти к главному.

14 ноября я ездила на комиссию по делам несовершеннолетних, однако она не состоялась, протоколы вернули в полицию, так как в них были ошибки.

Теперь ждем повестки в суд — два протокола по статьям ч. 1.1 ст. 20.2 КоАП и ч. 2 ст. 20.2 КоАП — и в комиссию по детям по ст. 5.35 КоАП.

Инициирует преследование первый заместитель главы администрации муниципального района Соколова Ольга Анатольевна. Это та женщина, которая нас сфотографировала и понесла показывать главе администрации. Она и подала заявление в полицию. Она же глава комиссии по делам несовершеннолетних.

Первый заместитель главы администрации Шуйского муниципального района Соколова Ольга Анатольевна / Фото: Администрация Шуйского муниципального района

Не знаю, где я ей перешла дорогу и какое отношение к полигону она имеет.

Наверное, хотели показать, чтобы другим было неповадно выступать против. Но когда это все произошло, люди возмутились, что на многодетную мать составили протокол за мнение. Многие впервые узнали об этом полигоне, подписали петицию.

Я выросла здесь, в поселке Китово, здесь училась, потом в Шуе жила и, когда замуж вышла, обратно вернулась. Мы живем здесь уже больше десять лет, растим детей, дети у меня тоже здесь в садик ходили, в школу ходят.

У нас в Китово все не согласны [со строительством]. У кого есть какое-либо юридическое образование, те пишут по инстанциям с просьбами о проверке, в прокуратуру написали заявление, активисты разослали жителям шаблоны обращений в администрацию. А бабушки максимум могут в подписных листах подпись поставить, что они против. По всему поселку люди подписывают подписные листы. У кого есть интернет, те подписывают электронные петиции. Надеюсь, что в прокуратуре найдут ошибки, и план поменяют.

Мы ведь всего лишь просим, чтобы этот полигон перенесли дальше от населенных пунктов. Ближе всего деревня Вятчинки, до нее только 880 метров. У нас столько свободного места. Да, там нет дороги, но когда идет речь о таких больших деньгах, неужели у них не хватит средств построить дорогу? Не понимаю, почему они нас не слышат.

Если меня сейчас не накажут, то, получается, все их действия неправомерные. Поэтому они пытаются максимально доказать, что я виновата.

20 ноября прошло заседание в Шуйском городском суде. Мы с защитником Оскаром Черджиевым подали ходатайства о вызове свидетелей со стороны защиты, а также попросили приобщить к делу ответ прокурора на жалобу одного из протестующих. В ответе прокурор признал, что участок под строительство полигона был выделен незаконно. Ходатайства наши удовлетворили.

Через неделю, 27 ноября было второе заседание. На заседание пришло около 50 человек, не все поместились, так как зал рассчитан на 30 человек. Пришли как мои знакомые, так и те, кто узнал о деле из соцсетей. Заседание длилось долго — шесть часов, свидетелями вызывали пятерых сотрудников полиции, в том числе тех, кто составлял протоколы. Допрашивали и замглавы администрации Ольгу Соколову, которая сделала фотографию меня и детей и показала фото полицейским. Свидетели со стороны защиты охарактеризовали меня как хорошую мать, пояснили, что полицейские на меня давили.

Группа поддержки Екатерины в суде / Фото: Оскар Черджиев

Дело прекратили из-за малозначительности, формально посчитали, что есть правонарушение, но так как нет никаких вредных последствий и вообще ситуация абсурдна, то два протокола прекратили: по статьям ч. 1.1 ст. 20.2 КоАП и ч. 2 ст. 20.2 КоАП.

Я решением недовольна, так как не считаю 40 секунд фотографирования пикетом. Считаю, что дело надо было закрывать за отсутствием состава правонарушения. Пикетирования не было, было фотографирование. Об этом сказали свидетели и это было видно на видеокамере, в соцсети тогда я фото не выкладывала.

Остался протокол по исполнению родительских обязанностей ст. 5.35 КоАП. Пока не знаю, будут ли меня привлекать по этой статье или дело тоже закроют.

Записала Аури

29.11.2023, 13:34

«Сплю и реву»: основатель центра помощи трансгендерным людям уехал из России

Ян Дворкин, руководитель и основатель Центра Т, до последнего оставался в любимой Москве. Но узнав, что 30 ноября в России могут признать экстремистским «движение ЛГБТ», они с мужем раздали котов, собрали маленький чемодан и уехали. Центр Т помогает трансгендерным и небинарным людям — Ян боится, что с принятием новой квирфобной инициативы такая работа обернется для него тюремным сроком до десяти лет. Мы записали историю вынужденного отъезда.

17 ноября я был в кофейне, покупал себе кофе. И тут увидел, что в одном из телеграм-каналов появилась новость с красным восклицательным знаком. Я стал медленно открывать ее, в это время начали звонить журналисты, я их сбрасывал. Из международной правозащитной организации написали с вопросом, нужна ли мне помощь в эвакуации. Я такой: «О Господи, что происходит?!» Быстро долистал до этой новости — и понял: да, мне нужно быстро выехать из страны.

Последние два года я жил с ощущением, что мне надо одновременно готовиться к нескольким реальностям. Первая — в которой я продолжаю жить и работать в России. Вторая — я сажусь в тюрьму. Третья — я в эмиграции. В четвертой реальности меня убивают (на этот случай я составил завещание). И сейчас я понимаю, что в наименьшей степени был готов именно к эмиграции.

Но спокойно ждать 30 ноября было нельзя, потому что про Центр Т начали говорить со всех сторон. Он мелькал в [пропагандистских] телевизионных шоу, а [депутат Госдумы] Николаев отправил в Генпрокуратуру обращение [с требованием проверить клиники, выдававшие в 2023 году транслюдям справки F64.0 для смены гендерного маркера в документах]. В этом обращении Центр Т упоминается раз десять.

Я публичный человек, давал много интервью, на меня неоднократно заводили административные дела. Я нахожусь в реестре [Минюста] как человек, отвечающий за работу «иностранного агента» — Центра Т (организацию внесли в реестр в июле 2023 года — ОВД-Инфо). И понимаю, что репрессии в отношении ЛГБТ-людей переходят из административной плоскости в уголовную, а это совершенно другие риски. За организацию «экстремистского» сообщества можно получить 10 лет (по статье 282.2 УК — ОВД-Инфо).

В этот же день, через два часа, мы разговаривали с командой, пытаясь оценить риски каждого. [На момент интервью] двадцать человек уже уехали из страны — в первую очередь это публичные люди, которые давали интервью как сотрудники Центра; и люди, чьи данные сливали в ультраправые паблики. На мой взгляд, все они — первые, кого будут разрабатывать на экстремизм.

Мне было очень страшно последние дни [до отъезда]. К тому же я жил по адресу прописки, на который зарегистрирована организация. Было ощущение, что ко мне в любой момент могут прийти.

[У нас с мужем] были шенгенские визы на случай экстренного отъезда. Мы отдали обоих котов друзьям и малознакомым людям. Покидали вещи в маленький чемодан. Я взял ЛГБТ-флаг, который мне подарили на день рождения, на нем много подписей. Мечтаю, что когда-нибудь с ним можно будет выйти на прайд и в России. Буду его возить с собой.

Мы улетели из России. В Москве осталась квартира. Я не могу ее сдать, так как подозреваю, что у меня будут обыски. И боюсь, что при обысках разнесут все вещи. Поэтому коробку с дорогими вещами — детскими фотографиями и рисунками (Ян воспитывал приемного ребенка, но на него донесла сотрудница опеки, после чего Дворкина оштрафовали на 100 тысяч рублей за «пропаганду» ЛГБТ, а родительские права передали другой приемной семье — ОВД-Инфо) — я отдал подруге на хранение.

Послание силовикам на случай обыска, оставленное на входе в квартиру / Фото предоставлено Яном Дворкиным

Сейчас я не знаю, в какой стране буду жить. Все время сплю и реву. Я чувствую сильную дезориентированность. Для меня как человека, который никогда не хотел уезжать из России, происходящее, конечно, насилие.

У Центра Т в Москве есть шелтер для трансгендерных людей. За последний месяц соседи несколько раз вызывали туда полицию (один из соседей признался адвокату, что сделал это, так как «тут ходят постоянно люди нетрадиционной сексуальной ориентации» — ОВД-Инфо). В первый раз полиция задержала всех постояльцев, их отвезли в отделение и сказали, что утром все поедут на «СВО». Мы безумно перепугались. Посреди ночи приехала адвокат и, к счастью, всех оттуда вытащила.

Через несколько дней история повторилась. Но на этот раз постояльцы не пустили полицию: просто сидели и ждали адвоката.

А еще через день пришли какие-то люди. Они начали выбивать дверь в квартиру: пилили замок, выбили глазок, почти снесли с петель. Постояльцы забаррикадировались в ванной. Они не могли понять, это бандиты или полиция. Никаких опознавательных знаков на этих людях не было.

В это время в шелтер выехала адвокат. Решив, что она может попасть на бандитов, мы сами вызвали полицию. А потом постояльцы наблюдали в окно потрясающую картину: приехала полиция, из подъезда вышли двое мужчин, переговорили с полицией, и все разъехались в разные стороны. Полиция даже не поднялась к нам, не составила протокол.

Конечно, мы всех вывезли из шелтера, сменили локацию. И теперь сильно грустим, потому что такая история с соседями может повториться в любом районе, в любом доме. До первого вызова полиции — а дальше опять искать новую квартиру и съезжать.

Впрочем, работа шелтера после 30 ноября будет под вопросом, потому что это целиком очный проект, по-другому невозможно. Будущее шелтера в первую очередь зависит от сотрудников, которые остаются в России. Будут ли они готовы работать, если нас признают экстремистской организацией? В любом случае мы перестроим работу так, чтобы сотрудников нельзя было с нами связать.

Естественно, сам Центр Т продолжит работать. Просто придется снова адаптироваться. Мы уже разрабатываем план, чтобы люди могли безопасно получать от нас помощь и участвовать в наших проектах.

Знаете, я никогда не жил в государстве, в котором принадлежность к ЛГБТ означала бы получение уголовной статьи (Яну 33 года, поэтому он почти не застал статью за «мужеложство» в Уголовном кодексе — ее отменили в 1993 году — ОВД-Инфо). С ужасом думаю о том, как такая жизнь может выглядеть. Похоже, теперь есть вероятность узнать.

Записала Галя Сова

21.11.2023, 20:05

«У кого-то это вызывает ненависть, а у меня, скорее, страх»: монолог студента СПбГУ, которого отчислили за градозащиту

Когда российская армия вторгалась в Украину, студент СПбГУ Кирилл Каверин не думал, что война — это «категорически плохо». Прошел год и восемь месяцев. Кирилла задержали на 12 суток за защиту от сноса петербургского дома Басевича, а потом из-за ареста отчислили с третьего курса политфака без права на восстановление. Взгляды 20-летнего парня стали меняться. И вот в какую сторону.

English version

До случая с домом Басевича меня задерживали только один раз. Это было весной, мы с одногруппником Дмитрием Андреенко проходили мимо метро «Волковская» и у одного из домов заметили бесхозный автомобильный номер. Я его подобрал, положил в рюкзак, он оттуда немного торчал. Думал: повешу на стену в общежитии. Вдруг видим — стоят полицейские машины. [Силовики] нас остановили, говорят, на вас наводка пришла. Ну и отвезли в отделение. И мы там два часа сидели. Номер сначала забрали, потом отдали. Еще у нас были две закрытые банки пива в рюкзаке. Их полицейские тоже забрали и не хотели отдавать. Ну, Дмитрий пошел разбираться, пиво вернул. Полицейские сказали: «Вам что, пиво жалко? Новое купите». Мы ответили: «Жалко».

«Сумасшедшие и смешные»

В 2021 году я переехал из подмосковного Красногорска в Питер, чтобы учиться на политфаке СПбГУ. Интерес к политологии у меня был, наверное, с 2017 года, когда шли общественные протесты (серия антикоррупционных митингов, которые организовали Алексей Навальный и его сторонники — ОВД-Инфо). Через пару лет в России появилась субкультурная мода на политику: паблики типа «Plum», «Мемы для русских», «Либертарианство в схемах и мемах» и так далее. Мне кажется, они оказали большое влияние на политическую социализацию молодежи.

Мне нравилось учиться на политфаке. Во-первых, из-за самой атмосферы: политфак находится в Смольном (в одном из исторических зданий Смольного монастыря, памятнике архитектуры XVIII века — ОВД-Инфо), рядом с [одноименным] собором. Это одно из самых красивых учебных заведений не только в России, но и, наверное, в Европе. Можно сравнить с Оксфордом. Оно выглядит очень круто, даже, может быть, слишком элитарно. На первом курсе у нас проходили лекции в бывшей часовне, в помещении со странной акустикой.

Во-вторых, на политфаке я нашел своих людей — как поется в песне, «сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных» (из песни «Зоопарк» группы «Гражданская оборона» — ОВД-Инфо) — и подружился с ними. Про сам образовательный процесс могу лишь сказать, что в СПбГУ компетентные преподаватели.

Собственно одногруппник Дмитрий Андреенко и привел меня в градозащиту. Мы много гуляли по городу, катались на трамваях. Появился интерес к архитектуре и ощущение: нужно действовать. Раньше я не участвовал в градозащите и жалею об этом.

Кирилл Каверин / Фото из личного архива

В Красногорске таких активистов, как в Питере, вообще нет. А у нас ведь есть микрорайон Брусчатый поселок, построенный в 1930-е. И кроме него, в Красногорске нет ничего, что можно было бы назвать лицом города. В войну поселок переделали в лагерь, и там находились высокопоставленные немецкие военнопленные, например, [фельдмаршал Фридрих] Паулюс (командующий 6-й армией, капитулировавшей под Сталинградом — ОВД-Инфо).

Сейчас в этом микрорайоне городской Музей антифашистов (название — по Центральной антифашистской школе, где перевоспитывали военнопленных — ОВД-Инфо). Точнее, когда я месяц назад искал его на карте, оказалось, что он называется «филиал Музея Победы». Я даже не понял, почему и когда его так переименовали.

Сейчас от оригинального Брусчатого поселка осталась пара зданий. Все снесли и застроили многоэтажками. Я смотрю на макет микрорайона, который представлен в музее, и думаю: как обидно. Если бы поселок сохранился, сюда приезжали бы туристы. Ну, вот, к сожалению, никто не защитил. И так везде.

Визит человека из Центра «Э»

В петербургской градозащите есть самые разные люди. Да вот даже касаемо войны бывают диаметрально противоположные позиции. Может, лучше бы у всех была одна позиция, но не сказать, что это общему делу как-то мешает. Да, я знаю, что петербургские градозащитники писали Александру Бастрыкину (начиная с лета 2022 года ряд градозащитников подписали около десятка посланий главе Следственного комитета с просьбами защитить разные городские объекты, а также отправляли благодарственные письма и поздравления с днем рождения — ОВД-Инфо).

Конечно, можно рассуждать, что Бастрыкин — представитель системы, а система — это ничего хорошего. С другой стороны, ну нельзя всерьез думать, что все решается силами горизонтальной организации. Взаимодействие с системой неизбежно.

Про дом Басевича я узнал этой весной, непосредственно перед его сносом. 24 мая Паше [Шепеткову] (один из защитников здания — ОВД-Инфо) написал активист, который находился в доме. Связь пропадала, было непонятно, что с ним. К тому моменту снос вовсю шел.

Делать было нечего, мы (Кирилл, Павел и еще один активист Игорь Кузнецов — ОВД-Инфо) пошли на стройку. Там было открыто, мы просто зашли через ворота в строительном заборе. И сразу закричали: «Человек в здании, остановите стройку!» Потом Игорь с Пашей побежали, их поливали водой из техники. А меня сразу скрутили какие-то строители, положили на землю, придушили, как Джорджа Флойда, и держали так минут 10. Тогда же была словесная перепалка с директором [по строительству ПСБ «Жилстрой» Дмитрием] Михайловым (отвечает за реконструкцию дома Басевича — ОВД-Инфо), он сказал, что ему предлагали деньги, чтобы нас устранить — и так рукой у горла провел. Потом приехали полиция, скорая, меня осмотрели — были только легкие царапины.

Нас привезли в отдел. Мы думали, что все будет нормально — максимум 500 рублей штрафа: у нас не было (да и сейчас нет) ощущения, будто мы сделали что-то серьезно противозаконное. И тут приехал сотрудник Центра «Э». Насколько я понял, его звали Арам Хачатрян: я опознал его по фотографии, которую мне показали журналисты издания «Север.Реалии».

Ну и он стал на нас давить, причем в такой нецензурной форме. Настойчиво просил выйти с ним по одному, чтобы поговорить. А еще, узнав, что я студент, сказал, что у меня будут самые большие проблемы. Мое предположение: он хотел связать нас в какую-то политическую группу или проплаченное политическое движение. Мы отказались говорить с ним без нашего защитника (адвоката Сергея Подольского — ОВД-Инфо), и сотрудник ушел.

Ночь мы провели в обезьяннике, наутро был суд. Все, даже наши конвоиры, удивились, что нам дали так много суток (Кирилла арестовали на 12 суток, Павла и Игоря — на 14 — ОВД-Инфо). После суда нас снова привезли в отдел под предлогом сдачи отпечатков пальцев. Держали там часа три или четыре. Привели еще одного градозащитного активиста, Алексея [Осокина]. Приехал сотрудник уголовного розыска. Мы сидели в обезьяннике и смотрели, как он спрашивал у Алексея: «Сколько тебе платят? Какая в твоей квартире планировка?» Потом он, как и [сотрудник Центра «Э»], пытался нас вывести по одному. Мы снова отказались, и он ушел, сильно хлопнув дверью.

«Русское поле экспериментов»

Шло лето, и я думал, что майская история уже забылась. 31 августа я скроллил корпоративную почту и тут увидел приказ об отчислении. Появилась тревога, но я подумал, что, может быть, обойдется. А в отделе по работе с молодежью мне сказали, что это отчисление без права на восстановление, то есть я могу только снова поступить на первый курс. Причина — нарушение локальных актов СПбГУ.

Вообще я сперва не очень хотел предавать огласке мое отчисление я решил просто уйти, «хлопнув дверью». Поэтому информация о нем появилась только через месяц. Документы, которые привели к отчислению (это в том числе некие письма петербургского главка ГУ МВД и российского министерства науки — ОВД-Инфо), я так и не увидел. Говорят, что их вообще сложно получить — СПбГУ не предоставляет.

Родители плохо отреагировали на новость. Расстроились. И это, конечно, самое неприятное. Они не осуждают мою гражданскую активность, но не видят в ней смысла. Не понимают ее, как, наверное, и многие. «Зачем, когда можно спокойно жить?»

Теперь есть угроза, что меня призовут в армию. Попасть туда не хотелось бы, тем более в нынешнее время.

Про новое поступление в вуз не знаю, хватит ли сил. В любом случае я бы выбрал другую специальность — например, пошел бы на дизайнера, как хотел в 10 классе. Еще есть желание открыть в Москве секонд-хэнд с интересными вещами. Не знаю, насколько это реально. Из ближайших планов: выпустить на моем ютуб-канале «югент!» документальный фильм про музыку 2020-х в России, над которым я работал последний год.

Последние полтора года мои взгляды были колеблющимися. В начале войны у меня не было, как у многих, такого представления, что это категорически плохо. Можно сказать, что я относился с каким-то компромиссом. Потом этого становилось меньше и меньше. Свою роль сыграло и задержание, и вообще постоянные столкновения с полицией.

Павел Шепетков, Игорь Кузнецов и Кирилл Каверин в Санкт-Петербургском городском суде во время апелляции, 30 мая 2023 г. / Фото: SOS СПб СНОС

Помимо истории с автомобильным номером, была еще такая. Летом тот же Дмитрий Андреенко приезжал погостить в Москву. И мы поехали на Лосиный остров. Погуляли 20 минут, делать там нечего, пошли на МЦК. А там — полицейские. И они начинают: «Что вы там делали? Давайте телефоны». Смотрят все переписки, «Яндекс Карты». Я сначала решил, что они по политической теме ищут, но потом понял, что искали про закладки.

И вот такие моменты теперь постоянно. Возникает чувство, что могут в любой момент прийти за кем угодно, система может что-то с тобой сделать. Просто у кого-то это вызывает ненависть, а у меня, скорее, страх. Тревогу такую. Ничего хорошего в этом я не вижу. Считаю, что если двигаться по этому пути, буквально через 10 лет в России все будет очень плохо.

А я не хочу уезжать: мне нравится мой двор, мой пруд. Не знаю, что еще сказать. «Русское поле экспериментов» (название еще одной песни, а также альбома «Гражданской обороны» — ОВД-Инфо). В общем, все так печально.

Записала Галя Сова

01.11.2023, 16:15

«Первое, что меня спросили, — бандеровка, что ли?» Жительница Москвы вышла в пикет против атаки ХАМАС на Израиль. Ее обвинили в дискредитации армии РФ

8 октября вечером Ирина Завзянова вышла к посольству Израиля в одиночный пикет с плакатом, на котором было написано слово «Terrorism», перечеркнутое красной линией. На этот шаг девушку подтолкнула атака ХАМАС по территории Израиля. Пикетчицу практически сразу задержали, а затем выписали протокол почему-то о дискредитации российской армии. Публикуем историю Ирины.

В тот день я много ездила по городу, была дождливая погода. Из-за этого я между делами забегала в кофейни, чтобы переждать сильный ливень и согреться чашечкой какао. В каждой я прислушивалась к разговорам людей. И я была в шоке. Многие ожидаемо обсуждали конфликт Израиля и Палестины, но шокировало не это, а то, какая у этих людей была реакция. Прослеживались ликование, восторг и ярко выраженная поддержка группировки ХАМАС.

Один момент я запомнила особенно хорошо. В кофейню зашел мужчина и закричал: «С праздником! С днем рождения президента!» (7 октября — день рождения Владимира Путина — ОВД-Инфо) На мое выраженное вслух сомнение в адекватности этого мужчины последовало «Хохлам место показали, теперь и евреям покажут».

На этом этапе мне стало понятно, что молчать я не могу. Z-патриоты почему-то решили, что у них есть мандат на вседозволенность, и они могут сказать все, что угодно, где угодно, не встретив при этом общественного сопротивления, и что право силы в XXI веке еще может являться возможным и легитимными. Это не так. Терроризм неприемлем нигде в мире и ни в какой форме — как в Израиле, так и в Украине. И именно эта мысль была заключена в той моей надписи на плакате.

Тогда же, ближе к вечеру, я вышла к посольству Израиля на одиночный пикет. Почти сразу меня задержали полицейские: они обступили меня с трех сторон. Причину не сказали, только попросили паспорт, а плакат отняли, перед этим сняв его на телефон. На мой вопрос: «С какой целью вы берете мой паспорт?» мне ответили: «Вам сейчас все объяснят». Пока мы ждали «сопровождающих», которые должны были меня доставить на Якиманку (отдел полиции по району Якиманка — ОВД-Инфо), один из полицейских обратил внимание на ленту на моей сумке (она изображает флаг Украины) и спросил: «Украина? Бандеровка, что ли?»

Я не поняла вопроса, к чему он и зачем, решила уточнить у него — ответа не получила. Он сделал еще несколько фото меня, плаката и ленты и просто ушел.

Когда мы уже были в отделе, никто из присутствующих так и не объяснил мне причину задержания. Только спустя некоторое время, примерно через полчаса, сотрудник МВД сообщил, что я задержана по статье 20.2 КоАП (нарушение установленного порядка проведения акции). На мой вопрос, в чем заключается само правонарушение, мне, уже по обыкновению, никто не ответил. Сказали просто ждать.

Через час ко мне приехал адвокат, предоставленный ОВД-Инфо (куда я сообщила о своем задержании, еще будучи у посольства). Тогда нам двоим выдали протокол, в котором фигурировала совсем другая статья — 20.3.3 КоАП (дискредитация армии — ОВД-Инфо). Объяснил ли мне кто-то, почему поменялась статья и в чем они увидели дискредитацию российской армии? Объяснений не последовало. Нам просто отдали документ и все. Сейчас он находится у моего адвоката.

Плакат, с которым задержали Ирину / Фото предоставлено Ириной Завзяновой

На данный момент по делу от меня требуется явка в отдел для «исправления неточностей в протоколе». Я со своей стороны не вижу в этом необходимости. Адвокат также не видит необходимости в моей явке. Но она готова сопровождать меня и консультировать, если потребуется, сейчас мы на связи.

Эта ситуация вызвала у меня удивление: насколько же высок уровень абсурда, что сотрудники МВД задерживают тебя «просто», сами не понимая, почему и зачем они это делают. На всякий случай, получается?

Забавно, но по поводу задержания я не чувствую ничего. Меня это не удивило, меня это не напугало и меня это не разочаровало. Это лишний раз подтвердило абсурдность происходящего. Ничего нового я не увидела и нового ничего не открыла — у меня и без того были уже открыты глаза. Но меня все равно удивило, что так мало людей проявило участие к горю израильтян.

Сейчас обо всем этом я думаю следующее: если государство так боится протеста — любого протеста, — значит, государство видит, что протест возможен. Что еще более важно — государство этого протеста боится. И вот здесь есть над чем подумать.

Касательно конфликта Палестины и Израиля, — здесь меня больше всего возмущает позиция российского правительства. Она мне видится абсолютно людоедской, и отсутствие обратной реакции со стороны российского общества меня шокирует. 12 октября ФАДН (Федеральное агентство по делам национальностей) приравнивает участие в акциях поддержки стран-участников конфликта к экстремистской деятельности. И, как известно, ХАМАС и Хезболла в России террористическими организациями не признаны, зато признан батальон «Азов». Что здесь можно добавить?

При всем этом со мной после пикета и задержания ничего плохого не происходило. Не было ни травли, ни гонений, хотя знакомые из-за границы абсолютно серьезно задавали мне такие вопросы. Уровень репрессий в РФ явно переоценивается как за рубежом, так и внутри страны, как мне кажется исходя из моей ситуации.

На данный момент я нахожусь в Алматы, куда, по нашей ежегодной традиции, мы семьей прилетаем отметить наши дни рождения. Здесь же я, как волонтер, помогаю в центре помощи Украине. К сожалению, уровень поддержки Украины упал, и хотелось бы привлечь внимание к гуманитарной проблеме особенно в преддверии зимних холодов. Помощь собирать нужно уже сейчас.

Дальше я планирую вернуться в Россию, оспорить, как мне кажется, необоснованно выписанный протокол и после принять участие в голосовании на президентских выборах.

Записала Вета Шассен

«Я — один колосок среди поля»: монолог жителя Нижегородской области, которого преследуют за надпись «Нет войне» и сине-желтую крышу дома

С начала полномасштабного вторжения житель поселка Решетиха Нижегородской области Александр Горелов заявляет о своей антивоенной позиции. Он написал «Нет войне» на двери своей машины, а затем покрасил крышу своего дома в цвета флага Украины. В августе 2023, пока Александра допрашивали после обыска по статье о ложном сообщении о теракте, неизвестные люди пришли и перекрасили крышу. ОВД-Инфо публикует историю Александра.

English version

Я родился и всю жизнь живу в Решетихе, это поселок в Нижегородской области. Когда я закончил школу в 2001 году и не знал, куда поступать, мой папа посоветовал мне идти на экономиста-менеджера. Работал я не по специальности, сначала занимался сборкой мебели, а теперь ремонтом квартир.

В политическом смысле я долгое время был, что называется, ватником — даже повышение пенсионного возраста поддержал, как дурак. Но в 2019 году я столкнулся с правоохранительной системой сам.

У нас все, даже полицейские, ставили машины на тротуаре, и мне в какой-то момент это надоело. Я пошел в пункт полиции с просьбой убрать машину и решить эту проблему. Сотрудник очень долго со мной препирался, требуя документы, и я решил записать наш разговор на видео. Полицейский начал махать руками и кричать: «Да ты блогер, тут так нельзя». Но машину все же убрал.

Через три дня мне нужно было зайти в пункт полиции по своим делам, и сотрудник, назвавший меня блогером, меня узнал и сфабриковал против меня дело о неповиновении полиции (ч.1 ст. 19.3 КоАП). Я пришел вообще по своим делам — а меня на сутки посадили в клоповник. И это даже не оскорбление, я действительно после ночи в полицейском отделе принес клопов домой. Тогда мне дали штраф в тысячу рублей. Я просто пытался изменить свой поселок к лучшему, а столкнулся с безразличием и даже агрессией. С этого момента я начал следить за оппозиционными политиками.

Когда началось полномасштабное вторжение России в Украину, я захотел высказать свою позицию — баллончиком с черной краской написал «Нет войне» на двери своей красной машины. 6 марта 2022 года была всероссийская антивоенная акция, в которой я решил принять участие. Помимо надписи на двери, на заднем стекле я прикрепил изображение Путина со скрещенными костями и подписал «Путин — убийца».

Надпись на машине Александра / Фото предоставлено Александром Гореловым

Собственно, моя машина и стала моим антивоенным высказыванием, я стоял рядом с ней на площади. Я не ожидал, что что-то изменю, но мне было важно исполнить внутренний долг. Простояв около часа, я решил зайти купить хлеба около площади и потом поехать домой. Возвращаюсь к машине — а вокруг нее толпится человек 8-10 полицейских.

Их заинтересовала даже не надпись «Путин — убийца» на заднем стекле, а именно «Нет войне» на двери. Начальник пункта полиции Читалин, который тоже приехал посмотреть на машину, решил ее арестовать под видом вещдока. ГИБДД забрала автомобиль на штрафстоянку, и, как я теперь уже понимаю, они начали тянуть время.

4 июня, за два дня до истечения срока давности по статье о дискредитации (ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП), меня вызвали в пункт полиции. Я решил поехать 8 июня, чтобы срок давности прошел, но дело уже было сфабриковано. Собственно, дискредитацией признали только «Нет войне», а фраза «Путин — убийца», как им показалось, в рамках закона. Тем не менее, суд вернул дело полицейским из-за истечения срока давности.

Через месяц меня позвали забрать машину, но на самом деле полицейские придумали мне новое дело — организацию митинга (ч. 2 ст. 20.2 КоАП). Снова меня оставили на ночь, а на следующий день суд оштрафовал меня на 20 000 рублей. Я думал, что на этом дело и закончилось.

Весной 2022 года я решил покрасить крышу, купил синюю и желтую краску. Сначала покрасил верхнюю часть [крыши] в синий, а уже ближе к концу лета покрасил низ в желтый. Собственно, так крыша и простояла всю зиму и следующую весну.

Ко мне правда однажды приходил полицейский и буквально забросал меня вопросами: «Почему вы покрасили крышу? С какой целью выбрали синий и желтый?» Я ответил, что справок не даю, захотел и покрасил, и он просто ушел.

Покрашенная крыша дома Александра / Фото предоставлено Александром Гореловым

Ощущение, что им заняться нечем: то к моей машине, то к крыше прикопались. Полицейские пришли за объяснениями к моим соседкам, которые меня и сдали с потрохами. По их мнению, я «хулиган, который никак не угомонится». Как позже выяснилось, донос на мою крышу написали все же не соседки, а глава поселка — бывший полицейский Чурилов.

Вечером 2 августа 2023 года я был дома, когда ко мне пришли незнакомые люди: следовательница в форме, две женщины в полицейской форме и двое мужчин в гражданском. Следовательница сказала, что у них есть постановление на обыск. Я успел оповестить «Забрало», и мне сразу же перезвонил адвокат.

Пока мы ждали адвоката, я успел ознакомиться с постановлением. В нем было сказано, что в декабре 2022 года на электронную почту администрации Решетихи пришло сообщение о заложенных бомбах. Естественно, сами бомбы никто не нашел. 11 июля 2023 года начальник полиции УМВД написал рапорт, что я якобы причастен. Один рапорт — это уже стало для суда основанием для того, чтобы выдать постановление на обыск у меня дома. Причем на самом обыске был и тот самый начальник УМВД, из-за рапорта которого ко мне пришли.

Как только у меня забрали телефон, сразу начали разбрасывать вещи, сдирать покрывала, демонстративно стали топтаться на вещах. Понятыми позвали соседок, которые меня оговорили. Они были в шоке от обыска, но все равно продолжали меня обвинять: «Ты сам виноват, нельзя же было против войны выступать». У меня изъяли все старые, в том числе неработающие, телефоны, жесткие диски и записи камер видеонаблюдения.

После обыска мой дом опечатали и сказали, что мы должны поехать на допрос. Я спросил: «А я вернусь вообще домой?» Они ответили, что не собираются меня арестовывать, и предложили поехать на своей машине.

В пункте полиции меня попросили написать дополнение к протоколу обыска. Через 15 минут после того, как мы приехали с полицейскими, ко мне присоединилась мой адвокат Кристина из «Забрала». Первым делом она спросила, кто перекрашивает мою крышу. Я был в полной растерянности после обыска и даже сначала не понял, о чем речь. Оказывается, как только мы уехали после обыска, неизвестные люди вошли ко мне домой и начали самовольно перекрашивать мою сине-желтую крышу.

Неизвестные перекрашивают крышу дома Александра / Фото: проект «Забрало»

После того, как я дал показания, выяснилось, что помимо обыска по статье о заведомо ложном сообщении о теракте (ч. 2 ст. 207 УК), на меня еще снова сфабриковали административку о дискредитации (ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП). Протокол точь-в-точь как в прошлом году — полицейский буквально с листочка переписывал. Я его спросил, всегда ли он так делает, он ответил: «А какая разница?»

Я начал протестовать, что суд по 20.3.3 уже был, и я даже штраф выплатил. «Так тогда тебя осудили за машину с наклейкой „Нет войне“ на площади, а теперь ты поставил эту же машину у дома. Если еще куда поедешь на ней — еще и уголовку на тебя состряпаем», — начал мне угрожать полицейский. 20 сентября по этому делу у меня будет суд.

Начальник полиции пытался вывести меня на разговор по душам: «Зачем ты это делаешь? У нас там воины погибают — там ведь нацисты». Я сказал, что был в Украине и не видел никаких нацистов. Как я могу [войну] воспринимать по-другому, если мои бабушка с дедушкой в голоде росли после войны. Они мне всегда говорили, что любая война — это всегда только голод и смерть.

Мы уже собирались с адвокаткой уходить, когда меня попросили еще пройти и дактилоскопию. Дело в том, что я с этим уже сталкивался: в 2019 году, когда меня задерживали по делу о неповиновении полиции (ст. 19.3 КоАП), и в 2022 году, когда мне предъявили организацию митинга (ч. 2 ст. 20.2 КоАП). Мои фотографии и отпечатки уже были у них в базе. Никакой необходимости проходить эти процедуры вновь не было совершенно, но мне начали угрожать тем, что оставят на ночь. Я подумал: «Ну, хотят в третий раз сфотографировать — пожалуйста!»

Несколько моих друзей предложили эмигрировать. Но у меня четкая позиция по этому вопросу: если все уедут, то кто останется здесь? Это мой дом, я тут родился и жил, здесь похоронен мой отец. Почему я должен вдруг уезжать? Конечно, после обыска появился некоторый страх.

Одновременно с этим сейчас меня распирает чувство гордости, как я смог задеть всех этих начальников. Я — один, я маленький человек, занимаюсь сборкой мебели. У меня нет ни высокой должности, ни звания, ни авторитета, по факту, я — один колосок среди поля. Всех этих начальников так задела моя сине-желтая крыша и надпись на машине, что это даже смешно.

Сейчас я думаю над тем, как не отступить от своего, и как это сделать так, чтобы до меня не докопались. Крышу я точно буду перекрашивать — сначала в желтый, а дальше посмотрим. Еще я хочу попробовать добиться справедливости, почему ко мне кто-то смог пробраться в дом и самовольно перекрасить что-то.

29.08.2023, 10:48

«Я как верующий человек не могу молчать». Активист из Владивостока уехал из России после обыска

Активист из Владивостока Алексей Галимов с начала полномасштабной войны высказывался против происходящего в социальных сетях, а с февраля 2023 года проводил одиночные пикеты. В марте у Галимова прошел обыск, в июне к его маме домой пришла полиция. После этого активист с женой и тремя детьми уехали из России. Публикуем историю, рассказанную Алексеем.

Несколько лет назад мы с коллегами как сторонние подрядчики работали со строительной компанией «Мегалайн». А в 2017 году я посмотрел расследование Навального и узнал, что эта компания принадлежит Пригожину, понял, что я участвовал в незаконном его обогащении. Меня это пробрало. В том же году к нам во Владивосток приезжал Навальный, я сходил, послушал. После этого я все митинги посещал.

Одиночные пикеты я начал проводить в 2023-м. У меня есть друг из Украины, мы с ним вместе работали. Его брат Женя пошел в украинскую тероборону, попал в январе в окружение. Мой друг писал тогда в наш чат, просил молиться за Женю. Мы молились, и каким-то чудом россияне отступили. Этот эпизод стал последней каплей, решил, что молчать больше не могу.

1 февраля я вышел с первым плакатом с библейским стихом: «Не убий». Меня сильно трясло: я не знал, чем это закончится. Встал на площади напротив подземного перехода. Первый человек, который из него вышел, посмотрел на меня, улыбнулся, сжал кулак, показал: «Брат, я с тобой». Меня тогда это сильно поддержало.

Люди, которые проходят мимо, на самом деле не равнодушны, они все прекрасно понимают. Я много раз замечал: кто-то снимал меня, кто-то махал рукой, кто-то кулак сжимал, кто-то улыбался, кто-то говорил ободряющие слова. Я понимал, что-то, что я делаю, имеет действие, оказывает влияние. Тут вышел человек на пикет, там вышел человек на пикет, кто-то что-то написал, кто-то сорвал листовку с буквой Z — все это показывает настроение людей.

Я использовал на пикетах цитаты из Библии, потому что я вижу в этом агрессивном акте действие темных сил. Есть библейский текст: «Не передвигай межи ближнего твоего, которые установили отцы». Есть Украина, у нее есть определенные границы. Есть Россия, у нее есть определенные границы. А Путин решил границы раздвинуть.

24 февраля я вышел с плакатом: «Не воюйте, ибо не получите успеха». Я хотел показать: вы ведете войну, у которой нет оснований, идеологии. За что? Почему? Россия ее проиграет, это сто процентов.

Алексей Галимов в одиночном пикете, Владивосток, 24 февраля 2023 г. / Фото предоставлено Алексеем Галимовым

После пикетов меня задерживали, возили в отдел. Протокол ни разу не составляли, но вручали предостережения. Дежурный мне в отделе говорил: с Библией не поспоришь, это идеальная схема.

После второй акции в феврале за мной в отдел приехала бригада санитаров и отвезла в психиатрическую больницу, отпустили после беседы. А в марте я по своим делам приехал на машине на площадь, где обычно провожу пикеты. На этот раз в подземном переходе меня задержали. Полицейских я знал, мы уже несколько раз встречались. В качестве причины мне назвали ориентировку по подозрению в грабеже.

Они так и раньше говорили. Отвезли в отдел: там дежурные, я их тоже знал, я шутил: «Мне в следующий раз привезти конфеты, чаю попьем?» Тогда меня тоже отпустили без протокола. Я спросил: «Почему задержали?» Говорят: «Профилактика».

Потом я вернулся к машине, сел, сразу дорогу перегородил автомобиль ДПС. У меня потребовали всевозможные документы, огнетушитель, аптечку и выписали мне пачку штрафов. Полицейский смеялся: «Кому насолил? Нам позвонили сверху, сказали тебя по полной программе нагнуть». С тех пор я на площади больше не парковался.

День обыска

8 марта мы ходили с семьей в ресторан в добром расположении духа. А в 6:20 9 марта к нам постучали — тихо, аккуратно. За несколько дней до этого соседей снизу затопило, и мы подумали, что их снова заливает. Я подошел к двери и вместо того, чтобы посмотреть в глазок, спросил: «Кто там?» Они ответили: «Это полиция», — и начали громко стучать, наяривать, сказали, что если не открою, то выломают дверь.

За несколько минут они выломали дверь и забежали — три «эшника», три СОБРовца и два понятых. Моя жена и трое детей тоже проснулись, все переживали. Жена упала на колени, подняла руки вверх, говорит: «Не стреляйте». Они замешкались и отпустили ее к детям.

Выломанная в ходе обыска дверь в квартиру Галимовых / Фото предоставлено Алексеем Галимовым

Я упал лицом вниз на пол, потому что понимал, что, если не лечь, меня могут уложить каким-нибудь приемом. На меня забрался здоровенный боец СОБР, придавил меня коленкой, пока мне зачитывали постановление об обыске. Помню, фигурировала статья о дискредитации армии РФ, «Одноклассники» и фамилии — как я потом выяснил, людей из «Яблока».

Силовики потребовали сдать телефоны, компьютеры, флешки, все осмотрели, заглядывали в шкафы. Меня продолжали придавливать, СОБРовец перешел коленкой к шее, я стал задыхаться. Жена вмешалась, сказала: «Вы что, не видите, ему больно». Тогда меня все-таки подняли, разрешили одеться. В отделе сотрудник Центра «Э» сказал, что мне повезло, что меня не избили: «СОБРовцы рано утром злые, пинают пару раз обязательно».

Обыск продолжался около трех часов. Потом меня посадили в машину с бойцами СОБРа. В дороге они рассказали, что ездили в несколько командировок на войну в Украину, спрашивали, почему я против. Один из них был особенно агрессивный, я благодарил Бога, что он сидел на переднем сидении и не мог дотянуться на меня. Я себя вел спокойно, инструкции ОВД-Инфо я читал, объяснил свою позицию: я как верующий человек не могу молчать, потому что происходят убийства.

В отделе мне сразу сказали: сейчас вызовем ЧВК «Вагнер», они тебя отведут в специальную комнату для беседы, где ты подпишешь контракт и поедешь воевать. И паузу взяли. Я, конечно, понимал, что они это могут сделать, а те добьются с помощью пыток, чтобы я подписал. Полицейские добавили, что второй вариант — СИЗО.

Потом «эшники» стали расспрашивать о том, как мои антивоенные пикеты связаны с партией «Яблоко», называли фамилии, я их не знал. Вопрос, в каком я статусе, они проигнорировали: чтобы держать меня в тонусе, видимо. Еще спросили, буду ли снова выходить на акции, я сказал, что напуган и не буду, они посмеялись. Потом сказали: «Сейчас мы тебя отпустим, сиди тихо, жди звонка следователя, решим по тебе».

Я был в шоке, что меня выпустили.

После обыска

Дня через два мы сняли через знакомых квартиру и переехали: жить с выломанной дверью было страшно. Мы мало куда ходили, мало кому звонили. Когда к нам пришли из ЖКХ и стали стучаться, мы очень испугались: напоминало то самое утро. Я боялся даже к двери подходить, мы ушли в другую комнату, закрылись, сидели как мыши и молчали.

12 июня рука у меня дрогнула, и я опубликовал пост в «Одноклассниках». На следующий день к моей маме пришла полиция, спрашивала обо мне. Тогда я понял, что надо уезжать. Взял билет до Улан-Удэ, а оттуда на попутной машине уехал в Монголию.

Когда я пересек границу, мне буквально дышать стало легче. Я понимал, что мне не нужно оглядываться, ожидать, что ко мне постучат, за мной придут. Я по-прежнему россиянин и люблю свою родину, но чувствую себя гораздо свободней. Совсем полегчало, когда мы встретились в Стамбуле с семьей. Оттуда мы уехали в Мехико, а потом запросили политическое убежище в США.

Семья Галимовых / Фото предоставлено Алексеем Галимовым

Несколько лет назад моя жена нашла польские корни, мы думали репатриироваться, но бежать не собирались. Если будет возможность, я, конечно, вернусь, но только когда сменится режим.

Жена согласна с моей антивоенной позицией, но после обыска у нас с ней был серьезный разговор. Я единственный, кто обеспечивает нашу семью. Если меня посадят, то она останется одна с детьми. Жена предупредила, что в таком случае они уедут из России: у нас трое сыновей, старшему 14, неизвестно, сколько война будет продолжаться. Тогда я понял, что могу потерять семью из-за своих принципов. Честно говоря, я уехал не из-за себя, мне не хотелось рисковать положением своей семьи.

У нас в церкви (Адвентистов седьмого дня во Владивостоке — ОВД-Инфо) тоже есть конфликты: кто-то предлагает молиться за войну, за российскую армию. Внутри церкви есть люди, которые «за» и молят об этом Бога, есть люди, которые «против» и молят, чтобы это закончилось. Это разделило нас как верующих, разделило нас с верующими из Украины.

Я много раз поднимал эту тему, спрашивал пастора, почему он молчит. В результате выяснил, что им сказали: кто вякнет, будет участь Свидетелей Иеговы.

25.08.2023, 15:58

«Отношение к свидетелю как к особо опасному террористу». Рассказ участника движения «Голос» об обыске

17 августа силовики пришли с обыском в московскую квартиру участника движения «Голос» Владимира Жилкина. В тот день обыски проходили у нескольких координаторов движения. Позже стало известно, что в отношении сопредседателя «Голоса» Григория Мельконьянца завели уголовное дело об организации работы «нежелательной» организации. Жилкин проходит по этому делу свидетелем — мы записали его рассказ.

English version

Мы с женой проснулись от нескончаемых звонков в дверь. Было около 6 утра, звонили в дверь и к нам, и к соседям. Поэтому мы сначала не поняли, к кому именно пришли полицейские.

У нас уже была похожая ситуация осенью [2022 года]. Тогда полицейские приходили не к нам. В этот раз они тоже сначала направились к соседской квартире. Мы стали ждать развития событий, но на всякий случай написали в бот ОВД-Инфо.

Как оказалось позже, и осенью [2022 года], и сейчас полицейские допустили ошибку при составлении документов. У них был неправильно указан номер квартиры. То есть искали они нас, но постоянно ломились к соседям.

В итоге сначала выломали соседскую дверь и только потом сообразили, что пришли не туда. Стали звонить нам. Понимая, что они настроены по-боевому, и видя на примере соседей, что если мы не откроем дверь, то ее сломают, был вынужден впустить их в квартиру.

Вошло точно больше 10 человек. Сколько всего было полицейских, точно сказать не могу, но к нашему дому подъехало два микроавтобуса, наполненных людьми в форме, и один Ford.

Меня тут же резко положили на пол, ударили, кажется, кулаком по голове. Потом еще зачем-то походили ногами по спине.

Начался обыск. Сначала мне даже не дали прочитать постановление — показали его только с рук. Потом разрешили все-таки ознакомиться с документом, но копию постановления так и не выдали. В документе было указано, что обыск проводится в связи с чрезвычайной ситуацией. Постановление было выписано не судом, а следователем. Номер квартиры был вписан от руки.

Когда спросил, почему они в таком большом составе явились ко мне, полицейские объяснили, что такое решение приняло их начальство на основании расчетов аналитиков. Сочли, что я представляю собой настолько серьезную угрозу. У меня после этого мания величия должна, по идее, развиться. Раз я чуть ли не Джеки Чан или Жан-Клод Ван Дамм, по мнению полиции.

Владимир Жилкин / Фото: ОВД-Инфо

На вопросы о том, зачем меня положили лицом на пол, полицейские отвечали, что пытались обеспечить свою безопасность. Их якобы так проинструктировали. Сказали, что лица, которые могут находиться в квартире, угрожают их безопасности.

Настойчиво требовали, чтобы я предоставил доступ к своему телефону. Отвечал, что после ударов по голове не могу вспомнить пин-код. Объяснял полицейским, что их действия не очень располагают к тому, чтобы голова хорошо работала, они в ответ угрожали, что могут «отпиздить».

Во время обыска изъяли винчестер, телефон мой и супруги, флешки и несколько визитных карточек. Одна визитка была от члена семьи Кригеров — этот человек занимается риэлторскими услугами. Мне визитку дали родственники Артема Кригера, когда я защищал его в суде. Думаю, полицейские триггернулись, увидев медийную фамилию.

Другая визитка очень древняя — от Фонда Сороса. Я даже не могу вспомнить, какое имя на ней было указано. Дело в том, что в 2000-е годы дядя и тетя моей супруги занимались книгоизданием. Тогда было вполне естественным, что большая часть этой индустрии финансировалась Соросом. Визитка как раз тех времен. Но она вызвала почему-то живой интерес у полиции. Было видно, как они кайфанули, когда нашли ее. На объяснения, данные моей супругой об истории визитки, главный в группе сказал: «Вот видите, как вовремя она обнаружилась».

Сами полицейские говорили, что ищут доказательства моей связи с «нежелательными» организациями, в частности ENEMO.

Вообще обыск проходил сравнительно спокойно. Погрома, как это иногда бывает, к счастью, не было. По шкафам полицейские фанатично не лазили. Книги их не интересовали. Зато изучили все наши вазочки.

Все время, что полицейские обыскивали квартиру, я был со следователем на кухне. Меня никуда оттуда не выпускали. Жену в это время держали в другой комнате. Никаких существенных вопросов ей не задавали. Просили только сдать «всех врагов народа». Спрашивали про заграничные поездки, интересовались, как часто мы ездим в Грузию и Армению. По идее, это информация, которую они легко могут запросить у наших таможенных служб. Необязательно было для этого приходить к нам домой в 6 утра.

Владимир и Наталия Жилкины в квартире, где проходил обыск / Фото: ОВД-Инфо

Переживал, что полицейские могли что-то подложить при таком обыске, но я потом внимательно просмотрел вещдоки. Ничего незнакомого мне там не было. Тем не менее, понимаю, что так как силовики находились в комнатах одни, могли поставить там, например, жучки.

Уверен, что этот обыск — способ оказать на нас с супругой психологическое воздействие. Все проходило в атмосфере морализаторства. Несколько полицейских рассказывали нам с супругой, как правильно и как неправильно жить. Все время предлагали в чем-то признаться, начать сотрудничать, угрожали. После обыска меня посадили в черный тонированный микроавтобус без номеров и повезли в травмпункт. Оттуда на скорой в сопровождении силовиков отправили в городскую клиническую больницу имени А. К. Ерамишанцева. Зафиксировали ушибы мягких тканей головы и спины.

После этого мы поехали в отделение Следственного комитета. Всю дорогу силовики пытались внушить идею, что теперь мы с женой должны куда-то исчезнуть, забиться в угол и вести себя так, чтобы никто о нас ничего не слышал. Эту мысль полицейские повторяли многократно.

В перерывах между такими беседами «смелый» ФСБшник в маске показывал дубинку. Интересовался, били меня или нет, знаком я с тем, что это такое или нет. Атмосфера была не самой приятной.

Думаю, таким образом хотели меня запугать. Несомненно, причина в предстоящих президентских выборах. Полиция решила, что надо перед ними хорошенько надавить на «Голос», на наблюдательское сообщество. Прошлись по наиболее медийным и активным, с их точки зрения, участникам.

Это лишь мое предположение. В разговорах полицейские говорили, что заниматься наблюдением на демократических выборах — полезно. Но то, что «Голос» сотрудничает с «нежелательными» организациями — так называемыми «врагами Отечества», — это плохо.

— Представьте себе, если бы в выборы в Америке или другой стране влезала Россия?

Было очень нелегко все это слушать с серьезным лицом. Почему режим настолько сильно переживает и трусит, даже когда все институты контроля за выборами в стране фактически уничтожены, наблюдатели разъехались, а на участках сидят проверенных люди? Это рождает мысль о том, что что власти сильно не уверены в исходе президентских выборов. Имеют основания переживать, что именно выявленные нарушения могут стать тем триггером, который приведет к краху режима.

Владимир Жилкин / Фото: ОВД-Инфо

Вывод, который можно из этого сделать: те, кто остается в России и чувствует в себе силы, могут изучить сейчас «Закон об основных гарантиях», закон «О выборах Президента Российской Федерации» и изыскать способы наблюдения на президентских выборах.

Только в Следственном комитете мне объяснили, зачем ко мне домой пришли с обыском. Сказали, что они считают «Голос» частью «нежелательной» организации ENEMO, а значит, участники движения автоматически являются участниками «нежелательной» организации.

Но что делать со мной, следователи явно не знали. Безусловно, это был политический заказ, а Следственный комитет только выполнял решение сверху.

На допросе я по совету адвоката [от ОВД-Инфо] Анны Полозовой, воспользовался 51-й статьей Конституции. Следователи сказали, что я прохожу по делу свидетелем, но к свидетелям обычно не врываются с обыском в 6 утра. Отношение к свидетелю у них, однозначно, как к особо опасному террористу.

После допроса с меня взяли обязательство о явке. После этого отпустили.

Пока сложно понять, как чувствую себя психологически. Обыск сам по себе событие не очень приятное. Вдвойне неприятно, когда люди в твоей квартире не просто ведут себя по-хозяйски и по-хамски, но еще и занимаются рукоприкладством. И вместо того, чтобы сделать Москву безопасной для москвичей, полицейские отправляют огромный наряд ко мне домой. Разыгрывают спектакль. Показательно надевают бронежилеты, когда заходят к нам в квартиру. От этого, с одной стороны, испытываешь жуткий стресс. С другой стороны, выглядит это все дико комично.

С соседкой, которой полицейские по ошибке выломали дверь, мы пока не виделись. Но нам никто ничего не высказывал. Она делает вид, что ничего не происходит. Ну и что тут сказать? Это действительно ошибки и характеристики системы, в которой мы живем. Супруга спрашивала у полицейских, что они будут делать с соседской дверью. Они сказали, что разберутся. Адвокат Анна Полозова тоже в Следственном комитете задавала этот вопрос, следователь ей ответил: «Ну бывает, ничего страшного». Так что, видимо, для них это абсолютно естественно. Как там у Стругацких, «…почему бы даже благородному дону не принять пару розог от имени его преосвященства!»

Записала Карина Меркурьева

«Божественная комедия» и допрос ФСБ: жителя Тамбова оштрафовали из-за того, что он не написал донос на продавца с «Авито»

В середине июня 2023 года Тамбовский областной суд утвердил штраф 30 тысяч рублей, который назначили местному IT-предпринимателю Кириллу Швецову. Его обвиняют в недоносительстве (ст. 205.6 УК). Дело возбудили из-за того, что Швецов не сообщил в полицию об антивоенных взглядах знакомого, у которого купил на «Авито» книгу.

Почти год назад я решил приобрести на «Авито» книгу Данте «Божественная комедия». Это было коллекционное, очень старое издание — книге почти 100 лет. Понимал, что это произведение в таком исполнении и по такому низкому ценнику нигде не найду.

Созвонился с продавцом. Подъезжаю к месту, где договорились встретиться — частный сектор, деревенская местность. Выходит парень лет 27-30 с бутылкой пива. Мы пообщались, выкурили по сигаретке.

Говорили минут пять. Он был явно в нетрезвом состоянии, начал рассказывать мне о своих политических взглядах, об отношении ко всему, что сейчас происходит. Я не стал его ни осуждать, ни поддерживать: «У тебя такое мнение, окей». После этого мы разошлись.

С парнем обменялись контактами. Оказалось, что оба интересуемся литературой. Пообещал скинуть ему в телеграме ссылку на книгу по психологии с религиозным подтекстом, с которой сам недавно познакомился. Я люблю читать такие вещи для духовного развития.

Вечером пишу ему. Отправляю ссылку на ютуб. Там была опубликована аудиоверсия книги и ссылки на ресурсы, где можно купить текстовую версию.

Приобретенная Швецовым книга / Фото предоставлено Кириллом Швецовым

У нас снова завязывается разговор. Сначала говорим о книге, потом о работе, а потом бац… и он снова начинает рассказывать, что хочет поехать на Украину воевать против наших. Якобы есть какая-то организация, которая помогает перейти через границу незаконным путем, и он хочет попробовать так сделать. Стал скидывать мне ссылки с ютуба и телеграм-каналов про эту организацию. На этом мы и попрощались.

Через пару дней списались на две минутки снова. Он мне опять о своих планах рассказал. А я читаю это, и мне становится смешно. Я же видел этого парня. Его рассказы о том, что он хочет провернуть, просто не укладываются в тот образ, который у меня о нем сформировался. Подумал: человек, наверное, переиграл в компьютерные игрушки и пивчанским увлекся. Ну с кем не бывает?

Я работаю в сфере продаж и ежедневно общаюсь с большим количеством разных людей. Тут я купил у человека книгу и тоже решил ему уделить какое-то время. Особого значения этому диалогу даже не придал. Больше мы с ним никогда не общались.

«Либо делаешь, что мы скажем, либо жди проблем»

Проходит месяц. Я с коллегой сижу в офисе, работаю, и тут к нам заходят шестеро человек: четверо сотрудников ФСБ и двое понятых. Понятыми оказались срочники, которые проходили службу, но не в воинской части, а как раз в отделе ФСБ. Узнали об этом, потому что одним из понятых оказался наш знакомый — у него оставалось несколько дней до дембеля, мы как раз готовились его встречать.

ФСБшники забрали все компьютеры и телефоны, все устройства поставили в режим полета. Показали какую-то бумажку — видимо, ордер на проведение обыска, и начали выворачивать все наизнанку, весь офис перелопатили.

На каком основании проводится обыск, нам не объяснили. Мы в непонятках: у нас какие-то люди переворачивают вещи в офисе, а мы даже не знаем, что делать. Обыск длился около полутора часов. Про каждую бумажку спрашивали: «Что это такое?»

Все это время у нас не было ни с кем связи. Не разрешили никому позвонить, не дали воспользоваться юридической помощью. Через полтора часа, когда они все перерыли и упаковали в черные мешки всю технику, нас повезли в здание управления ФСБ.

Там меня и коллегу развели по разным комнатам. В здании ФСБ нас допросили. Длилось это больше 6 часов. Коллегу отпустили примерно в 19:00. Меня же там держали до 21:00.

Самое интересное, что мой коллега знал только, что я купил на «Авито» книгу. В детали того, что продавец мне в личной переписке рассказывал, его никто не посвящал.

Уже в управлении ФСБ объяснили, что задержали меня из-за того парня с «Авито». Как оказалось, он действительно поехал реализовывать свои планы, но его поймали пограничники, забрали телефон и там нашли нашу переписку. Стали искать меня. Коллега якобы проходил свидетелем.

Допрос происходил странным образом. У меня брали показания, их печатали, потом сотрудники ФСБ относили листы начальству. Тому, видимо, не нравилось то, что я говорю. Они переделывали показания снова. Текст, который они печатали, был составлен не с моих слов — ФСБшники писали то, что им было нужно.

После того как последнюю версию показаний начальство утвердило, меня отпустили. Затем несколько раз вызывали в ФСБ снова. Я приходил, они снова что-то переписывали, просили мою подпись.

Однажды вызвали в управление ФСБ со словами «будем видео записывать». Сказали, что если я не приду, меня объявят в розыск. Безвыходная ситуация получается. Мне и до этого не раз угрожали: либо делаешь, что мы скажем, либо жди проблем; сейчас мы и в налоговую сообщим, и родственникам твоим расскажем, и даже в институт позвоним. Я на тот момент еще учился.

В итоге пришел записывать видео. Мне дали листок с готовым текстом. Я его прочитал. В тексте говорилось, что я осознавал свою ответственность, когда не сообщил правоохранительным органам о нашей переписке с продавцом книги, и раскаиваюсь в содеянном. Недавно это видео появилось в сети.

Потом дело долго никуда не двигалось. А через какое-то время они отправили переписку [в чате со знакомым] на лингвистическую экспертизу. Экспертизой это назвать сложно. В тексте много ошибок как логических, так и орфографических. Человек, который ее делал, явно не владеет русским языком.

«Судья начала задавать вопросы адвокату. А та сидела листала рецептики во „ВКонтакте”“

Пока все это развивалось, я жил без телефона. Его забрали как вещдок и так до сих пор и не вернули. К тому же, не отдали и сим-карту. У меня не было доступа даже к банкам.

В какой-то момент я понял, что какие-то документы можно подписывать только в присутствии защитника. У меня не было финансовой возможности на тот момент оплачивать юридические услуги, поэтому мне назначили адвоката от государства.

Я задавал ей [защитнице] вопросы, пытался понять, что меня ждет. Она же мне ничего не хотела даже пояснять. Давила на меня вместе со следователем. Они говорили: делай все, что мы просим, тогда получишь лишь 30 тысяч рублей штрафа, и на этом все. Но о том, что у меня будет судимость, умалчивали.

Первый суд состоялся в конце сентября 2022 года. Я пришел туда с государственным защитником. Это был мой первый раз в суде по уголовному делу — не знал, чего вообще ожидать.

Судья пришла, начала что-то зачитывать, задавать вопросы адвокату. А та сидела все это время, уткнувшись в телефон, листала рецептики во «ВКонтакте». Я и до этого ни малейшего грамма помощи от нее не увидел, но тут такое поведение меня совсем разозлило. Я спросил судью, могу ли отказаться от адвоката.

— Как это, почему? — удивилась судья.

— Ну, а вы как считаете, это нормально, что адвокат во время уголовного процесса над ее подзащитным вообще не заморачивается, сидит и листает рецепты вместо того, чтобы заниматься своей работой?

На этом судья прервала заседание. Я все-таки решил от государственного защитника отказаться, стал искать частного адвоката. Сейчас у меня два защитника из одного агентства — второй подключился, потому что вошел в положение и захотел помочь.

На следующие заседания я уже ходил со своим адвокатом. Суды постоянно переносились, в первой инстанции было около девяти заседаний. На последнем меня выгнали из зала — я хотел заснять приговор на видео. Приставы же заломали мне руки и выкинули в коридор. Приговор оглашали без моего присутствия — штраф 30 тысяч рублей.

Я понимал, что, скорее всего, не посадят, но платить какой-то непонятной юридической конторе под названием ФСБ даже 30 тысяч рублей не хочется. За что? Я лучше на эти деньги маме подарок куплю.

После оглашения приговора мы с адвокатами подали апелляцию в областной суд. Заседания снова переносились не один раз. В общей сложности их было около пяти. Почти каждый раз меня выгоняли.

В первый раз из-за того, что я попросил судью представиться. На последнее заседание меня вообще не пустили, даже не объяснив причину.

Сейчас у меня есть полгода на обжалование решения областного суда, который по сути оставил предыдущий приговор в силе. Я с этим пока не тороплюсь, потому что сейчас очень загружен работой. Не все проблемы, которые возникли из-за этого дела, до сих пор удалось полностью решить.

Вся эта ситуация для меня очень абсурдна. Никогда не думал, что разговор в мессенджере может стать причиной преследования. Друзья и знакомые, с которыми близко общаемся, меня, конечно, поддерживают. Родственники же отнеслись к этой ситуации пофигистично. Я особо не ждал и не жду помощи от них, но они ее и не предлагают.

С продавцом мы больше не общались. Его же сначала задержали, а в июне 2023 года приговорили к семи годам колонии строгого режима, признав виновным в участии в деятельности незаконного вооруженного формирования (ч. 2 ст. 208 УК). Он сейчас сидит в СИЗО. Единственный раз, когда я его видел, — это когда он выходил во время одного из заседаний по моему делу на связь прямо оттуда. Ничего больше о его судьбе не знаю.

Записала Карина Меркурьева

«Темно, собаки лают, а ты просто стоишь и ждешь». Как оренбуржец смог добиться от полицейских извинений за задержание

В январе 2021-го по всей России прошли митинги в поддержку Алексея Навального, задержанного в аэропорту Шереметьево. Политик возвращался после лечения в Германии от отравления ядом «Новичок». Самые массовые акции состоялись 23 января и 31 января, где задержали более 9 000 человек. Среди них оказался и оренбуржец Владимир Савченко — спустя 2 года он смог добиться от МВД извинений за незаконное задержание. ОВД-Инфо публикует его историю.

В 2021-м году я, в основном, занимался тем, что был учителем английского языка. Но я не работал в школе — только частная практика. Ничего особенного, но на жизнь хватало.

В самом Оренбурге живет около 500 000 человек, и в агломерации примерно 700-800 тысяч, то есть это не особо большой город по российским меркам. Мне он кажется провинциальным, и здесь не особо много политически активных людей. Протестно настроенные люди — скорее исключение из правила, и очень немногие выходят на акции.

Хотя у нас и был штаб Навального, например, в 2018 году, когда была президентская кампания. Я в нем не работал, но пару раз туда приходил и участвовал в агитации, а также был наблюдателем на выборах вместе с их командой. Штаб закрылся еще до того, как ФБК признали экстремистами, и после этого политическая жизнь в Оренбурге немного затихла.

Конечно, оставались оппозиционно настроенные люди, которые поддерживали того же Навального, например. У нас проходили митинги и шествия против повышения пенсионного возраста, но, по моим ощущениям, даже тогда было немного человек. А вот в 2021 году казалось, что вышли все.

Митинг в поддержку Навального

У нас в Оренбурге было две акции подряд: 23 января и 31-го. 23-го вышло очень много людей: их прямо на центральной площади били электрошокерами. Такой жестокой реакции [на митинг] у нас давно не было. Мне кажется, что даже в больших городах не настолько жестко разгоняли.

И вследствие этого 31 января пришло намного-намного меньше людей. А я просто не мог не выйти. Мне хотелось своим примером показать: нужно публично выражать свое недовольство.

К тому же, мне кажется, что тогда это было одним из самых важных событий в протестном движении — Навального незаконно посадили в тюрьму, главное лицо страны обвинили в такой большой коррупции, а он даже никак не прокомментировал. Пока была возможность выходить [на акции протеста], я старался это делать. Даже 24 февраля 2022-го, когда началась война, я был одним из немногих в Оренбурге, кто вышел с пикетом.

Второй митинг в 2021 году значительно отличался от первого. 23 января на акции задерживали непосредственно полицейские и омоновцы в форме и полном обмундировании, в том числе с электрошокерами. 31 января всех полицейских в форме расставили по периметру парка Ленина, где мы традиционно собирались на акции протеста.

На улице рядом с парком тоже уже стояло много полицейских автобусов и сотрудников в форме. Как обычно, на каждый митинг нас приходили снимать «эшники», чтобы потом по записям можно было присудить штрафы. Помимо них, были еще странные люди в гражданской одежде, которые при этом не выглядели как те, кто возмущен задержанием Навального. Как позже выяснилось, это были сотрудники спецподразделения МВД под названием «Гром», которые должны заниматься особо опасными преступлениями.

Собравшись в парке, мы решили пойти по главной улице по направлению к Дому правительства Оренбургской области. Сама улица Советская, по которой мы шли, пешеходная, так что мы никому не мешали. По ней вообще часто шествия устраивают и на праздники, и на митинги.

Когда люди только двинулись, я заметил, что из общей толпы вывели одного человека под руки люди в гражданском. Я сразу подбежал к ним задавать вопросы: «Что происходит? Почему человека задерживают?» Это очень меня возмутило: какие-то люди, не в полицейской форме, просто могут взять и увести человека. Накануне я читал много новостей, как после митинга 23 января, людей с акции уводили такие же сотрудники в гражданском, а потом угрожали в отделах. У меня это очень отложилось в памяти, поэтому я тогда быстро среагировал.

Вместе со мной еще кто-то подошел с камерами, чтобы зафиксировать нарушение и выяснить, что происходит. Естественно, на наши вопросы никто ничего не ответил. А я на этом митинге еще и с флагом России был и, конечно, очень привлекал к себе внимание. На меня моментально сзади накинулись, схватили за шею, повалили на землю и просто понесли на руках до [полицейского] автобуса. При задержании меня еще и ударили, чтобы я заткнулся, после того как я выкрикнул «Россия будет свободной!».

Скриншот из видео задержания Владимира Савченко сотрудниками в штатском, Оренбург, 31 января 2021 года / Предоставлено юристкой Команды против пыток Альбиной Мударисовой

Там, у автобуса, на улице меня поставили на колени, держа руки за спиной. Так я стоял минут 10-15, местные СМИ даже успели взять у меня интервью.

В отделе полицейские откровенно насмешливо относились ко всем: «Вот вы дурачки, ничего не понимаете, раз вышли. Чего вы забыли? Чего делаете? А чего не работаете?» На меня составили протокол по 19.3 — сопротивление полиции — и по 20.2 части 5-й — участие в несогласованном митинге.

Со мной беседовали двое сотрудников полиции, чтобы зафиксировать мои объяснения в протоколе. Я тогда, на самом деле, не очень хорошо разбирался в своих правах, поэтому не настоял на присутствии защитника, а разговаривал с ними один. На меня, в принципе, не давили, поэтому я чувствовал себя спокойно и без адвоката.

Один из полицейских был чуть помоложе, другой — чуть постарше. Тот, что помоложе, отвечал на мои слова про коррупцию Путина: «Да, я вас понимаю, но ничего поделать не могу». А полицейский постарше предпочитал игнорировать мои вопросы, только говорил, что «мы в полиции не имеем права высказываться на политические темы и иметь политические взгляды». Я помню, что я отказывался подписать протокол допроса, и им потом пришлось искать понятных — если ты отказываешься подписать протокол, то полицейским нужны понятые, чтобы его заверить.

На самом деле, в отделе полицейские ничего особенно не объясняли, даже почему они меня оставили в ИВС. Вместе со мной на сутки оставили еще пятерых. Я думаю, что они в нас просто увидели какую-то гражданскую позицию. Я ведь еще при задержании задавал вопросы. Возможно, повлияло то, как я требовал протокол о доставлении в отдел. Мне его отдали, и я тогда в нем расписался. Но оказывается, что я должен был еще один протокол от них требовать — протокол о задержании, полицейские нам его не сделали вообще. В результате на суде потом выяснилось, что в протоколе о задержании они подделали мою подпись.

Мне очень помогли тогда памятки, как себя нужно вести [при задержании], которые все медиа постили. Карточек было так много во время протестов, что волей-неволей отложилось в памяти. Но вот про протокол о задержании я все равно забыл.

«Ой, приехали еще друзья в пионерлагерь»

Нас привезли в ИВС, когда уже стемнело, через 8 часов с задержания. Все вещи были со мной, в том числе телефон, поэтому я сумел написать родственникам и знакомым, что меня оставляют на ночь.

30 минут простояли на холоде во дворике — с одной стороны ИВС, с другой — забор. Было очень жутко: все вокруг огорожено, темно, собаки лают, а ты просто стоишь и ждешь, когда всех осмотрят. Несмотря на это, полицейские очень дружелюбно общались, даже с шуточками: «Ой, приехали еще друзья в пионерлагерь». Но было неприятно ощущать, что все же эти люди имеют над тобой власть и прямо сейчас ты от них зависишь.

Иллюстрация: Вита Быкова для ОВД-Инфо

Еще в отделе полицейские у нас требовали сфотографироваться и взять отпечатки пальцев. Сотрудники не угрожали, но говорили принудительно, с позиции власти. Я согласился только сфотографироваться. Они ведь уже и так смогли установить мою личность. К тому же еще и брать отпечатки пальцев они не имели никакого права. Мы не очень долго спорили на этот счет, полицейские в отделе не стали дальше настаивать.

Но уже в самом ИВС полицейские снова начали настаивать на дактилоскопии. Из-за усталости после 11 часов в отделе я засомневался в самом себе. А полицейские, видимо, увидев мое замешательство, воспользовались этим и сняли отпечатки пальцев.

Нас шестерых, задержанных на митинге, рассадили по разным камерам по одному человеку. Я не знаю, для чего они так сделали. Мне говорили потом, что полицейские решили посадить всех административно задержанных вместе для того, чтобы освободить камеры только для нас, чтобы мы по одному сидели. Может быть, это не совсем правда, а может быть, правда.

В суде

Мне повезло, и уже на следующий день меня и еще двоих задержанных повезли в суд, где нас уже ждали адвокаты. Нас защищали Шарафутдинов Эльдар и Димитриев Дмитрий, которые работали от «Апологии протеста». Именно на мое судебное заседание пустили местные СМИ, но, честно говоря, мой суд по 19.3, хотя он и был первым в моей жизни, прошел как будто вполне обыденно. По итогу этого суда дело по статье 19.3 прекратили.

Следующий суд по второй статье — 20.2 часть 5 — назначили на другой день, когда меня уже освободили. Мне присудили штраф в размере 10 тысяч, мы с адвокатами подали апелляцию, которую удовлетворили. Прекращение обоих дел — это целиком заслуга адвокатов из «Апологии протеста» и «Команды против пыток», которые помогали мне бескорыстно. И я думаю, если бы я оставался наедине с судом и системой, я бы не справился.

После отмены штрафа по статье 20.2 части 5 об участии в несогласованном митинге, мы с адвокатом решили подать иск к отделу полиции о компенсации по Гражданскому кодексу. Пока был шанс и адвокаты, которые мне могли помочь, то я решил, что непременно надо пытаться законным путем привлечь к ответственности недобросовестных сотрудников полиции.

Рассмотрение иска очень долго тянулось. Я уже успел устать от этого и в одиночку, наверное, бросил бы на полпути. Благодаря адвокатам получилось добиться хотя бы какой-то компенсации: мне присудили 5 000 рублей. Но если честно, 5 000 — это ведь ерунда полная, а не компенсация. Людей на большие суммы штрафуют, чем компенсации выдают.

Затем «Команда против пыток», которая помогала мне прекратить дело по 19.3 о сопротивлении полиции, предложила мне попробовать добиться извинений от полицейских за незаконное задержание по этой статье. Наш иск удовлетворили только в августе 2022 года. Но ни я, ни юристы «Команды» долго ничего не получали. Наверное, для полицейских сам факт того, что им пришлось писать письмо с извинениями, мог быть уже унизительным, поэтому они так тянули. Я думаю, что тут еще сыграла роль, что меня задержали на митинге в поддержку Алексея Навального.

Письмо все-таки пришло на адрес «Команды» в июне этого года. Правда моя копия так и не дошла мне, возможно, могла затеряться где-то на «Почте России». Сами извинения мне были принесены от МВД в целом. Наверное, было бы хорошо, если бы еще и каждому из участников этого незаконного задержания публично и внутри полиции высказали недовольство.

Зато теперь у меня есть моральные основания говорить, что я подвергался политическим репрессиям. Конечно, у нас тогда в Оренбурге не было настолько жестких задержаний, как в Москве или Петербурге, но все равно это все было незаконно. Я посмотрел на то, как полиция работает изнутри. Я предполагал бардак, но когда ты с ним сталкиваешься напрямую — поражает его масштаб.

Я бы правда не разобрался без помощи адвокатов. Куда нужно идти, какие иски нужно подавать и что нужно запрашивать? У меня не было ответов на эти вопросы. Вся судебная система — какой-то ужас для человека, который не сталкивался с задержаниями. Юристы — это герои, которые сейчас нужны политзаключенным и другим людям, оставшимся в России.

«Ударили по голове, волоком затащили в машину»: рассказ кемеровского пенсионера о задержании сотрудниками прокуратуры из-за постов о ФСБ

15 июня суд Кемеровской области оштрафовал на 10 тысяч рублей пенсионера и профсоюзного активиста Олега Тырышкина. На него завели дело о возбуждении ненависти (ч. 1 ст. 20.3.1 КоАП) из-за комментариев о сотрудниках ФСБ. Во время задержания мужчину избили. За последние три месяца его дважды штрафовали за фотографию Владимира Путина в нацистской форме. А в мае Тырышкин стал фигурантом уголовного дела по статье об оправдании терроризма.

English version

В начале июня [2023 года] мне позвонили из прокуратуры, попросили прийти к ним. Сказали, что на меня заведено административное дело о возбуждении ненависти (ч. 1 ст. 20.3.1 КоАП) из-за комментариев во «ВКонтакте» (в лоялистской группе «Мы за Путина!» под постом «Про Херсон в 6 пунктах» — ОВД-Инфо), где я высказывался о роли ФСБ. Назвал сотрудников ведомства «цепными псами» и как-то еще их обозвал.

Это уже третье [административное] дело, которое завели против меня. В конце апреля [2023 года] меня оштрафовали на 2 тысячи рублей по статье о демонстрации нацистской символики (ст. 20.3 КоАП) за фотографию Владимира Путина в нацистской форме. Я перепостил к себе на страницу во «ВКонтакте» эту картинку, она была выставлена в одной из оппозиционных групп. К картинке добавил подпись о том, что Путин развалил все в России.

В начале мая [2023 года] меня снова оштрафовали за этот же пост. Тут прикопались уже к подписи. Назначили 30 тысяч рублей штрафа по статье о публичном неуважении к органам государственной власти (ч. 3 ст. 20.1 КоАП).

Тогда же, в мае, в отношении меня возбудили уголовное дело. Поводом послужили комментарии во «ВКонтакте» по поводу смерти главы Чечни Ахмата Кадырова в 2004 году. Под каким-то постом я написал: «Туда ему и дорога». Это посчитали «оправданием терроризма» (ч. 2 ст. 205.2 УК). Сейчас я нахожусь под подпиской о невыезде.

Когда в июне мне позвонили из прокуратуры снова, я подумал: они там одурели, что ли, совсем? Третье административное дело за год, сразу после уголовной статьи. Но все равно пришел к прокурору. Позвонил адвокату. Она сказала, что я вообще не должен был туда ехать. Так как я в тот момент еще и болел и проходил курс лечения в местной больнице, меня не имели права никуда вызывать. Показал помощнику прокурора это сообщение от защитницы.

Он мне в ответ: «Оставайтесь. Суд все-таки состоится». «Тогда до свидания», — ответил я и ушел. Удерживать меня никто не пытался.

Но после этого сотрудники прокуратуры начали ездить то ко мне, то к моей 88-летней матери домой. Искали.

Я старался уходить рано и приходил поздно, поэтому когда они приезжали, никого дома не было. К матери несколько раз стучались. Она не открывала дверь. Стращали ее: сейчас в отношении вашего сына заведем еще одно уголовное дело и посадим.

Она им в ответ: «Я живу одна. Я вам не открою. Кто вы вообще такие? Вы бандиты, террористы и экстремисты».

Недели две сотрудники прокуратуры так по нашим адресам и ездили.

Адвокат мне сказала к ним не ходить и никак с ними не контактировать, поэтому телефон я выключил, чтобы они точно до меня не дозвонились.

Но все-таки спустя две недели меня поймали. Я был в тот момент в огороде, хотел незаметно уйти, но они объехали участок и сказали, что стрелять будут, если попробую убежать.

Их было трое. Прибежали, свалили меня с ног. Раза два ударили по голове и по лицу. После этого волоком затащили в машину. Говорили: «Посадим, и ты вообще никогда уже не выйдешь». Матерились сильно.

Специально такое место выбрали, чтобы меня подловить, где никто их не мог заметить. У нас за огородом все заросло. Там лес начинается, поэтому соседи и не видели, как меня задерживали. Но они если бы и видели, думаю, никак бы не отреагировали. Это люди, которые ничем не интересуются, что происходит в России сейчас, не знают.

Сотрудники прокуратуры сказали, что их сильно разозлило то, что я сам к ним не явился. «Мы что, как пацаны, будем бегать за тобой, что ли?» — возмутились они.

Думаю, без меня они просто не могли провести заседание, потому что наказание по статье о возбуждении ненависти — штраф до 20 тысяч рублей или до 15 суток ареста. В прокуратуре же не понимали, какое наказание в итоге суд выберет.

Сам я знал, что арестовывают по этой статье не часто. Думал, что, скорее всего, дадут штраф. А у меня уже 32 тысячи штрафов. Как их все выплачивать?

Всю дорогу до прокуратуры меня запугивали тем, что «закроют» и я буду долго еще сидеть. Когда мы подъехали, в шутку спросили: «Ну что, сейчас убежишь снова или нет?» А я изначально ведь никуда от них и не убегал.

Посидели немного в прокуратуре. Там меня застращали: «Зачем против России выступаешь, не стыдно тебе?» Потом отвели в суд — это здание напротив, — назначили мне 10 тысяч рублей штрафа.

Олег Тырышкин занимается профсоюзной деятельностью с 90-х годов. В 2019 году, во время протестов медсестер и санитарок Анжеро-Судженска против оптимизации, он стал кузбасским координатором межрегионального профсоюза работников здравоохранения «Действие» / Фото: «Медуза»

Параллельно на меня начали нападать в телеграм-канале «Кузбасс без цензуры». Админы взбесились после того, как блогер Егоров опубликовал в YouTube видео в мою поддержку. Он в нем полностью разнес полицейских, рассказал мою историю, упомянул даже о том, что я ветеран труда и почетный донор России.

После того, как это видео разошлось в сети, издевательские посты обо мне стали появляться и в других провластных каналах. Меня там, как могли, поливали грязью.

Есть, конечно, и те в интернете, кто разделяет мои политические настроения. Это и активисты, и просто незнакомые люди, которые узнали о деле из СМИ.

Все родственники меня тоже поддерживают. Мама волнуется — она придерживается тех же политических взглядов, считает полицию и ФСБ фашистами.

Я же всегда был за правду. Занимался всю жизнь независимыми профсоюзами — помогал медикам и шахтерам. А сейчас из меня преступника сделали.

Думаю, настучал кто-то. Или меня заметили из-за профсоюзной деятельности, а сейчас повод подвернулся, чтобы привлечь к ответственности. Этого не исключаю, но и с уверенностью утверждать ничего не могу. Профсоюзы — это все-таки социальная деятельность, а судят меня за политические взгляды.

Записала Карина Меркурьева

06.06.2023, 17:44

В поисках «украинских следов»: рассказ художника, маму которого вызвали в полицию из-за его антивоенной выставки

В начале мая в Курской области задержали мать художника Андрея Семкина. Полицейские сначала попросили ее прийти к зданию ЗАГС, чтобы задать «два вопроса» о сыне, а потом угрозами заставили проехать с ними в отдел полиции. За день до этого полицейские пытались вызывать на беседу в участок отца Семкина. Художник связывает давление на родственников с антивоенной выставкой, которую он организовал перед тем, как уехать из России.

English version

22 апреля в Железногорске открылась наша с женой антивоенная выставка. Мы позиционировали ее как представление моих натюрмортов, никто не ожидал, что там будет политический контекст. Люди приходили на выставку и очень удивлялись, но присылали в основном положительные отзывы. Говорили, что мы молодцы и герои, раз не боимся высказываться.

Мы с женой уехали из России незадолго до открытия выставки, потому что понимали, что можем столкнуться с преследованием.

Спустя неделю мой друг заметил, что все экспонаты, кроме чучела Путина, пропали. Я думаю, что их вынес арендодатель помещения. Как мы позже выяснили, он придерживался провластных взглядов. Чучело Путина мог оставить, потому что считал, что там была заложена бомба.

Позже арендодатель написал, что якобы обнаружил трещину на окне после открытия выставки. Мы уверены, что она была там и раньше. Подтверждений, к сожалению, нет, поэтому предложили арендодателю мирно договориться — готовы были заплатить за починку окна, чтобы он не вызывал полицию.

Арендодатель же явно хотел попонтоваться: «Да у меня в полиции знакомые, мы вас везде найдем». Пугал, что будет решать этот вопрос через маму. Они пересеклись, когда он передал маме ключи от помещения за месяц до открытия выставки. Мы тогда были в Москве и не могли сами их забрать.

Написал ли арендодатель в итоге заявление, не знаю. Но 30 апреля полицейские пришли домой к моим родителям. По словам соседки напротив, стучались сначала в нашу квартиру, а потом к ней. Мамы в тот момент дома не было, а папа сейчас живет в деревне.

Соседка пообщалась с полицейскими. Ее спрашивали, кто живет в квартире напротив. Она сказала: пожилая пара. На этом разговор закончился.

В этот же день начали звонить отцу. Предлагали ему с мамой приехать к ним в участок поговорить обо мне — «ваш сын какие-то звезды по городу развешивает». Думаю, полицейские сказали это, чтобы отец начал в ответ рассказывать им, чем я на самом деле занимаюсь. Ехать в полицию он отказался. Полицейские сказали, что могут прийти к нему сами, в итоге он их, грубо говоря, послал — сказал, что приезжать к нему точно не нужно. Больше полицейские не звонили.

На следующий день мне набрала мама. Я поднимаю трубку, а там — незнакомый голос. Мужчина представился как инспектор уголовного розыска: «Ваша мама находится в десяти сантиметрах от меня. Мы до вас никак не можем дозвониться. У вас телефон выключен, поэтому мы решили поговорить через маму, это же ближайший родственник. Хочу поговорить с вами о вашей выставке».

Я сказал, что мой телефон не ловит сеть, но со мной можно связаться через мессенджеры. Инспектор дал мне свой номер. Сказал, что мне нужно позвонить и договориться, когда нужно прийти в полицию. Якобы они хотят пообщаться и выписать мне штраф в размере 10 тысяч рублей за проведение антивоенной выставки. За что именно меня хотели привлечь к ответственности, полицейский не пояснил.

— А что будет, если он не придет в отделение? — спросила мама.

— Мы его все равно найдем, но там уже будет уголовка.

Работа Андрея с антивоенной выставки / Изображение предоставлено Андреем Семкиным

Как я понял позже, в тот момент мама с полицейскими была в отделе полиции. Ей позвонили с утра. Она не взяла трубку, тогда ей прислали СМСку примерно такого содержания: “Я из уголовного розыска. Мне необходимо задать пару вопросов о вашем сыне, ответьте, пожалуйста”. 

Мама перезвонила по номеру, с которого пришло сообщение. Ее попросили приехать к местному ЗАГСу, объясняя это тем, что у полиции есть “два вопроса” обо мне, которые они хотят задать ей лично. Мама приехала. Ее попросили пройти в участок. 

– У вас же ко мне всего два вопроса, задавайте их тут, – возмутилась мама.

– Такие серьезные вопросы на улице не решаются, – ответил полицейский.

Мама сказала, что не хочет ехать в участок. Тогда полицейский начал ей угрожать: “Вы в любом случае с нами поедете – либо добровольно, либо мы вызовем наряд, и вас в отделение доставят”. 

В полиции ей задавали вопросы исключительно обо мне: где учился, где жил, где работал, чем занимаюсь и кто моя жена. По словам мамы, вся эта информация у полицейских уже была. Кроме того, они показывали ей на планшете мои фотографии из разных соцсетей, но так как маме не знает, как выглядит “ВКонтакте” или инстаграм, она не смогла определить, откуда были взяты эти кадры. 

Помимо фотографий, у полицейских были выписаны все наши адреса: московский, где мы в последнее время жили, и железногорский – я прописан у мамы. Московский адрес – это квартира мамы моей жены. Она на нее зарегистрирована. Поэтому мы немного переживаем и за маму жены тоже. 

Потом стали задавать вопросы про антивоенную выставку, пытались выяснить, знает ли она что-то об этом. Маме показали один из экспонатов с выставки – чучело Путина, спросили, видела ли она его раньше и знает ли, что это такое. Мама не знала. 

После опроса ее заставили подписать документ с вопросами, которые ей задавали, и ее ответы. Я думаю, что на нее надавили, и она пошла навстречу, потому что изначально ее же вызывали просто на неформальную встречу. 

Превратили же все это в формальный опрос. Взяли даже отпечатки пальцев и ботинок, а еще ДНК слюны, уверяя, что это нормальная процедура для любого человека, который приходит в участок. Мама все еще очень напугана, боится говорить даже о том, какие вопросы ей задавали в участке и как происходила беседа.

После опроса полицейские сказали, что хотят проехать с мамой к ней домой, чтобы осмотреть квартиру. Она согласилась, но успела сообщить о происходящем отцу и сестре. Отец сразу выехал из деревни в город, сестра тоже подошла к маминой квартире. 

Пять человек, из них трое в штатском, начали осматривать помещение. Они зашли внутрь, быстро осмотрелись, сказали, что им тут делать нечего, так как в квартире нет “украинских следов”, и вышли. Один из полицейских все фотографировал. Потом сказали, что нужно дождаться следовательницу — она ехала больше часа.

Как мне объяснила мама, следовательницу вырвали из выходного дня. Срочность объяснили тем, что якобы из московского ФСБ поступил сигнал, что дело может быть резонансным и нужно быстро со всем разобраться.

В итоге, когда следовательница приехала, маму снова попросили подписать какие-то бумаги. Теперь переживаю, что к ней могут привязаться или сфальсифицировать что-то против нее. У них же теперь есть и мамина подпись, и ее отпечатки пальцев. Это самое страшное, потому что сейчас даже вывезти маму некуда, у нее еще нет загранпаспорта.

Больше маме никто не звонил. Со мной же пытался связаться полицейский, но у меня в тот день разрядился телефон, и я не видел пропущенных вызовов. Планирую написать ему, что мы с женой уехали из России, и попросить больше не беспокоить наших родственников. Пока жду ответа.

Записала Карина Меркурьева
 

05.05.2023, 14:59

«Хочу показать, что не надо молчать»: монолог жительницы Казани — о травле в соцсетях из-за антивоенной позиции и давлении силовиков

В конце января на жительницу Казани Гулию Мухаметзянову составили протокол о «дискредитации» российской армии. Тогда же за ней начали следить силовики: звонили ей с разных номеров, отправляли телеграммы, через подругу передали, что у нее будут проблемы, если она не явится в суд. 14 апреля Гулию оштрафовали на 30 тысяч рублей. Она считает, что слежка началась после того, как ее фото с антивоенным плакатом опубликовали в местном паблике.

English version

17 января [2023 года] я вышла в центр Казани с плакатом «Хватит, блин, молчать». Акция была придумана за пять минут после того, как увидела, что все остальные активисты выходят в центр с плакатами. Решила, что тоже хочу принять участие.

Написала в активистский чат: «Кто сейчас в центре?». Мне ответило несколько человек. Я в тот момент была в библиотеке — взяла там у работницы листочек и маркер, сделала плакат и вышла с ним в центр города. Меня сфотографировали. Эти фото мы обычно отправляем в телеграм-канал «Навальный LIVE», больше нигде я их не публиковала.

Через день увидела свой снимок в группе «Казань. Куда пойти» во «ВКонтакте». Админы этого паблика меня уже давно заблокировали за антивоенные высказывания. Фото при этом было опубликовано с нейтральной подписью: смотрите, сейчас в центре устраивают пикеты.

Гулия Мухаметзянова в одиночном пикете в Казани, 17 января 2023 года. Фото: личный архив

Я, конечно, сразу пошла читать комментарии. 99% были хейтерскими. Не знаю, такой ли была задумка админов группы и они хотели на мне похайпиться или так вышло случайно. Самое интересное — под этим постом негативные комментарии оставляли даже люди, с которыми я была знакома лично.

Было очень неприятно это читать. Комментаторы сильно прошлись по моей внешности. Все писали, что я не умею краситься, «такая некрасивая», «чурка» или «давайте скинемся ей на пластическую операцию». Кстати, на операцию так и не скинулись. До сих пор жду.

Сейчас я могу говорить о произошедшем с юмором, потому что проработала эту ситуацию с психологом, но сначала было, конечно, очень обидно. Я ведь этим людям ничего не сделала. Вышла просто с бумажкой в центре постоять.

В итоге пост с моей фотографией с пикета стал самой популярной записью в паблике. Он набрал 100 тысяч просмотров, притом что в среднем посты там набирают до 20 тысяч. Думала, на хейте дело закончится. Но не тут-то было: 21 января на меня составили протокол о «дискредитации» армии (ст. 20.3.3 КоАП — ОВД-Инфо). Узнала я об этом сильно позже.

Примерно в это же время мне начали звонить с незнакомых номеров. По запросу в GetСontact они высвечивались как «Следственный Комитет», «обыск», «следственный отдел» или «майор полиции». Поняла: меня хотят поймать. Конечно, не брала трубку и на звонки никак не реагировала.

Спустя какое-то время по моему месту регистрации пришла телеграмма. В ней — составленный на меня протокол о «дискредитации» армии. Что именно послужило причиной, не указано.

По месту регистрации я не живу и на телеграмму никак не отреагировала. Спустя еще какое-то время по тому же адресу начали приходить новые телеграммы и заказные письма. Я их оставила лежать в ящике. Если полиции что-то от меня нужно — сами придут.

Тогда же в одном из провластных телеграм-каналов появился пост, где были упомянуты имена четырех казанских активистов, которые хотят создать тут отделение партии «Гражданская инициатива». Фигурировало там и мое имя. Публикация была следующего содержания: «Вот, есть люди, которые не успели уехать за бугор. Хотят, видимо, посидеть в России, поэтому организовывают тут свою оппозиционную партию. Ну ничего, подождите. То ли еще будет». Естественно, у меня появился страх. Звонки со странных номеров тем временем продолжали поступать, я все так же их игнорировала.

В конце марта в соцсетях своей партии мы опубликовали сообщение, в котором мы рассказали, что планируем участвовать в акции ко Дню бездомного человека 31 марта. Ее устраивал казанский приют «Человек». Приглашали желающих принять участие в акции и заодно познакомиться с нами — членами партии — лично.

Как я понимаю, силовики эти посты увидели и пришли на мероприятие. После акции ко мне подошли двое человек в форме со словами: «Ну вы же нас знаете». Начали рассказывать мне о протоколе за «дискредитацию». Хотели, чтобы я подписала некий документ. На мои вопросы о том, чем именно я дискредитировала армию сказали, что не знают. Чтобы узнать, нужно прийти в отдел полиции № 16 «Япеева». Я сказала, что ничего не понимаю и разговаривать дальше буду только в присутствии адвоката.

Как я потом узнала из записей на сайте суда, заседание прошло без меня. Но суд несколько раз отправлял дело обратно в полицию. Возможно, в протоколе были допущены какие-то ошибки или попался судья, который дружит с совестью.

Однако и на этом история не закончилась. Через дня два после акции ко Дню бездомного мне позвонила подруга. Рассказала, что ей поступил звонок с незнакомого номера и она взяла трубку. Звонили из полиции. Сказали ей: «Передай подруге, что если она не явится в отдел, будут последствия».

Я думаю, что позвонили ей, потому что мы [с ней] накануне встречались — сидели в забегаловке. Вероятно, полицейские нас там и выследили.

Думаю, такое внимание ко мне со стороны силовиков обусловлено публикацией поста с моей фотографией в местном паблике. Потому что до этого я уже выходила с антивоенными пикетами, никому до этого дела не было. Например, 4 декабря я выходила с плакатом «Я имею право говорить „нет“ войне по Конституции Российской Федерации». Про эту акцию не знал никто. После того же, как мое фото появилось в местном паблике, мне даже знакомые знакомых начали писать со словами: «Да ты у нас знаменитость».

Гулия Мухаметзянова в одиночном пикете у ТЦ «Кольцо», Казань, 4 декабря 2022 года. Фото: Активатика

Политикой я начала интересоваться еще в 2021 году благодаря тиктоку. Тогда Алексей Навальный возвращался в Россию. Я листала тикток и начала натыкаться на один и тот же звук и одну и ту же подборку видео: Навальный со своей женой сидит в самолете. И жена говорит: «Мальчик, водочки нам принеси, мы домой летим». Я подумала: «Что за странные люди. Почему это видео вообще у меня в рекомендациях?» В российской политике я тогда, кроме Путина, никого и не знала.

Дальше мне начали попадаться отрывки из роликов Навального и тиктоки про Немцова. Я стала больше читать новости, стала понимать, что в стране происходит.

Потом Навального задержали, и по всей стране вспыхнули акции протеста. Я любитель всего активного — если люди где-то собираются, мне тоже туда надо. И вот так я на драйве начала участвовать в акциях протеста. Понравилось. Целый год у меня не было ни одного задержания.

В 2022 году сразу после вторжения российских войск в Украину я поняла, что не могу молчать. Не хочу, чтобы от моего имени убивали людей. На нашу страну никто же не нападает.

4 марта я вышла снимать на камеру людей в форме в центре Казани, и меня тут же задержали. Сначала окружили, начали говорить: «Не снимай». Я стала спорить. Меня забрали в отдел якобы для проверки документов. Там выдали предупреждение, в котором было указано, чтобы я не ходила ни на какие несогласованные акции.

Тем не менее шестого марта я вышла снова. Начальник полиции меня увидел и тут же приказал задержать. Отпустили тогда снова без протокола.

Несмотря на предостережения и давления силовиков, я продолжаю высказывать свое мнение в соцсетях. А как иначе? У меня антивоенный статус в WhatsApp и протестная аватарка — делаю все, что могу. Потому что если ничего не делать, чувствуешь себя предателем родины. Хочется нести людям правду и показывать, что не надо молчать.

Больше всего боюсь за маму. Переживаю, что если меня задержат, она сильно распереживается, и с ней может что-то случиться. О своей антивоенной деятельности и давлении силовиков я ей, конечно, не рассказываю. Мама считает, что не нужно лезть в политику. «Мы всего не знаем, и политика — не наше дело», — такая вот у нее позиция.

Поддержку я получаю в основном от друзей и знакомых активистов. После войны у меня очень сильно поменялся круг общения. От меня отписалось много людей в соцсетях, когда я начала писать про Украину. Называли предателем родины. В итоге я потеряла почти всех друзей. Было очень больно, но за этот год обросла друзьями из политических кругов. Еще часто переписываюсь со знакомыми в чате «Популярной политики». Они тоже меня поддерживают. Многие из них живут в других странах. Пишут, что всегда готовы принять, если я решусь все-таки уехать из России.

Записала Карина Меркурьева 

14.04.2023, 11:32

«Жизнь сейчас напоминает сюр». Москвичку оштрафовали за «дискредитацию» армии после спора в кафе об Украине

5 апреля жительницу Москвы Ирину (имя изменено по просьбе героини) оштрафовали на 30 тысяч рублей по статье о «дискредитации» российской армии. Протокол на нее составили после того, как она вступила в спор в кофейне с мужчиной, который агрессивно высказался об украинцах. Он записал часть разговора на телефон, после чего вызвал полицию. Публикуем рассказ Ирины о произошедшем.

English version

Был четверг. Я, как обычно, зашла в любимую кофейню. А там один из посетителей очень громко рассуждал о том, что «украинцы — пидорасы» и «их нужно гнать». Я ему сделала замечание, потому что какие они «пидорасы», если у многих из нас в Украине живут родственники и друзья. К тому же он находится в общественном месте, где такие высказывания неуместны.

Подобные фразы воспринимаю очень болезненно, потому что у меня в Украине живет бывшая одноклассница, с которой мы всегда очень хорошо общались и до сих пор поддерживаем связь. К тому же там живет еще много не таких близких знакомых. И то, что сейчас в Украине происходит, очень страшно и тревожно.

Мужчина не умолк, начал меня провоцировать, говорил, что «мы всех [украинцев] размажем». Я спросила: всех ли поголовно стоит «размазать». Мужчина ответил утвердительно. Мой ответ на то, что методы, когда сначала делают, а потом разбираются, мягко говоря, неприемлемы и не могут быть оправданы, он и снял на видео.

На этом моменте мужчина достал телефон и начал меня снимать. На запись попала только последняя фраза. Я хотела снять его в ответ, но он принялся рассказывать, что работает в правоохранительных органах и его снимать нельзя. Выхватил у меня телефон, схватил за руку. После этого вызвал полицию.

Приехали они быстро — минут через десять. Пока мы ждали, мужчина меня в кофейне не удерживал, но сбегать от него я не планировала. Он сразу начал угрожать, что заломает руки, — а там мужчина раза в два меня выше. Проверять не хотелось.

Когда полицейские приехали, мужчина тут же показал им видео. Так как фраза была обрезана, запись их не сильно заинтересовала. Полицейские сказали, что она явно вырвана из контекста, а по видео легко понять, что это ответ на что-то. Попросили тем не менее проехать с ними в отделение по району Нагатино-Садовники.

Там я пробыла минимум два часа. Полицейские попались на редкость адекватные. Силу не применяли, вопросами не мучали. Более того, они мне даже сказали: «Разговаривай на такие темы на кухне. В общественных местах не надо сейчас это обсуждать».

В отделении полицейские изучали мои соцсети — страницы во «ВКонтакте» и инстаграме. Личные переписки в телефоне читать не просили. Страницу во «ВКонтакте» изучали с моего телефона. Она у меня полумертвая, поэтому там ничего интересного не нашли.

Пока мы доехали до отдела, туда же подоспел мужчина, с которым у меня произошел спор в кофейне. Он нашел у меня в инстаграме пост о мобилизации. Как я понимаю, страницу ему дал бармен. Мы с ним были подписаны друг на друга какое-то время назад. Бармен же и этот мужчина достаточно близко знакомы.

Пост в инстаграме о мобилизации я опубликовала в сентябре [2022 года]. В нем задавалась вопросом: насколько можно отправлять необученных людей на мясо?

За него-то полицейские и зацепились. Выписали протокол о «дискредитации» российской армии (ст. 20.3.3 КоАП — ОВД-Инфо).

Ситуация ощущается сюрреалистичной. Если бы мне о ней кто-то рассказал, я бы в жизни не поверила. Ничего подобного со мной раньше не происходило. Более того, даже ведь когда читаешь про истории с доносами в СМИ, думаешь: ну меня-то это не коснется, все люди вокруг меня адекватные.

В любимую кофейню больше, конечно, не захожу.

О том, что со мной произошло, рассказала только самым близким родственникам. Все, конечно, в шоке. Сравнивают происходящее сейчас в России с Советским Союзом, когда было распространено стукачество.

Единственное, что радует: родственники более старшего возраста, которые раньше поддерживали «спецоперацию», теперь уже не поддерживают ее. Сильнее всего позицию изменили мужчины за 60 лет. Это же все хорошо, когда ты на диване лежишь и смотришь новости о том, что российская армия собирается брать Львов, а когда с репрессиями сталкиваются твои родственники, приходится отрезвиться.

Сама я не одобряю насилие. Считаю, что оно любой конфликт только провоцирует и усугубляет ситуацию. Страдают от вооруженных конфликтов больше всего мирные люди, а не те, кто их развязывает. Поэтому моя позиция всегда была такой: главы государств должны стараться разрешать конфликты максимально мирно, думая в первую очередь о своих гражданах.

К нашей власти вопросы у меня были давно. Еще после гибели подлодки «Курск» они зародились. И далее вопросов становилось все больше.

Сейчас состояние очень сюрреалистическое: приходится лишний раз думать, что можно, а что нельзя говорить. Понимаешь, что вроде бы все это на самом деле с тобой происходит, и одновременно не веришь, что это может быть реальностью. Не укладывается в голове. Ты много раз читал про доносы, изучая историю. Постепенно они возвращались в нашу жизнь, а потом вдруг вернулись полностью.

Мы иногда обсуждаем происходящее с другом. Он меня спрашивает: «Ты могла полтора года назад представить себе, что жизнь будет такой в России?».

Записала Карина Меркурьева

30.03.2023, 13:18

«Совсем не по-христиански». Рассказ многодетного отца из Бурятии, выступающего против войны

В феврале суд в Бурятии оштрафовал на 30 тысяч рублей многодетного отца Евгения Власова. Ему вменяют «дискредитацию» армии (ст.20.3.3 КоАП) за посты во «ВКонтакте». В протоколе много ошибок: например, не указано, какие публикации стали причиной преследования. При содействии правозащитницы Надежды Низовкиной Евгений подал апелляционную жалобу, заседание назначено на 11 апреля. Публикуем его рассказ вместе с комментариями защитницы.

English version

«Запрещенные» материалы и фальсификация протокола

О том, что меня собираются судить за репосты, я узнал в декабре, когда мне позвонил участковый. Он попросил приехать в отделение полиции. Я начал расспрашивать его, в чем собственно проблема, почему меня вызывают и стоит ли мне сразу собирать с собой сухари. Он мне ответил: «Нет, не надо. Просто приезжайте, поговорим».

Звонил участковый с утра, до отдела я доехал к вечеру. Меня там ждали: сказали, что в ФСБ просмотрели мою страницу во «ВКонтакте» и нашли там определенные «запрещенные» материалы. Участковый с рук показал распечатанные скриншоты — там были репосты некоторых видео, но каких точно, я разглядеть не успел. В руки мне материалы не дали. Когда попросил сделать копию скриншотов, сказали, что ничего, кроме протокола, не дадут.

Пока мы разговаривали с участковым, он заполнял протокол. Потом дал мне его прочитать. Там было сказано про признание вины. Говорю: «Я свою вину никак признать не могу. Не считаю, что сделал что-то неправильно или какой-то закон нарушил. Признаю только, что это моя страница и что репосты я действительно делал». На это участковый сказал, чтобы я в протоколе указал, что с содержанием ознакомлен, но с обвинением не согласен. На этом мы разошлись.

На следующий день после того, как сходил в отдел полиции, мне снова позвонил участковый. Дело в том, что я подписан на некоторые каналы либеральной направленности в телеграме. И вот в комментариях к посту в одном из таких каналов отправил фото своего протокола. Спросил, есть ли в чате юристы, кто мог бы помочь разобраться, что мне с этим дальше делать. Люди начали отвечать.

Провисело фото в комментариях в течение получаса. Потом мне написал администратор канала, говорит: «Я протокол удалю, чтобы личные данные никто не увидел, а вам сам напишу».

И вот после этого мне и позвонил участковый. Спрашивает: «Зачем вы протокол в интернете выложили?» Говорю: «А мне не говорили, что это запрещено». Участковый в ответ заявил, что мне нужно будет приехать на днях снова в отдел полиции — якобы в протоколе нужно что-то исправить.

Больше он не звонил. Потом был суд, где мне назначили штраф в 30 тысяч рублей. После суда я поехал отвозить детей в садик и школу. Жена была дома, рассказывает: в наш двор приехала полицейская машина и давай гудеть. Жена выглянула в окно. Полицейский спрашивает: «Михаил Евсеев тут живет?» Жена ответила, что никакого Михаила не знает.

Дело в том, что мы живем в частном доме, поэтому представить себе ситуацию, когда она не знает кого-то из жильцов, сложно. Полицейский начал наседать, спрашивал про меня. Жена дала ему мой мобильный номер.

Пока вез детей в школу, он начал звонить. Спрашивал снова про некоего Михаила, прописан ли он в нашем доме. Я ответил, что нет. После этого он повесил трубку.

Евгений Власов / Фото: Анна Зуева для издания «Люди Байкала»

Вечером к нашему дому снова приехали полицейские. Объяснили, что все еще ищут этого Михаила. Я снова сказал, что он у нас не прописан. Не понимаю, как такое вообще могло произойти. Полицейские же могут легко пробить человека по базам, узнать, где он живет, где прописан. Свой интерес к Михаилу они объяснили тем, что его ищут из военкомата.

Мы разговорились, рассказал полицейским, что у меня недавно был суд. Пошутил: «ФСБшники вас ко мне, что ли, направили?». Полицейские в ответ: «Нет, мы действительно ищем вот этого Михаила». И давай меня расспрашивать, что за суд у меня был. Рассказал, что судили по «дискредитации» российской армии.

На этом наш разговор завершился. Я думаю, что под этим предлогом они хотели проникнуть внутрь жилища, но ничего не получилось. После этого полицейские больше не звонили и домой не приезжали.

Патриотизм, цитата из Толстого и «17 мгновений весны»

Политикой интересоваться я стал после 2014 года. Тогда более-менее осознанно начал понимать: что-то не то творится в России. Перестал смотреть телевизор. Понял, что там одно вранье. Переключился на протестные YouTube-каналы.

После 24 февраля захотелось как-то высказаться. В основном делал во «ВКонтакте» репосты антивоенных постов или комментировал новости. Сам ничего не писал. Аккаунт у меня закрытый.

Например, меня очень задела история об учительнице, которую тоже судят за «дискредитацию» армии. Я написал, что вооруженные силы России себя именно такими делами как раз и дискредитируют. Потом репостнул новость, где приводилась статистика: на одного москвича столько-то бурят и дагестанцев уже погибло в Украине после мобилизации.

Был еще пост с цитатой из Льва Толстого про патриотизм: «Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм».

Еще были репосты видео Максима Каца о том, как «Россия разрушает свое будущее» и подборка кадров из советского сериала «17 мгновений весны». Там заметили Z и V — символы вторжения российских войск в Украину.

Больше всего во всех перипетиях меня поддерживает жена. Мы с ней одинаково смотрим на происходящее. Со многими родственниками же взгляды разошлись.

С матерью у нас давно уже не очень близкие отношения. Характерами не сошлись. Раньше она мне отправляла пропагандистские видео о «спецоперации». Сейчас перестала. Она, конечно, не рада, что меня так кошмарят за посты, но и за Путина все равно горой стоит. «Не ругай его. Он молодец», — постоянно мне говорит.

Старшая сестра жены высказывается еще радикальнее. Говорит: «Вас, таких, вообще расстреливать нужно».

Такую позицию понять сложно. Для меня война неприемлема по многим причинам — как политическим, так и религиозным. Мы с женой верующие, в церковь ходим. Я пришел к вере еще в подростковом возрасте. Одна из заповедей Библии гласит: «Не убий». А как мы тогда, христианская страна, где храмы повсюду строятся, можем развязывать войну? Одно дело — воевать, если нужно защищаться, но нападать на другую страну — точно нельзя. Это совсем не по-христиански получается.

В последнее время перестал ходить в церковь. Внутренний конфликт у меня с ней произошел. Вижу, что церковь молчит, никак против войны не высказывается, а служители массово поддерживают политику Путина.

То же самое и с прихожанами. Говоришь им вроде бы очевидные вещи: как можно нападать на другую страну, убивать людей? Как это вообще возможно, тем более с христианской точки зрения? А они все равно не понимают.

С детьми разговоры о политике мы не ведем. Объясняем только, что война — это плохо. Они у нас еще совсем маленькие. Старшей дочери — 10 лет, средней — девять, младшим: сыну — четыре, дочери — два. Конечно, так или иначе происходящее на них тоже влияет.

Бывает, старшие, если видят Z или V на улице, интересуются, что это. Я говорю: нельзя такое рисовать, это тоталитарные и милитаристские символы.

Старших детей уже затронули «Разговоры о важном». Когда летом стало понятно, что этот предмет могут ввести в школе, я нашел в интернете образец заявления, как от него отказаться. Осенью написал, отдал секретарю. Директор у нас хоть и «единоросс», никаких проблем с ним не возникло.

Учительница у средней дочери первые месяца полтора постоянно спрашивала, где она была и почему пропустила урок. Потом перестала. Так вот дети уже год не ходят в понедельник на первый урок в школу. Единственные ли они такие, я не знаю. Не спрашивал. Но в чате родителей у нас ни про войну, ни про политику никто не пишет.

После всего, что произошло, конечно, хочется уехать из России. Думаю про Америку. Хочется эмигрировать уже летом — или хотя бы до осени. Есть ощущение, что по осени у нас снова что-нибудь да начнется.

Тем более, я свое мнение продолжаю открыто высказывать. С друзьями, которые поддерживают политику Путина, наговорил уже себе минимум еще на одну административку. А то может, и на уголовку. У нас же возобновились доносы: в определенный момент и меня кто-нибудь точно сдаст.

Записала Карина Меркурьева

17.03.2023, 18:20

«Вас зафиксировала камера». Рассказ задержанной в столичном метро в День России

В День России, 12 июня, в разных регионах страны проходили антивоенные акции. После этого в московском метро полицейские задержали несколько человек. Одной из них стала Анна (имя изменено). По ее словам, ни в каких акциях в тот день она не участвовала. Пристальное внимание полицейских она стала замечать в марте, после того как пришла возложить цветы на мост Немцова.

Все началось с того, что в начале марта мы с парой девушек решили пойти на мост Немцова. Обсуждали мы это в чате в телеграме.

2 или 3 марта мы встретились на мосту, возложили цветы, прошли мимо украинского консульства, увидели количество автозаков, которые стояли по всему городу, и пошли в «Макдональдс».

Что вы думаете? Возвращаюсь я в этот день домой в десять вечера, и у дома, где я даже не прописана — живу там просто, — меня встречают двое мужчин из уголовного розыска. Они поздоровались, представились, показали мне свои документы.

Начали допытываться, не была ли я «замечена в протестных действиях в центре города».

— А вы мне скажите, прогулки в центре города уже являются выражением протеста? — спрашиваю я.

— Ой нет, нет. Вы нас не так поняли. Вы знаете, мы и сами не знаем, что тут делаем. Но вы нас тоже поймите, мы же госслужащие.

Потом они зачем-то заявили, что знают, где я работаю. А я тогда работала в центре социального обслуживания. Стали задавать мне странные вопросы, мол, как вам, нравится ли там работать. Меня это насторожило, но я не подала виду. Они закончили меня расспрашивать, один из них даже оставил мне свой номер для связи, после этого они ушли.

Проходит три дня. Меня вызывает к себе в кабинет начальница.

— На тебя тут письмо пришло. Ты была задержана на какой-то акции.

— А почему я тогда об этом не знаю?

— Все ты врешь. Мы-то тут все знаем.

Я попросила показать, что там было в письме написано хотя бы. Директриса отказалась. С ее слов, меня задержали, когда я стояла с транспарантами и что-то выкрикивала. Даже в какой день это было, мне не сказали. Зато она начала меня спрашивать, что я «об этом обо всем» думаю. Ну я и сказала, что против того, что происходит со страной после 24 февраля, но какое это отношение имеет к работе, не понимаю.

Начальница пробурчала в ответ: «Таким, как ты, тут не место», — и так вот меня одним днем после семи лет работы в центре уволили.

Проходит еще какое-то время, и в начале мая к моим родителям — в квартиру, где я прописана, — приходит участковый и какой-то капитан полиции. Им снова говорят, что я якобы была задержана на акции [протеста], что камера все зафиксировала, и выдают предостережение на мое имя.

Я думала, что на этом-то точно история закончится, но нет. 12 июня два сотрудника полиции остановили меня в метро на станции «Каширская», когда я ждала там свой поезд. Подошли ко мне и говорят: «Пройдемте с нами. Есть основание полагать, что вы находитесь в уголовном розыске». Я думаю: «Прикольно», — и прошла за полицейскими в небольшую комнатку.

Они начали звонить кому-то, говорят, мол, мы ее задержали, сейчас пробьем по базам. Пробивают — видят, что меня нигде нет, звонят еще кому-то: «Окей, сейчас вам ее тогда передадим». Я все это время стою в полном недоумении, спрашиваю, сколько времени еще эта проверка займет. А они: «Вы что, куда-то торопитесь?» Это был вечер пятницы. Я даже не знала, как им и объяснить, что у людей бывают на это время свои планы.

В общем, сижу жду в комнатке, пока меня отпустят. Приходят еще три сотрудника полиции. Один из них говорит: «Я так понимаю, что на вас был составлен протокол [на какой-то из акций]. Камера в метро вас распознала». Я прошу показать мне протокол, спрашиваю, почему я ничего не знаю об этом и откуда у них такая информация.

Сижу еще полчаса. Приходит женщина-полицейская. Представилась она Мариной. «Я не знаю, зачем мы вас тут держим, но надо же как-то вас опознать», — говорит она и отводит меня в другую комнату. Там она начала меня фотографировать, задавать вопросы про национальность, родителей и знание родного языка (по национальности Анна армянка — ОВД-Инфо). Потом у меня зачем-то сняли отпечатки пальцев и попросили назвать пять контактов, через которых меня можно опознать. Я впервые эту процедуру проходила и не до конца понимала, что к чему. Но надо так надо: дала им номера моих 90-летних бабулек и дедулек, с которыми я работала в социальном центре.

После этого мы вернулись в первую комнату. Прошло уже больше часа. Я спрашиваю: «Можно мне уже идти?» Один из полицейских отвечает: «Куда это вы? Вы нам зубы не заговаривайте. Мы знаем, что 6 мая вы гуляли на митинге». Я попросила назвать мне адрес этого митинга, на что мне ответили, что такую информацию разглашать не положено. Потом начали задавать мне совсем странные вопросы, например спрашивали, почему я так часто проезжаю станцию метро «Охотный ряд». Им это почему-то показалось очень подозрительным. Видимо, у них там все мои передвижения где-то сохраняются.

В итоге меня попросили написать объяснительную про 6 мая. А я в этот день действительно была весь день на стажировке в отеле. Я написала. Они мне говорят: «Пиши, что ни в чем 6 мая не участвовала и что намерения участвовать в чем-либо у тебя не было». Ну я написала, на этом меня отпустили с предостережением. Начали, правда, угрожать уголовным делом, говорили, сначала задержат на митинге — будет административка, а потом сразу — уголовка. Какой-то дурдом у них там творится.

Дальше мне самой уже стало интересно, что происходит, и я написала нашему участковому в мессенджер — мы с ним знакомы — спросила, откуда вообще у полиции такой нездоровый интерес ко мне. Его ответ меня поразил. Он посоветовал меньше гулять по центру и сказал, что даже своей жене запрещает это, так как там повсюду камеры и правоохранительные органы могут повесить на тебя все что угодно, и ты от этого не отделаешься.

После этого ответа, по совету участкового, я решила обратиться в центральный офис МВД. Написала им официальный запрос, рассказала о своей ситуации. Жду ответа.

*Изначальная публикация изменена 17 марта 2023 года — героиня попросила убрать свои личные данные.

Записала Карина Меркурьева

«Нежелательная персона»: монолог слесаря завода, уволенного за протест против войны

Нижегородец Владимир Киселев работал на авиационном заводе «Сокол», путешествовал по миру и иногда посещал митинги. А потом коллеги написали на Владимира донос из-за того, что он срывал со стенда листовки с призывом жертвовать деньги на нужды армии. Публикуем рассказ Владимира о случившемся с ним. Благодарим телеграм-канал @Astrapress за помощь в подготовке материала.

English version

Меня на митингах не задерживали, но был случай с Навальным. В 21-м году посадили его? Митинги были большие по всем городам. Я хотел сходить, вступил в группу во «ВКонтакте», чтобы знать, когда начало. На заводе, видимо, это отслеживалось. Вызвали меня к высокому начальнику. Он мне говорит: «Ты парень вроде неглупый, а на митинг собрался». Я отвечаю, что еще не собирался никуда. Он говорит: «Такая информация есть, что если за Навального народ выйдет на митинг, НАТО введет войска в Россию». И еще какую-то чушь он наплел. Я вышел из кабинета и понял, что точно надо идти на митинг.

Мне кажется, в Нижнем Новгороде процентов 80 за войну, процентов 20 — против. Мои родители войну поддерживают, хотя мать вообще во Львове родилась. Я и так, и так переубедить их пытаюсь — ни в какую. Я по друзьям прикидывал: у кого работа в одном городе, дача, на море раз в пятилетку, а также те, кому за 50 — они все за войну. А кто путешественники, чем-то интересуются — сразу другая позиция.

Я специально отпуск разбиваю, в майские и новогодние праздники тоже куда-то езжу. В основном в Европу, больше всего люблю Чехию и Италию, но вообще я уже 50 стран посетил.

Владимир Киселев и жираф в путешествии / Фото из личного архива

У меня-то круг общения более-менее приличный, в основном против войны. А у нас в цеху процентов под 90 за. Против — я и еще один парень, но он молчит. Один раз высказался, и все. И пара сомневающихся. Есть женщина, которая ненавидит власть за пенсионную реформу и в принципе ничего не поддерживает. Если бы ее на три года раньше на пенсию отпустили, она была бы довольна Путиным.

Я был изначально инженером-технологом, десять лет отработал после вуза. Потом — сокращение, меня хотели уволить, но перевели в цех слесарем. Для меня это был шок — то за компьютером бумажки печатал, а теперь надо молотком стучать на холоде. Думал, это максимум на полгода, но отработал уже четыре, не получалось перевестись. Ничего, привык.

Я на заводе человек достаточно известный. Активный, везде участвую. У нас есть совет молодежи завода, я выпускал его газету, проводил интеллектуальные конкурсы, участвовал в турслетах, меня брали на мероприятия профсоюза. В принципе, мы могли бы с заводским начальством все решить легко, но они довели до скандала.

Весной [2022 года], когда появились буквы Z, мне звонят из совета молодежи, зовут на флэшмоб. Я не стал спрашивать, что за флэшмоб, пришел. Нас строят, я спрашиваю: «Что происходит?» — «А вот, с крыши будем делать фотографию, будет буква Z». Я сказал: «О, нет, до свидания».

Потом, в сентябре, я был в Европе, и одна фотография [оттуда] очень заинтересовала службу безопасности нашего завода, но все обошлось. В службе безопасности показали мне здоровую папку, которую на меня собрали. У меня есть плюшевый маленький жираф, беру его в путешествия. У жирафа есть инстаграм «Жираф Жирафов», где он сфотографирован в разных странах. Безопасники все его фотографии скопировали в папку. Я смотрю на это, спрашиваю: «Вы чего клоунаду устроили?» Отвечают: «Это все серьезно!»

Стали расспрашивать, что означают некоторые подписи под фотографиями. Я говорю: «Тогда уж и опрашивайте это животное». Я даже не мог в это поверить: ладно про меня собрали папку, но на жирафа с тремя подписчиками…

Жираф Жирафов / Фото из соцсетей Жирафа Жирафова

В октябре на работе начали появляться листовки. У нас есть стенд — от завода пишется какая-то информация и от профсоюза. Обычно там что-то социальное, а тут они повесили сбор средств на нужды армии и написали, что профсоюз 100 тысяч рублей уже внес.

Мне это не понравилось — тоже в профсоюзе состою. Я спросил: у меня каждый месяц деньги из зарплаты на профсоюз вычитают, но меня никто не спросил, согласен ли я, чтобы деньги тратились на такие нужды. Мне сказали, что я никто, такие вопросы решают без меня. Тогда я сказал, что хочу из профсоюза выйти. Ответили, что надо идти и беседовать с председателем профсоюзной организации, просить исключить. Это долгий процесс, я не захотел этим заниматься.

Тогда я решил потихонечку срывать листовочки. В первый раз дней десять не вешали новую. Потом опять повесили, я снова убрал аккуратненько. Срывал я раз пять, этого никто не видел, видеонаблюдения рядом со стендом не было.

В какой-то момент они поняли, что это я. Прибежала женщина из профсоюза, начала на меня орать: если я еще раз сорву, работать больше не буду. Мы с ней немножко друг на друга покричали, листовки я больше не трогал.

С этой женщиной мы постоянно спорили. С лета профсоюз объявлял сборы денег, связанные с войной. Она за эти сборы агитировала, я отказывался участвовать. Она на это говорила, что у меня сердца нет и что я жадный. Мы спорили много, но это оставалось между нами, без последствий. Поэтому она и поняла, кто листовки срывает.

Через какое-то время меня вызывает начальник: «Распишись, тебе выговор, ты ругался матом». На меня заявила эта женщина. Просто выговор от завода, взыскания не предусматривалось. В середине декабря мне сказали, что приходила полиция — опрашивала свидетелей по моему делу. Оказывается, завод направил в полицию на меня бумагу. Человек шесть подписались, что видели, как я срывал листовки и плохо выражался об армии.

Мне сказали, что будет уголовное дело, — я быстренько собрался и уехал. По идее, мне надо было выйти на работу 9, 10 и 11 января, дальше у меня был отпуск. Только в середине января я узнал, что дело административное, — тогда решил, что вернусь. Но на эти числа, 9–11 января, мне поставили прогулы — и позже уволили. Хотя я до этого писал на завод, что беру отпуск за свой счет.

В середине января я вышел на работу, в первый же день после обеда на завод приехала полиция. Много народа пришло, чуть ли не с ОМОНом, в масках, как за опасным преступником. Показали корочки, зачитали права, посадили в «бобик» и повезли в местное отделение.

Завод «Сокол» / Скриншот из Google Maps

Пришел участковый, объяснил, по какому делу меня задержали. Часа через два поехали в суд. Он говорит: «Ты сознайся, других нарушений за тобой нет, ты первый раз, дадут по минимуму. Если будешь говорить, что все вранье, привезут свидетелей, они чего-нибудь лишнего наговорят. А как обдумаешь все, может быть, апелляцию подашь». Я решил сказать, что все так и было, мне дали 30 тысяч штрафа.

Я спросил у судьи: «Можно узнать, кто на меня донос написал?» Судья мне зачитала все фамилии — некоторым я удивился. Показания у всех написаны практически идентично, явно не ими. Эти люди работают со мной, коллеги…

Основной доносчик — замначальника цеха. Потом — женщина из профсоюза, еще трое работают со мной в цеху — слесаря и сварщик. Будка сварщика находится далеко от места событий, но он меня не любит, решил за компанию постучать. И один стукач — какой-то левый, я его не знаю. Может, в другом цеху работает.

На следующий день пришел на работу, был немного злой на них. Сначала на одного немножко наехал с этим вопросом, потом еще на одного. Конечно, в грубой форме, спросил, зачем было писать донос. Еще через несколько часов вновь приехала полиция: эти двое написали заявление, что я угрожал им убийством. Хотя максимум, чем я угрожал, — набить морды. Естественно, ни о каком убийстве речь не шла.

Тем не менее, меня опять забрали в полицию, пришел тот же участковый. Он смеется: «Зачем ты на завод пошел? От тебя всеми способами будут избавляться, не ходи туда больше». Составил отказ в возбуждении уголовного дела — нормальный оказался полицейский.

На следующий день я все же пришел на работу, был достаточно спокойный. В обед меня пришли увольнять: зачем-то вместе со службой безопасности, и еще было несколько мужиков с отдела кадров. Наверное, считали, что я опасен. Увольнение оформили за час. Я сказал, что ничего подписывать не буду. За меня все сделали, с 1 февраля уволили.

После увольнения я заболел ковидом, несколько дней назад выписался. Думаю, что делать. Работу надо искать… Правда, завод внес меня в черный список. И теперь в базе отдела кадров любого нижегородского предприятия высветится моя фотография в нескольких ракурсах. И будет написано, что я — нежелательная персона, нельзя меня брать на работу.

Что дальше делать, не решил еще — хочу пока маленько передохнуть. Подал в суд из-за увольнения, но не питаю иллюзий, что могу выиграть.

Редакция ОВД-Инфо